ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
* * *
На маяке живет Пэт. Он чёрный и курит трубку.
Ему за семьдесят лет. А может даже и больше.
Ещё Пэт весьма похож лицом на морскую губку.
Детишек бросает в дрожь. Хоть Пэт вообще-то хороший.
У Пэта есть драный кот, сука и две канарейки.
Ещё у него есть фото дочки, когда ей десять.
Дочка сейчас живёт где-то в Южной Америке.
И пишет один раз в год. Как раньше один раз в месяц.
Вечером, когда небо плещет кофейной гущей,
Пэт улиткой нелепой упорно ползёт на башню.
Сотня ступенек вверх с каждым разом всё круче.
В груди изнывает смех, больше похожий на кашель.
Есть у Пэта мечта: увидеть однажды в море
Трехмачтовый почтарь, несущий дочку и внучку.
Пэт включает маяк. И смотрит, и смотрит, и смотрит.
В трубке чадит табак. Дремлет храпливо сучка.
* * *
А вот лачужка. Как в решете
Ползёт на дыру дыра.
Здесь Хэлл, а с ним ещё пять детей
И бесшабашный нрав.
Глаза у Хэлла — лесной родник,
А в бороде — трава.
И словно рыжим огнём горит
Бедовая голова.
Повсюду голода тощий волк
Утробу влачит свою.
Весь день Хэлл впахивает, как вол,
Стремясь прокормить семью.
Но только вечер — Хэлл снова бодр,
Не очень спешит в постель.
И до хоть-выколи-глазья пор
Он хлещет под песни эль.
Чечётку бьёт, не жалея ног,
И лапает баб, как зверь.
И мало знает, наверно, кто,
Как тошно ему теперь.
Но Хэлл упрямей дурного пса
И гонит тоску скорей.
Хэлл знает — ждёт его в небесах
Родившая пять детей.
Она дождётся когда-нибудь,
В улыбчивый день такой…
Хэлл принимает ещё на грудь
И с песней бредёт домой.
* * *
У Лилианы нет горностайной шубы.
У Лилианы нет дорогой помады.
Зато есть пианино. Есть Моцарт, Шуберт.
И больше ей совсем ничего не надо.
Она садится, приподнимает крышку,
Соскучившиеся пальцы берут пиано.
И Лилиана словно уже не дышит.
Вернее, дышит музыкой Лилиана,
Весь божий свет опутав волшебной сеткой.
И начинает мир становиться лучше.
Пока вдруг в стену не застучит соседка,
Которой Бог не капнул бальзама в уши.
И Лилиана словно бы вдруг проснётся.
И задрожат от боли ледящей губы.
Есть Шуберт у неё. А ещё есть Моцарт.
И никакой хотя б захудалой шубы.
* * *
В год багряной и благородной Панды,
Растеряв надежды обресть Отчизну,
Бо, купив корабль, наберёт команду
И рванёт на поиски лучшей жизни.
Сто портов пройдёт он, никак не меньше,
В ста тавернах спляшет он и напьётся,
В каждой он оставит волчливых женщин,
Чтобы ждали, если он не вернётся.
И когда насквозь пропотеет ложе,
И охрипнут сумерки над таверной,
Бо на миг задумается: «А может?»
Бо на миг поверит себе: «Наверно».
Но дрожит материи жадный парус,
И тоскует взгляд по солёным брызгам.
Бо уходит в море, почти не парясь.
Потому что море и есть Отчизна.
* * *
У Мэг всего лишь три зыбких шанса,
Всего три шанса у рыжей Мэг:
Шанс первый — замуж рвануть за Франца
И вместе с Францем свалить в Квебек.
Но Франц гундосый, и малость лысый,
И так противно всегда брюзжит.
Есть шанс второй — стать киноактрисой,
Такой, как скажем, Бардо Бриджит.
Цветы и слава, бой-френдов россыпь,
Благоволенье Златого Льва.
И третий шанс — Мэг поступит в Оксфорд,
У Мэг же светлая голова.
Всего три шанса у Мэг, поскольку
Нет больше шансов бежать отсель.
И Мэг мечтает у барной стойки
И завсегдатаям плещет эль.
Сгорают годы — куда деваться.
И тают шансы, как майский снег.
Вот было б снова ей девятнадцать,
Свалила б точно она в Квебек.
* * *
Зета
Читает газету
Раздел свадеб и похорон.
