ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
«Наша Среда online» — Арут знал, зачем явился инопланетянин, и хотел с ним поговорить, когда они останутся наедине.
Арут собирался под каким-нибудь предлогом ненадолго отослать ребят и медсестру из комнаты.
А инопланетянин как нарочно выбрал такой момент, чтоб и они присутствовали при разговоре.
Ребята беседовали с ним, попивая холодную шипящую минералку. Арут заметил, на каждом вспотевшем горле обозначился кадык, и шесть-семь адамовых яблок одновременно заходили вверх-вниз.
Инопланетянин нахлобучил пустой стакан на пластиковую бутылку и заявил, что спустился с неба, прибыл с далёкой планеты, на которой очень хорошо относятся к Аруту. Сказал, что пришел уточнить только один вопрос, собирается ли Арут впоследствии снова поселиться на Земле?
Как раз на этот вопрос Арут и стеснялся ответить в присутствии ребят и медсестры, потому что будучи их предводителем, он не раз твердо заявлял, сомненья – прочь, планета, земля, страна, которую они населяют, очень хрупкие, именно они защищают прогресс и благополучие.
Чтобы остаться с глазу на глаз с инопланетянином, Арут тянул время, говорил о несущественных вещах, в надежде, что утомлённые ребята выйдут из комнаты освежиться или еще зачем.
Сказал, что каждая эпоха была порочна, опустошая планету проявлениями воспаленного мышления, отсюда и губительное воздействие минувших веков на последующую жизнь. Зло и разложение заложены в основу всего мира.
-Что поделаешь, — сказал инопланетянин. Сказал, что так уж устроено место, где обитают люди, руководствуясь инстинктом уничтожения одного народа другим. Однако он давно знал, что инопланетянин прибыл только ради этого вопроса.
Когда по берегу серебристого озера четверо (и с ними врач) бегом несли Арута на брезентовом прорезиненном плаще, чтобы успеть к санитарному вертолёту, Арут вместе с мерным хрустом гальки под их тяжёлыми подошвами услышал всплеск ныряющей спугнутой лягушки, а может, белого гуся, заметил отражение сине-белых облаков необъятного неба в воде, увидел густые заросли с жёлтыми тыквенными цветами вдоль бесконечного забора насосной станции, и вот тогда он впервые увидел инопланетянина, помогавшего ребятам, обессилевшим от эстафетного бега. Давал толковые, очень дельные советы, как сохранить действие печени, остановить кровь, непрерывно хлеставшую из открывшейся дыры, да как вернуть сознание Аруту, который бился в судорогах.
И в вертолёте он сидел подле Арута, а в палате сказал, что бояться нечего и с ним ничего не случиться, доживёт до старости.
Но вместе с тем он хотел, чтобы Арут конкретно ответил на поставленный вопрос, потому что он за этим и пришёл.
Ребята, коротавшие ночь за карточным столом, не спали, и медсестра не отлучалась из палаты по какой-либо надобности, все словно нарочно навострили уши и ждали, когда же Арут ответит отказом.
Арут вынужденно сказал в их присутствии инопланетянину, что нет, он не хотел бы в следующий раз становиться обитателем Земли. Сначала из одного, потом из другого глаза покатились слёзы. Инопланетянин вытер влажную щеку Арута подушечками тёплых пальцев.
До этого момента инопланетянин всё время был один, но перед уходом, казалось, из него возник кто-то ещё; и их стало двое. Сказал, что он помощник, останется с Арутом во избежание нежелательных ночных осложнений.
Помощник делал записи на листах в папке, раскрытой у него на колене. Все много говорили наперебой. Арут никак не успокаивался. Дабы он не мучился ночью от бессонницы, помощник дал ему бумагу и ручку, чтобы написать письмо, кому захочет. Сказал, чтобы не вздумал ничего опасаться — многих перо и бумага доводят до пессимизма, но с Арутом ничего не случится — доживет почти до средних лет.
