ИНТЕРВЬЮ

 “Наша Среда online” – Владимир Бубон. Так зовут этого человека. Человек-легенда, это не преувеличение. После короткой беседы между нами, прозвучали его следующие слова: « Когда мне было 15 лет, и меня вынесло на маленькой льдинке от амурского утёса на 300 метров от берега, и несло с огромной скоростью к ледяному затору, под который у меня на глазах сходу “вставали на дыбы” и ныряли такие льдинки, как моя… У меня не было никакой подготовки. Просто я выкинул из головы все мысли, и вовремя вспрыгнул на большую льдину. И в то же мгновение моя льдинка за моей спиной вздыбилась, нырнула, и исчезла под водой. И это только один факт из моей биографии».  А биография у Владимира знатная: интересы – обширные, увлечения – неисчислимые. Одним словом, Владимир любит активную жизнь, когда ни перед чем не пасуешь. Помните, у Маяковского, (кстати, тоже Владимира), в «Юбилейном»: «Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!». Эти строки поэта, словно, о Володе Бубоне.  Один из островов в краю Амура назван именем Владимира Бубона, и носит название «Остров Владимир».

– Какие воспоминания сохранились о детстве?

– Я родился в Комсомольске – на Амуре. В раннем детстве жил в деревянном двухэтажном доме на берегу Амура в Ленинском ЕАО; помню какие там бывали наводнения, как взмывала вода у порога дома,  шаровые молнии кружили над рекой под грозовыми тучами, а позднее, мы уже жили в Хабаровске, на базе КАФ (Краснознамённой Амурской Флотилии, в которой служил мой отец, военный гидрограф-геодезист Константин Бубон, помню наш одноэтажный деревянный барак, построенный пленными японцами в 1940-х, помню также наших соседей, четыре семьи, с которыми мы жили очень дружно; большую общую кухню с примусами и керогазами; круглый репродуктор на кухне, откуда я слушал музыку, которая меня завлекала: «Bésame Mucho», «Домино», «Рио-Рита», «Тёмная ночь», «Здравствуй, земля целинная!», помню беседы отца с друзьями-фронтовиками, все при орденах-медалях, помню, как справляли 9 мая на кухне за чаркой водки; а также соседа-фронтовика из соседнего барака, безногого инвалида войны, на колясочке, которого мы любили, и который любил нас и делился с нами своими «побрякушками с войны»: подарил нам немецкую каску, ещё что-то, а мне лично – четырехгранный винтовочный штык; помню наши безудержно весёлые игры с ватагой ребят, когда жили уже в кирпичном доме с удобствами, как мы играли в «казаки-разбойники», в лапту всех видов (полевая, круговая, бей-беги), играли в «войну», в прятки с фонариками вечерами, волейбол, футбол, хоккей  с самодельными клюшками, в настольный теннис, в чижа, в городки. Запомнились, конечно, также ежегодные походы с отцом по Амуру вверх-вниз с его отрядом гидрографических кораблей, он брал меня с собой туда, где было полно романтики, мы шли на рыбалку, полную особого шарма. Помню чувство удовольствия от причастности к взрослым делам, когда проводились исследования рельефа дна по всему фарватеру, устанавливались  створные знаки и бакены, помню свою первую охоту и встречи с амурскими аборигенами (нанайцами, удегейцами, ульчами), они носили национальные наряды. По всему Амуру люди были знакомы с моим отцом, с Костей Бубоном: он временами помогал им катером таскать их баркасы, полные рыбы или буксировать по воде лес. Жители даже один безымянный остров назвали моим именем «остров Владимира». Кроме того, помню огромное количество книг, ведь я начал читать очень рано, с 5 лет.

– Говорят, уже в детстве вы были заядлым библиофилом, так ли это? Ваша настольная книга?

