ГЕНОЦИД АРМЯН
«Наша среда» продолжает публикацию книги Лидии Григорян «Сто первая весна», посвящённой столетию Геноцида армян – величайшего преступления XX века против человечества, совершённого в османской Турции. Авторы историй и эссе – жители Нижнего Новгорода – друзья армянского народа и армяне-нижегородцы, являющиеся прямыми и косвенными потомками армян, прошедших ад Геноцида. Среди авторов – представители всех слоев населения, люди разного возраста, разных профессий и рангов. В итоге из разных по содержанию, но единых по тематике историй получилась целостная картина прожитых нацией ста лет – века парадоксов и взросления, века, приведшего нас к сто первой весне. Благодарим автора за предоставленную возможность публикации книги.
История её жизни – это история страны
Маник МУРАДЯН,
пенсионерка, 87 лет
Сидя на тахте, она издали задумчиво смотрела в окно. С 14-го этажа виднелся лишь квадратный кусок осеннего прозрачного неба. По её сосредоточенному лицу было видно, что мой вопрос – что же в жизни главное? – заставил её вспомнить прошлое. Я смотрела на ее моложавое, приятное лицо и чувствовала, какая сильная и позитивная энергия исходит от неё. Но вот она встрепенулась, провела ладонями по белым, как снег, волосам и с улыбкой повернулась ко мне:
– А вот мы сейчас вместе пройдёмся по основным главам моей жизненной повести и решим, что же главное в этой жизни.
– Что ж, я готова, – ответила я, машинально взяв в руки блокнот.
– Начало моего жизненного пути выпало на очень трудное время. Оглядываюсь назад и говорю сама себе: неужели ты прошла через все эти трудности, Маник? Прошла, выстояла, когда многие сломались. Жизнь моя состоит из разных событий, больших и малых. На первый взгляд, ничего сверхъ-естественного, а приглядишься – каждое событие отражает и минусы, и плюсы той эпохи, в которой я родилась, каждая деталь, даже самая невзрачная, является отражением истории страны. Через 20–30 лет прочтут о нас праправнуки и будут иметь представление о моём «послегеноцидном» поколении. Будь проклят тот Геноцид – и он, и его организаторы! Сколько жизней унёс, какой цвет нации погас, за сто лет не можем отойти от того кошмара!
– Ваши предки тоже прошли через тот ад?
– Нет такой семьи, которой не коснулась эта трагедия, турок ведь и в 1918 году, и в 1920-м до этих мест доходил. Мои предки из Восточной Армении, но предки мужа из Западной Армении и через самое пекло Геноцида прошли. Но давай по порядку.
Очень трудно, не испытав на себе тяжести того времени, представить, как народ существовал первые годы. Голая, голодная беднота. На траве только и выживали. Летом ели и на зиму заготавливали, плели и на чердаках сушили, а зимой бросишь в воду горстку пшена да травы сушёной, вот тебе и царский ужин. Всё вынесли, выжили, страну на плечах вынесли. А спроси, чьи плечи были? Простого колхозника, который работал как вол да радовался, что турка нет над головой. Никто тобой не понукает как скотиной, ночью не вскакиваешь от шума, думая, что турок по твою душу пришёл. Вах аствац джан[1], жаль мне мой народ, сильный духом, но покорный. А покорность та – от страха за своих детей, за семью, за ближнего. Если один шёл против турка, вырезали сёла. За это всё и терпели. Страх в ожидании убийств доходил до кошмара. По рассказам старших, страшно было не самому умереть, а перенести смерть своих детей. Когда на твоих глазах режут твое дитя, а ты не можешь ничем помочь… Надо было сообща отпор давать, вот тогда бы и земли остались, и народ не сгубили бы. А сейчас чего говорить да кулаками махать! Кулаки не нужны, тут закон нужен, такой закон, который на все страны действует. Пусть образованные головы этим занимаются, а говорить… Наговорились за сто лет…
– Тётя Маник, расскажите о своей семье, откуда вы родом?
– Родилась я в селе Баграван Анийского района Армянской ССР в семье деда Ерванда Тердерянца. Предки нашего рода были священниками из века в век, за ними и закрепилась фамилия Тердерянц[2]. Впоследствии, боясь за сыновей и внуков, дед поменял фамилию на Тигранян, в честь Тиграна Великого, оставив фамилию Тердерян лишь своей дочери Вартануш, но и та при замужестве поменяла её. Такие были времена, даже от фамилии отцов отказывались.
