ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Приметы, как и всё остальное, сами люди и придумывают. То, что ученые люди рассматривают свои объекты и потом выводят из этого какую-то закономерность, довольно похожее дело. Обычные люди возводят совпадения в закономерность, так примета и рождается.
В том году почему-то запомнился Трндез, возможно и потому, что почти сразу за этим произошло событие, перевернувшее всю нашу жизнь, а может, и жизнь всей планеты. Какая-то мистика вдруг почудилась мне после сказанного, ведь как только у нас умирал самый главный человек, так все и переворачивалось…
А вот кто-нибудь из ученых когда-нибудь объяснит людям, куда делись белоснежные, огромные сугробы на улицах Еревана? В арабкирском моём детстве зимы были почему-то снежные, с сугробами, сейчас они куда-то пропали. Снег шёл уже перед Новым годом, лежал долго, и давно стало совсем невмоготу от холода, ждёшь, когда всё растает, но перед уходом февральская зима может совсем взбеситься.
И на фоне этих сугробов особенно были прекрасны костры Трндеза, разводимые на широких улицах Арабкира. Рано утром перед магазинами (мне было тогда лет десять) стояли длинные очереди за маслом, хлебом, рисом… Плохо жили, но праздники совершенно меняли лица людей, наполняя их жизнь кратким содержанием: что-то достать, испечь, подарить, выпить-поесть…
В домах за нынешней улицей Комитаса и коров разводили, и тониры дымили, и хлеб пекли. Как раз перед Трндезом улыбчивая, темнолицая от жаркого тонира баязетци Ноэм, свекровь красавицы Грезельды, напекла из целого мешка муки высокие стопки лаваша и сложила на просторном дворе у входа в ацатун,. Случайных прохожих в те времена почти не было. Но средь бела дня обе стопки исчезли, пока хозяйка убирала рафаду и скалки по шкафам. Кто-то притворился шутником на тот случай, если увидят. Но не увидели. А мешок с мукой был наш и мы, большая многодетная семья, на весь месяц остались без лаваша, можно сказать, почти и без хлеба. За ним ведь стояли в длинных утренних очередях, по принципу «одна буханка в одни руки».
К вечеру по всей улице стали разводить костры, а силуэты, перебегая от одного дарбаса к другому, в мареве дымящих костров казались пришельцами из сказок. Развели костёр и перед домом баязетци Ноэм, у них был очень большой двор и гостей было много. Родственником у Ноэм был известный на всю округу, местный богач нафтчи Оганес. Мы с младшей сестрой каждые два-три дня бегали с бидоном к этому Оганесу за керосином. На лай собаки он степенно спускался со второго этажа, в подвале его дома в огромном корыте плескался керосин. Оганес, не доверяя никому свою пену, лично из тонкогорлого крана заполнял разлинованную литровую кружку, а покупатель следил немигающими глазами за уровнем этой проклятой пены, без которой невозможно наполнить кружку, особенно, когда струю на полной скорости выпускает сам Оганес. Огромный каменный особняк, приданое для дочерей… да и почёт и уважение он снискал «этой самой пеной». К его чести сказать, пены было ровно столько, сколько было можно допустить, чтоб никто не взорвался. Сейчас я с ужасом думаю, каким образом нафтчи Оганес обеспечивал свою пожарную безопасность?
А в самом конце улицы, в роскошном по тем временам особняке над самым ущельем жил ещё один пенобогач, пивной король Атанес, «пиви Ато». В нашей семье пили только вино, но на углу в пивной будке продавали пиво в кружках, по выражению бабушки, «пропащим людям». «Пропащие» аккуратно сдували пену и крыли распоследними словами продавца Размика, будкачи Раза, который после очередной жалобы чуть-чуть приоткрыв кран, приливал свою драгоценную жидкость и кричал: «Что, я что ли придумал пиво с пеной? Эту заразу разве кто видел без пены? Простой физики не понимаете!». И был прав, ну откуда у пропащих людей знание физики? Может, поэтому мы держались подальше от этих будок и с нетерпением ждали, когда станем, наконец, проходить физику.
Вокруг играла музыка, модный тогда аккордеон и, конечно, дудук с доолом. Одеты мы были легко, и с удовольствием грелись у огня, с любопытством разглядывая загадочное действо, уходящее корнями в ту сторону вечности…
Сначала прыгать стали «свежие» невестки Гретель и Грезельда, дочки нафтчи Оганеса, пришедшие невестками на нашу улицу. К слову сказать, эти имена были не самыми экзотичными среди жителей нашей улицы. Брата Гретель звали, как и полагается, Гензелом, если помните сказку братьев Гримм. А чуть выше домом жил Джудекс, а его сестру звали.. правильно, Джульеттой. Дальше, за нашим домом, сына отставного полковника звали, естественно, Вальтер, а дочь почему-то не Парабэллой, а просто Энифе. Но вот невестку уже – Эсмеральдой, в миру докторшей Эсмой.
