Мокс и его обитатели | Наша Среда online

КУЛЬТУРНЫЙ КОД

Приложения:

При командировании меня в Турецкую Армению в 1911 г. задачи мои были определены в двух направлениях. Мне предстояло ознакомиться и дать новые сведения о памятниках древности, архитектурных и эпиграфических, имеющихся в Ванском вилайете, уделяя внимание как остаткам древнейших, урартских, сооружений, так и памятникам средневековой армянской архитектуры. Другим предметом работ было изучение какого-либо из армянских говоров и наречий, по возможности сосредоточенное и углубленное, в целях лучшего, чем это было возможно по имевшимся тогда изданиям, определения словарного состава н грамматического строя изучаемого говора или наречия. Перед отъездом в Турцию я подробно ознакомился со всем, что было известно по печатным изданиям в отношении мушского и моксского наречий. Уже по прибытии в Турецкую Армению я окончательно наметил как предмет своих занятий наречие жителей Мокса.

Выбор мною для работы моксского района определялся тем, что материалов по моксскому наречию было издано сравнительно больше, и потому мне удалось до поездки лучше ознакомиться с его особенностями, а с другой стороны, эти особенности хранили в себе очень много интересного и неясного как в отношении архаических грамматических явлений, так и в отношении состава коренных армянских и заимствованных слов.

Что касалось заимствований, положение представлялось особенно затруднительным, поскольку при издании моксских диалектных материалов в известном «Эминском этнографическом сборнике» редакция во многих случаях провела недопустимую замену заимствованных слов армянскими словами в литературной форме, выделяя лишь иногда эти замены другим шрифтом (1)

Моксское наречие привлекало еще и тем, что, сколько можно было судить по рассказам и рельефу местности (на картах), Мокс выглядел наиболее изолированным, будучи окружен высокими горами.

Для выполнения своей задачи я совершил две поездки в область Мокс: первую — немедленно по прибытии в Ванский вилайет, в августе-сентябре 1911 г., а вторую — в апреле-мае 1912 г.

Область эта, в древности историками Армении именуемая Мокк или Мокс (на моксском армянском наречии — Мукыс, по-курдски и по-турецки — Мокюс), расположена к югу от Байского озера и отделена от него округом Гяваш (в древности — область Рыштунн) и высоким горным хребтом с вершиной Егеров, к западу от которого находится одноименный перевал, являвшийся в то время единственным проходом в Мокс с севера.

Мокс со всех сторон окружен горными хребтами (рис. 1), отделяющими его с северо-запада от округа Спаркет, с запада — Каркар, с юго-запада — Мамыр-танк, с востока — Шатах, с юго-востока — Нордуз. Только с округом Бервари (на юге) Мокс не разделен горами и перевалом; здесь сообщение поддерживалось по ущелью главной реки Мокса, носящей то же название.

Весь бассейн Мокса расположен на сравнительно большой высоте над уровнем моря: город Мокс— 1650 м, обитель и странноприимный дом Путки — 2045 м, а окружающие горы достигают много большей высоты; Егеровский перевал — 3180 м, с востока перевал Шатах —3190 м, при горе Арнос — 3280 м, перевал на юге-западе при горе Ширине — 2895 м, западный хребет при горе Немран — 3160 м.

Область Мокс неоднократно упоминается на страницах сочинений древних армянских историков, но едва ли не самое интересное сведение находим в «Истории дома Арцруни», написанной хронистом Гагика I Арцруни (X в.) — первого царя династии. «Когда тэры Мокка увидели, что возвышается рука (т. е. власть) Гагика над всеми, они, засев в свои крепости, прекратили выплату податей, будучи напуганы угрозами Гагика, князя великого. А преславный князь неведленно собирает войска и совершает нашествие на страну Мокк в зимнее время. Здесь охватывает меня изумление доблестью всеблагословенного и преславного князя, ибо он победил, с легкостью преодолев два труднейших обстоятельства. Первое — это то, что в стране Мокк высочайшие горы и глубокие ущелья, заросшие густыми лесами, а другое — это то, что вся страна, покрытая промерзшим снегом, обледенела. А он, вступив (в страну), прошел через высокие вершины, как по ровным дорогам, а тэры и азаты страны, вместе со всеми жителями, обратившись в бегство, на волосок от гибели пребывали в укрепленных замках, не будучи в силах сразиться с могучим. Подвергнув страну разграблению, он, повернув, [затем] приходит в округ, называемый Ериварик, берет и там замки Паг и Парховац, приходит в ущелье Арваниц, берет и эту крепость и овладевает этими округами»(2).