Арут удивился, как это “до средних лет”? К тому же, “почти”? Откуда взялся этот срок? Старший инопланетянин до глубокой старости обещал. Сказал, что тут какое-то недоразумение, ошибка вышла. Может, были разговоры, в которых помощник не участвовал, вот и пребывает в заблуждении, не знает истинного положения вещей. Он требует встречи с инопланетянином. Немедленно.
Помощник объяснил ему, что инопланетянин уже в пути. Неудобно как-то поднимать тревогу, возвращать с полдороги. Мало ли что еще придет на ум. Надо подождать. Вот он придёт утром, тогда Арут может задавать столько вопросов, сколько душе угодно. Арут с ним поговорит и все уладит.
Арут знал, что все равно проведёт ночь, ворочаясь с боку на бок, и сможет уснуть только доверившись утренней заре. Предложение помощника провести ночь за сочинением письма показалось Аруту неплохой мыслью.
Ребята, занятые карточной игрой за угловым столиком, прервали преферанс и откинулись на спинки стульев. Возникший спор касался совсем другой темы. Сначала — медсестры с бюстом, выпиравшим из глубокого выреза в белом халате, затем из-за Арута. Постоянно и очень громко говорили на непонятном языке с врачом, который прибежал в палату на тревожный вызов.
Аруту мешали сосредоточиться на письме. Он хотел объявить персональный выговор, но странное дело – лишился способности различать чьи-либо лица или изъясняться словами. Сколько ни пытался он наделить лица известными ему следами загара и обветривания, силясь вспомнить их по этим тёмным признакам, все было тщетно. Мысленно он даже не мог узнать последнее увиденное лицо только что вошедшего врача, который держал его за запястие и лихорадочно искал пульс.
Ни у кого не осталось лица.
Вмешался помощник и сказал, что Арут напрасно тратит время и усилия, пытаясь вспомнить окружающих или понять их речь. Было бы благоразумнее дописать письмо, пока не взошло солнце.
Арут прочел первую строку и понял, что пишет не жене, а Норе, дочери шофёра, которая намного его моложе…
Здесь повсюду снег. Взятый нами город торчит словно обнажённый живот беременной женщины из глубокого снега и окружающих его окопов.
Здесь вопросы и ответы те же самые, даже лица, крики птиц, поток воздуха, протекающий сквозь все щели, чёрные целлофановые пакеты, гонимые ветром по улицам, бредущие вдовы, одетые в чёрное, всё-всё, повторяет друг друга, весь занятый город повторяется своим обликом несколько раз, словно эхо…
Потом намело глубокие сугробы. Повсюду гробовое молчание… Помоги мне, скажи, что есть наша любовь: я знаю, она — словно то, еще зеленеющее пшеничное поле, где ты, тяжко дыша, стоишь нагишом на колосьях, подмятых твоей спиной, возведя широко раскрытые глаза к полной луне, в ожидании, когда я овладею тобой вновь; ты словно парила в небесах на ковре-самолете.
Нам надо поговорить, потому что иногда даже три-четыре высотных здания в этом провинциальном городишке…
Вдруг Арут услышал ожесточённый стук в дверь. Из-за невыносимого шума он перестал писать. Ему хотелось понять, что это такое: его кровать сотрясалась не от землетрясения, время от времени пробуждавшегося в недрах под городом, и не от валунов, постоянно свергавшихся с гор вместе с селевыми потоками; казалось, по ухабистой проселочной дороге едет машина, ударяясь днищем о камни.
Постепенно он догадался, что это в каждой клетке его тела, от ногтей на ногах до кончиков волос, останавливается сердце, а потом начинает снова гулко колотиться…
Однако помощник, всё это время сидевший рядом, сказал Аруту, что он не одинок, обнадёжил его, мол, не бойся, продолжай писать: ему обещана молодость, ничего не случится.
Арут помочился в судно, положенное медсестрой под одеяло…
Он недоумевал (“а теперь только молодость”). Как же так, молодость? Всё урезывает. Он не смолчал, заговорил. Из-за спины помощника медсестра делала ему знаки, прикладывая палец к губам, чтобы Арут придержал язык и не гневался.
Арут ничего не замечал. Замолчал только, когда крякнуло реле, запускающее холодильник. Но немного погодя, он тем же тоном потребовал от помощника сей же час вызвать инопланетянина.
