«Наша Среда online» — Выйдя от Марианны, Игорь Петрович тщетно высматривал в темноте такси или частника. Все машины не останавливаясь, мчались мимо.

-Остается метро. — подумал он. — Да и то если оно работает в это время. Угораздило же меня проделывать эксперименты на ночь глядя. Идиот.

Не оглядываясь, Игорь Петрович быстрым шагом направился к станции метро. Людей на улицах почти не было. Тускло горели фонари. На небе, словно на веревочке, круглым шаром зависла луна, освещая все вокруг расплывчатым матовым светом. Рванные, неровные тени на стенах домов и на сером асфальте казались рисунками сумасшедшего художника, в палитре красок которого не были ни светлых, ни ярких красок.

Игорю Петровичу оставалось только пересечь улицу, а затем повернуть за угол многоэтажного дома и пройти несколько десятков метров до круглого как ротонда входа в здание метро, когда его внимание привлекла крупная крыса, которая возилась возле пакета из- под МакДональда.

-В полнолуние, в самую полночь, люди, у которых глаза янтарно- желтого цвета превращаются в волков. — зло подумал он, вспомнив свой любимый фильм с Джеком Николсоном. –А может лучше в крыс? А может лучше всего мужчине в расцете сил в понедельник вечером после напряженного трудового дня сидеть дома? Развалиться в мягком кресле, пить чай с вареньем, смотреть бессюжетные программы по телевизору. Тогда и глупые мысли в голову лезть не будут.

Между тем крыса не спеша поедала остатки еды, придерживая цепкими лапками пакет, чтобы не унесло ветром, не испугавшись человека, который шел прямо на нее.

-Всего – то только чуть за полночь. — продолжал ворчать про себя Игорь Петрович.- А все словно вымерли в этом городе. Один я шатаюсь по улицам, да вот эта красотка мне в попутчики напрашивается.

Он от злости пнул пустой пластиковый стакан, целясь в крысу, та неспешно ретировалась, оставив на пыльном асфальте едва заметный след от своего длинного хвоста.

-Крыса в центре города. Мерзость какая! – возмутился он.- Когда же я, черт подери, доберусь до своей берлоги? Никого вокруг, словно в пустыне нахожусь, а не в центре города. Все как вымерли. — ворча себе под нос Игорь Петрович, направляясь к станции метро. Неправдоподобная тишина вокруг не успокаивала, а наоборот усугубляла его беспричинную злость, хотя причин для злости в этот раз не было, его не ждало недовольное и капризное лицо жены, которая не успокаивается, пока не увидит в окно знакомую машину возле подъезда. Через водителя он предупредил ее, что вернется только на следующий день, т.к. за городом должна была состояться незапланированная встреча с одним из компаньонов. Так он передал через Василия. Водитель никогда не подводил его.

-Ну и что ей не хватает? Все есть — роскошная квартира, шмотки, брюлики. Что ей еще надо? Подумаешь, я задерживаюсь на работе! Ну и что? – он даже не замечал, что разговаривал сам с собой. Накипело, а зарослей желанного тростника в центре города как назло не было.- Ни в чем отказа не знает, не работает, целый день смотрит свои бабские сериалы или же сидит в парикмахерской, катается по своим любимым выставкам и экспозициям. Интеллектуалка! Скоро получит права и тогда ей даже Василий не нужен будет, она сама за руль сядет. Вчера перелистывала авто-журнал, верно ищет себе подходящего четвероногого друга.- Он ухмыльнулся.- Да ладно, пусть выбирает какую хочет модель. Жалко мне что ли, тем более для нее?

Пока он разменивал деньги в автомате, мимо прошмыгнула худенькая женщина неопределенного возраста с кошелками в руках. Игорь Петрович терпеть не мог мелочь, звенящую в карманах, поэтому сжав оставшиеся после размена купюры монетки в кулак, он ступил на эскалатор лестницы бегущей вниз с намерением где- нибудь потом эти копейки оставить. Сзади, нарушив вечернюю тишину, застучали каблучки. Он быстро обернулся. За ним неторопливо вышагивала по зеркальной глади мрамора на высоких каблуках в облаке пышных розовато- сиреневых одеяний знойная черноволосая красавица. Несколько сиреневых браслетов на руке прекрасно подходили к таким же по цвету остроносым туфлям на шпильке и маленькой сумочке.

-Вот это да! Неужели в нашем метро такие красавицы катаются? В такое позднее время. — у Игоря Петровича от удивления брови поднялись. – Знал бы, так и сам каждый вечер только в метро домой возвращался, приобщился бы, так сказать к народным массам, узнал бы получше как люди живут, чем дышат. Вот такие, например, как эта мадмуазель.  

Размытое сиреневое отражение на мраморном глянцевом полу неторопливо следовало за ней, а сбоку у нее как рачок примостился невзрачный очкарик, чуть ниже ее ростом. Он, быстро перебирая ногами в поношенных туфлях и делая маленькие шажки, скочебочась, семенил рядом и что- то говорил, говорил, не останавливаясь, уткнувшись глазами куда- то в пол, кажется даже и не сильно задумываясь над тем- слушает она его или нет.

Переминаясь с ноги на ногу и сильно нервничая, Ольга остановилась на краю перрона и стала искать глазами в конце туннеля заветную горящую точку, но тщетно, поезда все не было. Время приближалось к часу ночи. Скоро уже начнут закрывать метро.

-Боже, только бы Димочка не проснулся. — Она как молитву повторяла эту фразу, не замечая, что говорит вслух. –Что же будет если он проснется, а меня нет рядом? Да куда же запропастился этот проклятый поезд? В первый раз я так поздно возвращаюсь, вчера в 12 уже дома была, а сегодня… Только бы не проснулся мой мальчик, испугается ведь.

Ей хотелось топать ногами и кричать от бессилия, от того что она не может ускорить время, не может изменить ситуацию. Тяжелая сетка с апельсинами и лимонами резала руку, она опустила ее себе на носки туфель. Привычка не класть никогда сумки на заплеванный и грязный пол прочно сидела в ней с самого детства. Высокая, худая, она так и стояла, согнувшись в ожидании поезда.

-Сколько же я могу так мучиться? – в сотый раз она задавала себе этот вопрос. –Уже ни сил, ни нервов у меня не осталось.- Она зашмыгала носом и полезла в карман за платком, но его там не было. Тыльной стороной ладони вытерла нос.

-У мамы такой трудный характер. Неужели и у меня такой будет? Нет, я не хочу, чтоб Димочка со мной так же мучился. Пусть у него все будет в сто раз, нет, в миллион раз лучше, чем у меня. Мальчик мой, сладенький. Ну вот что стоило бы маме ко мне переехать? Неужели не понимает, что мне тяжело так мотаться или просто не хочет замечать, пусть дочь мучается, на то она и дочь, чтобы заботилась о матери. Что это- эгоизм или старческий моразм? Жила бы со мной, пусть и в тесноте, так мне не пришлось бы ездить к ней и оставлять ребенка без присмотра. Хорошо хоть мальчик спокойный, хоть он не доставляет мне проблем. Такой славный малыш и как только его отец посмел бросить нас? Неужели не скучает, не хочет взглянуть на своего ребенка, а я ведь даже фамилию отцовскую оставила, думала рад будет, а он после первой же бессонной ночи, когда я от мастита маялась, а у Димочки температура до 40 поднялась, быстренько собрал свои вещицы и смылся. Подлец, а как просил, умолял меня родить сына, обещал на руках носить, а сам сбежал, как увидел сколько надо времени и труда отдавать крохе. Нашел себе молодую и в глазки ей заглядывает. Думала не выдержу. Не знала, что делать- за ним бежать, пеленки стирать или в поликлинику мчаться, когда у самой мастит начинался. Вот в самую трудную минуту он и бросил нас. Как пережила такой кошмар? До сих пор вспоминать тошно.

Ничего светлого в жизни не было. Может только первое время после свадьбы, хотя какая свадьба- две подруги, мать и ее муж, вот и весь праздник.

— Неужели все мужики такие? — она махнула рукой и потянулась поправить волосы, упавшие на лоб. –Вот и этот- она покосилась в сторону Игоря Петровича, — небось такой же. Одет -то как! Руки, наверное, в жизни грязной работы не касались. А сколько спеси, высокомерия! Жеребец! Глазами стреляет, вон нацелился на эту длинноногую, думает, не заметно со стороны. А ведь оно и правда, взгляд от такой не отвести. Вся в розовом облаке. Да, ей бы как мне ночью толком не поспать, а утром, накормив ребенка, отвезти его в садик, самой на работу помчаться, вечером, уложив ребенка, к параллизованной матери на другой конец города смотаться, да и там помыть, приготовить, покормить с ложечки, а потом лететь стрелой обратно, точно через пару месяцев на меня будет похожа, как две капли воды. Как там говорится, загнанных лошадей пристреливают, не так ли? Ну когда же приедет этот поезд? Сколько можно ждать? Все одно к одному цепляется, сплошная черная полоса. Утром рано Димочку успеть покормить, в яслях то не больно стараются лишнюю ложечку ребенку в рот запихать, в перерыв надо пробежаться по магазинам, может повезет купить что из продуктов. Все сметается с прилавков в мгновение ока, после работы только сгущенное молоко, да серые макароны лежат на полках. По телеку как покажут заграницу- так подавиться можно от зависти- ломятся магазины от изобилия- колбасы, сыры, конфеты, и в очереди стоять не надо. Все тебе в пакетик сложат, еще спасибо скажут за покупку. Настя из бухгалтерии съездила в Югословию недавно. Приехала, ни с кем разговаривать не хочет, работать не может, уставится в одну точку и весь день молчит. Девчонки говорят- она там чуть замуж не выскочила. Один серб за ней ухаживал, у него жена умерла, маленький ребенок остался на руках, так он только на русской жениться хотел, считал, что только русская женщина может полюбить чужого малыша. Он оставил свой адрес, телефон, а она дура, по дороге потеряла листок, вот теперь и казнит себя, а кто ей разрешит второй раз туда поехать. Ну так Настя хоть на мир одним глазком взглянула. Для меня весь мир в одну точку умещается, главное, как бы скорее Димку на ноги поставить. Пока мать была здорова все полегче было, а теперь нередко и поужинать забываю.

Она тяжело вздохнула и перенесла сумку с одной ноги на другую, согнувшись крючком на перроне. Первое время она Димочку с собой брала к матери, но бедный мальчик на обратном пути засыпал, а дома, когда Ольга укладывала его в постель, он просыпался и в рев. Однажды только уложила его спать, как позвонила мать — плохо ей было, просила срочно приехать, соседей не допросишься- у всех забот полон рот.  Вот тогда она и оставила впервые спящего ребенка одного и бегом на метро. После этого так и стала делать, хоть и боязно да только другого выхода не было.  Когда Ольга предложила матери хоть на время лечь в больницу, мать обозвала ее неблагодарной, обиделась и несколько дней не разговаривала, кушать отказывалась, первое что сказала потом: – Рожай вас, детей, неблагодарных, от вас на старости лет тарелку супа не дождешься, куска хлеба не получишь, вам лишь бы спихнуть родителей куда попало.

А потом еще стала Димочкой попрекать: — родила ребенка, а о матери не подумала, но подожди, подожди, вырастет внучок и тебя тоже на старости в больницу или в дом для стариков затолкает, вот тогда меня ты и вспомнишь.

-Димочка маленький, мне не с кем его оставить. — пыталась объяснить ей Ольга.

-Отдай в круглосуточный.

-Мам, что ты говоришь? — Ольга тогда просто задохнулась от возмущения. Как она может свою крошечку отдать в круглосуточный и не видеть по несколько дней? Как же она вечером спать ляжет, а его кроватка пустой будет?

-Жалко? А меня тебе не жалко? –увидела ее растерянность мать. — Мне с тобой тоже не просто было. Одна тебя поднимала. Вот и получила благодарность от родного дитяти. Покорно благодарю. — она отвернулась к стене, уткнувшись головой в старый потрепанный временем и чистками ковер.

Ольга не стала продолжать этот бессмысленный спор. Она на удивление хорошо помнила свое детство и то как мать забирала ее по субботам, а уже в воскресенье вечером отдавала обратно в круглосуточный сад, а будучи школьницей она почти все три летних месяца проводила в ненавистном ей пионерском лагере. После первой же смены мечтала вернуться домой, но мать приезжала за ней только в самом конце лета, ей так было выгодно и удобно- профсоюз оплачивал детские путевки. Ольга своим детским умом понимала, что матери не просто, поэтому никогда не упрекала, не жаловалась и старалась лишний раз ничего не просить.

Только однажды она сильно обиделась на мать — когда уговаривала ее обменять две их однокомнатные квартиры на одну двухкомнатную- ведь легче было бы ухаживать, так мать и ляпнула тогда: — А, на мою недвижимость посягаешь? Хочешь поскорее меня на тот свет спровадить, чтобы тебе все это досталось? Умная больно, да только вот тебе!- и она злорадно тыкала ей в лицо фигуру из трех пальцев. – Не получишь!

Неужели у них в роду всем так не везет? Всю жизнь концы с концами не сводят? Ее бывший исправно платит алименты, вроде как и не придерешься, но она такие крохотные суммы получает от него, что становится ясно одно- он нелегально где- то подрабатывает, ну не выжить на такие деньги, а ему еще на свою молодую зазнобу тратить надо, одевать ее, подарки делать. Как же, видела она эту селедку худосочную с грудью пятого размера. Шла она тогда по парку на высоченных каблуках, которые застревали между уложенными каменными плитами дорожки. Мужики так и пялились на ее ноги от ушей, едва прикрытыми коротенькой юбочкой, а сбоку болталась сумочка умопомрачительной красоты, вся в цепочках и браслетах.

-Димуля, мальчик мой, ты уж спи, сыночек. Пусть тебе сладкие сны снятся. Мама скоро уже приедет. Да где же поезд? А вдруг он не приедет? — испугалась она, но тут же себя успокоила- Терпение, терпение… Все равно ничего другого не остается.

Когда же в последний раз он спускался в метро? Наверное, только когда строительство было в самом разгаре, он, будучи студентом института, на практике помогал тогда метростроевцам. В ту осень должны были сдать первую очередь- зеленую линию. Студенты были нужны, чтобы убирать оставшийся после нерадивых строителей мусор. После этого у него и остались мерзкие впечатления о подземке. Их заставляли делать самую грязную и тупую работу. Это была бесплатная рабочая сила. Игорь Петрович, тогда просто Игорек, хоть и жил как все студенты на стипендию, но уже потихоньку крутился, подрабатывал, быстро осваивая новые правила суровой жизни. У него уже были свои знакомые поляки, которые привозили барахло в обмен на золото, часы, водку. Собственно, с того все и пошло. Основной зарплаты, которую платили всем молодым специалистам после института не хватало, смекалка и изворотливость быстро пришли на выручку. Очень скоро он уже позволял себе почти все- новую дорогую одежду, рестораны, женщин. Недаром говорят- аппетит приходит во время еды, а умерить его он уже не мог. Наоборот, хотелось нарастить обороты, чтобы иметь все самое лучшее. Зачастую шел на заведомый риск, а от выброса адрналина чувствовал себя бодрее, делая для себя удивительные выводы- он может выигрывать в любой ситуации, главное уметь просчитывать или блефовать, как карты лягут, но не сдаваться до последнего. Привыкнув к постоянной игре, к риску, к красивой жизни, он уже не мог остановиться.

Всегда удивлялся своему брату- тот с женой жил на одну зарплату. Они не жаловались на жизнь, но и не стремились к лучшему. Растили сына, наверное, таким же честным, порядочным и инертным минималистом. Жили тихо, скучно, серо- дом, работа, телевизор, по воскресеньям- зоопарк, кино или просто прогулки по парку. Каждый раз, когда Игорь их навещал, он замечал, как они все смотрели на его руки. Он приходил с большими пакетами, в которых были игрушки для племянника, которого он себе на удивление, действительно любил, детские вещички и, конечно же, всякие деликатесы, о которых не только его брат с семьей, но и большая половина жителей страны знала только понаслышке. В семье Сергея потом наступали праздничные дни, когда они нарезали тонкими кружками сервилат, швейцарский сыр, раскладывали на ломтик черного хлеба по две крохотные шпротинки, никак не больше за раз, ели медленно, смаковали каждый кусочек.

Игорю такая жизнь претила. Он старался, чтобы каждый миг его жизни был насыщен и заполнен до предела, чтобы каждая минута приносила удовольствие, а главное- живительную влагу жизни- деньги. Он их выкачивал как мог, он умел делать деньги из всего- из глупости и жадности одних, слабости и неуверенности других людей. Может деньги и не были смыслом его жизни, но любая цель, которую он себе ставил полностью опиралась на них. Парадокс или закономерность?