В данном сообщении для нас важно свидетельство о зимнем переходе через действительно непроходимые зимою горы и об успешном для Гагика его завершении. Что касается упоминаемых историком географических пунктов, интересно, что ущелье Арваниц сохранило от начала X в. до наших дней свое название, поскольку, как видно из прилагаемого в конце списка населенных пунктов, в большом ущелье на юге Мокса, по правой стороне реки, значится деревня Арванц (род. п. — Арваниц) и близ нее бегский хутор, и по-армянски и по-курдски определяемый названием «замок», «крепость». К югу от этого ущелья находится округ Бервари, видимо, там, где историк называет округ Ериварик; с названием крепости Паг созвучно название деревни и ущелья Пар, а с Парховац созвучно Пархал.

С севера проникнуть в Мокс летом и в начале осени можно безопасно, но со значительным трудом. В августе я доехал из Вана в Мокс верхом в два дня, за 11 часов езды (через Адрамет, Дзевестан, Вастан — древний Востан, резиденцию царей Арцруни в X в., Ахтамар, мимо знаменитого монастыря Нарек), причем слезть с лошади пришлось только при спуске с Егеровского перевала. Дорога эта и несколько еще других, с запада и востока, доступны для проезда верхом лишь в летние месяцы. В зимние месяцы Мокс отрезан от всех окружающих районов, кроме Бервари. Редко найдется смельчак, который решился бы отправиться в путь через моксские перевалы даже в марте. При вторичной поездке в Мокс, в конце апреля, до подножия хребта мы могли ехать верхом, хотя и с трудом, а весь перевал и путь по моксскому ущелью проделали пешком. Восхождение представляло большие затруднения, мы проваливались по пояс в снег, и очень досаждала поднявшаяся вьюга, а спускаться с перевала пришлось с необычайной быстротой, сидя на коврике и держа в руках оба передних угла подстилки.

Когда я впервые достиг гребня Егеровского перевала, в хороший ясный день, под вечер, передо мной открылась необычайно величественная широкая панорама подернутых дымкой гор и уходящей вдаль, на юг, главной долины реки Мокс и тянущихся к ней с обеих сторон нескольких рядов горных хребтов, разделяющих боковые моксские ущелья. С перевала вдали были прекрасно видны многочисленные зеленые пятна перелесков и рощ, определявших расположение деревень. Но, в большинстве случаев, видные с севера склоны гор были оголены, лишены древесной растительности не только потому, что верхняя часть склонов лежала уже в полосе альпийских лугов. Картина этих гор с перелесками и рощами, но без больших лесных массивов, не соответствовала тому определению, которое дал горам и ущельям Мокса историк X в. Пожив некоторое время в Моксе, я мог убедиться, что большая часть этих лесов истреблена рукою человека. Дело в том, что Мокс был покрыт преимущественно ореховыми лесами, как и значительная часть Турецкой Армении. Но, как и в других местностях Турецкой Армении, гигантские ореховые деревья были вырублены — в Моксе едва ли в погоне за дорого стоящим ореховым наплывом (вывозить его при моксском бездорожье было бы трудно). В Моксе ореховая древесина щедро употреблялась на постройки и даже на топливо. Мне нигде, кроме Мокса, не приходилось видеть, чтобы окна и двери простых крестьянских домов вырубались из ореха и чтобы даже полы, там, где они были — в гостевой комнате и вообще в комнатах второго этажа, настилались из толстых ореховых досок. По-видимому, единственное, что несколько сдерживало вырубку грецкого ореха, было пищевое назначение его плодов, принимая во внимание, что грецкий орех не только шел в пищу в сыром виде, но и служил для выжимания лучшего в Моксе масла в гигантских древних маслодавильнях. Кожура же орехов находила себе широкое применение при окраске шерстяных и иных тканей.

