Проект «Карабахский фронт Москвы» продолжает публикацию материалов, посвящённых событиям в Нагорно-Карабахской Республике и российской интеллигенции, не побоявшейся, в трудные времена глухой информационной блокады вокруг событий в Нагорном Карабахе, поднять свой голос в защиту прав армянского населения древнего Арцаха.
Предлагаем вашему вниманию статью Николая Калинкина, опубликованную в журнале «Новое время» № 47, 1991 года.
Корреспондент «НВ» Николай Калинкин встретился с человеком, за которым охотятся снайперы.
Если вы приедете в Армению и в разговоре с кем-то упомянете своего знакомого по имени Левон, то лучше сразу уточнить и фамилию. Иначе вас могут не понять: президента Армении там тоже все называют просто
Левон.
В Карабахе самое известное имя — Шаген. И если кто-то скажет: «Я только что от Шагена», — наверняка решат, что человек приехал из Шаумяновского района, от командира местных отрядов самообороны…
О Шагене я впервые услышал вскоре после массовой депортации жителей Геташена. И лишь недавно узнал, что у него есть и фамилия. Мегрян.
До меня доходили самые неопределенные слухи и самые разноречивые характеристики: то «главарь бандформирования», то «народный герой». Первое определение исходило от прессы, близкой «товарищу Пугоязову», поэтому не вызывало доверия. С другой стороны,«народный герой» — слишком крепкое определение, чтобы его безоговорочно принять. Составить же собственное мнение было, я считал, слишком смелой мечтой. Я был уверен, что Мегрян так же неуловим, как «Геташенские мстители». И уж никак не рассчитывал, что Шаген окажется едва ли не первым, кого встречу в Шаумяновском районе. И при этом внешне он не отличается от окружающих. До меня даже не сразу дошло, что это и есть «тот самый» Шаген. Впрочем, это было на следующий день после того, как меня контузило в Карачинаре, я соображал медленно и с трудом…
Среднего роста, крепкого сложения, Шаген, если бы не загар, мог бы сойти за двойника вице-президента Руцкого. Впрочем, его ранг в масштабах района ничуть не ниже: председатель райисполкома (президент) и руководитель сил обороны (министр обороны). Ему 39 лет, женат, трое детей, диплом Ереванского университета, экономист. Диплом зря пылится? Шаген ответил коротко: «Не у меня одного».
Второй раз мы встретились в Москве, когда я случайно узнал, что он приехал в столицу. Длинная цепочка телефонных звонков, встреча с доверенным лицом, охрана… Очень впечатляет.
— О том, что вы в Москве, я узнал более суток назад, но найти вас оказалось довольно сложно. Чем вызвана конспирация?
— Для карательных органов Азербайджана я был бы желанной добычей. Если азербайджанские омоновцы захватывают, калечат и убивают случайных людей, то можно догадаться, что ждет меня, попади я в их руки.
— Я слышал, что после моего отъезда из Карачинара на вас было совершено покушение. Как это было?
— Слава Богу, убить меня им не удалось. Это было на нейтральной полосе во время переговоров. Офицер — представитель министерства обороны — прикрыл меня. И показал дерево, на котором устроился снайпер… По требованию военных представителей снайпер был удален, и только после этого мы продолжили переговоры.
— По мнению некоторых представителей центральной власти, вы возглавляете незаконное вооруженное формирование, которое надлежит разоружать, а его «боевиков» — арестовывать и привлекать к ответственности…— В таком случае придется «привлекать к ответственности» 20 тысяч жителей Шаумяновского района, 11 армянских сел! Однако люди начинают понимать ситуацию, в которой мы находимся. Диалог есть, и это большой прогресс. Нас уже принимали Вольский, Лобов — это те люди, которые работали в Карабахе и знакомы с проблемой. Мы были и у Бурбулиса.
— И что, взаимопонимание возникло?
— Все-таки, мне кажется, им сейчас не до нас. Всем хочется закрыть глаза на Шаумян. Но наш район — нерв Карабаха, и если есть желание решить карабахскую проблему, то вначале надо решить вопрос Шаумяновского района.