Сегодня, спустя многие годы, он вновь как малоимущий студент спускается в метро, чтобы добраться до дома. Правда в этот вечер (нужно отдать этому должное) метро его поразило- оно сверкало чистотой и сияло огнями, словно он спустился в подземный дворец. Брезгливый, он раньше в автобусах и трамваях старался никогда не садиться на замызганные скамейки и по возможности даже не держаться за поручни- ему везде мерещилась грязь, инфекции и всякая зараза, невидимая глазом. Сегодня все вокруг было чисто и даже празднично.

Спускаясь по эскалатору, он не увидел никого, кто бы поднимался по лестнице, идущей вверх. Он посмотрел на часы- 12:50. Несколько человек спокойно прохаживались по мраморным полам в ожидании поезда, словно и не ночь была за окном, вот только огней в конце туннеля не было видно, значит и ему надо было расслабиться и просто ждать поезда, возможно, последнего, как это делают все остальные. Глупо конечно, что он отпустил своего водителя, еще глупее была его затея с Марианной, но теперь поздно об этом сожалеть. Самому водить машину, особенно в часы пик он не хотел, да уже и не солидно было с его положением.

-Давно пора взять еще одного водителя. – разозлился Игорь Петрович сам на себя и от нечего делать принялся разглядывать своих будущих попутчиков. Черноволосая красавица со своим сопровождающим ушли в глубь зала, видно они планировали сесть в последний вагон. Ему не хотелось думать о том, в какой вагон ему удобнее войти, чтобы затем быстрее пройти к выходу, как и не хотел думать с каким лицом его встретит заспанная жена. Хотя нет, сегодня она его не ждет так рано, спит, наверное. Он предупредил, что появится дома только завтра вечером. Сказал, что встреча запланирована за городом, там и переночует. Так что недовольный и пытливый взгляд — врет он или нет и почему задержался, в этот раз ему не обеспечен.

Черт подери! Почему она не принимает его таким как он есть? Почему она пытается перекроить его на ее собственный вкус, идеализируя и ограничивая ею придуманными странными рамками. Он вкалывает, устает, нервничает. Для кого? Не для нее ли? Подумаешь, немного перепадает Маришке. Так это крохи с барского стола. Но нет, Людмила ворчит не из-за денег. Может она догадывается, что не одна у него и от этого бесится? Вот только доказательств у нее никаких нет. Да и что ей не хватает в жизни? Не работает, не ограничена в деньгах, наряды он привозит ей из- за границы, из одних только драгоценностей можно создать филиал Алмазного фонда. В ее последний день рождения, который они отмечали в лучшем ресторане города, он, пока она поправляла возле зеркала волосы, незаметно вытащил из кармана колье и проговорив: -Быстро закрой глаза! — одел ей на шею эту нерукотворную красоту, сам залюбовавшись игрой дорогих камней. Казалось, солнце своими последними уходящими лучами не в состоянии было соперничать с брызгами света от чистоты розовых бриллиантов. Колье горело и сверкало на мраморной белой коже его жены.

Если бы она знала сколько эскизов и набросков он пересмотрел, пока не выбрал нужный. Да и Сема не подвел, нашел все камешки, которые нужно было и сделал такую вещицу, что и королеве английской не стыдно было бы одеть. Жаль, уехал парень, а то можно было много что ему заказать. Таких ювелиров во всем мире на пальцах пересчитать можно, правильно говорят- талант от бога. Идиоты! Дали бы ему здесь фабрику, так он и Фаберже с его яйцами за пояс заткнул, ан нет, выперли из страны. Ну и кому теперь хуже?

Как в кино всплыл лик его жены перед зеркалом в тот день когда он любовался бриллиантовыми веточками на шее. Да вот только как она его поблагодарила? Это он запомнил на всю жизнь.

-Игорь, — она пристально посмотрела в глаза, — Как же ты не поймешь, мне не эти стекляшки нужны. Мне нужен человек, его живая душа, его внимание, его присутствие в моей жизни. Неужели это так трудно понять?

Он тогда чуть не поперхнулся от ее слов. Эту красоту она назвала стекляшками? Он к ее 30 летию мечтал сделать настоящий королевский подарок. Сколько он вкалывал, крутился, чтобы заплатить за работу! От колье в тот день все гости с ума сходили, еще бы, бриллиантовые брызги так и танцевали по стенам и потолку, отражаясь в зеркалах и хрустальных подвесках люстры, а он только замечал зависть в глазах всех женщин и их мужей. Любая из них за такой подарок как преданная собака ласкалась бы и целовала его, но не Людмила. Может поэтому он и любил ее, что она была не такая как все, особенная, словно немного отстраненная от этого жестокого и рационального мира. Она была единственной, от которой он не уставал, которая не надоедала, ну кроме только этих чертовых придирок с едой и его поздним возвращением, которые иногда приводили его в бешенство. Она была чистая, добрая. Все в ней было прекрасно, ему импонировало, когда он видел восхищенные взгляды мужчин и кому как не ему они были понятны, к тому же он считал, что в этой ее красоте и притягятельности есть и его доля участия, а это ему доставляло особенное удовольствие. Он иногда таким небрежным жестом поправлял легкий завиток ее пышных золотистых волос на затылке, словно вот он, этакий собственник, единоличник, который имеет полное право на эту красоту. Вот только чувство ревности у них обоих было гипертрофировано. Она его ревновала к женщинам, о которых могла только догадываться, а он ревновал ее к родителям, брату, ко всем ее подругам, которые с течением времени постепенно стали испаряться из их окружения, а затем и попросту исчезли из их жизни.

Сразу после свадьбы он купил шикарную четырех — комнатную квартиру, в спальне установил белоснежный гарнитур, а под ноги ей бросил великолепный персидский ковер светлых тонов. Все остальное выбирала она- хрустальные люстры и бра одной модели и дизайна, вазы и пуфики, мебель для кухни, коридора, гостинной. Косметику, помаду, нижнее белье, парфюм он покупал для нее упаковками и млел, когда она проходила мимо, а за ней тянулся шлейф легкого запаха самых последних модных французских духов.

Люмила была высокого роста, чуть выше Игоря, но это его только заводило. Туфли себе она всегда выбирала только на высоком каблуке, даже домашние тапочки были на каблучке. Что она этим хотела подчеркнуть- то, что у каждого своя планка, своя высота?

Игорь, зная, что никто не заменит ему жену, тем не менее продолжал искать себе новые ощущения на стороне и тянулся за очередной новой, но очень стильной юбкой, не позволяя себе отказаться от очередного флирта. Сколько у него было женщин до свадьбы и после того, как он женился- красивых и молодых, брюнеток и блондинок, желтых и черных? Деньги в кармане не переводились, а значит и баб вокруг, как мотыльков на свет было немерено, они летели, обжигая крылышки, в его объятья, не задавая лишних вопросов, понимая, что он женат и не планирует расстаться со своей законной супругой ни при каких обстоятельствах.

Интересно, а если бы его женой была эта черноволосая красавица? – Игорь вдруг поймал себя на мысли, что уже несколько раз за этот чертов вечер он думает об этой странной ночной попутчице. -А она тоже его ревновала бы или просто жила своей жизнью, не мешая ему, но и не обделяя себя? Да, она явно знает себе цену, но я согласился бы заплатить. Купил бы ее, пусть хоть на время, это даже и лучше если на время. Вот отошел бы в сторону этот очкарик, можно было бы с ней поговорить. Вон как любуется своей ножкой, не слушая своего спутника или у нее каблук поломался? Забавно.

Он развернулся на месте и вновь увидел перед собой женщину с авоськой в руках, которая обогнала его у входа. Сейчас, явно нервничая, она опустила сумку на носки своих стоптанных и сильно разношенных туфель, таких же серых и безликих, как она сама и вглядывалась в нутро тоннеля что- то шепча губами.

Игорь Петрович не любил таких женщин, они даже раздражали его своими мелочными проблемами, копеечными заботами, которые у них никогда не кончались и не решались. Он всегда считал, что если захотеть, то все можно решить лучшим способом, а неудачники сами во всем виноваты- работать надо больше, мозгами думать. Вот кому она нужна такая с пресным, бесцветным лицом, с прядью седых волос. Смотреть на нее не хочется, не то что пожалеть. Поношенные туфли, никакой косметики на лице, блеклые губы, а ведь ей не больше тридцати, как и Людмиле. Неужели она не может придумать что- то, чтобы изменить свою никчемную жизнь? Да любой женщине достаточно уделить себе всего пару часов в день, чтобы выглядеть нормально, но нет, эти дуры согласны весь день у плиты стоять, готовить, стирать, обстирывать своих мужей –алкоголиков, бездельников и при этом пилить его, выговаривать, замахиваться скалкой. Интересно, а что в такой ситуации делала бы Милочка?  Вот попался бы ей алкаш, который колотил бы ее в пьяном угаре, пропивая все деньги и таская все из дома, может и ей пришлось бы вкалывать, чтобы детей кормить. Чем она тогда отличалась бы от этой серой мышки? На последние копейки дорогой крем под глаза купила? А черт их, женщин поймет. Конечно, у них с Людмилой нет детей, может поэтому она все свои материнские инстинкты на него переносит — следит за одеждой, образом жизни, особенно за питанием, но у нее потребность заботится не превращается в навязчивую идею. Она готовит протертые французские супы, бульоны и заставляет есть кашки по утрам, а ему плевать на это и в обед он в ресторане заказывает себе что- нибудь острое, жаренное, да под рюмочку холодной водочки. Потом примет пару таблеток и желудок как новенький, можно даже вечером с кислой физиономией выпить чашечку куринного бульона- процеженного и обезжиренного, да овощное пюре. Знала бы его дражайшая половина сколько он может выпить! У него еще в юности проявилось интересное отличие- он не пьянел, даже если пил на голодный желудок, даже если мешал пиво, водку и вино. Сколько было выигранных пари у однокурсников — это он помнил хорошо. Людмиле он об этом не говорил. Так, маленькая тайна, которую ей знать было незачем. При жене он пил в меру и поэтому каждый раз, когда приходил домой после очередной пьянки, то делал удивленные и по-детски чистые глаза на ее постоянный вопрос.

-Да, солнышко, я чуточку пригубил. Ты же знаешь, я только делаю вид, что пью. Пойми, это мужская компания, все пьют, я не должен быть белой вороной. Людочка, красавица моя, выпивка – это показатель доверия, это труд, это проверка на вшивость, это, если хочешь- своего рода мужской договор без бумаги и ручки, а иначе никто с тобой и разговаривать не будет.

Людмила каждый раз показывала ему очередную вырезанную из газеты статью или заметку по поводу правильного питания, затем для чего- то складывала их в коробку из -под бельгийских конфет.

-Интересно, — подумал он, — а у Василия тоже жена так хорошо за ним смотрит? Вот у кого проблемы с желудком. Сколько раз он уже по скорой попадал в больницу. Вот у кого жена должна следить за его питанием. Он, правда, мало что знал о семейной жизни своего водителя, кроме того, что у Василия было двое пацанов- погодков. Зато фамилия была, позавидуешь- Царев. Это немного раздражало Игоря Петровича, которому с этим ну уж очень сильно не подфартило. Зайцев, такая мягко сказать не солидная фамилия. Он даже думал поменять ее на Людочкину, стал бы Романов, но все никак не решался, хотя с умилением смотрел на себя в зеркало, когда брился и торжественно произносил: — Разрешите представиться, Романов Игорь Петрович, президент компании. Но что- то все-таки удерживало его от этого рокового решения. Слишком многие знали его как Зайцева и это могло быть превратно истолковано старыми знакомыми.  

В последнее время Игорь довольно часто вспоминал изречение короля Карла Второго, который однажды сказал удивительную вещь- Господь никогда не проклянет мужчину, позволившего себе небольшое удовольствие. Словно про него, любимого, и сказано. Он, Игорь Петрович Зайцев тоже имеет полное право на небольшое удовольствие. Вот поэтому сегодня он отпустил водителя, намереваясь остаться у своей молодой любовницы до утра. До встречи с Марианной, он всегда представлял себе женщину с таким именем —рослой, крупной, с прохладной кожей, с синими глазами, спокойной и умиротворенной, как море в прекрасный летний вечер, уступчивой и податливой, как морская волна во время легкого бриза. У Марианны из его списка представлений были только большие синие глаза, зато он не мог понять как в этом маленьком грациозном и хрупком теле 20- летней девушки мог умещаться огнедышащий вулкан. Она никогда не стояла на одном месте, она говорила, смеялась, варила ему кофе, при этом размахивала руками, у нее ходуном ходили веки, брови, щеки, даже мочки ушей следили за речью и как могли завершали полноту образа. Каждая клеточка тела принимала непосредственное участие во всех ее движениях. Она никогда не замирала, никогда не сидела на одном месте больше пары минут, прибегала, уносилась вновь на кухню, задергивала шторы, поправляла скатерть, доливала вино в фужер, меняла салфетки, словом, это был животрепещущий перпетум мобиле. Ему давно не терпелось увидеть, как этот огнедышащий вулкан ночью отлючается.

В этот день он решил пойти против своих правил и остаться переночевать у нее, ему захотелось каких- то перемен, пусть даже таких малозначительных, к тому же, это была годовщина со дня их первой встречи, стоило сделать маленький подарок для Марианны, такой неожиданный приятный сюрприз. Он хотел верить, что она ему всегда рада и не только из- за денег.

-Детка, ты не против, если я у тебя переночую? У меня, наверное, давление поднялось. –оборонил он, отворачиваясь от нее, чтобы не успела прочитать явную ложь в его глазах, но по изумленному взгляду ее синих глаз, он понял, что она не поверила ни одному слову, но и не возразила ему. После бурного секса, нескольких минут отдыха и прохладного душа, он лег в постель и натянул одеяло до подбородка, затем повернулся на бок и закрыл глаза, сделав вид, что спит. Веки предательски дрожали, но вряд ли в темноте она это заметила. Он терпеливо ждал. Повертевшись немного на кровати, она сложила ладошки под правой щекой как маленькая девочка и, погружаясь в сон, смежила веки. Во сне она даже не ворочалась, вся ее дневная энергия иссякла. Извержение вулкана прекратилось, лава остыла, вот только слегка приоткрытые розовые губы этой русалочки еще чуть подрагивали.

Ближе к полуночи он, сам себе удивляясь, вдруг встал, поняв, что хочет вернуться домой, бесшумно оделся, посмотрел на спокойно спящую девочку и, оставив на ночном столике деньги, тихо вышел из квартиры. Он всегда расплачивался деньгами, это уже вошло в привычку и никому кроме Людмилы он обычно не делал подарки. Дарить красивые вещи он хотел только своей жене. Исключением из этого правила составляли только два дня в году — 8 марта и Новый год, когда очередная его любовница получала роскошный букет самых дорогих цветов и французские духи.

Правда, на прошлой неделе в виде исключения Марианне досталась красивая коробка шоколадных конфет. После очень выгодной для него сделки с партнерами из Европы по поставке сырья, он иногда получал от них небольшие презенты в виде импортных коньяков, французских вин, различных деликатесов, это были такие небольшие знаки внимания, вот только икру никогда не получал- ни красную, ни черную, видно они тоже понимали, что лучше русской икры просто быть не может. Иштван в этот раз привез несколько коробок австрийского шоколада. На золоченной обертке красовался Моцарт в парике и в красном камзоле. Игорь Петрович решил Марианну немного побаловать заморской сладостью.

Девушка, зная хорошо его привычки, была несказанно удивлена. Гадала, закусив губу и тонкими пальчиками поглаживая роскошную коробочку, перетянутую золотистой ленточкой. Что это? Просто такой широкий жест Игоря или может у него в планах расстаться с ней? О том, чтобы он расстался с женой и женился на ней- не было и речи, она это прекрасно понимала. Молодая, но опытная, она не хотела терять его, с ним ей жилось безбедно, а на данном этапе это было для нее главным. Конечно же, она не собиралась оставаться с ним всю жизнь, но и оставаться без денег, без уже ставшего привычным комфорта, без дорогих вещей и качественной еды, как ей казалось, уже было просто неприлично. К тому же, становилось если не модным, то вполне естественным иметь такого вот папика. Никто не поднимал удивленные брови домиком, да к тому же Игорь следил за собой и несмотря на возраст – на двадцать лет старшее нее, выглядел неплохо.

Она крепко держала своего папика, не слишком при этом унижая свое достоинство. Ей было абсолютно наплевать на его жену. Она ей не мешала, а у него, судя по всему, для каждой женщины была своя планка, своя ступенька. Марианна не боролась за его любовь и не стремилась отнять его у законной жены, напротив, если бы он и предложил ей руку и сердце, то скорее всего она бы отказала. Стар он для нее. Ей такой не нужен, он годится только на определенное время, пока все не сложится в продуманный ею вариант, пока все не сойдется как в пазлах. После того как погиб ее муж через два месяца после свадьбы, а ей не на что было его хоронить- она дала себе слово, что все чувства спрячет в самое темное место и на время закроет на самый крепкий засов, а ключ от него выбросит. Самый крепкий засов как известно тот, у которого нет ключа, вот она и выбросила его в виртуальное пространство, придуманное ею для себя самой. Нет ключа- нет вариантов.  