Помощник объяснил, что уже поздно. Инопланетянин в эти часы не работает. Было бы не очень правильно беспокоить его во внеурочное время. А завтра, к сожалению, воскресенье и, как знать, придёт ли он навестить Арута или предпочтёт отдых. Если придёт, пусть Арут обстоятельно обсудит с ним все волнующие его проблемы, он не думает, что будет поздно.
Услышав слово “отдых”, Арут прямо-таки вышел из себя: значит, он будет наслаждаться воскресным отдыхом в то время как по отношению к Аруту творится такая роковая несправедливость, а на далекой планете к нему относятся с таким состраданием, ценят и уважают.
Помощник выразил уверенность в том, что завтра Арут прояснит все неувязки с инопланетянином, посоветовал закончить письмо, ибо вот-вот рассветет: не нужно обрывать сказанное на полуслове, к тому же, когда пишешь, на тебя нисходит умиротворение.
Помощник не стал никого просить, пошел, принёс ледяной воды из холодильника. Держа одной рукой мокрую, наполненную до краев бутылку, по которой струилась влага, он другой рукой придерживал Арута за затылок и поил его, переговариваясь при этом с медсестрой. Арут жадно пил из пяти-шестилитровой запотевшей пластиковой бутыли с кристалликами льда, а вода всё не кончалась.
“Придёт завтра”, отозвалось в голове сказанное про себя.
Прежде чем снова приступать к письму, долго говорили втроём. Затем он продолжил.
…Ночь серебряная… горные козлы с разбега сшибаются лбами… у взятого города, как от ветрянки, вскрылись все дыры и сквозь них дует буря со снегом… По ущельям течёт непроглядная синеватая мгла…
Он прекратил писать: где-то в глуши скрывaлся некто очень значительный. Чем дольше он писал о ней Норе, тем неестественней казалось описание…
Арут не смог продолжать: красноватый свет голой лампочки, свисавшей с потолка, запестрил белыми сполохами; на противоположной стене он увидел несметное количество ослепительно-жёлтых цветов тыквы.
“Это солнечные лучи”, подумал он, “ начался хороший день”.
Но не прошло и нескольких мгновений, как опять стемнело.
Аруту показалось, что медсестра или ребята подняли-опустили жалюзи, чтобы посмотреть, какая погода. Если бы не рассвело, помощник не забрал бы у него письмо и не собрался бы уходить, приведя в порядок одежду перед зеркалом.
Арут знал, что наступило утро, и стал дожидаться инопланетянина; несмотря на воскресенье, он был уверен, что тот придет, не воспользуется выходным. Невозможно, чтобы он его покинул, ведь на большой далёкой планете к нему испытывают особое уважение, переживают за его жизнь.
Ведь во вселенной, между небесами и земной твердью, упавшего Арута заметили как точку размером с крохотную песчинку и не бросили в беспомощном состоянии.
Однако Арута удивляло, что в палате опять воцарилась кромешная тьма, а противоположная стена украсилась многочисленными ярко-жёлтыми цветами дыни.
Он потребовал, чтобы подняли жалюзи. И влетел огненный шар, ослепительно заискрились бесчисленные светящиеся пузырьки с канареечным отливом.
В белоснежно-фарфоровом свете Арут заметил инопланетянина: он сидел на кровати у него в ногах, прижимая палец к губам и давая понять, что говорить не следует.
Вместе с тем Арут осознавал, что в палате темно: он только почувствовал, как нечто тёплое и крылатое коснулось его лица. Подумал, что это могло быть только прикосновение крупной, величиной с аиста, ночной бабочки в густой тьме.
Он повернулся к стене. Повсюду разлилась тишина.
Вот уже пятнадцать минут, как покинутый Арут лежал на боку под сенью высокой горы. Рядом никого. За пятнадцать минут тело обескровилось до последней капельки. Вокруг него образовалась лужа.
Воцарилось безмолвие; что у подножья горы, что на макушке, что выше – одно безмолвие.
Перевел с армянского Арам ОГАНЯН