ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Тётя Сирануш лежала на диване и смотрела чёрно-белый телевизор последней марки «Рекорд», подаренный сыном Митей. Ей нравилось смотреть телевизор, что бы там ни показывали: балет или съезд КПСС с размахивающим кулаком лысым толстяком в очках. Дело было не в том, что показывали – её всякий раз поражал и приводил в восхищение тот факт, что на сером экране появляются и двигаются фигуры, как в зеркале, за которым ничего нет. Но напротив зеркала всегда кто-то стоял: она, её знакомые и отражалась известная часть комнаты. А вот как эти люди переносятся за тысячи километров в этот ящик?- и, смотря на оживший экран, она не вникала в смысл движений и слов, а каждый раз, вновь и вновь переживала длящееся ощущение волшебства. Единственное, что она не любила смотреть — когда фигуры на экране начинали ругаться, драться, бегать туда и сюда и стрелять друг в друга: кто, в кого и зачем, она не понимала и понять не стремилась, но от этого становилось тревожно так, когда её маленькую девочку нёс на шее через перевал отец, а где-то внизу трескали выстрелы, что-то горело, и чернота ночи пахла смертью.
Но на сей раз показывали концерт краснознамённого ансамбля песни и пляски Александрова и солдатики в фуражках лихо приседали, с притопом и прихлопом да присвистом, весело помахивая шашками, и ей это нравилось.
Послышался скрип ворот, и по лёгким шагам на ступенях, она поняла, что вернулась с рынка Валя, жена брата Амазаспа. Брат, видный в Москве хирург, с женой и сыном заехали этим летом к ней в Луганск погостить.
-А, Сирануш, — весело сказала Валя, ну я всё купила на рынке.
— А я тут борщ приготовила, — сказала Сирануш, красный перец маленький купила? Его Авдей любит…
— Купила… Всё, что ты сказала – и капусту, и картошку, и петрушку…
— Валя! – сказала Сирануш, — я хочу тебе вещь сказать…
— Что случилось?
Ну, как всегда эти русские женщины, будто с неба упали, — подумала недовольно Сирануш, — как будто не знает, что я с Бэлкой поссорилась. Ну почему Амазасп всё время на рыжих женится – а наши, девочки без мужей остаются?
— Я тут борщ сварила хороший.
— Ну, так что?
— Ты скажи Мите, когда приедет, чтобы поел.
— А ты?
— А я на него обиделся, спать буду!
— Ну, Сирануш, восемь дней не разговариваете, может, хватит?
— Ай, Валя, не понимаешь, меня Бэлка так обидел! А Митя его поддерживает. Это как, хороший сын называется? – она уже почти забыла первопричину ссоры, но гнев и обида снова начал разгораться. Вспомнила! – Лёвка полез на яблоню и ветку сломал, дед Авдей обещал открутить внуку ухо, но Лёвка сбежал и начал корчить рожицы! – Пусть прощения просят!
-Кто, Митя или Бэла?
— Оба должны, Лёвка ещё глупая…
— Да Митя уже и забыл всё. Да и Авдей…
— Вот и плохо, вот и плохо, хороший сын так делает? – она уж приподнялась и в сотый раз стала изливать свои горести, начиная с того, что внук Лёвка деда Авдея дразнил с безопасного расстояния, а Сирануш начала ему выговаривать, а тут появилась Бэла, мама Лёвки, и как обычно, начав с профилактического подзатыльника кривляющемуся сыну, не оставила без внимания замечание Сирануш о плохом воспитании мальчика… И пошло-поехало! А так как жили они в одном доме, но с разными входами на разных сторонах двора, то приходилось кричать и все соседи невольно становились свидетелями конфликта.