Джон
Потягивает вискарь
Чувствуя, какая вокруг тоска.
И бессмыслица.
Скука на их лицах
Страшнее слепого неба.
Зета спрашивает: «Может, заведем бэби?»
Зета думает: «Может, заведем бэби?»
Зета надеется: «Может, заведем бэби?»
«А ну его» думает Джон.
Он поигрывает ножом
И думает, как было бы круто
Жить назад триста лет.
С часов стекают минуты,
Зета читает газету.
Джон потягивает вискарь.
Осталась четыре лета
До того, как.
* * *
Чаек скользят кавычки,
Волны толкутся в пьянке.
Эльза печёт куличики,
Герман возводит замки.
И друг на друга искоса:
Кто же решится первый?…
…Герман — красавцем вырастет,
Эльза красоткой-стервой.
Матом исходят крачки,
Время несётся махом.
Герман спешит на скачки.
К Эльзе крадётся хахаль.
И под разборок грохоты
Валом нырнут десятым
Эльза с истошным хохотом,
Герман с надменным взглядом.
Впрочем, всё это эхо
Будущего неверного…
Эльза бежит со смехом
За пятилетним Германом.
* * *
Толстая Берта
Наматывает километры,
Перенося свой вес
Из подъезда в подъезд,
Разнося газеты и письма.
Она давно б уже скисла,
Если бы не походы в Cinema.
Во тьме она юная и красивая
Вот тьме она соблазнительна на экране
И лишь мизинцем поманит
Любой на коленях к ней приползёт
И, рыдая, умрёт.
У самых точёных ног.
В кинооператорской будке Бог
Ищет поромантичней фильму
Для любимой фемины,
У которой он когда-то забрал
Мужа, здоровье и силу.
Толстая Берта покидает зал,
Бог печально смотрит ей в спину
И шепчет: «Ещё чуток потерпи».
Завтра в три часа без пяти
Берту собьёт водитель безумный.
И станет она красивой и юной,
И выйдет на сцену опять,
Под свет долгожданной рампы
И будет петь, позировать и танцевать,
А мы ей будем слагать дифирамбы
И жарко рукоплескать.
* * *
Если б собаки могли говорить,
Также прекрасно, как могут слушать,
Они б сказали нам, что внутри
Мы не такие совсем, как снаружи.
Они сказали б: «какая чушь,
Нам не понять вашей зыбкой сути.
Зачем с женой вот целуется муж,
Когда безразличен он к этой суке?!»
Как хорошо, что собаки вслух
Не научились болтать свободно.
У них на фальшь бесподобный нюх,
И знают они, кто и с кем сегодня.
Они читают следов разбег
И ловят запахов дым непрочный,
И знают, Хэлл бегал ночью к Мэг.
А Пэт три раза ходил на почту.
«Ах люди, ты их поди пойми,
Себя ведь сами понять не смеют»
Собаки любят играть с детьми.
А говорить они не умеют.
* * *
Где бы не странствовал Геральт, в какие б горы
Или пески его б не швырнуло ветром,
Он раз в году возвращается в этот город,
Где душный полдень бьётся в колокол медный,
По тротуарам стекая в густые лужи…
Геральт бредёт по улицам в полукоме.
Он здесь уже давно и ни с кем не дружен.
Разве что старый Пэт его ещё помнит.
Геральт ему привозит табак вонючий.
Рядом садятся и курят, пуская кольца.
Геральт пытает Пэта: «как твоя внучка?»
Пэт кивает ответно: «вот-вот вернётся.»
Геральт молчит и смотрит куда-то мимо.
Глупые чайки крыльями режут небо.
Шустрый кораблик гонится за дельфином.
Геральт вздыхает устало: «уже скорей бы.»
С неба стреляя, воздух щекочут лучики.
Дождик грибной рассеяно ставит точки.
Пэт сидит и курит. И ждёт свою внучку.
Геральт сидит и курит. И ждёт свою дочку.
* * *
Хоть в районе детства еще болит,
Только выдох легче уже, чем вдох.
Город мой — смеркающийся полип,
Я в него костями и мясом влип,
И уже уйти никуда не смог.
И на разнорыбье, но не у дел,
Я пытался вытянуть свой мотив,
И в районе детства еще болел.
Только выдох крошится словно мел,
И сдирает кожу с костей прилив.