– Не знаю, насколько я был библиофилом, но читал я очень много, и даже по ночам. Сначала это были сказки «со всего света», но больше всего любил русские сказки об Илье Муромце. Также меня очень привлекала «детско-юношеская романтика с приключениями», книги Майна Рида, Марка Твена, Вальтера Скотта, Роберта Стивенсона, Джека Лондона, и многих других. Отец постоянно покупал мне книги (он часто ездил в Москву и по другим городам), а в 1950-х устроил меня «по блату» в библиотеку Дома Офицеров Флота на Базе КАФ, где у меня был свободный доступ ко всем полкам в библиотеке. Библиотека была просто шикарной, и мои возможности брать там всё, что я хочу, тоже. Первой моей настольной книгой стало толстое периодическое издание Виталия Бианки «Лесная газета»: всё о природе, зверях, охоте и охотниках, где я «заочно» многому научился. Настольной книгой в юности стала подаренная отцом на моё 15-летие, богато иллюстрированная, «Легенда о Тиле Уленшпигеле» Шарля Де Костера, которая стала главной наукой всей моей жизни. Я много читал русскую и мировую классику, энциклопедии, книги о природе. Очень люблю Ремарка, Курта Воннегута, большое впечатление произвела на меня книга «Сто лет одиночества» М. Г. Маркеса, а полные собрания сочинений Тургенева и Чехова я периодически перечитывал несколько раз, а «Войну и мир» Льва Толстого перечитал трижды.  Временами я брался читать сразу несколько книг, отмечал прочитанное закладками, а потом читал их по настроению. У меня на столе всегда лежала стопка разных книг с закладками.

– Вы любитель коллекционировать?  Что вам это даёт? 

– Коллекционирование музыки даёт возможность периодически слушать именно ту музыку, которую я хочу. Мне интересны все жанры всех времён и народов. Это является увлекательным занятием, за которым много чего стоит. Просто обладать коллекцией – мало, нужно ещё, содержать ее в порядке. Это система, требующая и времени, и труда. Кроме «коллекционирования» я делаю индивидуальные тематические музыкальные сборники на CD. Еще с детских лет коллекционирую ножи и неплохо в них разбираюсь. Кроме того, как ими стругать и использовать в хозяйстве по необходимости, люблю их метать. Люблю коллекционировать древесные грибы – это тоже увлечение, которым я занимаюсь, когда выхожу на охоту. Грибы бывают очень разные и красивые, они очень радуют мой глаз. Иногда пригождаются также моей жене Ирине в её кукольном и прочем творчестве.

Одну такую коллекцию вместе с черепом крупного секача я подарил Хабаровскому краеведческому музею.

– Особая тяга к музыке? Каким образом это выражается? Отразилось ли это на выбор профессии в дальнейшем? 

– Музыка доставляет мне огромное эмоциональное и эстетическое удовольствие, как, впрочем, и другие виды искусства. Тяга к музыке выражается в том, что во мне присутствует постоянное желание слушать её, музыка, практически, все время играет в моей памяти. Если она как-то отразилась на выборе профессии, то только в совокупности, как составляющая часть искусства. Архитектура же – это сочетание многих искусств с одной стороны, и чисто технических, инженерных решений – с другой. Поэтому в специальности архитектора навыки художника и скульптора обязательны, и на достаточном профессиональном уровне. А без художественного чутья и таланта в архитектуре делать нечего.

– Часто ли ваша любовь к жизни выражается страстью к рыболовству или охоте?

– Любовь к жизни у меня лежит в основе всего, а страсть к охоте и рыбалке – это их выражение. Это чувство исходит, прежде всего, от моего интереса ко всему. Когда ты воспринимаешь жизнь в целом по-доброму, и как благо, то появляется повод её любить. В таком случае всё остальное происходит само собой, в зависимости от сложившихся обстоятельств.

– Вы сменили множество специальностей? Какие особые навыки вы, в результате, обрели?

– Навыки слесаря и столяра мне прежде всего привил мой отец, который прекрасно владел многими ремеслами. Он делал мне игрушки, которых не было ни у кого. Например, пулемёт, стреляющий карандашами. Мои друзья-пацаны его просто затаскали потом по нашим военным играм. И ещё мы вместе с ним изготовили из жестяных консервных банок модель одного из отцовских гидрологических катеров: ЛОЦ-13, на котором отец порой плавал вместе со мной. Мы его спаяли из кусков жести и прочих железных частичек во всех внешних деталях. Моторчик был электрический от батареек, винт жестяный. Покрасили как надо: надводную часть – «в шаровый военный» чёрный, а нижнюю подводную – в красный. Плавал («ходил», по-морскому) он успешно.

Потом были уроки труда в школе, где я уже просто преуспевал. Поэтому на заводах, где я работал после школы, разряды мне присваивали в основном «автоматом». За 5 лет дошёл до 6-го разряда слесаря-сборщика, и пошёл учиться на архитектора. А там ещё тысяча других навыков: и строителя, и художника, со всеми вытекающими «смежными профессиями» в процессе работы по новой специальности.

– Каким образом выбор профессии пал на архитектора? В чем это выразилось, или все же, правильнее это назвать строительством?

