ИНТЕРВЬЮ

«Наша Среда online» — Пожалуй, Самвел Сагателян один из самых скандальных, неоднозначных художников в Армении, который для простого обывателя, и даже для некоторых людей искусства, является одиозной провокативной фигурой, однако, на самом деле, по жизни очень милый, бесконфликтный человек, (не было случая, чтобы он в ей-то адрес выразился плохо), который считает, что присущая ему провокационность, это одна из граней его многостороннего творчества. Темы, которые интересуют его в действительности, архиважные, это рождение человека, его мораль, его значение в социуме, любовь, сексуальность и смерть….Правда, еще одним слоем его произведений является нарочитая гротескность, что, пожалуй, тоже делает богаче его творчества.

Выставки Самвела Сагателяна были организованы в Аргентине, Уругвае, Германии, России, США,  Персии и в Италии.

— В каком городе Вы родились?

— Родился я в Ереване, на самой центральной легендарной улице Абовяна. Когда наш дом снесли мы были переселены в очень колоритный район, который назывался Кривой. Именно в этом районе жили криминальные авторитеты, и среда была очень злачная. Мне было всего 2 годика, и я прожил в этом районе несколько лет, пока наш дом не был снова обустроен. В своей жизни, именно там впервые я увидел женские тела, когда моя мать, считая, что я ничего не соображаю, как невинный ребенок, повела меня в женскую баню. Но я смотрел во все глаза на эти женские тела, и, когда мы вернулись домой, я изобразил эти женские образы на стенах нашего дома, где мы жили, и в результате, разрисовал все стены. Вот так у меня возник интерес к женскому образу. И, если внимание многих мальчиков, при виде голого женского тела, бывали сосредоточены на их груди, то у меня все мое внимание было обращено на их бутон между бедрами. С тех пор этот бутон играл важную сакраментальную роль в моей судьбе повсюду. В детские годы огромное влияние на меня производил отец, он был очень интересным элегантным мужчиной, но в то же время обладал огромным авторитетом в городе, он прекрасно пел, а его отец, мой дед, пел в капелле Комитаса. Все это, конечно же, формировало мои вкусы.

— Когда Вы начали рисовать?

— Моими первыми рисунками были именно те изображения на стенах, о которых я рассказал. Правда, потом в школе, мне нравилось рисование в школе, но чисто концептуально любовь к искусству сформировалась тогда, и концептуальное восприятие сексуальности и женского тела появились в то время.

— Когда Вы поняли, что существует сексуальность?

— Практически, уже в раннем возрасте я стал испытывать интерес к соседским девочкам.

– Темы выставок, организованных вами, достаточно обширны, это и рождение человека, и образ жизни, и мораль, и секс, и смерть. У Вас есть выставки, организованные не только на художественных площадках, но и в тюрьме, а также в других государственных учреждениях. Какие темы Вас действительно интересуют?

— Все темы взаимосвязаны между собой и в личном, и в социальном аспекте, но я переношу все через призму личных переживаний, и в то же время через призму социальную. И у меня ощущение, что местность диктует мне брать на себя роль коммуникационного центра. Таким образом, встречаются все противоречия и управляешь этой ситуацией ты.

— Абсолютно с Вами согласен, я тоже придерживаюсь аналогичной политики, начиная с выставки «Закрытый город» создаю культурные коммуникации между городами, чтобы появлялись не просто формальные отношения. 

— Я пытался воссоединить разные контрасты, например, воссоздать образ, каким может быть Самвел Сагателян. Меня часто принимают за человека самых разных национальностей: итальянца, француза, американца.

— Мне сдается, Вы  больше похожи на китайца (смеюсь).