Армяне живут на этом кусочке земли с незапамятных времен. Это часть исторической территории Карабаха. Волевым решением, из соображений «революционной целесообразности» нашу землю присоединили к Азербайджану, не спросив об этом народ, живущий на ней. И теперь
этот народ где-то между небом и землей, в полной неопределенности. Шаумяновского района нет ни в составе Азербайджана, ни Армении, ни НКАО. Он есть только в составе никем пока не признанной Карабахской Республики.
Заявление о том, что в наших селах нет мирных жителей — одни боевики, лишило народ права на самооборону, а вместе с тем права на существование. Мы по-прежнему лишены государственной защиты наших прав и интересов. Ни центр, ни Азербайджан не хотят признать наших прав.
— Вы считаете положение в Шаумяновском районе более драматичным, чем в самой НКАО?
— Если армян в НКАО можно защитить, введя туда войска, то в Шаумяновском районе так сделать уже нельзя: указом президента Горбачева от 4 июля там отменено чрезвычайное положение. Как следствие — идет самая настоящая война с человеческими жертвами и огромным экономическим ущербом. Естественно поэтому наше стремление к возвращению в состав Карабаха.
— Вы говорили, что на вас покушались во время переговоров. Стало быть, переговоры все же ведутся. Есть какие-то сдвиги?
— Наша судьба не может решиться на таком уровне. Предположив невероятное, допустим, что мы договорились о прекращении огня. На следующий же день Баку заменит своего представителя, и военные действия возобновятся.
Если бы переговоры на местном уровне что-нибудь значили, жители наших сел уже давно ходили бы друг к другу в гости. Такие вопросы решаются не в Карачинаре. Но теперь конфронтация достигла такого уровня, что политики, которые говорят «от имени народа», уже не могут искать мира: ненависть вышла из-под их контроля. Люди ослеплены пропагандой.
На переговорах мы говорили азербайджанцам, что отобрать у нас землю никто не имеет права. Говоришь собеседнику: «Посмотри, ведь три года назад ты не утверждал, что это твоя земля». Молчит… Дошли до того, что незатейливо объявляют все наши церкви й крест-камни (хачкары) азербайджанскими и требуют, чтобы все армяне покинули район!
Мы предлагали им освободить захваченные села Эркеч, Бузлух и Манашид, но нам отвечали, что села теперь азербайджанские и никогда армянам там не жить… Трудно ждать позитивных результатов от таких переговоров. Но и оружием нельзя решить конфликт — им можно только защищаться. Переговоры же возможны лишь при наличии обоюдной доброй воли.
Азербайджанское руководство никак не хочет понять, что нельзя рассчитывать » только на численность вооруженных сил, и что в результате их действий рушатся не только армянские дома. Ни один карачинарец не захотел бы сознательно уничтожить дом соседа. Но, когда идет война, уже не думаешь о том, как бы не повредить дом, откуда стреляют. Вы сами видели, как пострадало азербайджанское село Шефек. У нас нет артиллерии, кроме тех двух орудий, которые достались в качестве трофеев. Но снарядов нам «оставили» мало, поэтому орудия пока в резерве. Все повреждения в Шефеке — от ручного оружия, в результате многочисленных перестрелок, а не планомерного уничтожения села артиллерийским огнем, как это делает с нашими селами азербайджанская сторона.
— Каким образом формируются группы самообороны?
— У нас нет всеобщей воинской повинности. К нам приходят те, кто считает это своим долгом. Имеются кадровые офицеры, есть люди с афганским опытом. И даже солдаты Советской Армии, не пожелавшие участвовать в зверствах против гражданского населения, свидетелями которых они стали в Геташене и Мартунашене. Среди них есть русские, украинцы, корейцы.
Нас обвиняют в том, что здесь воюют не только жители района. Что ж, если человек родился в Шаумяне, но уехал работать, сменив прописку, в другое место, он все равно считает Шаумян своей родиной. Почему он не вправе защищать свою землю, могилы предков?