Все что ей осталось от брака – это двух — комнатная квартира с одной кроватью, да пара тарелок с чашками. Правда, родители Яна не оставили ее одну в горе. Старики приходили к ней регулярно- раз в неделю, искренне жалея ее- такую молодую, красивую, одинокую и беспомощную. Они приносили ей все что могли- продукты, деньги, отрывая от себя, а она брала не стесняясь. Пускала слезу при виде стариков, которые трогательно держали и поддерживали друг друга, стоя на пороге ее квартиры. Она быстро научилась делать печальными свои бездонные голубые глаза и вспоминать что- то из совместной жизни с Яном, отчего старики каждый раз всхлипывали, шмыгали носами и терли и без того красные глаза. Уходя, они обязательно целовали ее в лоб и призывали не замыкаться в себе, ведь она молодая и у нее вся жизнь впереди. 

В последний раз, правда, чуть не вышел казус. Только Игорь собирался выйти от нее, как во внеурочное время с полными авоськами в руках нагрянули родители Яна. Марианна (вот кому в театре играть, проколов на сцене и нелепых театральных казусов у нее не случалось бы) ничуть не смутившись, представила его, как своего дядю со стороны отца, который не так давно переехал в их город.

-Теперь, время от времени, он тоже будет навещать меня, ведь кроме вас да дяди Игоря у меня больше никого нет на этом свете. — она уронила горькую слезу на щеку.

Старики сразу же поверили, да и много ли надо, чтобы их обмануть- таких доверчивых и наивных, так и не приспособившихся к этой странной и суетливой в последнее время жизни. Они как всегда принесли ей продукты- пачку масла, сыр, кусок копченного мяса, куринные окорочка, фрукты. Отрывали от себя, чтобы последняя любовь их единственного сыночка не нуждалась ни в чем, ведь она теперь для них была как родная дочь. Вот они и старались побаловать ее как могли.  Даже Игорю тогда неловко стало, но только не Марианне. Сухой расчет прочно и навсегда занял свое постоянное место в ее душе.

Вряд ли Игорь Петрович мог даже предположить, что было на уме у Марианны, чем она жила, как планировала свою жизнь, а если бы и узнал, то ни за что не поверил. Молодая, она тем не менее понимала, что судьба уже подарила ей один шанс и нет гарантий, что она дождется второго. Вон сколько девчонок заканчивают каждый год школы и скоро каждой из них захочется оторвать себе жирный кусочек, найти своего папика, а с ним и вожделенную свободу, деньги, ресторанные кутежи, дорогие тряпки, поездки на море. Не она одна красивая и молодая, зеленоглазая, с длинными ногами от ушей. Она все понимала и не строила иллюзий на этот счет, определив для себя, что ей надо любым способом удержать рядом с собой этого молодящегося бегемота с корзинкой денег. Особенно сейчас…

Считая, что ей не нужен пусть и молодой, красивый, как бог, но без денег молодой мужчина, она и не дергалась особенно, но судьба сыграла с ней жестокую шутку- она влюбилась сама того не осознавая. Как же так получилось, что она со своими жесткими принципами смогла полюбить обычного жигало? Ее Илюшенька не был ни Аленом Делоном и ни Бредом Питтом- этакий худосочный, с девичьими плечами, тонкокостный и ровный как бамбук, но ему очень быстро удалось что- то распотрошить в ее расчетливом и, казалось бы, железобетонном сердце, а его улыбка очень быстро сожгла все ее сомнения. Куда подевались все ее зароки и обещания, данные сразу же после смерти Яна, правда самой себе. Илюшенька не работал и не собирался работать, родители у него жили в каком- то селе, еле- еле сводя концы с концами, словом, он не мог не то что ее прокормить, да и себя тоже и потому сам уже посматривал по сторонам, выискивая себе стареющую вдовушку лет 40, которой бы хотелось новых ощущений и не жалко было бы расставаться с деньгами и кредитными карточками. Он не стеснялся говорить об этом с Марианной, не замечая, что  ее это коробило, но и при этом она все же не могла заставить себя бросить его и забыть, наоборот, как кошка цеплялась за него. Таким образом Игорь оставался единственным источником дохода, только теперь уже для них двоих. Деньги очень быстро поднимают человека на более высокую ступень жизненного пространства.

У каждого был свой план, свой расчет, вот только в последний момент так некстати все сорвалось. Марианна забеременела, при этом точно не зная от кого, но в любом случае понимая, что ни одному из них в данный момент ребенок не был нужен, как собственно и ей. Не проснулись в ней материнские чувства. Больше всех на свете она все еще любила себя, потом Илюшеньку, а вот на третью любовь места в ее расчетливом сердце уже не оставалось.

А Игорь Петрович в этот вечер решил вернуться домой к жене, к его Людмиле. Ему уже не хотелось оставаться в квартире Марианны до утра, совершенно не представляя себе, что его ждет этой ночью… 

Он так же предположить себе не мог, что стоило ему закрыть за собой дверь, как Марианна раскрыла свои бездонные голубые глаза и прикрывая одной рукой обнаженную грудь, подошла к окну. Вторая рука покоилась на животе, в котором зарождалась крохотная жизнь. Слегка отодвинув кружевную занавеску, она всматривалась в залитую лунным светом улицу, по которой быстрым шагом уходил от нее тот, от которого в ее жизни в настоящее время зависело очень многое, если не все. Мягкая ладонь поглаживала живот, словно убаюкивая крошечное существо, которое не имело право на существование. Для него не было места в этом мире, жестоком и бессердечном.

Игорь Петрович шел, не оглядываясь, в какой – то момент она увидела, что он ногой что- то отшвырнул с дороги. Ее мозг напряженно работал.

Он отпустил шофера, значит планировал остаться ночевать, но почему передумал? Что было не так? Почему ушел в ночь? Было что- то странное в его поведении, словно он выбился из привычного ему графика. Но нет, такие как он не позволяют себе промашки, они все рассчитывают вплоть до мелочей, все продумывают. Это в крови. Роботы, которые живут по определенному расписанию- работа, бизнес, дом, жена, любовница, любовницы… Она поправила сама себя. Любовницы… Может в этом вся проблемы? Может я у него не одна? Надоела? Но тогда почему он захотел сначала остаться на ночь, а потом ушел? Нет, не складывается.

Раньше ее это не сильно пугало, она знала, что всегда найдет себе нового любовника, но сейчас ситуация изменилась в корне. Это уже был вопрос на выживание. Ну в самом деле, не на завод же ей идти работать.

Игорь Петрович шел спешным и решительным шагом, а ей на мгновение почудилось в этом торопливом уходе решение уйти от нее навсегда, бросить ее, как испорченную, поломанную игрушку, которая ему уже не нужна, с ней было неинтересно играть. А кому она вообще нужна в этом мире? Илюшеньке? Она горько улыбнулась. Луна матовым светом смотрела в ее окно. Никакого движение, ветерка, тишина вокруг была такая, словно этот многоэтажный дом находился в глубине леса, ни шороха, ни тени, хотя нет, вот что- то мелкое пробежало по дорожке. Бродячая кошка?

-О, боже, это крыса. Бр — ррр, какая гадость! Мерзость, чудовище, но я ей даже завидую, она независимая, всеядная, вездесущая тварь, она может прожить везде! Кто же это мне недавно сказал, что они ровесники динозавров? Они плодились, размножались, путешествовали по морям и континентам, покоряя землю быстрее чем люди. Католики их отлучали от церкви, а они расселялись назло всем, вот только, кажется, Антарктиду не захотели заселять. На каждого жителя планеты приходится по два крысенка, больше, чем кошек и собак. Мерзость, но как же я им завидую. Они независимые, всеядные, вездесущие. Они ровесники динозавров, которых уже давно нет на земле. Они живут и размножаются, а она не может позволить себе родить и поднять только одного, всего одного ребенка. Ирония судьбы, подлость, подножка, насмешка?

Марианна поджала губы. – А что мне делать? Как мне жить?

Она закусила губы, вспомнив приговор гинеколога, у которого вчера была на приеме. Вердикт был страшный- эта беременность ее единственный шанс иметь ребенка, второй если и будут, то это скорее исключение из правил, но чудес в этом деле не бывает, по крайней мере в ее случае. Игорь Петрович уже повернул за угол дома и исчез из вида, а она, голая, продолжала стоять возле окна, уткнувшись взглядом в одну точку, затем отвернулась от окна и ее взгляд упал на тумбочку, на которой он оставил ей деньги. Сегодня, впервые со дня их знакомства, она вздрогнула, когда взяла их в руки. Они жгли ей ладошку, ей стало страшно, так, как не было со дня смерти мужа, она понимала, как это непросто оставаться одной в этом бездушном мире, где нет никого кто бы мог ее выслушать и помочь. Она дрожала, но не от холода, ее терзали мысли, сомнения, они громоздились, перемешивались, норовя свести с ума.

Последний поезд шел по расписанию. Несколько вагонов в эту ночь мчались по шпалам, на станциях было мало народу, в основном те, кто по непредвиденным обстоятельствам задержался или, как Игорь Петрович, не смог поймать такси или случайного частника, чтобы добраться до дома.

Незаметной и тихой в последнем вагоне была фигурка мальчика. Куцая простенькая курточка едва доходила ему до пояса, короткими были и рукава, не доходящие до запястья. С первого взгляда было понятно, что паренек уже давно вырос из нее. Брюки на коленках прохудились настолько, что казалось- малейшее неосторожное движение и ткань просто лопнет, но при всей видимой бедности, одежда на нем была чистая и глаженная. Молодой человек читал книгу.

У каждого в жизни бывает отдушина, перегородка, за которую можно спрятаться от остального мира. У Володи это были книги. Во время чтения он переносился в мир, созданный фантизией очередного писателя. Привыкнув с детства к вынужденному одиночеству, предоставленный самому себе, он нашел своего единственного верного и интересного друга- книгу. Пока отец жил с ними, в доме еще создавалось подобие уюта и семейного благополучия, но стоило отцу уйти, как мать сразу же стала пить, приводить в дом мужчин, даже не взирая на их внешний вид. Понятие стыд или приличие быстро испарились. Ему было в глубин души жалко эту женщину — она сильно опустилась, ходила с нечесанными сальными волосами, с мешками под глазами, почти всегда пьяная и абсолютно безразличная к окружающему миру, как впрочем и все вокруг безучастно взирало на ее быстрое разрушение. С уходом отца рухнули все мосты. Дороги обратно ей было уже не в силах найти, даже единственный сын не мог что- либо сделать, хоть он и пытался образумить ее, но в зависимости от количества выпитого она либо гнала его прочь, швыряя в него рванными тапочками, либо ревела белугой, затем, целуя, приговаривала: — Сыночек, завтра все. Ни капли в рот не возьму. Ты веришь своей матери? Да? Правильно, сынок. Нам с тобой никто не нужен. Мы сильные и все сможем.

Правда несколько дней назад она его удивила своим вопросом, спросив, учится ли он в школе.

-Да, мам, конечно.

-Правда? Сынок, как ты учишься?

-Да все нормально, мам.

-Не обманываешь?

-Нет, что ты.

-А в каком классе? – вдруг стала допытываться мать. — В восьмом?

-Мам, я десятый заканчиваю.

-Да ладно! Ты не врешь?- она посмотрела внимательно на сына.- Правда? Школу заканчиваешь, а как будто только вчера в первый класс пошел.

-Мне уже 16, мам.

-Такой взрослый? Ну а для мамы ты всегда ребенок. — Она икнула и растянула губы на подобии улыбки. — А как ты учишься?

-Хорошо.

-У тебя четверки? — она обрадовалась. — Молодец, сынок.

-Нет, мам, у меня нет четверок.

-А говоришь, хорошо. — она обидчиво нахмурила брови. — Нехорошо обманывать. Разве я не учила тебя никогда матери не врать?

-Мам, я отличник и у меня нет четверок. – он смутился и опустил голову.

-Отличник? Оп-па-ля! Так ты весь в меня.- мать радостно захлопала в ладоши. –Я тоже до четвертого класса была отличницей. Веришь? А потом, потом… А папа уже сколько лет как ушел от нас?

-Шесть лет. Не надо, мама.

-Подлец, как он посмел? Бросил нас, наплевал на тебя, на меня. Конечно, ты как всегда его защищаешь. Ты его всегда любил. – она всхлипнула. — Ты его видишь?

Володя кивнул головой.

-Как он?

-Работает. — не стал вдаваться в подробности сын.

-Дети есть?

-Не знаю. — соврал Володя. Он знал, что у отца в новой семье подрастает дочь- его младшая сестренка, Илона. Красивая и славная девочка. Когда отец в первый раз пришел с ней к нему в школу, Володя не удержался и схватил ее на руки. Ее лукавые голубые глаза были точь-в-точь как у отца, а от ее золотистых кудряшек исходил такой аромат чистоты и сладости, что он готов был зарыться в ее волосах и умереть от счастья. Первое время после ухода отца из семьи Володя верил в то, что он сможет победить зависимость матери от зеленого змея. Не сразу понял подросток, что в душе самого родного для него человека лопнули все струны и некому было их починить, не было рядом единственного мужчины, которого она любила, и, не выдержав предательства, она ушла в запой.

Володе жалко было мать. Может в том, что отец их бросил, влюбившись в другую женщину была не совсем ее вина, но простить отца ему было трудно, тем более, что тот даже и не пытался перед сыном оправдываться, бросал только штампованные фразы, типа: -Вырастешь, поймешь и надеюсь, простишь.

У Володи от пережитого началось раздвоение, он словно стоял на распутье и не знал какую дорогу выбрать: налево пойдешь- отца встретишь, направо- мать в слезах.

Только своей сводной сестре- крохе с голубыми как небо глазами удалось легко и без особых усилий переманить его на свою сторону. Одним выражением восторженных глаз она превращала своего старшего брата в послушного домашнего котенка. И все- таки ему, подростку, остро был нужен отец, его внимание, участие, советы, да и просто присутствие в каждодневных делах, а этого не было, как и не стало близких друзей, Володя сам отдалился от них, чувствуя себя не таким как все. Латанная немодная одежда стала стеной между ним и остальным миром. Ребята обращались к нему только когда нуждались в списывании контрольных работ или в сочинениях на свободную тему, которые ему давались легко.

Друзьями как- то очень быстро стали для него книги. Они надолго уносили его в другие миры, делали соучастниками походов и завоеваний, приключений и сражений. Прошлое волновало не меньше настоящего, а будущее, созданное и скомпонованное мыслями и прогнозами писателей- фантастов уносило в необозримые дали, минуя время и пространство. Особенно он любил книги о великих полководцых древности, он несколько раз перечитывал книгу 12 цезарей, чтобы окончательно разобраться и запомнить все деяния этих императоров, а краткое описание в виде дат и событий даже записал в одной из тетрадей по истории, на последней странице. На давно некрашенный пол и в бедную обстановку комнаты мальчика возвращал эпилог книги, но тогда серая действительность становилась еще более неприглядной и даже зловещей. Только настырность и упрямство помогли ему закрыть глаза на все те превратности судьбы, которые были ему уготованы. Он один из выпускников четырех десятых классов в школе шел на золотую медаль и мог гордиться тем, что это было его заслугой, ведь никто, тем более родители не принимали в этом никакого участия, собственно, как и в его взрослении, понимания и выбора пути. Он раньше других своих сверстников и одноклассников стал понимать цену жизни и какой трудной может быть та дорога, которая выведет его из нищеты, из бедности, из той бездны и пропасти, в которой он находился, но у него не было иного выхода. В противном случае он просто повторил бы судьбу матери, а это было страшнее ада.

С годами пропасть между ним и отцом должна было по логике вещей стать громадной, тем более, что на первых порах после развода, участие отца в его жизни проявлялось только в запихивании денег сыну в карман, которые он сразу же отдавал матери- надо было платить коммунальные услуги, покупать продукты.

Отец часто приглашал его к себе, но Володя долгое время не хотел, да и не мог как он считал предать родную мать, к тому же, он не был готов увидеть счастливые глаза молодой жены отца. В том, что они должны быть счастливыми, у него не было и тени сомнений- с отцом просто не могло быть по-другому. Представляя себе какой уют и порядок царят в новой семье отца и после этого вернуться в квартиру, где в компании пустых бутылок сидит отекшая от пьянства родная мать, было трудно. Он целовал ее сморщенные серые щеки, укладывал как ребенка спать, сердито выговаривая ее новым собутыльникам и в первое время насильно выдворяя их из дома, но она была слепа и глуха к его увещиваниям. Эта одутловатая, безликая и уже безучастная ко всему женщина предпочитала сидеть в компании таких же как она алкоголиков, уткнувшись взглядом в одну точку на стене, где раньше висела их с отцом свадебная фотография. Сейчас на этом месте осталась только дырка от гвоздя, в которую, как в черную дыру провалились все ее воспоминания и славные, красивые моменты из той далекой уже несуществующей жизни.