– В архитектуре присутствует возможность заниматься и тем и другим. Слово «архитектор» в переводе с греческого – главный строитель. Поэтому, когда в 1972 г. в Хабаровском Политехническом институте открылось архитектурное отделение при факультете ПГС (потом стал отдельным факультетом), у меня сомнений в выборе профессии не было. Тем более, что там был очень сильный преподавательский состав (опытные архитекторы и художники, выпускники МАРХИ, «Репинки» и других лучших школ искусства и архитектуры). Учили нас на архитекторов широкого профиля: изучали и объёмное проектирование (гражданские и промышленные объекты-здания-сооружения, проектирование интерьеров в т. ч.), ландшафтную архитектуру и градостроительство, и делали по всем этим разделам учебные проекты. Учиться было трудно, но интересно. Мне особенно пригодилось градостроительство (генеральные планы и пр.).

С 1982 до 1988 г, я работал главным архитектором Хабаровского района: самого большого, и самого экономически значимого в крае. Меня пригласили туда в связи с тогдашней программой ЦК КПСС и правительства «Ускоренное строительство жилья, производства и объектов социально-культурного значения в совхозах и колхозах края» (программа была «общесоюзной»).

Я создал отдел, выбил 2 кабинета: маленький себе, и большой своему новому отделу, и сразу получил огромную стопку «новых обязанностей, и дел невиданного доселе масштаба». Предстояло, буквально, сворачивать горы: размещать ежегодно сотни жилых домов, школ, больниц, клубов, коровников и свинарников «по новым технологиям».

 – Расскажите о своих проблемах, возникших с краевым губернатором Виктором Ивановичем Ишаевым?

– Во второй половине 80-х Хабаровск стал столицей Дальнего Востока. Появилась возможность «навести лоск» в городе. Я работал в это время первым замом начальника управления архитектуры и градостроительства администрации края, главным архитектором, и одновременно, начальником отдела планировки и застройки населённых мест края. «Возник вопрос» о реконструкции гостиницы «Дальний Восток». Постановлением Виктора Ивановича Ишаева мне было поручено организовать международный конкурс на её реконструкцию. В итоге победила швейцарско-словенская инжиниринговая фирма «Смелт интернешнл» – авторы и строители Хаммеровского центра в Москве. Перед тем, как победить, словенцы вместе со мной самым подробным образом изучили и гостиницу, и всё градостроительное положение вокруг неё. Поэтому конкурсный проект (он по сей день хранится у меня) получился просто прекрасным, и они победили. В Хабаровск прибыла делегация фирмы, во главе с директором представительства в России (в Москве был тогда целый комплекс офисов и гостиниц), чтобы подписать договор на рабочее проектирование, и на строительство. Они ждали решения губернатора целых две недели и всё это время пребывали в недоумении», почему процесс так затягивается. В ожидании я возил делегацию по ресторанам и разным достопримечательным местам, и даже организовал настоящую промысловую рыбалку вместе с рыбинспекцией: плавной сетью длиной 300 метров, с ухой и прогулкой на свежем воздухе. Слава Богу, у меня в городе масса друзей, чтобы все суметь как следует организовать. Фирмачи ждали терпеливо, а решения Виктора Ишаева всё не поступало: даже мой «прямой шеф», заместитель губернатора по строительству, пребывал в недоумении. И выяснилось, что одновременно с нашим договором Ишаев подписал «Меморандум о взаимопонимании» с южнокорейскими компаниями, где одним из пунктов числилась реконструкция гостиницы «Дальний Восток» корейцами, без всяких конкурсов. Проще говоря, Ишаев просто продал эту «жирную работёнку» корейцам за какие-то неведомые нам личные интересы, нарушив тем самым контракт, как с нами, так и со «Смелт интернешнлом».  Причём сделал это молча, без всяких уведомлений. Словенцам вручили диплом о победе, поздравили, и на этом все завершилось. Мне пришлось перед ними за все происходящее извиняться, и они уехали. На прощанье директор филиала «Смелта» мне тихо сказал: «Володя, никаких лишних мер не предпринимай!». Это означало, что он угадал мои намерения. Я был страшно зол. Прежде всего я позвонил главному редактору газеты «Приамурские ведомости» Сергею Лебедеву, и всё ему рассказал. Все это происходило в период «эпохи гласности», и действия Виктора Ишаева, как и следовало ожидать, не получили одобрения сверху. Вышла статья и получился громкий скандал. Но в итоге, моего друга, Сергея Лебедева отстранили от роли главного редактора, а меня попросили уйти с работы. Но я ни о чем не жалею. Теперь же этот самый Виктор Ишаев за свои какие-то махинации задержан в Москве и сидит под домашним арестом. Именно в это время, работать в Москву, в Минстрой, меня пригласил лично Владимир Михайлович Десятов: полномочный представитель Ельцина в 1991 – 93 г. г. В начале 90-х, я принял участие, и  выиграл конкурс на должность директора “Хопёр-инвест” по Сибири и Дальнему Востоку, состоящий из 32 кандидатов. Но я вовремя разобрался что к чему, и решил отказаться от полученной должности, хотя меня уже ждали наверху.