Достигнув перевала, тропа по очень крутому склону Егеровского хребта спускалась, по отметке над уровнем моря, на 1125 м и приводила к находившемуся на выступе между двумя узкими ущельями «монастырю» св. Георгия, именуемому армянами «Путки» или «Путку сурб Георг», а курдами — «Ханье мир-Хасане».

Зная, что нам предстоит привал в этом «монастыре», отмеченном на десятиверстке, по словам моих спутников, замечательным и прославленном, я мечтал об ознакомлении с ценным архитектурным памятником, но оказалось нечто совсем иное, хотя не менее интересное.

Все строения обители — очень грубой кладки, из необработанного плитняка, в том числе и маленькая церковка постройки 1887 г. с плоской плитяной и земляной кровлей, и при ней крохотная усыпальница с большой мраморной плитой старательной работы. Об этой гробнице мне сообщили, что это — могила Георгия Победоносца; позднее я узнал, что курды почитают эту гробницу за могилу мир-Хасана.

Около церкви, почти примыкая к ней, расположены были склады имущества, просторные хлевы и помещения для ночлега путников и проживания постоянных обитателей. Как мне объяснили, зимой вся территория обители настолько заносится снегом выше человеческого роста, что предпочитали прорывать для сообщения между отдельными сооружениями и церковью туннели в снегу. В расчете на это все строения расположены были очень скученно.

В 1911 —1912 гг. никакой братии или постоянно пребывающего духовного лица в Путки не имелось, поскольку это был, в сущности, странноприимный дом, совершенно необходимый в условиях местности и климата, при опасностях, связанных с переходом через горы весной и осенью (зимой переход через Егеров считался вообще невозможным).

Ведал этим странноприимным домом, на началах своего рода откупа, «смотритель Путки», «пыткапан», как бы староста этой обители, в действительности — управляющий хозяйством этого приюта. В отличие от этой должности, старосты или ктиторы других церквей и не имевших братии обителей Мокса именовались «ваництэрь», а настоятели или прикрепленные священнослужители, если они имелись, назывались «ваницхерь», т. е. «отец обители».

Трудно сомневаться в том, что основание этого приюта — не как сохранившихся зданий, а как пристанища для путников — относится к весьма глубокой древности. Устное народное предание, распространенное в очень близких вариантах и среди армян и среди курдов Мокса, говорило о том, что Путки был основан и построен неким местным князем по имени Хасан (имя это уже в IX в. было очень распространено не только среди мусульман, но и среди армянской христианской знати) по велению Георгия Победоносца; князь Хасан, мир-Хасан, охотясь за оленем, заблудился в лесных дебрях, но был спасен явившимся на помощь Георгием. К сожалению, я на месте не записал предания и не помню, какую роль играл во всей этой истории глиняный горшок, от армянского названия которого якобы происходит название обители «Путки».

В силу своего назначения и своей роли в жизни области и более широкой округи, Путки пользовался глубоким почитанием и среди армян и среди курдов. Ежегодно значительное число специальных сборщиков — армян и курдов — отправлялось в странствия даже в очень отдаленные районы Турецкой Армении для сбора подаяний и пожертвований для Путки, составлявших в год, как мне говорили, деньгами до 500 золотых лир, т. е. около 4300 рублей золотом, на расходы по предоставлению бесплатного приюта и пропитания путникам, не имевшим возможности что-либо пожертвовать в пользу Путки (оплата, как таковая, была не принята).

Сборщики пожертвований на Путки снабжались особыми грамотами, являвшимися доказательством полномочий этих сборщиков, причем эти грамоты вручались и армянам и курдам в Моксе Муртуллой-бегом; мне осталось неясно, выступал ли он в данном случае как турецкий мудир (исправник, уездный начальник) или в качестве старшего из курдских бегов, каким он был в Моксе, и по своему происхождению и по возрасту. Сборщики отправлялись осенью, причем накануне они все собирались в гостевой комнате Муртуллы-бега и выслушивали от него напутствие и пожелания успеха. При виде этой церемонии у меня было впечатление, что передо мной не турецкий чиновник, а именно владетель области, в пределах которой находится столь важное пристанище для всех.