Отец своим жизнелюбием и оптимизмом мог заразить любого, его целеустремленность и желание быть на ступень выше других передались Володе, тогда как от матери ему досталась внешность и тихий грудной голос, правда сейчас у матери голос был

 сиплым и надрывным. Она часто заходилась от кашля после дешевых сигарет, которые отравляли не только ее прокуренные легкие, Володя постоянно задыхался в квартире, где сигаретный дым висел словно облако, помещение не проветривалось, поэтому парк возле дома вскоре стал его любим местом- там в хорошую погоду он обычно делал уроки и надолго задерживался, не желая возвращаться домой.

Рядом с ним на скамейке под тенью дубовых деревьев обычно играли в шахматы пенсионеры, пересыпая фразы матом и сальными анекдотами. Наблюдая за игрой мужчин, Володя, незаметно для себя увлекся, стал нередко играть с ними, поначалу, конечно же, проигрывал, что только подхлестывало его интерес. Однажды ему предложили сыграть на деньги. Он отказался, но потом внезапно, повинуясь какому- то внутреннему голосу, согласился. У него был рубль, который мать дала ему на хлеб и сахар, вот он и рискнул.

-Не дрейф, парень. — сказал один из них, сильно ударив его по плечу. — Ты молодой, у тебя котелок варит, а ну -ка покажи этому старому прохвосту где раки зимуют.

Володя нервничал, продумывая каждый ход, сконцентрировавшись, он даже не слышал насмешек противника и его друзей, которые по привычке сыпали матершинные слова и подрунивали над ним. К своему удивлению, партию он выиграл. Старик, с которым он играл, сбросил рукой все фигуры с доски и протянул ему мятый рубль.

-Держи, паря, но учти, в следующий раз удача улыбнется мне. — Вроде бы добродушно сказал, но на самом деле, произнес фразу, спрятав под натянутой улыбкой затаенную обиду. Ну кому хотелось отдавать рубль этому молокососу, но при всем честном народе не слукавишь.

В тот день Володя кроме хлеба и сахара купил немного колбасы и плавленного сыра. Приготовив бутерброды, он на несколько минут поставил их в духовку, украсив дольками помидора, а затем предложил матери попробовать.

-Ох, Володька, вкуснотища какая! – мать вытерла рот рукой. — Ты молодец. Может пойдешь поваром работать? А что, работа хорошая. Всегда сытый будешь и при деньгах.

-Мам, а давай лучше в шахматы сыграем? — попросил Володя, вспомнив, что довольно часто они с отцом играли в той прежней жизни, но тогда он был маленький и ему эта игра казалась скучной. Он вытащил старую истертую доску и деревянные, местами с отколотыми краями, фигурки. На удивление, мать у него выиграла партию в несколько ходов.

-Как видишь, я еще не все мозги пропила. — она рассмеялась и обняла его. -А что, давай играть каждый день! Ты мой сын, значит у тебя все получится. Знаешь, я всех в классе обыгрывала. Да и твоего отца тоже, а ведь он неплохо играл когда- то. Сколько у нас было книг! Мы вместе читали, разбирали партии… А, все забрал, окаянный! Все унес, что было в доме- книги, а главное- мою душу унес… подлец, ах, какой подлец. — разрыдалась мать, вновь уйдя в воспоминания.

Володя знал, уходя из семьи, отец забрал с собой только книги, все остальное оставил жене и сыну, правда после того как мать пристрастилась к бутылке, все, что было ценное в доме, было быстро обменено на портвейн или же продано на местной барахолке за копейки. На следующий день Володя отыскал шахматную книгу, которую принес один из собутыльников матери и впервые за десять лет школы он не сел сразу делать уроки, а принялся перелистывать книгу. Несколько дней подряд он разбирал партии, расставляя шахматы, ход за ходом вникая в древнюю увлекательную игру. Это увлечение шахматами не прошло ему даром. В школе он впервые за десять лет учебы нахватал четверок. Все мысли были в решении очередной еще не решенной задачи. По утрам, слушая детскую передачу по радио, часто без доски и разложенных на ней фигур он быстро решал в голове предложенную задачку. Они ему снились ночами, он решал их в голове, пока шел со школы домой или в магазин, просчитывая в уме варианты и ходы.

-Хороший шахматист должен просчитывать на несколько ходов вперед. — говорил он сам себе.

После школы он уговорил мать снова сыграть с ним, при этом он отворачивался от доски, захотел потренировать свою память. Мать согласилась и даже на короткое время выгнала своего очередного собутыльника. Так началась для Володи другая жизнь и он с радостью погрузился в этот мир 64 клеток, мир баталий на доске, мир, где своей необычной жизнью логики и расчетов живут удивительные фигуры- короли с королевами и их подданные -слоны, кони, пешки.

Настраиваясь только на победу, Володя научился контролировать себя, а появившаяся у него спортивная злость помогала находить в глубине мыслей выигрышный вариант. Седоголовые пенсионеры уже привычно ждали его после школы, подначивая друг друга и вытаскивая из своих штопанных карманов приготовленные мятые рубли в надежде хоть раз вытянуть удачу за хвост и поставить мат этому молокососу. Азарт толкал их на очередную игру с лидером, каковым очень скоро они стали считать этого неказистого паренька, который совсем недавно едва умел переставлять фигурки на шахматной доске. Ничьи Володя уже скоро стал считать своими неудачами, понимая, что при этом теряет деньги. Поражение соперника теперь было прямой дорогой к собственному желудку. У него появились карманные деньги, он стал покупать на базаре мясо, овощи, научился готовить, найдя рванную потрепанную книгу о вкусной и здоровой пище, чем вновь сильно удивил мать. Даже будучи трезвой она обалдело тыкала вилкой в мясное волшебство под каким – то французским соусом, которое быстро и легко намешал на ее глазах сын.

-Неужели это ты приготовил? Вот если бы не видела собственными глазами- не поверила бы, что ты кочевряжился возле этой засранной плиты и сотворил такую вкуснятину.

Через несколько дней, придя из школы, он был удивлен, застав такую картину- мать в чистом халате оттирала плиту, а еще через несколько дней в квартире были вымыты все окна и повешены чистые занавески и шторы. Постепенно все приходило в порядок, а главное, всех алкашей, которые приходили к ним, как к себе домой, она перестала пускать на порог.

Школьные учителя, зная необыкновенные способности и индивидуальное мышление Володи, а также его серьезное отношение к учебе, поняв, что с ним что- то происходит странное, забили тревогу. И хотя на уроках он отвечал на уровне остальных, срабатывала его хорошая и натренированная память и солидный запас знаний, все понимали, что здесь не все так просто. Наталья Михайловна- классный руководитель как – то поймала его в коридоре на перемене.

-Что случилось, Володенька? Может с матерью что- то? — она знала, что отец давно ушел из дома и мать сильно пьет. -Ты на медаль идешь, не имеешь права сдаваться. Если хочешь, — она сделала паузу, не жалая ранить душу подростка подобным предложением, но все- таки добавила твердым голосом, — переезжай ко мне, у меня все равно сын на год уехал по контракту работать. Я тебе его комнату отдам, сможешь спокойно заниматься, если надо, попрошу учителей с тобой позаниматься.

-Нет, ничего не надо, Наталья Михайловна. Я подтянусь, вы не волнуйтесь.

-Ты не имеешь права расслабляться. Времени совсем мало осталось, скоро начнутся выпускные экзамены. Не пугай меня. У тебя вся жизнь впереди. Я очень за тебя переживаю.

-Все будет хорошо, я вам обещаю. — успокоил ее Володя. Не волнуйтесь. Честное слово.- заверил он, улыбнувшись.

В последнем, почти пустом вагоне, прислонившись к спинке кресел, сидели два бомжа. В том, что один был бомж, не было сомнений. Нечёсаные волосы, не глаженные брюки, небритое лицо сразу же выдавали его стиль жизни. Он уже лет десять, как бомжевал, второй- Сан Саныч имел в городе прописку, квартиру, дочь с внуком, которого в честь него дочка и назвала Александром, вот только жить ему пришлось в подземелье. Судьба так распорядилась, а он и не роптал- все принял как должное. Его жена умерла от рака пищевода, последнее время она не могла глотать, так и умирала от голода- высохшая, истощенная, с жадными до еды глазами, к тому же, совсем чуть- чуть не дождавшись рождения внука. Она угасала и уже ничего кроме боли невозможно было прочитать в таких родных ему глазах. Пожелтевшее лицо, ввалившиеся губы, под глазами чернели мешки, окруженные сетью морщин, словно это была чужая женщина и только глаза, такие любимые, такие красивые, которые он любил целовать оставались до боли знакомые. Не торопясь, но и не на секунду не задерживаясь в этом уже совершенно беспомощном теле, уходила жизнь, не давая никакой надежды.

Судьба, казалось, с самого детства не благоволила к нему. Рано умерла мать, отец вскоре женился. У мачехи своих детей не было, и она вроде довольно сносно относилась к пасынку, по крайней мере кормить его и стирать ему вещи не забывала, даже иногда уроки проверяла. Сама была эмоциональная, чувствительная, но вот его обостренную детскую душу не видела, а может просто не хотела усложнять себе жизнь. Так ведь было проще, но и это можно было не замечать, не обращать внимание, хотя материнского тепла и любви ему сильно не хватало. Когда заболел отец ему было всего 14 лет, подросток, все друзья которого уже назначали девочкам свидания, бегали в кино, ходили друг к другу на дни рождения, а он сидел возле кровати отца, еще не представляя себе отчетливо как это- дни родного ему человека сочтены. Эти слова он случайно услышал от врача, но никак не хотел понять и поверить. Получалось, что скоро он останется совсем один в этом мире.

Отец уходил, вокруг продолжалось веселье, череда праздников и будней, и как- будто ничего и не менялось вокруг, только красавица весна заглядывала в окна зелеными ветками, заполонив все вокруг ароматом первых цветов.

Мачеха тоже переживала, последние дни не отходила от постели мужа, кормила с ложечки, готовила и приносила в больницу домашнюю еду, чтобы не ел пресную и невкусную больничную, но при этом переложила на плечи мальчика самую тяжелую работу- мыть отца, подносить и подкладывать судно, менять одежду. Санитарок было как обычно не дождаться. Детство, которое должно было быть лучезарным и беззаботным, стало для него тяжелым бременем, к тому же, каждый день обещал быть хуже следующего.

Когда умирала жена, за окном так же шелестели зеленые листья, благоуханием наполняли комнату цветы в трехлитровых банках в ее палате. Теплые светлые дни становились длиннее, природа все вокруг наполняла ликованием и праздником. На фоне этой красоты уход жены казался подлостью, придуманной каким- то злым гением. Два любимых его человека уходили в самый разгар весны, когда душа должна радоваться новой жизни, теплу и солнцу…

После ее смерти Сан Саныч как- то быстро пристрастился к водке. Увидев, насколько хрупка человеческая жизнь, насколько она подвластна любой случайности или болезни, он сломался, осознав никчемную суету и свое собственное прозябание в одиночку в этом мире. Жена была единственным родным для него человеком, и, хотя он видел, что и дочь его любит, он так же видел неприкрытое презрение в глазах зятя. Этого высокомерия и бездушия Сан Саныч вынести не мог. Он еще не опустился до той последней ступеньки существования, когда атрофируются все нормальные человеческие чувства. Это раньше он пытался урезонить своего старого друга, который давно уже бомжевал: -Петр, ты же человек, хомо сапиенс. Ты должен каждое утро газеты читать, слушать новости, принимать горячий душ.

-Так ты же дома, брат. Можешь позволить себе.

-И ты должен. — терпеливо внушал Сан Саныч, но Петр лишь отмахивался от него.

-А, какая разница между мной и бродячей собакой. Что она, что я все по помойкам, да мусоркам шастаем. Я вот только еще не разучился говорить, а  так ни дома, ни семьи. Вот найдут меня однажды в канаве остывшим, грязным и вонючим, и отвернутся. Ни одна живая душа на этом свете не прольет слезинки. Я при жизни никому не был нужен, а потом уж тем более.

-Да что ты все о смерти? — пытался остановить словоизлияния друга Сан Саныч. — Мы еще поживем с тобой на этом свете, потопчем землю.

-Да не смеши меня, Саныч, вот лучше выпей, на, возьми стакан.

После того как Сан Саныч ушел из дома, он сам, едва завидев заляпанный грязными руками граненый стакан, тоже торопился забыть окружающую его неприглядную действительность. Это давало временное успокоение, на задний план незаметно уходили накопившиеся обиды, несправедливость, все постепенно становилось безразличным и безликим, а главное, уже не так сильно терзало и скоблило душу. До точки невозврата, после которой наступал моральный перелом, возвращаться под привычную крышу, в нормальную квартиру и терять уже ставшую привычной свободу, оставалось всего чуть- чуть.

В этот вечер он вместе с Петром возвращался в их роскошное подземное королевство с хрустальными люстрами и крученными лестницами.

Машинистом состава был Ван Ваныч- смуглый невысокого роста татарин. Вообще- то его звали Шамсутдин Шамсутдинович, но кто будет произносить такое длинное и непривычное на слух имя? Ван Ваныч прилипло к нему вмиг- легко и просто, как в детстве прилипают клички, становясь на долгое время вторым именем, к тому же жена у него была русская женщина – Надя, но даже это не повлияло на то, что по- русски он говорил плохо. Ладно бы акцент, а то и слова коверкал так, что не все понимали его, а переспрашивать не хотели- кому нужна головная боль?

Надя родила ему четверых детей- первые три девочки и только последний родился пацан, а то пришлось бы ей рожать снова, он не оставил бы ее в покое- ему нужен был продолжатель рода. Детям имена давал он, даже не советуясь с женой, единственное, когда хотел сына назвать своим именем, Надя может впервые в жизни запротестовала: -Ты с ума сошел? Зачем ребенку такое имя? Кто тебя – то по имени называет? Даже я не могу выговорить. Пожалей ребенка.

Он сначала возмущался, но, когда она в окошко показала ему ловко спеленутый голубой конвертик, в котором едва умещалось личико его сына, растрогался и согласился с женой. Главное, в семье есть наконец наследник!

Надю он называл Надия, с ее родней особенно не общался, да и ее постарался отдалить от них — ему не нравилось, что все там сильно пили. Она сначала роптала, но потом поняла, что никому с четырьмя детьми на дух не нужна, кроме собственного мужа- непьющего, работящего и домашнего, и перестала спорить. Ван Ванычу уже было за 50, когда он ушел с железной дороги в метрополитен. Ему не особенно нравилась эта работа, но она позволяла ему каждый вечер приходить домой, а не коротать время в крохотном купе поезда где-нибудь на полустанке или под грохот колес по бескрайним дорогам среди чахлого кустарника и песчаного горизонта, а из живых можно было увидеть только забавных сусликов, застывших вертикальными столбиками возле многочисленных подземных лабиринтов. Они уже давно привыкли к звукам мчащихся поездов, каждый раз провожая состав в позе оловянных солдатиков.

С прекрасными бриллиантами в виде крупной капли в ушах, Изольда, грациозная и красивая, казалось, просто не замечала идущего сзади молодого человека. Она неспешно вышагивала по мраморным плиткам метро, словно по паркету собственного старинного замка. Правда, несколько раз Игорю Петровичу удалось увидеть быстрый пронзительный взгляд, который она бросила на него, но тут же опустив глаза, сделала вид, что внимательно слушает этого придурка. И что же он ей там так рассказывает? Не о политике ли шебечет? Шут гороховый.

Несмотря на безумную страсть к жене, ему вдруг остро захотелось овладеть этой молодой красоткой. Новые ощущения физически манили его, он даже согласен был бросить Марианну. Игорь Петрович зажмурился, представив, как осыпал бы ее деньгами, как одаривал бы модными ювелирными вещичками, лишь бы ее глаза ласково улыбались ему одному, а ее изящные пальцы с длинными ногтями скользили бы по его плечам, лаская и царапая до боли кожу. На мгновение он мысленно освободил ее от лишних одеяний- так она была еще желаннее- высокая, стройная, в меру худая с пышной грудью и тонкой талией. У нее были изящные щиколотки и сильные икры. Породистая лошадка. Он любил таких. Она, наверное, страстная и жгучая! Ох, как ему остро захотелось подойти к ней прямо сейчас. Она все сразу поняла бы. К черту Марианну! Эта красотка была несравненно лучше. Он вновь с презрением оглядел ее спутника. Размазня. Идиот. Плебей. Как он мог позволить ей спуститься в эту клоаку- в подземелье, в ночное метро, где место в это время только для бомжей и алкоголиков, которые находят себе временное пристанище, спасаясь от дождя, холода или пронизывающего ветра? Да ей место в ягуаре на мягком кожанном сиденье, где звучит любимая музыка, а мужская рука в истоме сжимает ее острую коленку, опускаясь либо до тонкой щиколотки, либо поднимаясь вверх, ощущая удивительную нежную поверхность, которую хотелось гладить бесконечно, забыв о действительности и времени. 