Как пришла советская власть, многое стало меняться в жизни людей. Сначала у народа отобрали то, что они смогли создать после войн и Геноцида. Я имею в виду живность, скот, земли. Последнее отбирали, создавая колхозы. Коллективизация закончилась, вздохнул народ и только начал заводить хозяйство, раскулачивание началось.
У нас была большая патриархальная семья. Мой дед с бабушкой, их четыре сына Ардуш, Меруж, Виктор, мой отец Врам, тётя Вартуш, наша мама и мы. три сестры: Люся, Амаля и я. Сколько получилось-то, одиннадцать человек? По тем понятиям мы жили хорошо, зажиточно. Люди, напуганные войной и прежними погромами, прятали зерно в землянках, вырытых на задних дворах. Зерно держали в больших карасах – глиняных кувшинах, похожих на бочки. Их теперь в музее только и увидишь. Там же, в землянках, прятали масло, сыр, мёд и другие продукты. В селе жило много пахэстакан, то есть беженцев, которые, перейдя границу во время Геноцида, не ушли вглубь страны в надежде вернуться домой, в Западную Армению. Граница была рядом, в двух километрах от нашего села. Помню, что дед Ерванд очень помогал бедным обзаводиться домом и хозяйством, он считал, что нужно всегда делиться тем, что имеешь. Видя, что многие стесняются его постоянной помощи, он подкидывал им работу по хозяйству, расплачиваясь продуктами, пшеницей.
Дед стремился и сам жить хорошо, и поднять хозяйства своих сельчан. Этому он учил и сыновей. Но пришёл 1937 год, и его объявили кулаком. Это были времена, когда тысячи людей покидали свой дом только за то, что они любили свою землю, работали дни и ночи, выращивали хлеб, строили и обустраивали жизнь для себя и других, прикладывая для этого всё своё умение и ум. А в результате стали врагами социализма. Дед, уходя, что-то приказал сыновьям. Мне тогда было уже девять лет, и я помню, что после его ухода в нашем доме всю ночь было полно народа. Резали скот: свиней, баранов, бычка. Кур и гусей раздали соседям. Утро ещё не наступило, а из села потянулись к городу Гюмри две подводы, нагруженные мясом. Продав всё, выручив деньги и купив всем домочадцам одежду, отец и дяди вернулись в село. Через день, заколотив дом, мы перекочевали в село Анипемзу, что на границе с Турцией на берегу реки Ахурян. На другом берегу реки до сих пор видны развалины древнего армянского города Ани. Мы часто потом ходили смотреть на наш древний армянский город, который находится в плену у Турции. Это тоже наша история, горькая история – открытые раны, сурово зарастающие полынью.
– А зачем надо было уезжать из родного села?
– Переехали мы в Анипемзу, потому как там был цементный завод и рядом с селом расположен был комбинат, где вырезали из скал и тут же обрабатывали природные камни – пемзу, туф, андезит. Было где работать. Потом я поняла, что если бы мы не уехали из родного села, возможно, многие мужчины нашей семьи отправились бы за дедом. Если проследить поэтапно нашу историю, то в ней всё время были трагические страницы. Великая Отечественная стала для армян, приходивших в себя после Геноцида, ещё одним жестоким ударом. Куда ни повернись, стояли стон и плач. Армяне проклинали судьбу свою, турка, Гитлера. Наша семья не была исключением, на войну уходили отец и дяди. В Армении из-за Геноцида и так сократилось мужское население, а тут новая война забирала подросших ребят, а это новые бедствия и страдания. Армяне особо ненавидели немца – союзника турок, почти все считали, что немцы и турки совершили Геноцид армян, и поэтому на защиту родины наши мужчины шли воодушевлённо. Месть жила где-то в подсознании народа, та месть, которая не даёт нам покоя. Месть – это грех, но его не мы породили, не мы создали.
