ГЕНОЦИД АРМЯН
«Наша среда» продолжает публикацию книги Лидии Григорян «Сто первая весна», посвящённой столетию Геноцида армян – величайшего преступления XX века против человечества, совершённого в османской Турции. Авторы историй и эссе – жители Нижнего Новгорода – друзья армянского народа и армяне-нижегородцы, являющиеся прямыми и косвенными потомками армян, прошедших ад Геноцида. Среди авторов – представители всех слоев населения, люди разного возраста, разных профессий и рангов. В итоге из разных по содержанию, но единых по тематике историй получилась целостная картина прожитых нацией ста лет – века парадоксов и взросления, века, приведшего нас к сто первой весне. Благодарим автора за предоставленную возможность публикации книги.
Бабушкина исповедь
Осанна ТОРОМЯН,
педагог, пенсионерка, 69 лет
То, чем я хочу поделиться, говорилось вслух единожды, но никогда ни с кем не обсуждалось, никогда не пересказывалось и не подвергалось анализу и критике. Это слишком интимное, слишком личное. Я никогда не думала, что могу это рассказать и тем более сама захочу это рассказать. Наверное, пришло время, чтобы закрылись те рты, которые говорят, что мол, армяне – интриганы, зачем поднимать вопросы столетней давности? Когда-то погибли предки, а они сейчас хотят сорвать куш. Мы хотим только справедливости, чтобы с миром покоились наши предки, чтобы успокоились наши души, чтобы из сердца ушли злость и ненависть.
Через год мне будет семьдесят лет, и возраст мой позволяет говорить те вещи, которые я не смогла бы сказать лет 40 назад. Хоть чем-то старость хороша, она позволяет нам быть открытыми. Чем ближе к Богу, тем свободнее чувствуешь себя здесь, на земле, и говоришь лишь правду, но не хочется уходить из жизни с мнением, что она, жизнь, слишком грязна и несправедлива, чтобы захотеть родиться вторично. В последнее время часто вспоминаю бабушку, ушедшую из жизни с тяжёлой душой. Наверное, ей надо было исповедаться, было бы намного легче, душа бы освободилась от груза. Но она не захотела исповедаться в русской церкви, боясь, что священник не сможет понять её исповедь. От воспоминаний о бабушке становится тоскливо, особенно в холодной ночи, когда воют собаки. Они не лают, воют, протяжно и омерзительно, словно вытягивают из тебя последние капли самообладания и попытки успокоиться.
Закрываю глаза, и снова представляю убийство прабабушки и её старшего сына, снова крики и плач, свист пуль и стальной визг сабли. Не подумайте, что это происходило перед моими глазами, нет. Я ведь родилась в 1945 году, я стала видеть эту, уже потускневшую в памяти картину после того, как внучка, приехавшая из Нижнего Новгорода, сказала, что в армянской общине одна писательница собирает книгу воспоминаний о Геноциде. Я сразу подумала: вот оно, пора… Но собралась с духом только через полгода. Спасибо, что на мой звонок ответили и наша встреча состоялась, а то я думала, что опоздала…
В 1917 году после долгих скитаний и мучений семья моего прадеда, который был родом из Муша, добралась до Александрополя. Дед в молодости то ли был дашнаком, то ли сотрудничал с ними, точно не знаю, но участвовал в перевозке оружия из Александрополя и Тбилиси в Западную Армению. К великому горю семьи, прадед, его брат и два брата прабабушки были убиты в дороге. Бог забрал к себе и двух ангелочков, прабабушкиных восьмилетних сыновей. В семье оставались её старший двенадцатилетний сын, пятнадцатилетняя дочь и две невестки – жёны её братьев, каждая с двумя детьми. А в Александрополь они дошли только потому, что туда направлялся дед, возможно, у него были там знакомые из дашнаков.
Но когда наши дошли до города, он был переполнен беженцами из Западной Армении. И не только этот город – вся Восточная Армения была раздета и голодна, тут ещё начались болезни, но наши держались, уйдя из города в ближайшее село. В 1920 году турки навязали раненой, не отошедшей от резни Армении войну. Из истории все знают, что русские солдаты тогда по приказу Ленина уже покинули кавказскую границу и там стояли лишь армянские солдаты, уставшие от войн, грязные, голодные и раздетые, павшие духом, как и весь народ. Армения воззвала ко всем государствам мира, прося защиты и помощи, ведь должна была погибнуть последняя горстка оставшихся в живых армян, но мир притворился глухим и более того, большевики, сговорившись с турками, старались держать нейтралитет.