Закончив сакраментальным «Сволоча!» Сирануш отвернулась и ушла, а теперь мучилась, что слишком быстро ушла, нужные слова, чтобы невестке достойно ответить, так, чтобы она онемела, потом уже пришли. Ах, как так получается, что у некоторых эти нужные слова, будто на языке сами вертятся, а к ней только потом приходят! Так и магазине бывает, когда Машка обвешивает и грубит! — у прилавка захлёстывает такое возмущение, что немеет, а как достойно ответить, в голову приходит только дома. И вот она не спит, поворачивает, прокручивает ссору, будто режиссёр варианты кинофильма крутит, и под утро только засыпает. Теперь учёные говорят, что это нервы, нервы! А раньше и слова такого не знала, может потому и спала лучше?
— Ну, полно, Сирануш! – пора бы помириться, — я с Бэлкой сама поговорю, хочешь? Неудобно ведь, Митю все знают, директор завода! – настаивает жена брата Валя.
Не ожидая такого поворота, Сирануш с подозрением думала. «Ах, знаю я вас, нашли дурочку , сговоритесь, а потом будете за глаза хихикать?»
Ответить не успела: на улице послышался шум мотора – это Митя приехал на обед на своём голубеньком «москвичике» первого выпуска, и скоро его тяжёлые шаги послышались на крыльце.
— Здравствуй Валя!
— Здравствуй, Митя, Сирануш сказала, чтобы борщ поел, сейчас налью!
— А сама где?
— Спит.
Митя заглянул в соседнюю комнату и увидел мать с закрытыми глазами напротив работающего телевизора с выступлением Генерального секретаря партии.
— Опять спит? Сколько ж она спать будет, и вчера спала и позавчера — может доктора вызвать?
— Ты садись, Мить, Амазасп ещё не пришёл.
Пока Митя обедал, Сирануш осторожно открыла чёрный левый глаз, но когда послышались приближающиеся шаги сына, вновь его закрыла.
Митя посидел-посидел рядом с матерью на краю дивана, выслушивая бурные и непрерывные переходящие в овации аплодисменты из зала заседаний в Москве, встал и отправился на работу.
— Ну вот, хоть пообедал, Бэлка его так не накормит, — вздохнула, открыв глаза Сирануш.
Амазасп пришёл к вечеру, а на тумбочке появился кем-то принесенный глянцевый портрет Микояна. Тётя Сирануш с благоговением взяла его и прикрепила кнопками на стену: «Наш это, наш!» — ласково прогладила она портрет.
-Э-Э, наш. — мрачно усмехнулся Амазасп, — Говорят, когда в Ереван приезжает, все улицы пустеют.
— Врут, врут всё, а ты хоть и кирурх, а простых вещей не понимаешь, ай! – махнула рукой Сирануш.
— Ты много понимаешь, — отмахнулся брат, а где Артурчик?
— Слушай, брат мой, я тебе вещь скажу, только не кричи…
— Ну?
— Слушай, твой Артурчик от книжек не оторвётся, даже на улицу гулять ходить перестал! А тот, кто много читает, не такой как все может стать!
— Ты хочешь сказать, что мой сын сумасшедший? – лицо Амазаспа приняло опасное зверское выражение.
— А помнишь Рудика Саголяна из Еревана? Вот он тоже читал-читал, читал-читал, от этих книжек совсем не как люди стал, в сумасшедший дом попал?
— Ай что несёт! Что несёт! – схватился за голову обеими руками Амазасп, весь борщ испортила! – Слушай, ты на Украине почти всю жизнь живешь, а как была с гор, так и осталась! По-русски говорить не выучилась, армянский забыла!
— Я русский хорошо знаю, – гордо возразила Сирануш. – но душа у меня армянский! И я не с гор, а из Араратской долины, как и ты! А у тебя душу армянскую выдуло! Гордишься что учёный, кирурх, а я жизнь прожила и не меньше твоего видела – и немцев в войну, и румынцев, и всяких… И читаю я каждый день… По-армянски читаю! А ты хоть одну армянскую букву помнишь?
Была в доме одна-единственная книга, Евангелие на армянском, и каждый вечер тётушка, одев толстые очки, прочитывала по странице. Приходили не раз изымать запрещённую литературу и при коммунистах, и при фашистах, но ничего не поняв, в странных похожих на рыболовные крючки знаках, оставляли.