– Вы стали активным участником перемен в «трудные 90-е», какие ассоциации у вас об эти временах?

– Ассоциации всякие. Первая и главная – ощущение «наконец-то свободы, почти как в Европе». Но это длилось недолго, а потом бесследно улетучилось, и это понятно: какая может быть «свобода», когда совсем недавно мы «проклинали буржуазию и капитализм», а теперь «ринулись строить» то, что 75 лет категорически отвергали?

Другая ассоциация, которая пришла позже после упорной борьбы с чинушами, которые фактически препятствовали выполнению своих же «вынужденных» постановлений «о содействии предпринимательству», это ощущение «отката в обратную сторону», которое начало особенно явно проявляться в первом десятилетии после 2000-го, вместе со сворачиванием гласности, «кончиной перестройки» и прямого «диалога власти с народом».

– Что побудило вас стать фермером?

– Первое – отвращение к тому, что начали творить «бывшие соратники по руководящей работе»: к воровству, взяточничеству и прочим недостойным проявлениям «в открытой форме». Второе – возможность расстаться с государственной службой навеки, и заняться собственным делом, без всяких «вышестоящих умников над душой», а оставаясь «при должностях», невзирая ни на что, я мог бы работать в гос. службах и дальше, но «маневрируя задом между белым и чёрным», чего я просто не умею.

– Что означает ваша волнительная фраза «Тем более, что с тех пор у меня началась “не жизнь, а поэма”». Что именно можно так определить?

– Это можно определить, во первых, тем, что наконец сбылось моё «ранее чисто гипотетическое» намерение жить и работать «без вышестоящих руководителей», вольно и самостоятельно. Скажу прямо: мне это стремление передалось от моих предков-казаков. Именно так, как хозяин и частный собственник своей земли и своего дела, я воспринимал и воспринимаю своё фермерство. А поэма состоит во-первых в том, что когда у тебя на глазах кипит конкретная работа, «в поле трактор тыр-тыр-тыр», и всё это твоё, и ты всё это создал, управляешь и производишь сотни тонн конкретной продукции сам, без всяких планов, указаний и пинков» сверху. Это здорово, и душа, не зажатая обязаловкой в чьих-то интересах, «ликует и поёт». И второе – это постоянное ощущение перспектив на будущее, которые предстоит создать, построить и воплотить. Нужно было только преодолевать «некоторые реальные препятствия». Всего добивался я сам, «привлекая кого надо и когда надо», всё по-честному и по-братски, и это тоже здорово.

– Каково было вести борьбу с бандитами?

– Этому не учат в школе. Был такой случай. Звонит мне ночью сторож с моей полевой базы и кричит: «Константиныч, с трактора двигатель снимают!». Я срочно «поднимаю команду», и мы летим на поля. Все вооружены: бандиты – битами, а я… – не скажу чем. Увидев это, они с такой скоростью пустились наутёк, что их и след простыл. А если бы они не успели удрать… думайте сами. В милицию в таких случаях заявлять было – всё равно, что сопли самому себе подтереть. И это только один из самых безобидных эпизодов.

– Какие у вас хобби?

– Ой-ой-ой… Терпеть не могу это слово. Для меня «хобби» звучит, как «игра на балалайке», на которой немного побренчал и бросил. У меня же сложилось всё так, что если что-то начато, то это на всю жизнь. Сейчас мне 70 и все, что я за свою жизнь освоил, по-прежнему, годится и сегодня. Огромное наслаждение мне доставляет  охота. Это время моего общения с природой наедине, время раздумий и творчества. Я написал множество сюжетов об охоте и рыбалке, которые периодически выходили в газете «Приамурские ведомости». Все эти сюжеты выписаны мною почти наготове прямо из леса. И еще, охота – это один из самых главных источников силы и здоровья.

– Расскажите о своей творческой деятельности, радиопередачах и радио-дебатах.