Когда турецкие войска заняли Александрополь, они стремились учинить Геноцид и в Восточной Армении. В занятых селах уезда они грабили и без жалости уничтожали население. Бабушка всех спрятала в хлеву, а сама осталась в доме. Когда турки стали её мучить, требуя золота, которого у неё не было, сын, услышав крики матери, выскочил с палкой из хлева и набросился на турок. Куда уж было бедному мальчику сладить с ними! Турки убили и мать, и сына, стали обыскивать хлев. Погибли все, но пятнадцатилетнюю дочь, красавицу Мариам турки изнасиловали до потери сознания. Думая, что она мертва, ее бросили и ушли.
Целый месяц Мариам пряталась в холодном доме, зализывая, как раненая волчица, раны. Говорю – волчица, так как в ней рождалась ненависть к своим насильникам и ярость зверя. Оправившись немного, она поняла, что ей надо во что бы то ни стало уйти как можно дальше от этого страшного места, укрыться, спрятаться от невыносимой боли, рвущей тело и сердце. Оплакивая свою судьбу и родных, она дошла до Араратской долины. Нищенствовала почти три месяца. Когда поняла, что в положении, – хотела повеситься, но одна добрая женщина взяла её к себе в помощницы по хозяйству. Про себя Мариам придумала историю, в которую все поверили, мол, семья мужа погибла, а она осталась одна. Вскоре родился мальчик, которого Мариам сначала хотела задушить как дитя позора и унижения, но плач ребёнка остановил её. Страдания привели её к мысли о самоубийстве, но она преодолела и её.
Сын Размик рос злым, непокорным, с неудержимым взрывным характером. Он мог даже при всех наброситься на мать с кулаками. Как ни старалась Мариам воспитать в мальчике добро, любовь и веру, ничего не вышло. Несмотря на то что была возможность выйти замуж, Мариам обходила мужчин за километр, ибо они ей напоминали о насилии турок. Так и не выйдя замуж, она, работая на колхозном поле, смогла сколотить небольшое хозяйство и домишко. В конце 1939-го Размика забрали в армию, а в 1941-м началась война. Вернулся Размик с войны в 1944 году, израненный, злой на весь мир, но с женой Настей, медсестрой, которая его полюбила (непонятно за что). Через год родилась я. Бабушка в Насте души не чаяла, жалела её и даже хотела устроить её работать, но Размик, мой отец, не разрешил. Он следил за женой и матерью, всё время кричал и приказывал им, а однажды даже избил жену за то, что она зашла к соседям. Избиения стали повторяться, мать моя, по словам бабушки, ходила вся в синяках, и тогда бабушка по просьбе невестки украдкой купила ей билет на поезд и Настя исчезла, оставив двухлетнюю дочь на попечение свекрови. С исчезновением жены отец не мог смириться и упрекал мать в сговоре против него. Однажды бабушка не вытерпела и сказала, что посадит его в тюрьму. Он, избив бабушку, исчез. Через месяц бабушка уехала со мной в Армавир к дальним родственникам.
Дом наш она не продала, оставила ключ соседям, но никогда не интересовалась отцом. Я как-то привыкла, что у меня есть только бабушка. В 1965 году, когда мне исполнилось 20 лет, она заболела. Она и до этого болела, но тут слегла. Врачи не верили, что ей лишь 65 лет, она выглядела очень старой. Сердце её устало, как и душа. Она очень просила меня выйти замуж, я в это время встречалась с русским парнем, который и стал моим супругом.
Мы уехали на его родину в Нижегородскую область. Муж мой был работящим и скромным и очень уважал бабушку, которая от его внимания таяла. Бабушка умерла в 1968 году, когда у меня родилась дочь Мариам (Мария). Когда дочке исполнилось полгодика, бабушка решилась рассказать мне свою историю, так я всё и узнала. Я ходила как во сне, мне казалось, что мне рассказали придуманную драму, но бабушка сказала, что перед смертью и Богом она бы не рискнула обманывать, а рассказала потому, что боялась: вдруг я после её смерти начну выискивать свою родословную.
Через неделю бабушка умерла.
Бабушкину исповедь я ношу в себе почти полвека, она не выходит из сердца. Кто знает, сколько еще преступлений против человечности, причинивших море страданий оставшимся в живых, осталось вне поля нашего зрения? Сколько поломанных судеб? Какой мерой измерить боль и страдания? Не верьте, когда говорят, что это было давно и время лечит. Осознание униженного достоинства, испытанного позора и бесчеловечности к твоему народу никогда не пройдёт. Оно притупляется, но не проходит…