По-русски, и в самом деле говорила она прилично, на рынке и соседи понимали. только роды путала: предметы мужского рода у неё приобретали женский и наоборот. Хуже было с армянским, на котором они два десятилетия ругались с Бэлкой: армянское произношение совершенно исчезло у обоих и можно предположить, что за десятилетия жизни вне Армении у них появился какой-то свой автономный язык, который уже из нынешних армян вряд ли кто смог бы понять.
И тут дверь открылась и на пороге, щурясь от света лампы появился главный виновник скандалов Лёвка. Огромный дед Авдей, дядя Амазасп и тётя Валя сидели за столом, а баба Сирануш раскладывала им из кастрюли что-то вкусное и он чувствовал себя в безопасности.
Шмыгнул вострыми глазёнками в поисках чего бы ещё натворить. Дед Авдей, как обычно, ничего не говорил и был занят своей тарелкой: всю жизнь он слышал одни и те же слова и теперь они отдалялись, блекли, теряли смысл. Последнее новое слово он услышал в прошлом году – «космос», но и оно успело надоесть от частого повторения.
Артурчик сидел за широким подоконником и что-то лепил:
— Лёвка! – позвал он, — иди солдат лепить, мои будут красные, а твои синие. Я уже вылепил, глянь! По три штуки таких сделаем и войну начнём!
Лёвка нехотя придвинулся к подоконнику, лепить солдат ему казалось делом долгим и скучным. И рука, не спрашивая, вдруг взвилась и хрясь – превратила вылепленного солдата в цветной блин.
Артур в ярости вскочил, и они единым клубком покатились по полу. Артурчик был потяжелее и скоро оказался вверху: «А ну сдавайся!» — выкрикнул, больно пережимая Лёвке руку.
— Да сдаюсь, сдаюсь я! – едва ли не восторженно завопил Лёвка. Вскочив же, показал братцу козу и выскочил за дверь.
— Совсем родители не смотрят! – покачала головой тётушка Сирануш.
Сирануш была аккуратненькая седенькая старушка с ровным пробором между прочёсанных седых волос, лицо смуглое и, несмотря на возраст гладкое, и Артур подумал, что она копия индианок, которых в кино показывают, в скучных индийских фильмах, на которых все женщины почему-то ревмя ревут — вот только бы красное пятнышко над бровями поставить!
— Тётушка, спросил Артур — а почему русских рыжими называешь?
— Ну, мы чёрные, значит они рыжие.
— А правду здесь немцы в войну были?
— Были, чорт их принёс, один офицер ночью пришёл — курицу ему давай, говорю, нет, он за наган, швырнула, чтоб подавился! Много они евреев убили … Вдруг заходит немец и полицай, наш Кухорь, его здесь все знали: «Юден есть?» А у меня все за столом мой Рафик и сосед Яша. А Яша смуглый и светлоглазый, как Рафка, курчавые оба, думаю, сойдет за Митю, которого в самом начале мобилизовали. « Кто? – тычет Кухорь.»- «Сыновья, не видишь что-ли?»
— Смотри, мамка? Гитлер всё узнает! – посмотрел так подозрительно, — была б моя воля я б вас вместе с евреями и цыганами на Острую Могилу погнал!
— Яша под этим диваном, на котором ты сидишь, две ночи спал, днём ходил куда-то, видно своих искал, а потом не пришёл… — Сирануш нахмурилась. – Ну да этого Кухоря Бог наказал. Обещали процесс открытый будет, да повесился в тюрьме перед самым судом…
— А чего ж суда не дождался?
— А видать в глаза людям смотреть страшно стало.
Говорят здесь и венгры были, и румыны?
— Венгерцы – самые злые, румынцы так, ни то, ни сё — воры…
— А итальянцы?
— Те ребята весёлые. Залезут на забор, пока я на огороде работаю, кричат: «Синьора! Муссолини капут! Гитлер капут! Сталин капут! – война капут!» Хорошие ребята! – Сирануш на миг призадумалась, причмокнула, вспоминая:
— «Синьора!», говорят, а теперь мы все — товарищи…