ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Стихотворения из книги Нины Габриэлян «Поющее дерево»
ВЕЧЕРНЯЯ ПАСТОРАЛЬ
Вечер черной отарой спускается с гор,
И внизу за костром расцветает костер —
Растворяясь друг в друге, плывут в небеса
Бестелесно-белесые их голоса.
А лиловые буйволы грузно бредут
В остывающей красной вечерней пыли
И ноздрями лиловыми медленно пьют
Бессловесную темную мудрость земли.
РОДНИК
Из какой черноты, слепоты, немоты он возник?
Как прорваться наружу из косного плена сумел он
На поверхность земли, этот льдистый, лучистый родник,
Этот голос подземных глубин,
ослепительно-белый?
Он оттуда прорвался, где дымно-лиловый покой
Облекает безмолвие глиняного небосвода,
Где склоняется дед мой над темной подземной рекой
И ладонью своей загрубевшею черпает воду.
Но воды уходящей в горсти не удержит рука…
И река отражает лицо зеркалами своими –
И выносит волной на поверхность лицо старика,
Где я к той же воде припадаю губами сухими.
ХХХ
Кудрявый ребенок сидит под горой
И красное яблоко держит в руке.
Колышется, плавится бронзовый зной,
Ползет по камням и дрожит на реке.
Кудрявый ребенок сидит под горой,
И стадо спускается на водопой,
И бык меднорогий склоняется, пьет
Могучую силу полуденных вод.
Вот так бы все длилось века и века:
Ребенок, и полдень, и зной, и река.
ХХХ
Где калитку эту найти?
У отца моего был сад…
Но нету туда пути
И нельзя вернуться назад –
В тот полдень, под тот небосвод,
Под шелковицу ту…
А я все который год
К этому саду иду.
Там отец мой и рядом – мать…
Беседуют, щурясь на свет…
Но слов мне не разобрать,
Потому что меня еще нет.
Шелковица тихо шуршит,
С листьев каплют блики лучей.
Из-под корней бежит
Белый ручей.
И множество смутных лиц
Дрожит в водяной пыли –
Это те, кто не родились,
И те, кто уже ушли.
И смотрят отец и мать
В зеркальное бытие,
И я не могу понять,
Какое из лиц – мое?
ХХХ
У реки, где прибрежной травой шелестя,
Бродит полдень, горяч и ленив,
В тростниковую дудочку дует дитя —
И бесхитростный льется мотив.
Как болит свежий срез, как рыдает тростник,
Отлученный от почвы родной.
Он недавно из царства умерших проник,
Как лазутчик, в наш мир голубой.
Души предков из раны сочатся свистя
И сливаются с шорохом трав…
В тростниковую дудочку дует дитя,
К тайне смерти губами припав.
XXX
«И пробудился я, и встал «
Костандин Ерзнкаци
Встань, уйди в голубые поля,
Где предутренний свет колосится,
Где бредет сквозь туман бытия
Одинокая ранняя жница.
Наступая на блики планет,
В промежутке меж светом и тьмою
В даль бредет, где мерцает просвет
Между небом и синей землею.
В промежуток меж светом и тьмой
Встань, пойди за жнеей одинокой —
И увидишь тогда пред собой
Уходящую в вечность дорогу.
ОСЕНЬ В АРМЕНИИ
Это вопль воспаленный граната,
Это черный жар винограда,
Персик розовый, белый чеснок,
Помидоры, перец багряный,
Фиолетовый блеск баклажана,
Исступленного полдня сок.
Кто создал натюрморт этот дикий,
Этих красок разнузданных крики?
Кто на это осмелиться мог?
Нарушая любые законы,
Отвергая любые каноны,
Так творит Живописец Великий –
Плодородья огненный бог!
СРЕДНЕВЕКОВАЯ АРМЯНСКАЯ МИНИАТЮРА
Армения бредет сквозь кровь и пепел бурый,
А здесь, в монастыре, склоняясь над листом,
Художник Киракос рисует миньятюры
И красный с голубым цветут на золотом.
Горячий черный зной навис над древним краем,
Над смуглым ужасом иссохших детских лиц.
Художник Киракос рисует двери рая,
И яркую листву, и разноцветных птиц.
Твори, ведь у тебя такая есть свобода,
Как велика она — размером в целый лист:
Там дерево цветет и под зеленым сводом
Стоят апостол Петр и Марк-евангелист.
Копытами коней, храпящих, сумрак пьющих,
Раздроблено лицо страны твоей родной
И кисточка дрожит, плутая в райских кущах,
Залитых ласковой небесной синевой.
Спеши, ведь там, в грязи горячей умирая,
Стенают матери, прижав детей к груди.
И если ты сейчас не нарисуешь рая,
То после смерти им куда с детьми брести?
ТАНЦОВЩИЦА
Посв. армянской танцовщице Назеник.
«Была она очень красивая и пела руками…»
(Из древнеармянских летописей).
… И женщина откидывала прядь
Со лба и тихо руки поднимала,
Чтоб всем и никому принадлежать.
И плоть ее смеялась и стонала,
Переполняясь взорами толпы.
И горло в вороте, как лань в капкане,
Дрожало.
Воздух, желтый от желаний,
В напрягшиеся бился лбы.
И посреди вселенной, среди лжи,
Паучьих мыслей, разговоров потных,
И глаз нелюбящих, и ртов бесплодных
Плясала женщина, смеялась жизнь.
И телом ее правила любовь,
Огромная для узенького тела,
И бледное лицо ее летело
От нас, от нас
И возвращалось вновь.
Катилось время криво, вкось и вспять,
Империи неслись во тьму развала.
А женщина откидывала прядь
И медленные руки поднимала.