– Моя авторская радиопередача называлась «Музыкальный автомат Владимира Бубона», и в 2011 – 2013 гг. вещалась на радиостанции «Восток России». Она, словно, досталась мне «по наследству» от моего старого друга и коллеги «по великим стройкам» известного радио-теле-ведущего Георгия Кузьменко. Георгий, будучи заядлым меломаном, был словно помешан на джазе. Перед смертью он, буквально, завещал мне своё дело. Первые же выпуски моей радиопередачи оказались неожиданно успешными. Даже мой «слегка гнусавый» голос понравился слушателям. Шли прекрасные отзывы со всей России, и даже «из-за рубежа», в частности, из Испании и Швейцарии. Но оттуда я очень скоро ушёл. И сегодня от хабаровского радио, практически,  ничего не осталось. Что же касается «теле-радио-дебатов», то это были в основном «схватки» с представителями КПРФ по вопросам частной собственности на землю и самостоятельного, частного предпринимательства. Помимо этого, в конце 90-х – начале 2000-х, я активно участвовал в прямых эфирах, тогда ещё почти самостоятельного и настоящего хабаровского радио по острым вопросам российской «перестройки» и, в основном, в темах о земле и предпринимательству. Но скоро это тоже стало сходить на нет и вместе с «гласностью» исчезло насовсем. Поговаривали, что «прямой эфир в Хабаровске закрылся из-за Бубона».

– Серия ваших излюбленных рассказов об охоте и рыбалке? Расскажите о ней, пожалуйста!

– Первые мои два рассказа: «Вороне где-то» и «Осторожно: фито-чай!», были выпущены в цветном исполнении, в новогоднем выпуске «Приамурских ведомостей» и вызвали большой отклик, особенно от рыбаков и охотников. Санкционировано это было моими друзьями: журналистами-газетчиками, которые «после первого выпуска потребовали продолжения. Потом во всех СМИ появилась «финансовая дыра», и меня попросили работать бесплатно,   и я согласился. Последовали иллюстрированные рассказы «Верхом на примитивном лососе», о том, как мой друг поймал тайменя 45 кг весом, рассказ «Левый марш» – случай с трусами, уплывшими во время стирки, и погоня за ними. Были также статьи об архитектуре, о культуре и о морали. Потом вышел мой иллюстрированный большой рассказ «Да здравствует МЧС!» о моём 4-суточном «вынужденном отдыхе» в тайге, когда я заблудился в пургу на охоте. Потом урезали формат газеты и моё «писательско-художественное творчество» захирело самым естественным образом. Когда же умер мой друг и вдохновитель «почина», процесс полностью остановился.

– Что побудило вас переехать в Иркутск?

– Первая причина – весь наш род «в итоге причалил и сформировался» вокруг Байкала», где у меня нынче проживает вся родня. Второй причиной было то, что «хабаровское болото» сильно приелось, а в Сибири всё было гораздо привлекательнее, и предпринимательство, и традиции, и культура. Но, несмотря на всё это, и даже на нашу быструю «бытовую адаптацию» (тем более в таком возрасте), невзирая ни на что, «как приехали, так через год и уехали». Вскоре мы «по сходной цене» купили большой дом в пригороде Иркутска, в деревне Грановщина, это место еще носит название “Хомутовская агломерация”. Наша душевная победа заключался в том, что мы с честью одолели положение: прожили всю зиму в сыром и недостроенным доме и достроив его продали. К тому времени это уже был другой дом, утеплённый и отделанный изнутри, с большой хорошо оборудованной и обставленной кухней-студией, с мебелью, с гаражом и с изготовленным мною большим стильным Г-образным диваном и двумя табуретами. Немало потрудилась и моя жена Ирина: она изготовила четыре больших прекрасных настенных гобелена, расписанные ею висячие люстры-плафоны, и светильник на лестнице. Дом был полностью оборудован в ярком «мексиканском стиле».

Главное, что произошло с нами, мы по-настоящему, ощутили величие и дух моих прибайкальских предков, среди которых были монголы, буряты, тунгусы, поляки, украинцы, калмыки, евреи, и русские. Когда мы решили вернуться в Хабаровск,   мы успешно продали свой собственными руками выстроенный новый дом молодой семейной паре, а в Хабаровске благополучно обрели себе новое жильё. Теперь вместе с женой мы планируем длительную поездку на Байкал.

– Как вы представляете свое будущее?

– Во все времена, и при любых обстоятельствах, каждый человек волен воспринимать и создавать свою собственную действительность так, как это ему угодно. Смысл жизни я всегда нахожу в том, чтобы создавать вокруг себя благоприятную атмосферу для всех, кто мне близок. Тем, собственно, я и живу.   

 Материал подготовили: Арутюн Зулумян и Зинаида Берандр