Она замолчала. Воспоминания тех далёких дней отразились румянцем волнения на её бледном лице, но она держалась молодцом и, бросив через минуту на меня взгляд, вдруг сказала:
– Ты пиши, пиши, не смотри, что я старая, я историю своей жизни знаю как свои пять пальцев. Пиши, пусть наши внуки учатся. Всё пиши. Не было бы Геноцида армян, не было бы Великой войны в сорок первом. Турку сошло с рук вырезание целого народа, так чего бояться другим, ведь всё равно с рук сойдёт…
Ох, и трудно же было людям в тылу. Опустели сёла и города, в основном остались старики, женщины, дети. Бабушка, мама и тётя стали работать, мы помогали как могли. В городах перешли на продовольственные пайки, а в сёлах перебивались впроголодь. Особенно трудно было переносить холода. Я с сёстрами ходила на железнодорожную станцию Ани, она была в семи километрах от села, там в закопанных в землю бункерах был мазут, держа друг друга, мы опускали на верёвках бутылки, чтобы наполнить их мазутом, а потом тащили их в село, раздавали старикам и тем, у кого были детки. В мазуте мочили тряпки, кизяк, разжигали и грелись в тёмные тоскливые ночи. Дежурные на станции закрывали глаза на наше воровство, больше четырех-пяти литров в неделю мы, истощённые девчонки, всё равно бы не унесли… На отца за войну пришло две похоронки, но мы верили бабушке, которая говорила, что отец жив, и ждали. Отец пришёл с войны без одной ноги, на костылях, но нам было всё равно – он был жив.
– Вы говорили, что предки вашего мужа через Геноцид прошли, что вы знаете об этом?
– Замуж я вышла рано, в шестнадцать лет. После войны вдов было не считано, невесты засиделись в девках, а меня, малолетку, замуж выдали. Девушка я была рослая, боевая, работящая и весёлая. Замуж я вышла за Серёжу Мурадяна, он был фельдшером, обслуживал сразу несколько сёл в нашем районе. Таких врачей да больниц, как сейчас, и в помине тогда не было. Серёжа был из большой армянской семьи, где берегли все традиции и обычаи, историю рода и родины, песни и сказания. А если добавить, что они были из Западной Армении, становится понятно, что всё армянское для них было свято. Мурадяны уходили от резни два раза. Первый раз в 1895 году. Именно тогда на реке Мурат[3] родился прадед моего мужа. Уходили они тогда, потеряв почти всех мужчин рода, и родившийся мальчик стал для них символом спасения. Река эта знаменита ещё тем, что во времена принятия Арменией христианства как государственной религии в водах Арацани приняли крещение царь Трдат III с войском и населением.
Переждав года три, Мурадяны вернулись к своим домам в надежде, что на родине всё изменилось. Ведь в армянских песнях и стихах так и говорится, что ненастные дни обязательно сменятся солнечными. Их можно понять, ведь людям свойственно считать места своего рождения самыми лучшими на земле. Наверное, так устроен человек, что когда он рождается, место рождения свыше отмечается в душе. Но, к сожалению, в Западной Армении к возвращению Мурадянов ничего не изменилось. Разве может зверь измениться по своему мировосприятию, мироощущению? Не знаю, как сейчас, но в тех турках, представлявших власть, не было ничего человечного и доброго по отношению к другим нациям, особенно христианам. Тогда, окружённые со всех сторон, они прибегли к самообороне, но не хватало боеприпасов, и в очередной раз они перешли в Восточную Армению уже в 1915 году, где и нашли себе прибежище. Местные армяне помогли беженцам чем могли, у людей одной нации не должно быть чужой боли.
– А для людей другой нации наша боль должна быть чужой?
– Ни в коем случае. Если у людей есть совесть и душа, то любая боль для них ощутима. Ты думаешь, мало кто помогал армянам в те страшные годы? Нет, я слышала и о хороших курдах, и о хороших турках, кто ценой своей жизни помогал нашим предкам. Закрывать глаза на трагедию народа могут только бездушные существа. Ну, а нам обязательно надо помнить и хорошее. Без благодарной памяти нельзя жить, неправильно…
Когда наступила очередная пауза, я поняла, что надо завершать беседу, и машинально задала вопрос, о котором как-то и не думала:
– Сколько у вас детей, тётя Маник?
– Ну вот ты и подошла к самому главному, что есть у человека на этой земле, – радостно улыбнулась она. – Самое главное в жизни – это чтобы не было войны, чтобы люди жили в достатке, рожали детей и жили счастливо. Я всегда была подмогой своему мужу, Царство ему небесное. Работящим и порядочным человеком он был, хорошим отцом и внимательным мужем. Из села уехали мы в город Ленинакан (Гюмри), вместе с мужем строили дом, вместе сажали сад, вместе растили четверых сыновей…
[1] О Господи (арм.).
[2] Род священников (арм.).
[3] Река Арацани, протекающая по Армянскому нагорью.