Сан Саныч первое время после смерти жены жил в одной квартире с дочкой и ее мужем, с трудом выдерживая спесивый и наглый характер зятя. Ради единственной дочери старался ничего не замечать, да и жена перед смертью попросила: — Он молодой, вспыльчивый, а Светочка уже беременная. Мы отжили свое, а им нашего внука поднимать. Потерпеть надо, Саня. Потерпеть.

Вот он и терпел, иногда прикладываясь к рюмке, которая давала очень слабое утешение, но без этого он, наверное, просто и не выдержал бы. На 40 день после смерти жены Светочка родила мальчика. В тот же день он дал себе слово не пить. Настрой был бойцовский и он поверил в то, что сможет выдержать, сможет помочь дочери нянчить кроху, которого она назвала Сашей в честь него, но все закончилось очень быстро. Зять, придя вечером из роддома, уселся на диване с пультом в руках. Ноги как всегда забросил на журнальный столик, бросив ему с усмешкой:- Ну что, дед, когда напьешься? Главное, повод какой есть! Это тебе не по подворотням с дружками из одного пластикового стакана пить. Теперь открыто можно напиться, никто не осудит. Что тебя держит? Жена богу душу отдала, так что ты – свободная птица. Если хочешь, я тебе деньжат подкину или с бабой хорошей познакомлю.

Вновь всколыхнулась ненависть к зятю, вся та, что копилась у Сан Саныча последнее время. Он вскочил, и протягивая руки, зарычал:- Ах ты гад, в моем доме… Ты, сопляк поганный! Что ты понимаешь? Не тронь мою жену. Она все для тебя сделала, а ты… ты…

-Угомонись, дед. Что расшумелся? Только вот попрекать меня не вздумай, самому дороже выйдет, смотри, не пожалей потом. Это может я твоей дочке отдолжение сделал, что женился на ней пузатой, а вот теперь в благодарность вынужден буду целыми днями слушать крики и писки твоего внука. Да ты что, гад ползучий, совсем с ума сошел? Ты на кого попер, старый хрыч?

Дед как молодой, откуда только сила в этом теле взялась, навалился на него, вцепившись в рубашку. Андрей не ожидал такого напора со стороны тестя, привык, что ему всегда все с рук сходило. От злости он, недолго думая, вскочил с дивана, сбросил с себя Сан Саныча и правой рукой с размахом въехал ему в левый глаз. Потасовка продолжалась недолго.  Силы все- таки были неравными.

В этот же вечер Сан Саныч ушел из дома. Вернулся только когда Светулю выписали из роддома. Увидев внука расплакался, растер глаза, чмокнул дочь, еще раз посмотрел на внука и сказал, набравшись духа:- Доча, я уйду, наверное. Вы уж тут без меня поживете. Да и у пацана своя комната будет. Вот как-то так.

Увидев удивленные глаза дочери, быстро- быстро договорил, съедая окончание: — У меня есть где жить. Ты только не волнуйся. Я буду навещать тебя. Ты не подумай плохо, просто я решил, что так лучше будет для всех.

Он никак не ожидал, что дочь проявит твердость. Она встала в дверях.

-Никуда ты не пойдешь. Это твой дом, папа. Вот и Андрюша подтвердит. А что у тебя с глазом?

-Да ударился я, не обращай внимание. Уже все прошло. О, внучок заплакал. Иди скорее к нему, кормить пора. Обо мне не беспокойся. Тебе нельзя нервничать. Я буду приходить. Я временно у Петра останусь, у него не тесно, да и нам старикам будет о чем поспорить, поговорить, а вам здесь втроем удобнее будет. Ну я пошел.

С того дня Сан Саныч мог открыто называть себя бомжом. Он действительно перебрался к Петру, своему старому приятелю, вот только сам шарахнулся, когда в первый раз увидел жилище, в котором ему отныне предстояло жить. Петр открыл ногой один из люков на тротуаре и стал спускаться.

-Ты куда? — не понял Сан Саныч.

-Так это и есть мой дом. Да не бойся ты, спускайся! Только люк за собой закрой. Неровен час, кто- то залетит сюда по случайности. Нам нужны с тобой такие проблемы?

Мерцающий свет фонарика в руках Петра тускло осветил подземное царство

-Я покажу тебе свое королевство. Знаю, знаю, ты многое в жизни повидал, но такого отродясь не видел. Главное- в каждом доме обычно один вход- выход, а здесь у меня- сколько твоей души угодно, точно, как у сурков.

Рассеянный свет от фонарика перепрыгивал с потолка на стены и пол, то убегая вперед и растворяясь в темноте, то прыгая под ноги кругами с размытыми краями.

-Скоро светлее станет. — словно прочитав мысли Сан Саныча, сказал Петр.

-Это от чего вдруг светлее? Люстры что ли хрустальные повесили?

-А может и люстры. — ухмыльнулся Петр. –В моем королевстве ты все найдешь, чтобы жить по- царски, а что не найдешь, мы нарисуем или придумаем. Не жизнь, а сказка теперича у нас с тобой будет. Знаешь, я эту жизнь ни на какую другую и не поменяю.

-Ну ты даешь. Сказочник, тоже нашелся. Андерсен, Братья Гримм.

-Ну Братья Гримм или Тримм как их там, не знаю, никто мне в детстве сказок не читал, некому было, а вот и нам фантазии не занимать.

Сан Саныч шел за ним следом. Ему не больно то спорить хотелось. В груди ныло и непривычно давило, словно все тело в тиски зажали.

-Сволочь, гад ползучий. — тихо вырвалось у него с языка. — Хорошо, что Петр тугоухий, не услышал, а то не ровен час еще подумал бы, что о нем говорю. Три составные счастья- иметь чем заняться, что любить и на что надеяться уже казались ему недосягаемыми. Они остались в другой жизни, в той, в которую возврата, кажется, уже не было.

Днем, едва Седовы пообедали, в их квартире раздался звонок. Старики переглянулись. Они никого не ждали, да и звонил им обычно только раз в месяц почтальон, когда приносил пенсию, но до нее было еще почти две недели.

-Я открою. — негромко сказал Николай Николаевич и пошел открывать дверь.

-Ой, здрасте, а я вот в магазин собралась, хотела Кристинку вам ненадолго оставить. Коляску во дворе поставлю, вы приглядите- ка. Она сытая, спать будет, одну дома все- таки страшно оставлять, маленькая еще. Так что? — быстро- быстро проговорила Мария, боясь в душе, что ей откажут в такой необычной просьбе.

Николай Николаевич обычно после обеда (жена готовила ему гренки, протертые овощные супы на курином бульоне и фрикадельки или паровые котлеты) по давно заведенной традиции вытягивал длинные ноги, удобно устраивался в кресле и минут 30-40 дремала. Зимой супруга укрывала его теплым пледом, а летом приоткрывала окно, чтобы в комнате было прохладно. Она тихо, стараясь не потревожить его сон, возилась на кухне или читала журналы. В теплое время года уходила в спальню, туда солнечные лучи проникали только после четырех часов.

-Оставь, конечно, Мария. Мы посмотрим. Вот только на улице жарко и шумно, может лучше в квартиру занести коляску? — Да мне все равно. Ну я тогда побежала? — она оставила коляску на лестничной площадке и быстренько, словно боясь, что сосед вдруг передумает, развернулась и не оглядываясь, спустилась по ступенькам. Хлопнула входная дверь. Николай Николаевич осторожно перенес коляску через порог, но услышав хлопок от закрывающейся двери, малышка открыла глаза. Голубые ясные глазенки распахнулись миру, следом задвигался крохотный, как бантик ротик, кнопочка носика.   

  -Дусенька, ты посмотри какая красавица, это же солнышко, звездочка. — Он вкатил коляску в комнату, поставил возле большого аквариума, подальше от распахнутого окна.

-Вот баба бестолковая, вот мать паршивая. — вытирая руки о кухонное полотенце, с кухни вышла Евдокия. — Оставляет кому попало ребенка.

-Это я что- ли кто попало? — хотел было возмутиться Николай Николаевич.

-Да не о тебе речь. Сегодня она нам оставила, а завтра таким же, как она сама- алкоголикам и пьяницам доверит. Люди лечатся годами, родить не могут, а она как собака приблудная, каждый год по ребенку миру дарит. И как только на эту несправедливость бог смотрит?

            Только за день до этого, Николай в первый раз услышал, что у Марии с мужем еще один ребенок родился- девочка. В тот вечер Евдокия Ильинична, поставив свою недопитую чашку чая, подошла к окну.

-О, боже, да когда же это кончится? — Со двора их общего дома доносились вперемежку брань и фальшиво исполняемые куплеты старинного русского романса.

-Никита, ты слышишь? — обратилась она к мужу. Тот после горячего чая, разморенный и полусонный развалился в кресле перед включенным телевизором. Любая передача после десяти часов вечера была для него хорошим снотворным.

Одинокие вечера не особо радовали супругов спокойствием и тишиной. Им хотелось гомона, детского смеха, шума и суеты. Они не понимали как могут жаловаться их друзья- сверстники когда дети подбрасывали им на выходные или вечера внуков. Чете Седовых было непонятно- неужели детский лепет и смех родных внуков могут кого- то раздражать? Выйдя на пенсию Никита Николаевич после двух месяцев вынужденного безделья получил инсульт и пролежал две долгие недели в больнице. Жена все время была рядом, а сыновьям сообщили только когда он уже выписался. Никита Николаевич не хотел тревожить сыновей, хотя и признавался себе, что стоило бы ему увидеть Кристиночку, как все хвори растворились бы в ее улыбке и этот инсульт улетучился бы к чертям собачьим. Безмерная любовь к детям не позволила ни ему, ни жене сказать по телефону правду сыновьям или послать срочную телеграмму.

-Мать, не смей сообщать мальчикам, это расходы, нервы, время. Зачем? У них свои планы, работа. Борис деньги копит на машину, внукам — Николаю и Никите обещал купить велосипеды и видик, да и у Валеры забот полон рот.

Особой любовью деда была Кристиночка, дочь младшего сына. Хоть за обоих старших внуков Никита Николаевич отдал бы не задумываясь свою жизнь, но его сердце всецело принадлежало внучке, может потому что у самого не было дочери, а может потому, что это маленькое рыжеволосое создание с лучистыми зелеными глазами заставляла его забывать все невзгоды и усталость, стоило ей только прижаться к колючей бороде деда. Не работая, Никита Николаевич позволял себе бриться через день, а то и два.

Сейчас, устав от похожих пустых и серых вечеров, он дремал в кресле. Очнулся от вопроса жены.

-О чем ты, мать? — удивился он. Обычно жена, убирая со стола, не тревожила его, тихо перелистывая журналы или газеты.

-Да я о Моторкиных. — отозвалась Евдокия Ильинична. Она поглядела в окно, а потом закрыла его и подтянула занавес. – Опять напились. Никакой управы на них нет.

-Ну а тебе то что? Каждый волен делать что ему хочется.

-Отец, ну что ты говоришь? Мария только пару месяцев как выписалась из роддома с последним ребенком, а старшие у нее все так же без присмотра, никому не нужные.

-Да что ты? — искренне удивился Никита Николаевич. — А я думал девка давно за ум взялась, дома сидит, за детьми смотрит. Кто у нее родился, опять мальчик?

-Девочка.

-Девочка. – улыбаясь своим мыслям повторил Никита Николаевич. -Счастливая мать.

-Ник, ты о каком счастье говоришь? У нее все счастье в стакане умещается, а большего ей и не требуется.

-Неужели не бросила пить? Ведь ребеночек грудной у нее. Девочка, говоришь? Так получается, она ее травит молоком своим.

-Проснулся. А я о чем тебе говорю? Через молоко матери эта отрава и малышке передается. А потом мы все удивляемся- откуда только у нас в стране столько уродов рождается каждый год. Да ты меня и не слушаешь, опять внучку нашу вспомнил? Да я и сама о ней все время думаю. Плохо без детей и внуков, скучно. Вечера такими пустыми стали. — она тихо вздохнула.

По телевизору передавали новости, которые им обоим были неинтересны. Ее супруг, больше похожий на медведя, такой же крупный, могучий с закрытыми глазами и улыбкой на лице действительно окунулся в приятные ему воспоминания.

На следующее утро Никита Николаевич с секатором в руках вышел во двор- нужно было немного подрезать виноградник- детище всей его жизни. Громыхание спускаемой по ступенькам лестницы коляски привлекло его внимание. Непричесанная, с криво застегнутой блузкой неопределенного цвета, выскочила из подъезда Машка. В руках у нее были авоськи. Большим, не пропавшим после родов животом она толкала вперед коляску.

-Мария. — негромко окликнул ее Никита Николаевич.

Женщина, сердито фыркнув, обернулась, но увидев добродушное лицо соседа, криво улыбнулась ему. -А, Николаич, привет. У меня девка родилась. Знаешь?

-Знаю, знаю. Мне жена вчера сказала.

-Е- мое, что поздно так? Моей- то уже месяц исполнился, вот давеча и отмечали.

-Да, слышал я.- укоризненно произнес Седов, но Марии не до укоризны было, угрызения совести ее давно не мучали, у нее свои проблемы были- надо было в магазин бежать, вот только лень было с коляской таскаться по улицам, муж еще и не проснулся.

-Слушай, Николаич, а что если я тебе свою девку ненадолго оставлю? Мне… мне в молочную кухню, вот оно как, сгонять –то надо. Своего молока не хватает, не оставлять же девку голодной. – в половинчатой улыбке открылся щербатый рот.

-Да уж, лучше государственное молоко, чем такое разбавленное алкоголем. – про себя подумал Никита Николаевич, но вслух сказал: — Конечно оставь. Я никуда не тороплюсь, да и тебе легче будет. А сорванцов своих где оставила?

-Да, там они. — она неопределенным жестом указала в сторону, отчего застучали тонким перезвоном в сумке пустые бутылки. –Один в саду, двое в ясли ходят. Все при деле.

-Ты и младшенького уже в ясли отдала? — не поверил сосед. — Мал ведь совсем.

-А че это мал? Он мужик взрослый. 1,5 года уже, тоже недавно вот отмечали. Я вот что тебе сказать хотела- я свою доченьку знаешь как назвала?

-Нет, не знаю.

-Кристиночкой, уж больно мне твоя внучка понравилась, когда приезжала. Рыженькая такая, веселенькая, как цветочек.

Теплая волна окатила пенсионера, только от одного этого имени уже хотелось петь, а на душе становилось светло и приятно.

-Ты иди, Мария, иди, конечно, я посмотрю за малышкой. Не волнуйся за нее. Я не разучился еще за детишками приглядывать.

Мария, ловя потрескавшимися пятками сбитые каблуки на стоптанных шлепках, быстро пошла, даже не оглядываясь на дочь. Никита Николаевич склонился над коляской, в которой безмятежно спала малышка, туго запелёнатая в голубые бесчисленно количество раз стиранные простынки, оставшиеся ей видимо по наследству от старших братьев.

-Кристиночка, девочка маленькая. – тихо зашептал он. В душе он говорил со своей внучкой. –Здравствуй, солнышко, здравствуй, маленькая славная девочка. Какая же ты хорошенькая! Незаметно подрастешь и будешь бегать и хохотать, как моя внученька, моя сладкая Кристиночка.

На малейший шум во дворе Никита Николаевич реагировал очень быстро, всех призывая к тишине. Поторопил с отъездом Вальку Громова, возившегося как всегда со своим мотициклом. Тот не стал спорить со стариком и просто выкатил свой драндулет за пределы двора прежде чем включил мотор. Стайку мальчишек, которые собирались гонять мяч на площадке он так же быстро выпроводил, сунув старшему из них деньги на мороженое. Они с радостью умчались прочь.

От одной мысли- какой поднимется шум и пыль вокруг коляски, Никита Николаевич ужаснулся. Денег ему не было жалко, хотя он собирался пойти купить себе пачку сигарет.

-Лучше не покурю, себе же польза. — с удовлетворением подумал он. –Да и малышка поспит.

Мария пришлепала через час. Вены на руках вздулись от тяжелых сумок.

-Ох, Николаич, спасибо тебе. Еле донесла. – она вытащила из сумки бутылку молока.- Как она? Орала небось?

-Нет, нет, не волнуйся, она так сладко спала. Один раз только проснулась, так я ее быстренько покачал, она снова заснула.

-Ну ты даешь, Николаич, говоришь, она все время спала? Ты что заколдовал ее? Да она от малейшего шума просыпается и орет как сумасшедшая.

Никита Николаевич не стал рассказывать о том, как спровадил со двора Вальку и мальчишек. Зачем? Это его дело и незачем говорить об этом.

-Мария, ты это… когда тебе в магазин надо или куда еще, ты не стесняйся, скажи, я всегда помогу. Я на пенсии, делать как ты понимаешь, особо нечего.