— И Вы не первый, кто так считает, не случайно даосская эмблема инь-янь мне очень близка и нашла использование в моих творческих поисках. Ведь заниматься боевыми искусствами я начал не зря. Вместе с этим я принялся изучать восточные дзен- буддистские живописи суми-ё и го-хуа, это стало для меня тренингом. В эти годы я встретился с одним китайским художником, который увидев мои работы был удивлен, сказав, что, чтобы овладеть этой художественной техникой, обычно проходят специальные занятия у мастера традиционной китайской живописи. Мой папа был в курсе происходящих в городе событий и рекомендовал мне идти не в художественный институт, а хотя бы в архитектурный, что я и сделал, о чем не жалею, потому что на архитектурном факультете я обрел фундаментальные знания. На архитектурном у меня возникла конфликтная ситуация, некоторые архитекторы считали, что я слишком свободно отношусь к архитектурным задачам, словно занимаюсь живописью. Однако, закончив архитектурный институт, я начал рисовать абстрактные картины, но я попал в автомобильную катастрофу, в результате чего моя правая рука была сломана и оказалась в гипсе. Я стал рисовать левой рукой. В результате у меня появился альбом картин, который называется «left». Это раскрыло мои некоторые новые духовные аспекты, развивающиеся в нескольких направлениях. После этого я сделал серию работ «Метаморфозы», которые были созданы под впечатлением от произведений Анри Матисса, затем я принялся изображать реальность в гротесках.  Работы напоминали немецкий экспрессионизм и являлись моей реакцией на события, происходящие в социуме Армении.

— Вы организуете много выставок. Что служит причиной их организации?

— Свои персональные выставки возникают тогда, когда появляются интересующие меня вопросы. Я стараюсь высказать свою точку зрения на эти темы, разбавляя в них некоторую провокационность, что делает их более острыми. Рассмотрим выставку «Транс-романс», которая была организована в 2013 году, она была задумана еще в Лос-Анджелесе, где я жил многие годы. Работы были очень скандальными и сексуально независимыми. и где-то даже доходили до порнографии. В течении многих лет, находясь в США я изучал свойства транссексуалов.  Меня интересовало самочувствие людей, которые находятся между двумя полами: мужским и женским.

— Видите ли Вы в этом явлении некую «болезненность»?

— Ни в коем случае, я не рассматриваю это явление как болезнь, я рассматривал их в контексте некой мифологемы, и меня очень интересовала их жизнь, образ мышления и сексуальность, их некая экстремальность. У меня появился художественный ряд, изображающий транссексуалов. В Ереване всюду отказывались выставлять эти работы и тогда одна из подруг, Шага Юзбашян, предложила мне открыть эту выставку у себя на квартире. Только таким образом выставка состоялась. Куратором выставки явился искусствовед и куратор Виген Галстян.  Пришло огромное количество зрителей, что является признаком того, что выставка удалась. Конечно же вышли статьи, критикующие мое творчество.

— Может именно в этом и заключался успех?

— Возможно.

— Как случилось, что Вы решили отправиться в США?

— Причиной явилось приглашение на выставку в программе резиденции, посредством которой я удостоился гранта. Поездка оказалась очень плодотворной, появилось множество знакомств, потом события начались развиваться так, что я очутился в Нью-Йорке, где тоже у меня состоялась выставка. У меня и в мыслях не было оставаться в США, но, как обычно, причиной того, что я все же остался, была женщина. Уже в Вермонте купили мою работу, и, таким образом, возникла небольшая сумма, которая позволила  мне остаться в Нью-Йорке подольше. Одна из художниц, которой очень понравились мои картины, предложила мне обосноваться у нее в мастерской, в SOHO, так как сама она собиралась отправляться в другой город, где собирается жить у своего бойфренда. В США меня могли удержать только две причины: женщины и успех, и обе причины появились. А вскоре, я познакомился с Зарой Зейтунцян, и она в нужном русле раскрыла мне феномен Лос-Анджелеса. Таким образом я задержался в США еще 12 лет. 

— В Лос-Анджелесе у вас была галерея. Как она называлась?

 — У нас с Зарой образовался прекрасный дуэт. Она занималась менеджментом, я же больше кураторской деятельностью. Наша галерея являлась образцовым примером того, как можно, не обладая крупными финансами, создать организацию, которая может весьма активно завоевать зрительские интересы. 

Мы все шаги совершали правильно, правильным было также выбрано название галереи, «Black Maria» gallery, а лого послужила одна из моих работ, которая называлась «Мария» или «Мадонна Карабахская», на которой изображалась женщина с распростертыми бедрами. Еще  в 2001 году газета «Аргументы и факты» провела со мной интервью про эту картину и статья называлась «Художник или богохульник». Мы организовывали очень концептуальные выставки с ясными идеями и это стало залогом нашего успеха.

— Как случилось, что Вы вернулись обратно на Родину, в Армению?