Во время пребывания в Ване в 1916 г. я имел случай приобрести один экземпляр такой армянской грамоты в виде длинного свитка, возглавленного довольно грубо выполненной миниатюрой, изображающей монастырь и фантастически представляющей Путки, но ничего общего с ним не имеющей, — с куполами на церквах и т. д. Но самое замечательное в этом возглавлении свитка было изображение черного петуха, сидящего на куполе церкви.

Текст грамоты, довольно пространной (около 10 тыс. букв), составленной от имени вардапета Стефана, содержит весьма длинную и обстоятельную молитву, которая призывает благословение на главу всех тех, кто откликнется на просьбу о поддержке обители Путки дарами, деньгами, коврами, войлочными кошмами и провиантом. При этом подробно перечисляются все возможные категории дарителей, в том числе купцы, «столодержатели», т. е. «банкиры» (менялы, ростовщики), старшины и старосты разного имущественного состояния. Призывается в молитве и ниспослание на них благополучия, связанного с плодливостью стад, плодородием полей, избавлением стад от падежа, полей и садов и прочих насаждений от вредителей, таких, как гусеницы, майские жуки и саранча, людей же с избавлением от заболеваний и пр.,— все в чаянии будущих даров и приношений. Заканчивается грамота аналогичной молитвой, а в середине текста содержится самое важное для выяснения значения Путки сведение.

«Итак, следовательно, мы должны обязательно давать милостыню святым обителям и пустыням. Одной из многих таких является построенная и утвержденная благодатью Христа на высокой горе, именуемой Егеров, во имя св. Георга — святой храм и прославленная обитель, что ныне называется Путки св. Георга. И имеются в ней частица и мощи св. Георга, а именно уши и многие другие частицы и мощи, которые совершают много чудес и исцелений больных и страждущих и особенно в отношении незримой помощи путникам, спасая и избавляя от утопления [в снегу] и замерзания от мороза и от вьюги силою всемогущего бога и неотвращающимся взиранием св. Георга, скорого в помощи мученика и окрашенного кровью витязя. И построена и утверждена она на маковке горы, где проходят пути, идущие и в одну и в другую сторону. Во множестве приходят в эту святую обитель и уходят, сотнями и полусотнями, и больше и меньше сего, и располагаются, обычно на два дня, а то и на пять дней, будучи застигнуты вьюгой, и остаются здесь. И все они питаются милосердием божьим и вашими дарами, а когда возгласит кур — отправляются продолжать свой путь. Поистине, если бы не было сей святой обители, — все это множество людей от вьюги и мороза умерло бы. И путники всегда здесь делают привал и зрят и слышат, что сия святая обитель не имеет ни прихода, ни удела. И как столькие приходящие и уходящие находили бы гостеприимство, если бы не дары и милостыня ваши?!»

Главное в этом сообщении — упоминание о «куре», петухе, который что-то возглашает. В Путки имел пребывание черный петух, посвященный св. Георгу, и своим криком или молчанием возвещал, благоприятна ли погода для перехода через горы. (Считалось, что переход особенно опасен с юга на север.) Этому крику петуха и его предсказанию придавалось такое большое значение, что при неблагоприятном его указании никто не решался пускаться в путь на Егеровский перевал. Петух этот избирался самим Георгием Победоносцем, который, явившись во сне какому-либо владельцу черного петуха, иногда в очень отдаленной деревне, возвещал свою волю. Во время моих посещений я видел в Путки только одного петуха, в обычном курином окружении, но, как мне сказали, бывает, что тут имеется и другой, более молодой петух, «указанный» Георгием, но не привлекаемый к пророчествованию, пока жив старый. Пророчествовавший черный петух в случае смерти предавался погребению по обряду армянской церкви. Именем этого петуха никогда не клялись, но клятва именем этой обители считалась особенно сильной и крепкой.

