ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

«Я в себе выработал шестое — «араратское» чувство: чувство притяжения горой», — написал Мандельштам… Это шестое чувство Андрей Белый (1880-1934) давно уже выработал в себе. Белый славит не только Арарат, но вообще «крики» армянских просторов, «миллионнопудовую силу» армянских скал и глыб. Искусство видеть было у Белого своеобразно и поразительно. Он запоминал формы облаков, объемы скал, причудливость камней. Было у него как будто «минеральное» чувство; он воспроизводит не только ритмы пейзажа, но и подземные, тайные энергии недр. Магическая музыкальная фраза Белого, его везувий слов, его сгущения глагольной энергии передают геологическую мощь пейзажа. Перед читателем вмиг строятся конусы и кубы бирюзовых громад (слов и гор), происходят «сбросы камней» — и величественный Арарат, как Сент-Виктуар на картинах Сезанна, явит нам первозданность мира. Тряска слов, «морщь» образов и богатство «звукописи» великолепны. Бастионы слов взяты приступом; сухой ветер просторов ликует, и мы падаем ниц перед гигантом Араратом».

Жорж Нива, Париж

***
Древнее место,
видавшее виды:
гребнистый шлем грека
и маршевый счет парасангов;
здесь лагери между камней разбивал
Ксенофонт;
и сюда приходил Ганнибал, омраченный,
на помощь рассчитывая против римлян,-
к армянскому деспоту;
с этих равнин еще прежде армяне снимались,
ведомые Ксерксом на Грецию;
неумолимый Шапух здесь слонами затаптывал жителей.

Впаяны древности в почву;
и камни природные —
передряхлели скульптуру;
и статуи,
треснувши,
в землю уйдя,
поднимают кусты;
не поймешь, что ты видишь:
природу ль,
культуру ль?
Вдали голорозовый
желтобелясый и гранный хребетик
сквозным колоритом приподнят пред Гегаркуником,
Севан отделяющим;
почвы там храмами выперты;
храмы — куски цельных скал…
***
Тронулась улица;
домики прыгали в лоб;
и — снимались сады,
обстающие всходы наклонов;
так вся Эривань,
точно табор, тащилася вниз,
измеряя предместья свои
под селением, сдвинуто шедшим ноги…

Средь ровного моря
мне тесно становится;
а на подъеме все то,
что себя выдает горизонтом,
становится
точно развернутой,
падающей перспективами тканью;
ты видишь — ряды горизонтов;
земле нет предела.
***
Машина рисует
орнамент сечений конических
по позвоночникам почв…

Где степная Армения?
Или она — самобранная скатерть,
нас взвившая к дымокипениям?
Серокофейный верблюдик,
игрушка ребенка, скатился с нее
в упадающие горизонты,
топящие тучей хребет Агри-дага;
меж тучами
небом очищенным мчит нас
волнистый зигзаг перспективы…
***
Бирюзовые скалы;
такого же цвета дома и заборы;
меж пашнями странная снегопись,
точно — армянские буквы;
трель жаворонка из раздымков кудрявых,
которые бегают юрко
в обстании снежных орнаментов;
травы — то редеют, ни деревца;
а в горизонте пятно голубое
севанской воды;
на нем крапинка: остров.
Уходим в роенье теней и кисеи;
земли — призраки;
еле оливковым хмуром из дыма
огромное что-то — без верха и низа;
в верхах дымовеет;
во впадинах темью пустотно мрачит;
только средние линии всходов и низменностей;
продолжение следует за
седоватым винтящим парочком;
лишь воздуховейные змеи,
едва духовея,
потом наливаясь тяжелою тьмой,
то взлетают, то падают, точно в театре,
где любят показывать метаморфозы
и где перспективой играют, как в мячики…
***
Небо синее тмилось пленительно;
в нем отлитая громада,
одетая нежно-серебряным снегом,
как неким письмом,
озаряяся,
женственно нежилась,
серые черчи являя сперва — бледнорозово;
бледнопунцово — потом;
слева темно-зеленый дракон,
отнимая полнеба,
менял многолапия…

Андрей Белый