— Я приехал в Армению в связи с выставкой, которую в 2015 году предложили. Но события стали развиваться так, что я понял, что находиться здесь мне куда интереснее. К тому же на это повлияли изменения, происшедшие на личном фронте.

— Эти два обстоятельства являются Вашими рычагами правления?

— Именно.  

— Сейчас Вы ведете достаточно активный образ жизни.

— Можно сказать так.

— Какие другие важные выставки были осуществлены Вами на территории Армении?

— Очень важной выставкой я считаю выставку, сделанную в тюрьме, которая называлась «Армавирская тюрьма», она получила широкий отклик у общественности. 

— Каким образом появилась идея, сделать такую выставку?

— Тема тюремного искусства меня волновала всегда. Я наблюдал за тем, как люди, которые в обычной жизни ничем творческим не занимались, очутившись в тюрьме, в замкнутом пространстве, вдруг начинают творить, таким образом разрешая свои проблемы времени и пространства. Другой  причиной была моя семейная история, когда мой отец был беспричинно осужден со стороны советских властей и попал в заключение. Это стало для нашей семьи большой трагедией, и осталась как великая травма. Находясь в тюрьме, он начал курить в день по одной сигарете, таким образом, ведя счет времени. Я сделал инсталляцию, которую посвятил этому событию.

Впервые выставку на тюремную тему я организовал в Лос-Анджелесе, где были представлены образцы тюремного искусства из Армении и Лос-Анджелеса. Была обнаружена между ними очень интересная дифференция, работы, сделанные в Лос- Анджелесе в большинстве, обладали сексуальной тематикой, а работы, сделанные в Армении, больше носили религиозный характер. В моей выставке принимали участие артисты, поскольку и в искусстве имеется стремление преодолеть творческие ограничения, словно и искусство является неким преступлением, и художник, подобно преступнику, нарушает имеющие место законы. Мне пришла идея сделать выставку в пределах самой тюрьмы, на что меня сподвигла деятельность певца Johnny Cash, который в 50-ые выступил с концертами в некоторых тюрьмах. Выставка не имела до этого аналога, и стала своеобразным прецедентом. Случилось, что ОБСЕ финансировал этот проект в контексте прав человека, и выставка состоялась. Я обратил внимание, что вход в тюрьму для многих из нас требовал некоторого преодоления. В начале революции 2018 года, я организовал выставку, которая рассказывала о предшествующих президентах, и назывался «В президентском люксе». Еще находясь в Лос-Анджелесе. я сделал перформанс, где мы вместе с художниками Севом, Генрихом Хачатряном и Вачагом Тер-Саркисяном, втроем, каждый в полумаске одного из президентов, заседаем за столом. Я решил использовать этот видео-перформанс в моем новом проекте. Выставка говорила об эре завершения их президентского срока и посвящалось связи между властными структурами и художником, разрушающим каноны в искусстве. Речь шла о том, что артисту не дана возможность ограждаться от влияния властей и в то же время, художник стремится не идентифицировать себя с ними.

— В 2012 году вышел небольшой скандальчик, когда вы принимали участие в шушинской выставке в Карабахе, расскажите об этом.

— Свидетелем и участником, приветствующим этот перформанс которого стали и вы? Конечно. По сути, и весь Карабах, и город Шуши, где происходили описываемые события, представляют собой некий клубок, который всегда вызывал у меня большой интерес, и для меня он всегда был отличен от армянской территории. Но я всегда размышлял о том, что женская субстанция в Карабахе сильно отличается. Я всегда наблюдал в этом явлении некую силу, которая выразилась в моей давней картине, которая называлась «Мария» или «Мадонна Карабахская». Вероятно все это некогда накопилось и уже в эти дни, когда в Шуши проходила выставка, должно было разрешиться, что и произошло. Шуши всегда производил на меня впечатление некогда отрешенного от жизни города. Когда в этот раз я очутился в Карабахе, моей работой было четырехметровое «Одеяло», но мне чего-то еще не хватало, и  требовалась какая-то кульминация, которая бы разрушила установившуюся там, безмолвную глухую, ровно текущую атмосферу.

— Не хватало Вашей какой-либо привычной провокации, наверное?