Из Путки тропинка по крутому скату горы приводила к месту слияния двух ручьев, сбегающих со склонов Егеровского хребта, и на некотором расстоянии от Путки можно было видеть еще одну достопримечательность Мокса, действительно производившую очень сильное впечатление.

На берегу небольшого ручейка, немного выше его русла, на правом берегу, открывается довольно широкий зев глубокой пещеры, внутренность которой полна кристально чистой ледяной водой, стекающей сюда от таяния снегов, и из зева этой пещеры льется поток и сеть мелких ручейков, которые весной образуют целую речку и вливаются в общее русло. Отсюда и начинается главная река области, носящая то же название — Мукац-джур, Чаме Мюкси, которая, протекая по всей основной Моксской долине, впадает через другую реку в Бохтан, на берегу которого расположен город Джезире (когда-то столица независимого курдского княжества Бохтан) и, наконец, впадает в Тигр.

Весь Mокс представляет собой бассейн реки Мукац-джур, при этом местами принимает вид котловины или разложистой широкой долины, к которой сходятся семь боковых ущелий (рис. 2). Эти ущелья расширяются местами в долины, откуда, как видно, и происходит различное определение характера местности, отразившееся в укоренившихся армянских и курдских названиях этих ущелий: то — долина, то — ущелье.

Хребты, которые разделяют составляющие Мокс ущелья, разумеется, ниже окружающих гор, но все же представляют собой мощные преграды, в зависимости от горных пород или со сравнительно пологими скатами, удобными для расселения или образующими чрезвычайно узкие скалистые ущелья, типа каньонов, на дне засыпанные обломками обвалившихся скал и камнями. Такие каменистые проходы между скал называются по-армянски «шнерр»(3).

Условия сильно пересеченной горами местности и, с другой стороны, характер хозяйства и крайняя бедность населения определили, по-видимому, то обстоятельство, что Мокс на всем протяжении области обходился без проезжих, хотя бы только для арб, дорог. Дорогами служили, в лучшем случае, неразработанные караванные тропы, в узких ущельях шедшие в теснине вдоль потока или по карнизам и балконам скал, почему в Моксе не было ни одной колесной повозки или арбы. Многие старики-моксцы, с которыми мне приходилось встречаться, не покидавшие своей области и ее ближайшей округи, никогда не видали ездового колеса, и под колесом, в пояснениях, подразумевали только мельничное колесо. В зимнее время изредка применялись сани с людской тягой, в остальное время, еще реже, — волокуши, а вся переброска урожая, сена и всякого рода имущества производилась вьюками, главным образом на ослах и мулах, но преимущественно на человеческих плечах.

Отсюда ведет начало любопытный обычай у моксских армян. При поздравлении семьи с рождением сына (при рождении дочери поздравлять было не принято) каждый поздравитель клал в колыбель младенца свернутый кусок веревки, трижды приговаривая пожелание или благословение, выраженное установленной формулой по-армянски в двух словах: «Да станешь [хорошим] носителем ноши!» Соответственно развита и терминология, определяющая как способы ношения, так и различный простой инвентарь, необходимый для переноски поклажи одним носильщиком или двумя вместе.

В Моксе имелось несколько небольших мостов в виде бревенчатых настилов, уложенных между двумя береговыми устоями, и значительное число переходов в виде не вплотную уложенных в русло ручья или речки гряд камней (карабаз). Был и один прекрасный каменный мост через главную реку (рис. 3).

Мост этот возведен очень хорошей кладкой из камня и кирпича в виде одной правильной и очень высокой арки, горбом, с узким, как караванная тропа, полотном. В кладку моста вставлены два камня с армянскими надписями, по содержанию дополняющими друг друга. Мост носит название Красного и неоднократно упоминается и во включенных в данный сборник рассказах. С этим мостом связано предание, что построили его двое братьев-купцов, которые, очень разбогатев во время своих торговых странствий, вернулись после долгого отсутствия и послали предупредить домашних о своем прибытии. Услыхав ответ матери: «Какой мне смысл в их богатстве, если я по-прежнему должна им идти навстречу вброд!» — они немедленно соорудили Красный мост, и их мать прошла им навстречу по мосту.