-Ты чудной, Николаич, ей богу. Блаженный. И охота тебе на чужие сопли глазеть?

Она поставила на землю авоськи. Крученные ручки на сеточной сумке неровно сползли вниз, представив на обозрение тяжелую покупку- стеклянную посуду с темной жидкостью, мало похожую на молоко из детской кухни. Мария поймала удивленный взгляд пенсионера.

-Ладно, Николаич, не смотри так. Не себе чай беру. Е- мое. Славик мой если не выпьет, сам знаешь, не человек- весь вечер будет гоняться за мной или за мальчишками с ремнем, да еще девка моя орет, покоя от нее нет, вот и приходится всех ублажать.

Никита Николаевич еле сдержался, чтобы не сказать ей, что детки у нее малые, поднимать их надо, а какой пример они своей жизнью им показывают, но быстро понял, что от его слов она на путь истинный вряд ли встанет. Он не проповедник, пустой был бы разговор, вот только маленькую в колясочке жалко стало до боли.

А Мария, подхватив сумки и подталкивая коляску прыгающим из стороны в сторону дряблым животом, уже катила ее к своему жилищу.

Все домики на этом живописном пяточке были старенькие, ветхие, с облезлыми рамами и латанными крышами, но зато у каждого был свой небольшой надел земли. Седовы посадили на участке цветы, да зелень всякую. Никита Николаевич собрал и поставил деревянную скамейку, чтобы по вечерам можно было посидеть, ловя последние лучи уходящего солнца и любоваться цветами. У Марии во дворе росли лопухи да высоченная полынь. Ни ей, ни мужу было не до сада с красивыми цветами. Сколько раз соседи ей говорили, чтобы она очистила двор от сорняков — там ее дети могли бы играть и резвиться у нее на глазах, а не слоняться где попало. Не раз мальчики выскакивали на проезжую часть дороги, а после того, как рядом проложили линию метро, строительный мусор высился глыбами затвердевшего цемента, досками с ржавыми гвоздями, кусками мрамора и металлических балок, здесь же скапливались груды пищевых отходов. Особенно страшно было в теплое время года, когда под лучами солнца все гнило и воняло. Вдоль обочины дороги в весеннее и летнее время протекал небольшой ручеек, который жители назвали Бурым. В нем дети пускали кораблики. Все гнилье после дождя грязными лужами попадало в ручеек. Пенные бурые потоки неслись по естественному руслу.

Не удивительно, что это место облюбовали крысы. Все было рядом- свалка бытового и пищевого мусора, а главное, вода, все то, что им нужно было, чтобы жить и плодиться. Наивно было думать, что в поисках пристаниша они пройдут мимо такой удобной для них местности. Вряд ли можно было найти более благодатное местечко. Они и поселились под строительным мусором. В заброшенных трубах с каждым годом увеличивалась их популяция.

Санэпидстанция, которая в силу своих обязанностей должна была определить их точное количество, обходилась старыми выкладками и расчетами, а потому и не приняла к сведению удобство месторасположения грызунов. Неинтересная и уже совсем непрестижная работа, как и неприглядное здание никогда не притягивали сюда людей. Персонал лаборатории часто менялся в первую очередь из-за низкой зарплаты, да и сам профиль работы отталкивал многих. Сложная система учета позволяла определить только приблизительное количество грызунов в городе и области, разработать для них ядохимикаты, добавки и приманки, но если еще только несколько лет назад укомплектованный штат сотрудников и представлял для вездесущих городских грызунов некую угрозу, то в последнее время их борьба больше напоминала войну Дон Кихота с ветряными мельницами. Это были тщетные попытки изменить что- либо в природе. Уж кто как не работники дератизационной лаборатории знали о хитрости и уме крыс. Поистине, этих хвостатых следовало занести в книгу рекордов по многим показателям. Человек не только не смог заставить исчезнуть, но даже и не смог уменьшить их популяцию. Ни один отряд животных так не распространен по нашей земле, как крысы. Развал громадной страны, обернувшийся бедствием для сотен миллионов человек, стал в противовес настоящим раем для крыс. Не потому что еды на улицах для них стало больше, а потому, что с ними перестали воевать. Не до крыс было. Только перед самой зимой ручеек высыхал, лишая хвостатых привычных удобств, но они недаром слыли умными, а потому достаточно быстро адаптировались к новым условиям жизни.

Ольга с надеждой смотрела в туннель. Пугающая чернота прохода только усиливала ее волнение и ожидание, отчего и пессиместическое настроение быстро брало вверх.

-Вот так и вся жизнь пройдет- незаметно и быстро, — думала она, -А ведь мне уже скоро 30. День за днем пробегают, не успеешь оглянуться. Пролетают годы, но ничего не остается в памяти- дни похожи как две капли, да и ничего интересного не предвидется. Видно суждено мне иметь только одну радость- сына. Может хоть ему повезет, может будет счастлив? Хотя…

Она оборвала свои мысли. С чего бы это ему повезет? Полу-сиротское детсво, пустой дом, постоянное безденежье, больная безнадежная бабка с поплывшими мозгами, да и мать к тому времени когда он подрастет, уже не лучше будет- замотанная, нервная. Захочет чего- то вкусненького- денег нет, красиво одеться- денег нет, купить девушке цветы- денег нет, будет стесняться как и она сама ходить с друзьями. Он с рождения обречен на неполноценность и ущербность. До этих проблем было далеко, но мысли постоянно копошились в голове, да и к тому же свежий пример был перед глазами, не давая покоя.

Ее двоюродный брат- Петр учился в ПТУ. Отец по пьянке под поезд попал, обе ноги ему ампутировали, так он сам себя и порешил вскоре. Тетка последние деньги с книжек поснимала, все что в доме было продала, чтобы похоронить, все надеялась, что сын уже взрослый- все поймет, поможет ей, работать пойдет, они на ноги встанут, да только Петр вдруг жениться надумал.

-Ой, да не приведи господи такую для моего сыночка. — Ольга незаметно перекрестилась. -Не успели поцеловаться, как она ему зарядила:- Юбку хочу джинсовую, кольцо с бирюзой и сумку кожанную из крокодила.

-Да ей из обезьяны надо было бы. — тихо разговаривала она сама с собой. -Он молодой, только дорвался до женского тела, обалделый от счастья ничего не соображал. Любовь ему глаза то пеленой и прикрыла. Слепой стал, хоть палку белую в руки давай. Так и жил – от поцелуев до постели, мать родную забыл, учебу бросил. Сначала ходил на вокзал вагоны разгружал, только ей денег от этой работы мало было. Она же ему и посоветовала: — Ты парень не промах, здоровый такой, кто тебя увидит вечером в темном переулке, сам с себя все золотишко снимет и отдаст.

-Ты не побрезгуешь? Оденешь награбленное?- удивился он, не поверив ее словам.

-Да кто же кроме тебя будет знать, что оно краденное, дурачок? Одену, конечно, на нем не написано- чье оно. Было ваше- стало наше.

-Сволочь, — громко произнесла Ольга и оглянулась. -Слава богу, никого рядом нет, подумают еще, что я с ума сошла.

Она перебросила сетку из одной руки в другую.

-С этого все у него наперекосяк и пошло. Пристрастился парень к водке, чтобы совесть не мучила, а дрянь его одевалась, как новогодняя елка. Тетя Настя как узнала- сначала ремень в руки взяла, а потом в ноги бросилась, да только он переступил через нее и дальше пошел, предварительно ремень на люстру забросив, чтобы мать не достала.

В очередной раз коса на камень нашла- нарвался на такого же как он здоровяка. Поколотили они друг друга, поразбивали носы, может и разошлись бы по скорому, да только второй оступился и неудачно упал, виском ударился о камень и тут же на месте скончался. Петька вмиг протрезвел, да поздно было. Теперь срок мотает, да матери слезные письма пишет чуть не каждый день. Сорока его недолго переживала, едва ворота тюрьмы за ним закрылись- она уже замуж выскочила, ребенка родила, разошлась, короче говоря, все успела.

-Где же я ее недавно видела? А, вспомнила, возле ресторана окалачивалась. От меня, увидев, отвернулась, словно и не знает вовсе. Все такая же- худущая, накрашенная, волосы до пояса, но красивая. Зараза. — произнесла Надя вслух и тут же поймала недоуменный и презрительный взгляд дамы в розовом одеянии, которая оглядела ее и надменно отвернулась.

-И ты небось, такая же. — уже молча произнесла Надя. — Посмотрела бы я на тебя, доведись тебе в твоих одежках и на каблучках сначала в очереди потолкаться за продуктами с беззубыми и злыми старушенциями, а потом с высунутым языком, да с авоськами в руках бежать на остановку автобуса. На сколько дней твоей красоты и безбрежного спокойствия хватило бы?

Высокая брюнетка невозмутимо отмеривала шаги по перрону, не высказывая своего нетерпения, только изредка бросала насмешливые взгляды на парня, который подстраиваясь под ее шаг и не закрывая рот, говорил, жестикулируя непомерно длинными руками. Он все время смотрел себе под ноги, словно считывая свою тираду с зеркальной мраморной плитки.

-Кажется, ей уже надоела его болтовня. Ох, какие у нее туфли! Больно красивые. Я таких и не видела раньше. Неужели она в них каждый день ходит? А тогда на выход что она одевает? Да, мне вот только обуви шикарной в жизни не хватает, остального у меня с избытком- и маленький сын, и старенькая мама в другом конце города, и дурацкая работа с мизерным окладом. Раньше могла подрабатывать, домой брала печатать, а сейчас бы успеть приготовить, да постирать. Ох, правда говорят- кому что на роду написано. Ладно я, прожила свой век, вот Димулю жалко, но подрастет сынок немного, — успокаивала она себя, -полегче будет.

-Димуля, сыночек, — мысленно обратилась она к сынишке. — Как ты там, мой маленький? — Ты спи спокойненько, еще немного и я буду дома. Дам тебе попить, сама глотну чая и тоже спать, а утром все сначала, но это уже будет завтра. Как хочется отпуск взять и просто выспаться, ах, дожить бы, дотерпеть. Все одно- в лучшую сторону ничего не изменится, дай бог чтоб не в худшую. Хотя, если посмотреть- куда еще хуже, чем у меня? Вот так и живу одним днем, даже мечтать у меня не получается. Завтра получу аванс и уже через несколько дней от него ничего не останется. Может правильно люди воруют и обманывают государство- ну как можно на зарплату прожить? Вряд ли рабам в Риме тяжелее жилось, они хоть спали спокойно и ели нормально. Мы- униженные и оскорбленные, но это даже не обижает нас, не замечаем. Неужели привыкли?

Часы показывали 12:57. Стрелки неумолимо бежали вперед, отсчитывая мгновения пройденной жизни. Они не зависели ни от настроения, ни от суеты и ожидания, они знай себе шагали по цифрам, как по ступенькам, все дальше и дальше. Ольга Кротова от каждого движения злополучной стрелки на часах все больше превращалась в немой вопрос – Когда? Когда она сядет в вагон? Когда она доберется до дома? Когда увидит своего сыночка?

Уже немели от усталости ноги, хотелось сесть, но скамейки были только на середине перрона, а ей нужно было сесть в последний вагон, чтобы потом быстрее было добраться до выхода из метро. 12:58, она не успела отвести взгляд, как большая стрелка добралась 59. Что же случилось? Еще через несколько секунд из тоннеля подул наконец легкий ветерок.

Николай не мог заснуть. В этот душный вечер хотелось только одного- распахнуть настежь все окна, чтобы легкий ветерок хоть чуточку разогнал жару. жена, повернувшись на бок, спала, было слышно ее ровное дыхание. Он еще немного полежал, помаялся, надеясь, что сон все- таки одолеет его, но потом встал и подошел к окну. Какие- то шорохи раздавались во дворе. Сквозь прозрачные окна светила круглая как мяч, луна, освещая бледным светом двор, темные пятна были хорошо видны на одной стороне ночного светила. Во дворе Николай к своему удивлению увидел одиноко стоящую детскую коляску. Рядом никого не было. Червячок сомнений заставил его набросить халат и тихо, чтобы не разбудить жену, выйти из квартиры, осторожно прикрыв за собою дверь. Четыре ступеньки вниз, и он вышел во двор. Действительно, ему не привиделось. Детская коляска, в которой днем спала маленькая Кристиночка, стояла возле забора. Обычно Мария на ночь заносила уже потрепанную коляску в квартиру, опасаясь воров.       

То, что Николай увидел своими глазами, заставило бешено забиться его старческое сердце. Малышка ворочалась из стороны в сторону, размахивая крохотными ручонками, а у нее на груди сидела громадная почти черная крыса, тонкий хвост которой, казалось, заполонил все пространство детской коляски. Услышав шарканье тапочек, мерзкое чудовище неохотно и совершенно без боязно повернулось к старику. Крыса, у которой были на удивление раскосые и бесстрашные глаза, еще несколько мгновений смотрела на человека, потом не спеша спрыгнула на землю и исчезла в густой траве. Николая трясло, словно в лихорадке, он дрожащими руками покатил коляску к подъезду, потом схватил девочку и прижимая к себе, медленно и осторожно стал подниматься по ступенькам. Жена, проснувшись, смотрела удивленными глазами на супруга, который положил на кровать какой- то писклявый комочек, а потом, схватившись за сердце, сел на край, ловя ртом воздух, которого ему так не хватало. Евдокия босыми ногами, забыв про тапочки, побежала на кухню, накапала валокордина в рюмку и дала мужу выпить, затем заставила положить еще валидол под язык.

            -Нет, ты только подумай… Это же невероятно… Они забыли ребенка во дворе. Они…-он шептал побелевшими губами. — Она не мать. Ее надо, ее просто необходимо лишить материнских прав. Крыса… крыса, там…

            -Я тебе говорила, что она не мать. Да ладно, успокойся, Ника. Все уже в порядке.

            -Крыса… — вновь прошептал старик. Одной рукой он поглаживал девочку, как попало спеленатую в серые много раз стиранные пеленки, другой держался за сердце.

            -Ник, не надо так говорить про Марию, это уж слишком. – пыталась урезонить мужа Евдокия.

            -Да я не про нее. Крыса, громадная крыса сидела в коляске, прямо на лице у малышки. — выговорил наконец старик.

            -Ой, что ты говоришь? Ты ничего не перепутал? Может тебе привиделось?

            -Это был монстр, я таких никогда не видел. Даже мне стало страшно, а глаза у нее… Дусенька, ты не поверишь, глаза такие пронзительные, черные, раскосые, как у азиатов.

            -Тебе померещилось.

            -Нет, Дуся, эта тварь даже не испугалась меня. Посмотри внимательно на девочку, вдруг что- то не так, вдруг…- он побоялся продолжить свою мысль, а жена, поняв, что крыса ему точно не привиделась, соскочила со стула и побежала на кухню. Вытащив чистое накрахмаленное полотенце для посуды, она один край смочила водкой, а другой кипяченной водой из чайника и стала осторожно вытирать личико спящей Кристины, затем ее освободившиеся от пеленок ручонки. Девочка сладко спала в тишине, улыбаясь во сне, словно крохотный славный ангелочек.

Игорь Петрович напряженно смотрел то в нутро туннеля, то на часы. Свет фар прибывающего состава увеличивался на глазах, а вскоре и весь состав с шумом выкатился на станцию. Последний вагон был почти пустым, Ольга, Игорь Петрович, Изольда со своим спутником вошли в распахнутые двери.

Ольга сразу же плюхнулась на пластиковую скамейку, дав наконец покой усталым ногам. Глаза закрылись, и она даже не увидела кто вошел следом, да ей и не интересно было, главное, быстрее добраться до дома. Еще несколько станций и она откроет входную дверь в 12- этажный дом, в котором на пятом был ее 16 метровый скворечник с крохотной кухней и объединенным санузлом, дом находился близко к станции метро, даже, пожалуй, слишком близко, ночью, когда она лежала в кровати было слышно движение поезда, Ольга точно знала когда проходит последний. И даже с такими условиями проживания она все равно была безумно счастлива тому, что у нее была своя квартира, что ей не пришлось как многим ютиться в общежитиях или снимать квартиру, привыкая ко всем неудобствам совместного существования и вечной борьбе с тараканами, а главное, передавая эту стойкость и привыкание к изнурительному сосуществованию своим детям.

В иностранных фильмах показывали такое удивительное благополучие, роскошь, такие потрясающие туалеты женщин на балах и банкетах, роскошные машины и обстановку квартир и домов, бассейны и зеленые лужайки, что она воспринимала это все как придуманную сказку. Ну разве можно так жить? А может это насмешка с плевком всем им, неимущим и бедным, едва сводящим концы с концами — так вам и надо, знайте свое место в жизни, смотрите и завидуйте?  