Так вот, все невестки прыгали через костёр, у всех лица светились улыбками, женщины смеялись, незамужние девушки застенчиво стояли немного поодаль вокруг костров, а девочки помладше, вроде меня, завороженно смотрели на огонь, само действо. Язычество — самое природное чувство человека, самая естественная его вера. Как и огнепоклонничество. А вот христианство — это движение к разуму, к высшим проявлениям души, человечество двигалось вперёд благодаря новому осмыслению соотношения души и тела…
Вдруг толпа задвигалась, зашумела, раздался истошный женский крик, громкий плач и все стали кричать «Ваай, аман!». Что случилось, мы не поняли, но всех детей и незамужних девушек срочно погнали домой. Взрослые долго не возвращались, и только утром мы узнали причину переполоха во время мирного до того праздника.
Следующей готовилась прыгать Цовик, молодая жена Андо, шофера ЗИМ-а. ЗИМ был черный, лакированный, единственный на всю улицу и возил какого-то очень ответственного товарища. Андо стоял поодаль и терпеливо ждал, когда, наконец, настанет очередь жены.
Тут отец девушки, учитель математики Чаталян, неожиданно подбежал к костру, встал перед дочерью и, раскинув руки, запретил ей прыгать, оправдывая запрет своим членством в партии. Так и сказал: «Ахчи, я партийный, какой Трндез!».
Вообще, самым уважаемым человеком на улице после доктора, моего отца, был учитель математики Чаталян. Моя мама, учительствуя в той же школе, никак не могла понять, каким образом умудрился двоечник Андо, сын «ремонт Сурика», взять в жены дочь такого уважаемого и строгого учителя.
Наверное, моя наивная мама была уверена, что со своими зятьями она будет обсуждать армянскую грамматику и литературу. Дальше мама совершенно искренне удивлялась, всё же полагая, что двойки Андо по всем предметам проявление наследственности: а вы знаете, после ремонта этот мастер Сурик даже заработанные деньги не может сосчитать! Она имела в виду недавний наш ремонт, когда хитрый уста Сурик «не помнил», за сколько взялся делать свой «эксклюзивный» ремонт с замысловатым накатом. И всё время спрашивал:
– Куйрик Лусик, я не за деньги вам ремонт делаю, а за уважение к доктору, и даже не помню, за сколько договаривались!
А уж уверившись, что далёкая от изобразительного искусства, коим в то время являлся ремонт с накатом, моя мама тем не менее вежливо его одобрила, окрыленный уста запросил даже больше, чем у Авакянов, хотя тот дом был раза в два больше.
Увидев свата, распоряжавшегося «не на своей территории», уста Сурик тут же оказался рядом, недолго думая, на правах свёкра приказал прыгать, и девушка, повинуясь законам новой семьи, прыгнула через костёр. Рассвирепевший Чаталян, схватив дочь за руку, потянул её к себе… но неудачно, через огонь.
Цовик очень громко плакала от боли, больше никто не хотел ни прыгать, ни смеяться… огонь как-то сразу потух и соседи с родственниками быстро разошлись. Ожоги лечили все знахарки, какие нашлись, долго мирились, но, слава Богу, не развелись.
На следующий день после Трндеза соседка Тируш принесла нам сладостей, испеченных к празднику, и громко шепталась с моей неверующей бабушкой:
– Куйрик Айкануш, не иначе, как плохая примета, вот помяните моё слово! Кто видел, чтобы на Трндез прыгать не пускали, да ещё отец замужней женщины чтобы вмешивался! Бедная девочка так плакала!
А через недели три после этого Трндеза плакала вся Советская страна. Умер великий наш вождь и учитель. Школьники помладше рыдали в голос, а постарше ходили с красными глазами и обиженно всхлипывали. Я тоже плакала, объявив на сборе звена, «что дело его всё равно бессмертно!».
Получается, не так и ошиблась…
Словарик:
Трндез – День Сретения Господня (праздник 13 февраля). Армянская Апостольская Церковь отмечает Сретение Господне 14-го февраля, на сороковой день после Богоявления. Накануне праздника, вечером 13-го февраля, совершается обряд благословения свечи. От благословленной свечи разжигается костер, символизирующий спасительный свет Христа. Но обычаи самого праздника с кострами восходят к дохристианским временам. Трндез начинается 13 февраля в 17.00. Семьи, где есть молодожёны, идут с подарками друг к другу в гости. Вечером люди у себя во дворах разжигают костры и молодые невестки прыгают через них.
Ацатун – помещение в армянском патриархальном доме, где врыта печь- тонир, в котором пекут хлеб (ац)
Дарбаса – ворота
Будкачи – продавец будки, (как правило, сам хозяин)
Уста – уважительное обращение к мастеровому
Куйрик – сестричка