В предании несомненно отразилось указание надписей, что строителями моста были два лица, названных «ходжа», т. е. словом, определяющим купца, ведущего большую торговлю. Первая надпись гласит: «Итак, построен мост руками ходжа Мурада и ходжа Херапета в 1042 (1593) году». Вторая надпись гласит: «Итак, построен (вероятно, oтстроен, починен.— И. О.) сей мост рукою ходжа Карапета в горькие времена мир-Авдала»(4).

Мокс мало сохранил памятников, относящихся к его древней истории или к тому времени, когда князь Гагик Арцруни совершал свой поход в Мокс и овладел его замками и крепостями.

Остатки замка, относящегося к много более позднему времени — мне казалось, не ранее XV—XVI вв., — имелись в центральном городском квартале Мокса (рис. 4). Замок этот был невелик, и среди его
полуобрушившихся башен и стен умещалось только два дома самых захудалых бегов. Возможно, что, определяя время посторення этого замка по его очень глубокой кладке, я ошибся, привыкнув к великолепным крепостным строениям других районов Армении, где военные сооружения X—XIII вв., можно по справедливости признать за исключительно ценные архитектурные памятники.

На старой русской десятиверстке в южной части области Мокс показаны в двух пунктах развалины крепостей или замков, примерно там, где судя по рассказу хрониста Арцруни, князь Гагик «повернул» (обратно на север), захватив две крепости.

Из древних церковных построек в Моксе также не сохранилось, или вообще не имелось, сколько-нибудь замечательных сооружений. Виданные мною церкви и обители — все очень примитивной кладки и производили самое жалкое впечатление (рис. 5) по сравнению с замечательными армянскими храмами, в изобилии встречающимися в других местностях исторической Армении.

К числу таких сооружений относится и обитель св. Григория, датированная 1408 г., и обитель Аменапркич (Всеспаса), интересная только по тому преданию, которое связано с ней.

Дело в том, что в Моксе широко распространено было любовно повторявшееся толкование названия области, научно пока не объясненного. У древних армянских историков эта область носила имя Мокк или Мокс (у Птолемея — Моксуэна). По созвучию с армянским словом «могк», т. е. «маги», «волхвы», возникла народная этимология и целая легенда. Согласно этой легенде, область получила свое название в память о том, что по этому пути возвращались на север из Вифлеема, после поклонения младенцу Христу три волхва, и здесь, заболев в пути, волхв Гаснар скончался и был погребен в том месте, где потом была построена обитель Всеспаса. В ней мне даже показывали могилу с безымянным надгробием.

Подлинными памятниками глубокой древности мне представлялись в Моксе, так же как по пути в Мокс — в селении Дзевестан, те сооружения из громадных плит как бы циклопической кладки, внутри которых всегда оказывались, в целом виде или разбитыми, гигантские массивные колеса из твердого камня, и покатой гранью окружности, т. е. не цилиндрические, а имеющие трапециевидное сечение. Такие сооружения были мне хорошо знакомы по археологическим работам в Ани, Мрене и других пунктах тогдашней Русской Армении, а позднее я видел такой же памятник в замке Анберд на горе Арагац. Но только в Моксе я видел эти сооружения в рабочем состоянии. Это — маслодавильни для выжимания растительного масла (из орехов, льняного и конопляного семени), работавшие как с помощью
указанных колес, так и с помощью рычажных жомов, в виде громадного бревна, усиленного еще грузом камней; концом своим это бревно уходило в нишу в стене, почему и требовалась такая мощная кладка. Колеса при некотором переключении служили и крупорушкой, почему по-армянски и по-курдски эти сооружения назывались и крупорушками и маслодавильнями. Более подробные сведения об этих сооружениях даны в словаре моксского армянского наречия, в пояснении многочисленных терминов, применявшихся в Моксе и для отдельных деталей устройства и процессов работы.
2
Постоянное оседлое население Мокса составляли армяне (672 дома), курды мусульмане-сунниты (640 домов) и цыгане (не боша, а джингана), официально исповедовавшие несторианство (4—5 домов).

