ГЕНОЦИД АРМЯН
«Наша среда» продолжает публикацию книги Лидии Григорян «Сто первая весна», посвящённой столетию Геноцида армян – величайшего преступления XX века против человечества, совершённого в османской Турции. Авторы историй и эссе – жители Нижнего Новгорода – друзья армянского народа и армяне-нижегородцы, являющиеся прямыми и косвенными потомками армян, прошедших ад Геноцида. Среди авторов – представители всех слоев населения, люди разного возраста, разных профессий и рангов. В итоге из разных по содержанию, но единых по тематике историй получилась целостная картина прожитых нацией ста лет – века парадоксов и взросления, века, приведшего нас к сто первой весне.
Благодарим автора за предоставленную возможность публикации книги.
ПРИШЁЛ ЗУЛУМ
Силвард АКОПЯН,
бухгалтер, 55 лет
Мой дед был из города Алашкерта Западной Армении – города, который всю жизнь будоражил его память, заставлял тосковать и горевать. Помню из моего детства, что у нас был старый, непонятно от кого доставшийся патефон. Подходить к нему могли только отец и я, чтобы поставить для деда пластинку с песней о журавле. В песне автор просил птицу отнести его любовь и приветствия в города потерянной родины – Муш, Ван и Алашкерт. Не помню, в чьём исполнении была песня, но она трогала взрослых, а в особенности деда. Он по нескольку раз в день просил: «Силвард-джан, поставь, внученька, мою песню, что-то душе плохо». И я, украдкой гримасничая, ибо песня мне порядком надоела, ставила в очередной раз пластинку. Потом отец купил магнитофон, а патефон ушёл на заслуженный отдых. Накрученные коричневой блестящей лентой кассеты пели голосом Розы Армен, Азнавура, Аракси Гюльзадян, Ованеса Бадаляна. Дед слушал мало, но много вздыхал, а потом вдруг запевал свою песню сам. За неделю до кончины деду приснилась родина, где он провёл всего тринадцать лет своей жизни. Несколько дней он был радостным и всё рассказывал и рассказывал о родных местах, да так, словно был там вчера, а потом вдруг сник, вспомнил, как пришёл Зулум [1] в облике курдов-гамидеев, выкравших его старшую сестру Заре и красавицу-невестку Анаит, жену старшего брата. «Потом всё и началось», – говорил он вполголоса и замолкал надолго. Я же удивлялась, мол, что он мог тогда запомнить в свои тринадцать?
Восприятие родины для него было святым чувством, и он почему-то верил, что когда-нибудь вернётся в свой Алашкерт.
Через неделю после этого его сна, 20 апреля 1973 года, мне исполнилось тринадцать лет. Отец по просьбе бабушки вытащил патефон из кладовки. Дед почтительно, будто на старого друга, глядел на крутящуюся пластинку и слушал свою песню. Поздравляя меня с днём рождения, дед сказал, что когда-то ему тоже было тринадцать счастливых лет, за которыми пошли чёрные дни. «Дай Бог тебе, дитя, не видеть и не слышать поступи Зулума. Отомсти за всех нас – будь счастливой!»
…Я не люблю свой день рождения. В этот день умер мой дед Геворг. Он умер во сне. Он лежал так естественно, что даже бабушка, вставшая рано утром, ничего не поняла. Мы долго горевали о деде. С его смертью наш дом не только опустел, но и осиротел: создалось ощущение, что вместе с ним ушёл дух родины, который всегда присутствовал в наших сердцах из рассказов деда. За один день мы потеряли и родину, и деда…
Вот такая у меня история. Не знаю, подойдёт ли мой рассказ для книги, но больше я ничего не знаю. Вот попросила своих внуков найти данные о родине моего деда. Наверное,
поздно спохватилась. Но раньше мы как-то старались молчать на эту тему. Признаюсь, что это было неправильно.
____________
1. Зулум (арм.) – бедствие.