— У меня возникло желание оголиться и совершить круг жизни и смерти, как бы жертвуя огню свою оголенное тело и фалос. Я предложил кому-либо из женщин подключиться, и появилась эта художница из Аргентины. Забавно то, что в процессе свершения акции, стали возникать некоторые корректировки, которые происходили к месту. Когда появилась аргентинка, все стали ждать, что она тоже оголиться. Но тогда смысл происходящего получил бы иное значение. Но только оголившийся мужчина означал насколько беззащитен воин. Возникло ощущение, что даже карабахские зрители правильно восприняли мою акцию, ибо кроме выражения: «Вот такое искусство, хочешь раздеваешься, хочешь – нет», никакого возмущения не последовало. 

— В Вашем творчестве часто фигурирует в качестве символа картошка, что она означает?

— Я старалсянайти аналог, символизирующий то, что служит средством для существования, и решил, что вместо хлеба можно предложить картофель. Ведь мы в каком-то смысле отожествляемся с тем, что едим.

— У кришнаитов существует такая фраза: мы то, что мы едим.

— Именно, к тому же в тяжелые 90-ые, картошка послужила спасением для жизни многих людей. На выставке я роздал заключенным картошку, с предложением надписать, что превратило ее в объект творчества. Некоторые из корнеплодов спустя год зацвели, но дольше других сохранилась картошка, на которой была надпись «любовь». Я забрал ее и снова посадил, и из нее снова выросла новая картошка. Кроме того, я использовал символ картофеля на выставке, которая относилась к президентам, на столе были насыпаны горками картофелины, и они символизировали отношение авторитарной власти к народу. Один из депутатов выразился так: «Если народ не имеет возможности есть мясо, пусть питаются картофелем».

— Чем отличаются выставки, которые были сделаны в США от выставок, осуществленных в Армении?

— В Америке творческая среда уже сформирована в отличие от территории Армении. Но в Армении есть возможность ставить чисто искусствоведческие вопросы, поскольку даже допустить мысль, что выставка может получить коммерческий характер, невозможно, в связи с этим, художник больше акцентирует свое отношение в творческую сторону.

— У Вас есть кредо?

— Мое кредо, вероятно, заключается в том, чтобы состыковать существующие противоречия, существующие у меня как персоны и в творчестве, создать коммуникационный центр противоречий, что для Армении может явиться архиважной задачей, и только ее решение сделает Армению сильной.

— Вы порой выступаете в качестве куратора, организующего выставки. Расскажешь о них?

— В галерее «Black Maria» можно сказать все организованные нами выставки являлись кураторскими. Среди кураторских проектов очень активно была приняты общественностью выставки «Мачо-bullshit», или «Сексуальная революция», и я убежден, что и Армении необходима сексуальная революция, которая будет против мужской доминантности, что усилит роль женщины в обществе, и приведет к общей гармонии. Основной идеей выставки «Мачо-bullshit» являлась легенда о чрезмерной мужской брутальности, которая становится лишним грузом и для мужчин. Моей сексуальной революцией, фактически, стало время, когда меня мать повела в баню.

— Но многие в социуме именно это будут считать анахронизмом.

— Активно принятой выставкой оказалась также выставка с гробами, которая называлась «Между жизнью и смертью», она говорила о том, что жизнь столь же загадочна, сколь загадочна смерть. По этой причине единственно ощутимым предметом между жизнью и смертью человека является гроб, и потому, он представляет собой как символ культа. Мы представили гробы, разрисованные 16-тью артистами, каждый выступал со своим концептуальным восприятием и интерпретациями.

— Есть ли у вас хобби?

— Очень люблю смотреть фильмы, считаю, что кино очень похоже на нашу жизнь.

— А часом не снимались ли Вы в фильмах?

— Как-то я снимался в армянском сериале триллере в Армении, играл роль зарубежного профессора, а в последнее время мне предложили сыграть в спектакле о войне и мире, пьеса называется «Поговори со мной, так много хочу сказать». Премьера состоялась в Экспериментальном Центре Искусства, еще снимался в нескольких рекламных роликах, в одном из которых изображал топ-модель. Пьеса еще будет повторяться.

— Какие у Вас творческие планы?

— Я недавно приступил к двум сериям картин, одна из которых имеет отношение к библейской теме избиения младенцев, где я хочу изобразить это избиение, но анимационные персонажи приходят им на помощь и стремятся спасти «детство», другая же серия картин называется «Великая армянская красота».

Беседовал Арутюн Зулумян