Она всегда себя успокаивала- я как все, у меня все как у всех, не одна я так мучаюсь и кручусь в конце концов, да, конечно, душа порой протестует, но от этого ничего не меняется, только время уходит на бессмысленный спор с собой, а дела как были, так и остаются, и нет той Золушки, которая быстро все приберет и почистит. Она сама Золушка, да только не из сказки, а из самой банальной и простой жизни. У нее даже времени не было, чтобы прочитать газету, которую выписывала, как и все, потому что на работе заставляли и обязывали. Вот только в метро и читала последние новости. Не хотелось быть последней дурой, оторванной от мировых событий, не хотелось, чтобы убегающая жизнь и ежедневная маета убила в ней все человеческое, но как же тяжело было оставаться хотя бы на одной и той же высоте, не говоря уже о том, чтобы подняться вверх по стремительно убегающей вниз лестнице жизни.

Вагон, мигнув светом, остановился на следующей станции, а через положенное время помчался дальше. Никто из пассажиров последнего вагона не представлял себе, что может произойти всего через несколько минут, которые перевернут все в их жизни, когда на повороте этот последний вагон внезапно оторвался от основного состава и едва не слетел с рельсов, еще несколько мгновений, за которые даже крик не успел сорваться с губ побелевших вмиг людей, а вагон пролетел по инерции несколько десятков метров прежде чем, едва не опрокинувшись набок как раненное животное, остановился. Скрежет, крики, стон, вопли, все смешалось воедино. Шамсутдин по переговорному устройству вызывал все службы метростроя, но его никто не мог понять, от волнения он кричал по-татарски, вклинивая в свою речь только отборный русский мат. Всем понятно было одно- на трассе случилось что- то экстраординарное.  Он домчал осиротевший состав до конечной и, высадив людей, побежал докладывать ситуацию и просить помощь для пострадавших. Уже через 15 минут спасатели были готовы, вооружившись всем необходимым. Несколько машин скорой помощи мчались по ночным улочкам города к месту аварии, а надземный город и не подозревал о случившимся.

Это на следующий день в местных теленовостях кратко сообщат, что вечером в метро произошла небольшая авария.

Звон разбитого стекла и скрежет метала гулким эхом прокатился по туннелю метро, отталкиваясь от бетонных стен и стальных рельсов. Покорёженные двери, разбросанные вещи, тела людей на полу. Такой предстала перед глазами Ольги картина увиденного, когда она открыла глаза. Она силилась понять, что же произошло и почему не открывается ее правый глаз. Искаженные контуры, повсюду кровь, книга, которую только недавно она видела в руках парня- подростка и крупные оранжевые апельсины, которые перекатывались по полу. Шахматные задачи— автоматически зафиксировал титры книги ее левый глаз, а следом и картинку с черно- белыми фигурками на доске.

-Точно, как моя жизнь- черная полоса, белая полоса. — подумалось ей, а глаз уже углядел сумку, которая валялась рядом. Сама она сидела на полу грязного вагона и пыталась одной рукой дотянуться до апельсина. Все это больше напоминало картину какого- то сумасшедшего художника, сюрреалиста, да и все вокруг было каким- то искаженным, неправдоподобным, словно ожила одна из картин Сальвадора Дали.

-Меланхолия абсурда…- произнесли ее губы возможно даже не осознавая сказанного, мозг все еще отказывался принимать происходящее. Великий испанец вздрогнул бы, а его усики на холеном белом лице, как тонкие хвосты крысы зашевелились бы в предвкушении созерцания увиденного хаоса. Она закрыла глаза, надеясь, что все страшное через минуту исчезнет и стоит ей снова открыть глаза, как она будет спокойно сидеть в вагоне поезда, который всего через несколько минут домчит ее до конечной станции, а там рукой подать до дома, где спит ее малыш, но только стон покалеченных людей был настоящим, реальным, как и кровь на полу и одежде, как осколки стекол, разбитые двери. Так и не дотянувшись до оранжевого фрукта, Ольга поискала глазами туфель, слетевший с ее ноги, но увидела только одну изящную туфельку с поломанным каблуком, ту самую, которая была на девице в сиреневом одеянии. Рядом с ней в нелепой позе лежал паренек в куцей курточке, который увлеченно читал в вагоне. Ольге показалось, что он не дышит, она испугалась и толкнула его в бок, он тихо застонал.

-Жив, — удовлетворенно прошептала она и попыталась вновь сосредоточиться на апельсинах, один из которых остановил свое движение возле ноги мужчины в дорогом костюме, возле него суетилась та самая фифочка в сиреневом, а рядом, причитая, сидел на корточках молодой парень, который до аварии волочился за ней по перрону.

-Изольда, оставь его, ты же испачкаешься. Что ты делаешь? — почти закричал он, видя, что она зубами подцепила подол своего роскошного платья и стала отрывать от него большой кусок ткани.

-Отстань, Макс, не мешай. — огрызнулась она, перевязывая оторванным лоскутом руку Игоря Петровича. Апельсин докатился и до ее ноги, потом медленно покатился дольше вдоль стенки вагона.

-Все смешалось, кони, люди…- шептал за ее спиной Макс, не предпринимая никаких попыток помочь.

Игорь Петрович был без сознания от удара виском о поручень, шишка на голове росла прямо на глазах, из раны на руке сочилась кровь. В дорогом костюме он лежал в какой- то нелепой позе на заплеванном, в шелухе семечек, полу вагона. Привычка никогда не садиться в общественном транспорте в этот вечер оказалась для него роковой. Он едва касался поручня двумя пальцами во время аварии, потому и не удержался на ногах.

Средних лет мужчина, которому возможно, повезло больше всех в вагоне, проходя мимо, словно и ни к кому не обращаясь, бросил, словно невзначай: — Помрет ведь, бедолага. Ему искусственное дыхание нужно делать. Помрет, как пить дать. Скорее бы спасатели прибыли. От нас, от пассажиров здесь какой толк?

Изольда вздрогнула, вырвалась из рук Макса, который, увидев, что она перевязала руку Игорю, уже пытался оттащить ее от лежащего мужчины.

-Тебе самой нужно в больницу, вдруг у тебя ушиб, а ты не заметила. Брось его. Давай выбираться из этой ямы. Посмотри, на тебе кровь! — закричал он.

-Отстань от меня, у меня все в порядке!

-Ты вся в крови! Дура! Брось его. Сейчас придут спасатели и всех спасут. О себе думай! У тебя шок, ты не понимаешь того, что происходит. Ты словно во сне! Очнись!

-У тебя есть платок? — даже не слушая его, попросила Изольда.

-Какой платок? Да он уже, наверное, умер, посмотри какая шишка!

Изольда, бросив на него презрительный взгляд, набрала в рот побольше воздуха и стала делать искусственное дыхание под ледяной шепот своего кузена: -Дура, мать Тереза, благотворительница, спасатель погубленных душ, выбираться надо из этой мышеловки, а она за спасение отошедших в мир иной принялась.

-Саныч, надо выбираться из этой мышеловки. – на весь вагон закричал Петр. -Ты у нас толковый. Принимай решение. Я только в своем подземном царстве ориентируюсь, как крот вслепую любые ходы- выходы найду. Здесь перекладываю эту ответственность на тебя.

-Да подожди ты, какой там выбираться! Надо сначала людям помочь.

-Ну а я о чем? – возмутился Петр.

Сан Саныч в это время наклонился над Ольгой. –Вы можете самостоятельно встать и идти?

Она кивнула и попыталась встать, но тут же крикнула от боли. –Ой, нога!

-Так, ясно. Я вам помогу, все лучше, чем просто сидеть и ждать помощи.

Она кивнула, бросив последний взгляд на оранжевые апельсины- ей было стыдно просить этого мужчину собрать их с пола. Все, кто ехал в этом последнем вагоне, стали постепенно выбираться из покореженного состава, кто самостоятельно, кто, опираясь на предложенную руку помощи. Петр помогал пареньку с книгой, который уже пришел в себя. Они прошли несколько десятком метров по шпалам, оглядываясь и оставляя на рельсах капли крови и следы, прежде чем поднялись на перрон.

Володю, которому ногу придавила оторванная деревянная скамейка, взял на себя Петр, паренек и не сопротивлялся, боль в ноге была такая, что ему хотелось плакать, но он мужественно держался.

-Ты как, далеко отсюда живешь? – спросил Петр, едва они выбрались на улицу.

-Я покажу, здесь недалеко.

-С родителями?

-С мамой.

-Ну да, мать всегда рядом. Ты в школе учишься?

-Десятый класс. Скоро выпускные.

-Молодец, сдашь экзамены и вольная птица. А я вот, школу не закончил, надо было родителям помогать, старики мои сильно болели. Вот такие дела.

Володя остановился, переводя дыхание.

Петр по-своему понял его. — Ты парень, не бойся, я не брошу тебя, до дома доведу, чтобы мать твоя не беспокоилась. Я хорошо помню, как моя нервничала, когда я домой после работы поздно возвращался после второй смены. У нас во дворе одна шпана жила, приставали без причин ко всем, руки у них чесались до драки.

В лице Володи, которому трудно было поддерживать разговор, Петр нашел самого лучшего слушателя. Он уходил в воспоминания своего детства, потом рассказал о своем друге Сан Саныче, правда опустив при этом подробности их место — проживания. Незнакомому человеку всегда можно рассказать о себе так как хотелось бы видеть в действительности.

Так, подбадривая паренька, Петр довел его до дверей квартиры, идти было действительно совсем близко. Мать Володи побледнела, когда увидела сына с посторонним мужчиной, но тот быстро рассказал, что случилось в поезде. Она усадила сына на диван, а сама уселась прямо на пол, задрав ему штанину на ноге. Увидев краем глаза, что мужчина топчется на пороге, она бросила ему — Да вы проходите, не стойте в прихожке. Я вам сейчас свежий чай заварю. Я сегодня пирожков напекла, Володьку моего с турнира ждала. Как сыграл? Победа? — это она уже сына спрашивала, а тот только головой кивнул.

-Пирожки хоть и остыли, но все равно вкусные. Я вам так благодарна за сына.

            -Ну если вы настаиваете, — не растерялся Петр. Он уже и забыл, когда в последний раз переступал порог нормальной в человеческом понимании квартиры, а уж про домашние пирожки… Это словно было из другой жизни.

Потоптавшись на месте, он не заходил в комнату, стеснялся снять дранные туфли- носки на ногах были разного цвета, но и тут его выручила мать мальчика: — Да не снимайте вы обувь, проходите.

            -Ой, а как у вас вкусно пахнет! — искренне произнес Петр, носом вдыхая сладкий аромат сдобы. — А как чисто и уютно! Вот и цветочки на подоконнике. О! Это фиалка, а это красавица глоксиния, какого цвета будет? Розовая? Да, вижу, у листьев обратная сторона чуть розоватая. Я так люблю цветы. Когда мать жива была она только мне и разрешала поливать и подрезать лишние листики. А вот полы стоит снова мастикой смазать. Могу предложить свою помощь. – он вопросительно посмотрел на женщину, которая сидела на полу и осматривала ногу сына.

            -Да вы садитесь за стол. Не знаю, как вас по имени.

            -Да я тезка Петра Великого. — не без тени пафоса ответил Петр.

            -А меня Катериной зовут.

            -Прекрасное имя, мне всегда нравилось Катя, Катюша.

            -Вы угощайтесь, я сейчас чай поставлю, вот только сыну холодный компресс сделаю. У меня в морозилке лед есть.

            -Да я смотрю, вы прекрасная хозяйка. Все прибрано, чистенько, а окна у вам прямо прозрачные. Ох, есть же женщины в русских селениях! Все могут и знают!

            Катерина зарделась: -Спасибо вам на добром слове.

Володя смотрел на мать и не верил глазам своим. Она словно сбросила десяток лет, ожила, глаза заблестели, словно получила комплимент от самого красивого мужчины планеты, забегала, накрыла на стол. Петр, продолжая нахваливать хозяйку, поедал уже третий пирожок из нежного теста со вкусной начинкой. Сегодня впервые он находил в своей памяти такие слова, которые, пожалуй, никогда в жизни ранее и не произносил. Он видел, что этой милой женщине нравятся его монологи и старался вовсю.

-Ох, да вы играете в шахматы? – воскликнул он, увидев сборник шахматных партий на журнальном столике рядом с деревянной старенькой доской.

Мать и сын переглянулись.

-Я когда – то играл на деньги и никому не проигрывал во дворе, а играл вслепую. То — то и оно. Так что, может устроим небольшой турнирчик?

Сан Саныч помог Ольге подняться по эскалатору. Ей до дома было рукой подать, но лифт как всегда не работал и вот здесь уже она не смогла бы обойтись без его помощи, с трудом поднимаясь по ступенькам. Они почти не разговаривали, она только тихо повторяла: — Димочка, сыночек, ты спи, спи, родной, мама скоро уже придет.

Опираясь на него, они медленно выбрались на улицу, хорошо еще работал эскалатор, иначе ей было бы не по силам подняться самой. А вот подняться по лестнице в подъезде было сложнее. Оставалось два последних пролета, когда она подвернула ногу и чуть не упала прямо на лестнице. От боли Ольга вскрикнула и остановилась, не в состоянии идти дальше. На глазах появились слезы от обиды, от отчаяния, все чувства смешались и переплелись воедино. Сан Саныч ни слова не говоря, поднял ее на руки. Она попыталась сопротивляться, но сил ни на что не оставалось. Она только всхлипнула и обняла дрожащими руками его за шею. Не спеша, они ступенька за ступенькой, поднимались, медленно, но верно сокращая расстояние до квартиры. Сан Саныч только переводил дыхание и шел дальше, стараясь не смотреть на Ольгу. Он давно уже не видел так близко женских глаз- таких глубоких, томных. Светло- карие, опушенные рядом длинных ресниц, они смотрели на него недоуменно, как ребенок, который вообще не понимал, что же на самом деле происходит. Ее волосы, обычно схваченные простой аптекарской резинкой в узел, освободились и светлыми концами щекотали его нос. Он чихнул и рассмеялся, разрядив обстановку. Ольга улыбнулась ему виновато: — Что бы я делала без вашей помощи? Даже не представляю. У меня ребенок дома один, каждый вечер укладываю его спать и еду к матери на другой конец города, а что мне делать? Она почти не встает, а ребенка вечерами возить туда- обратно не так-то просто. Он устает, да и мне не сподручно. К ней переезжать- от работы далеко, да и она, не особенно готова принять такой вариант, ей ко мне- у меня крохотная однокомнатная. Сегодня такая авария случилась, видно бог есть, что вы были в этом вагоне. Вот здесь моя квартирка. — быстро произнесла Ольга и встав на одну ногу, запрыгала к двери, открывая ее ключом. Из квартиры был слышен телефонный звонок. Пока она перешагивала через порог, Сан Саныч быстро вошел в квартиру и взял трубку: -Алло. Говорите.

На том конце зависла тишина, потом пошли гудки. Ольга заглянула в комнату, где сладко спал ее сынишка, затем уселась на крохотную табуретку в коридоре и устала сказала: — Это мама, наверное.

            Через несколько секунд телефон снова зазвонил.

            -Олечка, Оля, что случилось? Я битый час звоню, тебя не было дома? Ты в порядке? Как Димочка? Кто сейчас взял трубку или я не к тебе попала? Я с ума схожу, я не знаю, что думать…- она вдруг разрыдалась. –Оленька, доченька, у меня же кроме тебя никого нет на этом свете…

            -В метро была авария. Мне помогли до дома добраться, у меня то ли растяжение, то ли вывих щиколотки. Не могу наступать.

            -Кто он? Как его зовут?

Ольга посмотрела на Сан Саныча, который стоял рядом и слушал разговор и честно сказала: — Я не знаю его имени.

            -Меня зовут Сан Саныч. — подсказал он, — ну или Александр Александрович.

            -Его зовут Саша. — мягко произнесла Ольга. А мать уже рыдая в трубку говорила о том, о чем Ольга ее просила много раз.

            -Оленька, давай объединим наши квартиры и возьмем одну двухкомнатную, так всем будут удобно. Ты уж прости меня глупую, старость забирает разум, но слава богу, что хоть изредка дает просветление. Пока я набирала в сотый раз сегодня твой номер, думала, с ума сойду. Я хоть завтра к тебе переберусь, если ты, дочка, не против, а ты сразу же займись обменом. У меня есть деньги, тебе и на обмен хватит и на мои похороны останется, зато у тебя с Димочкой будет нормальная квартира.

Она так громко говорила в трубку, что Сан Саныч почти все расслышал. Он продолжал стоять в коридоре рядом с Ольгой, которая сидела, вытянув ногу.

            -Мам, давай завтра поговорим. Поздно уже, я так устала, завтра на работу.

Сан Саныч не услышал, что ей ответила мать, только Ольга тихо добавила, прежде чем повесила трубку: — Спасибо, мам.