Турок, постоянных жителей, в Моксе не было, но проживали три—четыре семьи турецких чиновников, по службе направленных в Мокс; любопытно, что их, в отличие от турок, входивших в постоянное население смежных районов, называли не обычными в армянском и курдском языках этническими наименованиями, а словами «ррымци» или «рруми», т. е. «румцы», а курды чаще говорили еще «красноголовые», т. е. носящие красную феску. В этих названиях чувствовалось и недоброжелательное отношение (к представителям турецкой администрации) и желание сохранить большую свободу высказывания.

Кроме оседлого курдского населения в Мокс прикочевывали из более отдаленных южных районов курды-кочары, кочевники, резко отличавшиеся от оседлого населения не только по образу жизни, но и по обычаям, одеянию и языку. Эти кочары, или аширетные курды (рис. 6), как их еще называли, принадлежали к трем большим племенам, или аширетам.

Из района Джезире Бохтанского приходили курды аширета Мирам в количестве около 300 семей, пригонявшие в предел Мокса скот — примерно 100 000 овец, до шести тысяч голов рогатого скота, около 1 500 мулов и до одной тысячи коней, которые очень славились. Сами же они располагались несколько южнее Мокса. Из Джезире же прикочевывали курды аширета Дюдери (две кабилы) в количестве около 200 семей, имевшие до 40 тысяч овец, до одной тысячи мулов и до 200 коней. Из района Сгерт (юго-западнее Мокса) прикочевывали курлы аширета Алькана в количестве 300 семей, имевшие свыше 20 тысяч овец, до 500 мулов; коней не было(5).

Оседлое курдское и армянское население распределялось по 75 деревням и пяти хуторам (по два-три дома); три из этих деревень, наиболее близко расположенные к двум кварталам «города», административного и рыночного центра, причислялись тоже к «городу», будучи с ним связаны и своими ремеслами и торговлей в лавочках на рынке. Перечень всех деревень Мокса с их армянскими и курдскими наименованиями дается в качестве приложения (6).

По течению главной реки расположены были: два «городских» квартала, из них один — населенный преимущественно армянами, в нем сохранились остатки крепости или замка, и другой — населенный исключительно курдами; затем, близ этого «города», но повыше, в стороне от реки, на правом берегу — деревня Абырхаменц (рис. 7 и 8) и на левом берегу Анджгунц и Дашт, числившиеся кварталами «города». Ниже по течению реки, на правой стороне, между ущельями Далан и Тарамах — четыре деревни, и на левой стороне, между ущельями Нанис и Тинис — еще четыре деревни, а все остальные деревни и хутора распределялись по шести боковым ущельям, составлявшим область Мокс.

Иосиф Орбели

Публикуется по: Орбели И.А. Фольклор и быт Мокса. М., Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1982

Фотографии из книги

Продолжение

__________________________
1 С. Айкуни. Устная народная литература. — «Эминский этнографический сборннк». Москва — Вагаршапат. Вып. II, 1901. Вып. IV, 1902. Вып. VI. 1906 (на арм. яз.).
2 Фома Арцруни. История дома Арцруни. Изд. К П. [атканов]. СПб., 1887, с. 279—280 (на арм. яз.). Фр. перевод М. Броссе: Histoirе des Ardzrouni par le vartabied Thomas Ardzrouni.— Collection d’historiens
armeniens. Т. 1. SPb., 1874, c. 225. Цитата в переводе И. Л. Орбели.
3 Слово «шнерр» определить не удается.
4 В архиве И. А. Орбели сохранились копии надписей Красного моста, а также монастырей Аменапркич н Сурб Карапет.
5 В черновой записи И. А. Орбели, озаглавленной «Статистические данные о хозяйстве» имеются сведения, здесь опущенные: «В Моксе 10 лошадей, мулов штук 100, баранов 13 000—15 000 голов». По всей
вероятности, речь идет о собственности оседлого населения Мокса (курдов и армян).
6 См. «Список населенных мест области Мокс на 1911-1912 гг.».