— В окопах я видел подростков 14—17 лет…
— В Бузлухе 15 человек оборонялись от штурмовавших село 200 омоновцев. Отчаянная была ситуация. И двое пацанов — 9 и 13 лет — успевали раскрывать ящики, высыпать из них патроны, набивать автоматные рожки, подавать — и сбоев у них не было. После того как атака была отбита, бойцы попробовали сами выполнить ту же работу, но у них ничего не вышло. А эти двое — сделали.
Иногда сравнивают уровень подготовленности азербайджанских омоновцев и армянских «боевиков». Я об этом судить не берусь. Но наши бойцы знают, за что воюют, а этого уже достаточно. У нас очень высокая дисциплина, но отнюдь не палочная. Это дисциплина глубоко убежденных в правом деле людей. У нас воюет народ, а не сброд. О моральном уровне ОМОН можно судить по тому, как он комплектуется, из каких людей. Они «за так» погибать не хотят.
— Но среди них, наверное, тоже есть люди, преданные своей идее…
— Идейность омоновцев не может быть выше идейности тех ребят, которые защищают свои дома, своих детей или у которых изнасиловали сестру, убили сына… Думаете, много потребовалось усилий, чтобы освободить наши три села? Там было 600—700 омоновцев, и они сбежали от отряда, численность которого была раз в 7-8 меньше!
Когда-нибудь, если будем живы, мы с вами еще встретимся в Геташене.
— Вы считаете, что Геташен еще можно вернуть?
— Его можно вернуть хоть сейчас, но… Начались переговоры, и нам не хотелось бы ставить Армению в неудобное положение. А вернуть Геташен нам не смогут помешать ни БТРы, ни количество омоновцев, которые там дислоцированы. Все это ничего не значит; потому что для них Геташен — некий абстрактный объект, подлежащий охране согласно приказу. Ну, может быть, это для них еще теплые, удобные квартиры.
— По условиям Железноводского коммюнике с 1 октября в районах конфликта должны были начать работать наблюдатели из России и Казахстана. 8 октября, когда я уезжал из Шаумяна, наблюдателей еще не было. Появились ли они после моего отъезда?
— Их нет до сих пор. Я не берусь критиковать коммюнике, но факт остается фактом: оно не просто не соблюдается — после его подписания наше положение резко ухудшилось. Действия ОМОН стали более наглыми, более жестокими. Они усилили обстрелы сел, используя против жителей БТРы и танки, все свои орудия.
— В Шаумяновске я обратил внимание на комплекс зданий рядом с больницей. Потом я узнал, что это школа. Меня удивил ее вид: как будто она подверглась обстрелу ракетами «Алазань». Нет окон, повреждены стены, следы пожаров… Мне объяснили, что летом школа была превращена в казарму: там расположились внутренние войска.
— Мы им не дали ни единого повода для обиды на нас. Мало того, жители предоставили солдатам во временное пользование телевизоры, видеомагнитофон. Редакция районной газеты дала «газик»… Они уехали ночью, прихватив с собой все это, им не принадлежащее. Школу привели в полную непригодность: в спортзале разобрали пол, залили унитазы цементом, сломали перила…
— Почему?
— Это не поддается объяснению. Но приехали в Шаумян они, по-моему, с особой задачей — обеспечить, так сказать, «мирную» депортацию: сопровождать колонны депортированного населения по дороге в НКАО. Они жили среди нас и ждали, когда ОМОН совместно с 4-й армией выселят жителей! В то время очередь была за Веришеном. Спасибо депутатам из России, спасибо журналистам, царствие небесное нашим ребятам, погибшим там, — депортация была остановлена.
* * *
Последний мой вопрос не к Шагену Мегряну, командиру отрядов самообороны, а к руководству МВД СССР, которому подчиняются внутренние войска: входит ли в планы Министерства компенсация ущерба, нанесенного подведомственными ему подразделениями? В Шаумяновске ввиду значительного притока детей из обстреливаемых сел не хватает школьных мест. Самую большую школу бравые парни из внутренних войск привели в негодность. Дети не ходят в школу. Для ремонта нет ни средств, ни техники, ни материалов.
Источник: журнал «Новое время», № 47, 1991