            -На какую работу вы собрались идти завтра? — спросил он Ольгу. — Посмотрите на свою ногу. Если хотите, я утром рано подъеду и отведу вашего сынишку в садик, а вы уж оставайтесь дома, ноге покой нужен, чтобы потом хуже не было. Я свободный человек, мне торопиться некуда, никаких дел у меня нет, с радостью помогу вам и с переездом, если надумаете. Вот только телефона у меня нет, дайте мне ваш и подумайте- как и чем я могу быть вам полезен. Ну а сейчас я пойду, поздно уже. Так как- утром зайти за Димкой?

Ольга слушала его, опустив глаза в пол, а потом, словно приняв серьезное решение, твердо сказала: — Да куда же вы в ночь? Пешком что- ли до дома пойдете? Нет уж, оставайтесь, я вам на диване постелю. Кушать- пить хотите, скажите, не стесняйтесь. — Она выдохнула, словно освободившись от тяжелой ноши.

Сан Саныч широко улыбнулся. –Ну и ладнушки, так даже лучше. Вы меня не бойтесь, я ничего плохого вам не сделаю.

Когда Изольда с Игорем Петровичем выбрались из метро, она в своем рванном платье и в туфлях с оторванными каблуками выскочила на дорогу останавливать попутку. Ее брат понуро шел сзади, не проявляя никаких действий. Казалось, его вообще ничего не трогало и не интересовало. Игорь Петрович еле держался на ногах. Первая машина вроде приостановилась, но водитель, увидев девушку в крови, а рядом непонятно каких оборванных и в крови двоих мужчин, быстро ретировался. Вторую машину она остановила, встав посередине дороги. Водитель притормозил и открыл окно.

            -Пожалуйста, выслушайте меня. — быстро заговорила она. — В метро была страшная авария. Много раненных. Там сейчас спасатели работают. Мы вышли, вы видите в каком мы состоянии, мы не бомжи, помогите нам.

Пожилой мужчина выскочил из машины и открыл дверь. Изольда бросила своему брату: — Иди домой, тебе здесь близко. Я его отвезу и на этой же машине поеду к себе. Позвони мне на работу завтра. Все.

У Игоря Петровича сиреневая повязка уже давно пропиталась кровью. Он был бледный, но держался, чтобы от потери крови не упасть в обморок, а еще и потому, что ему было бы стыдно и не просто позволительно при такой красивой девушке повести себя так молодой пацан. Когда машина остановилась возле его дома, Изольда попросила водителя не уезжать и подождать пару минут, объяснив, что она только поможет ему дойти до квартиры и тут же вернется. Ей недалеко ехать, к тому же она заплатит хорошо.

            -Да, да, конечно, я подожду. — заверил ее мужчина. – Что мы не люди что ли? Идите, не волнуйтесь. Я подожду.

            -У тебя есть ключ? — спросила она Игоря. Он только кивнул. Тяжелая массивная дверь распахнулась бесшумно, он вошел и вдруг остановился на пороге, Изольда по инерции уткнулась ему в спину. Не понимая, почему же он не проходит дальше, она попыталась заглянуть через его плечо. В прихожей горели хрустальные бра, на полу вдоль стены в плоских подсвечниках дымились ароматные свечи, а из одной из комнат квартиры доносился протяжный женский стон. Изольда удивленно посмотрела на Игоря, который вдруг резко отодвинул ее в сторону и опираясь рукой на стену, прошел по коридору и замер в дверях своей белоснежной спальни. На его роскошной кровати, на привезенных из Европы розовых шелковых простынях, которые так любила его дорогая жена, она стонала от любовного наслаждения, выгибая точенную спину. Неужели это была его Милочка, честная и нравственно устойчивая, борец за правду, моралист и пуританка, проповедник чистых искренних отношений между супругами, словом, просто идеальная жена?

Рядом с ней, путаясь в шелке, возлежал Василий, водитель, тот самый, который оставил его у Марианны, а затем, судя по всему быстренько приехал, чтобы заменить Игоря в постели. Видно ему это неплохо удавалось, свою Милочку в таком экстазе Игорь не видел давно, к супружескому долгу она обычно относилась с некоторой прохладцей, словно каждый раз делая ему одолжение. С Василием ей видно было приятнее…

Игорь стоял в дверях ошарашенный, у него словно пелена с глаз слетела, разбежались мысли в воспаленном мозгу, хотелось изо всей силы ударить рукой об стену, чтобы поверить в происходящее, а Изольда в это время выглядывала из-за его плеча, пытаясь понять, что же происходит в комнате.

Василий, увидев шефа и на мгновение столкнувшись с ним взглядом, испуганно натянул на себя покрывало, отталкивая от себя еще ничего не подозревающую Милу. Его нога, вся покрытая черными в завитках волосах, оставалась неприкрытая среди нежного шелка и казалось, что принадлежит она вовсе не человеку, а какому-нибудь косматому зверю из прошлого.

Игорь Петрович повернулся к Изольде и все еще опираясь на стену, спросил: — Можно к тебе?

Она кивнула ему, и они оба направились к выходу. Прямо возле дверей квартиры их настиг истошный крик женщины, а затем ее протяжный стон, но заметно отличающийся от того, который они услышали, когда только вошли. Игорь с силой захлопнул за собой дверь и стал медленно спускаться по ступеням, опираясь на плечо Изольды. Он молчал всю дорогу, так же молча расплатился с водителем машины, и потом, когда не без труда поднялись в ее крошечную однокомнатную квартиру на пятом этаже старой пятиэтажки без лифта. Роскошью здесь и не пахло. Простая белорусская мебель из дешевого дерева, диван- кровать, на кухне маленький складной столик, никаких ковров и дорогих безделушек, вот только зеркало в прихожей было на весь рост и в пол стены.

            -Ты хочешь выпить что-нибудь? – спросила его Изольда.

            -Я хочу принять душ. — сказал Игорь. –Я себя чувствую, как бродячая собака- грязная, голодная, беспризорная и совершенно никому не нужная.

            -Проходи в ванную, я сейчас тебе дам свежее полотенце.

Когда он вышел из душа, все еще отрешенный и бледный, увидел, что Изольда постелила ему на диване, а себе в узеньком кресле- кровати.

            -Я заварила крепкий чай и приготовила тебе бутерброды. Все на столе. Мне тоже надо принять душ и лечь спать, утром на работу, мне рано вставать. Ключи на комоде в коридоре, уходя, положи их под половичек перед дверью. Все. Спокойной ночи.

Матовый свет луны разделил все вокруг на два цвета- черный и серый. Где- то лениво залаяла бродячая собака, а через несколько минут обитатели маленького старенького дома на восемь квартир были разбужены от истошного крика Марии.

-Убили, украли, люди добрые, да что же это делается? Помогите!

Она в рванных тапочках и в ночной рубашке металась по двору от пустой коляски до еле стоящего на ногах мужа. –Человек всю ночь работал, вагоны разгружал, чтобы лишнюю копеечку в дом принести, детей накормить, а какая – то поганая душа нашу кровиночку украла, вытащила прямо из коляски. Куда же это наша хваленная милиция смотрит?

            Евдокия первая услышала истошный крик Марии и выскочила во двор, не став будить мужа, который крепко спал в кресле, уступив свое место в кровати малышке.

            -Ты что же это, бестолковая твоя голова кричишь на весь дом? Уже почти два часа как твоя Кристиночка у нас в квартире спит, а ты только вспомнила о ней? Хороши родители.

            -Ты, Евдокия, меня не упрекай, у меня вон мужа после тяжелой работы по дороге домой избили, посмотри, он весь в крови. Уже не знаю о ком думать.

            -Да никто меня не бил, дурья твоя башка! В метро авария случилась, вагон с рельсов слетел, вот и поцарапался. Как же ты ребенка на улице оставила? Забыла что ли?

            Мария испугалась гнева мужа и начала оправдываться. –Да я только вынесла ее во двор, в квартире жарко было, она заснуть не могла, все плакала. Я и подумала, ей тута получше будет, заснет быстрее, а я потом ее и занесу в дом.

            -Заснет, точно, с крысами в обнимку.

            -Ты это о чем, соседка? – не понял Славик. –Про каких крыс е- мое ты говоришь?

            -Так мой Ника прогнал крысу, которая в коляске сидела, вот он и занес девочку в дом. Страшно было оставлять ее одну, мало ли что могло случиться.

            Славик, недолго думая, размахнулся и залепил жене пощечину. – Забери ребенка и марш домой.

            Потом, повернулся к Евдокии и сказал: — Спасибо за дочь, соседка, ты уж прости эту дуру, да только пойми- она устает, с пацанами бы справиться, а тут еще Кристинка родилась, не успевает уследить за всеми. Так что не от хорошей жизни оставила малышку во дворе. Непростительно, конечно, но ты пойми.

Евдокия сначала хотела выплеснуть ему все, что думала, но потом передумала и сказала: — Славик, мы с Николаем Константиновичем оба на пенсии, времени свободного у нас много, если нужна помощь, скажите. Детки у вас малые, за ними глаз да глаз нужен, да и пить пора бросать. Ни к чему хорошему это не приведет.

            -Ох, соседка, пить уже и некогда, я вот на вторую работу е-мое устроился, деньги нужны детей поднимать, так что не до водки уже.

-Твои слова да богу в уши. – вздохнула Евдокия. – Иди, забери свою кровиночку, мой супруг караулит ее сон.

-Благодарствую за все, соседушка. Спасибо большое.

Вскоре все двери в этом домике закрылись и только луна матовым светом заливала все вокруг. Где- то, в ожидании рассвета, уже начали переговариваться птицы, раздалось кошачье мяуканье, а на мусорном баке сидела громадная крыса и взирала на это, словно заколдованное царство, своими раскосыми глазами.

Утром Игорь проснулся от солнечного лучика на щеке. В доме было тихо, только часы на стене мерно и негромко отсчитывали часы и минуты. Изольды не было, дверь в ванную была открыта. Он обошел квартирку, чистую, прибранную, но уж очень просто обставленную, если не сказать, что бедно. На полочке возле зеркала лежали те самые сережки в виде капли, вот только в дневном свете было видно, что это простая чешская бижутерия, а не роскошные бриллианты, какими казались в подземке. В холодильнике, завернутые в салфетку, лежали нарезанные бутерброды, на столе чашка, сахарница, чайник и заварка. Все просто и незамысловато.

Игорь позвонил Валере, второму водителю, которого давно планировал взять на работу, сказал ему адрес и уже через пол — часа ехал в магазин одежды, где взял себе все – от трусов и носок до костюма. Все старое там же выбросил в мусорное ведро. Валера ни о чем не спрашивал, радостный от получения работы, он только следовал за Игорем, пытаясь опередить его приказы и запоминая привычки своего будущего боса. Затем Игорь заехал в дорогой бутик, где продавалась итальянская женская кожаная обувь. Там он выбрал 5 пар самых дорогих и на его взгляд самых модных и красивых туфель. Размер ноги Изольды он увидел, заметив его на подошве поломанной туфли, которая валялась в коридоре в пакете с мусором, она еще в вагоне отломала каблук на второй, чтобы было удобно идти по улице.

На работе, первое, что он сделал- это подписал приказ об увольнении Василия и принятии на работу Валеры, затем отправился на встречу с клиентом, провел совещание, а в шесть часов, возможно впервые в жизни ушел с работы, как и полагается вовремя, предварительно позвонив Марианне. По ее голосу он почувствовал, что она ждала звонка. Странным было его желание остаться у нее дома, а еще более странными и оказались последствия, которые перевернули полностью его жизнь.

            -Привет крошка. — натянуто веселым голосом сказал он.

            -Игорь? – она задержала дыхание.

            -Ну да, твой дядя Игорь. Ты дома? Прекрасно. Слушай, сейчас подъедет мой водитель, открой ему дверь…

            -Василий? — переспросила она.

            -Нет, крошка, я взял себе нового. Валера. Он тебе кое- что передаст. Ты там посмотри, а я потом тебе еще перезвоню через пару дней.

            -Что- то случилось? — вновь задала вопрос Марианна.

            -Я позвоню тебе через несколько дней. – избежал ответа Игорь. Он попытался представить себе ее лицо, когда она увидит коробку из- под конфет, в которую он затолкал всю наличность из своего сейфа. При ее бережливости ей хватит больше чем на год на спокойную жизнь, на белый хлеб с маслом и икрой.

-Этот этап в моей жизни завершился. – подумал он. — Она девочка умная, сообразительная и все поймет, страничка перевернута. Попросит еще денег, не откажу. Не жалко.

Игорь даже представить себе не мог, что, получив коробку с деньгами, Марианна спокойно все пересчитает, разложит все по пачкам, там были рубли и доллары, и запишет в свою записную книжку. Затем она сядет возле окна в кресло- качалку и уткнувшись взглядом в окно, будет размышлять, а уже вечером, приняв решение, позвонит Илье, чтобы сказать ему, что она его больше не любит, что у нее есть другой мужчина, поэтому она не желает больше его видеть в своей квартире. Молодой человек, не ожидавший такого резкого поворота, что- то помычал, недовольный, сначала даже поканючил, но поняв по ее голосу, что решение окончательное, бросил трубку, злой от мысли, что надо вновь начинать жить с нуля. Правда у него был один адрес, где его ждали с нетерпением, да вот только женщина была на пять лет старше его родной матери…

Марианна тоже перевернула для себя страничку. В этот вечер к ней пришли родители Яна с подарками и продуктами. Они стали единственными родными для нее людьми. Она впервые их не поторопила с уходом, накрыла стол, вытащила все что было из холодильника, а потом призналась, что ждет ребенка и даже пообещала им, что если родится мальчик, то назовет Яном, а если девочка, то Яночкой. Старики растрогались, поплакали и сказали, что будут считать ребенка своим внуком, даже не спросив- кто же отец ребенка, да Марианна и не смогла бы им ответить честно, она сама не была уверена в отцовстве ребенка, но это ее уже не волновало, это вдруг перестало быть для нее главным.

Поговорив с Марианной, Игорь поехал к Изольде. Дверь была закрыта, ключ лежал под половиком, где он его, уходя, оставил. Игорь зашел с коробками в квартиру и сел в кресло в ожидании девушки. В голове созрел план- сначала они поедут в магазин, она выберет себе все что захочет из одежды, а потом уже они отправятся поужинать в итальянский ресторан. Они, черт подери, заслужили спокойный вечер и отличный ужин.

Утром Ольга проснулась от смеха сынишки, который очень уютно себя чувствовал на руках ее нового знакомого. Обычно капризный по утрам, сегодня он радостно улыбался и махал ей рукой.

            -Дайте адрес садика, и мы пойдем. – попросил ее новый знакомый. – Малыш уже выпил полстакана теплого молока.

Ольга, натянув до подбородка одеяло, объяснила где находится сад.

            -Ну тогда мы пошли. Дима, помаши маме рукой.

            -Его группа на втором этаже. — бросила она им вслед.

            -Найдем. — уверенно ответил Сан Саныч, и она, абсолютно уверенная в том, что они точно не потеряются, уткнулась носом в еще теплую подушку и снова заснула.

Проснулась Ольга от того, что услышала, как открылась входная дверь.

            -Это вы? – испуганно спросила она.

            -А вы кого — то ждете? — вопросом на вопрос ответил он.

            -Нет, что вы. А что это у вас в руках?

            -В гастроном забежал после садика, прикупил кое- что. Я поставлю чай, а вы пока поднимайтесь. А ну покажите-ка мне сначала свою ногу.

Ольга смущенно вытащила из- под одеяла распухшую ступню.

            -Как я и думал. Надо к врачу. Я позвоню в клинику, вызову врача на дом, заодно пусть и глаз ваш посмотрит.

Ольга замахала руками. — Нет, не стоит, мне вообще не до этого, пройдет.

            -Я всегда слушал свою жену, но иногда, когда не соглашался, то становился очень упрямым и все делал по-своему. Не взыщите, такой непростой у меня характер.

            -А почему вы говорите в прошедшем времени?

            -Уже четыре месяца, как она ушла в мир иной. Болела. Долго болела. Ну все, завтракать пора. Я на кухню, а вы- умываться и тоже на кухню. Если нужна помощь, крикните.

Когда Ольга допрыгала до кухни, то едва не вскрикнула от удивления. Никто и никогда не накрывал для нее такой красивый стол. Дымился янтарный чай с ломтиками лимона в двух чашках, на большой плоской тарелке лежали аккуратно нарезанные бутерброды с сыром и колбасой, рядом лежали ломтики французского батона, на которых на тонком слое масла горкой высился джем, судя по цвету, ее любимый, абрикосовый. В небольшой вазочке лежали вперемежку вафли и печенье, в другой- конфеты, а в глубокой миске красовалась крупная клубника, чуть присыпанная сахаром.

            -Где вы все это нашли? В магазинах пустые полки. Когда успели приготовить? — искренне удивилась она.

            -Я вам потом расскажу секрет, а пока прошу за стол. Чай стынет.  

Сан Саныч пил чай и, глядя на Ольгу, думал, что как минимум две составные счастья у него уже есть, а значит жизнь продолжается, и кто его знает, может оставшиеся годы будут не такими уж плохими.

Человек живет надеждами.

СУСАННА ДАВИДЯН