• Пн. Окт 7th, 2024

Левон Осепян. Постскриптум

Дек 21, 2015

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Левон Осепян
Левон Осепян

Августовским утром Владимир Плотников, худющий подросток шестнадцати лет, на виду у расстроенной матери и возвышавшегося гро­милы-отца собрал свои немудреные пожитки и ушел куда глаза глядят.

Уходя, сказал:

— Устал я от вас. Разбирайтесь сами с вашими проблемами, с меня своих хватает.

Правда, по поводу собственных проблем особо не распространялся.

Просто хлопнул дверью.

Месяцев через восемь прислал открытку. Почти из одних восклица­тельных знаков.

«В целом жизнь протекает нормально, — писал он своим еще детским почерком. — Только руки почернели от копоти: за «третьего» пом­маши­ниста все-таки вкалывал», — и огромное черное пятно на открытке свидетельствовало об этом.

Речонка, по которой тарахтела их посудина, вряд ли была обозначена на карте союзного значения, но знакомым девчонкам на Большую землю он сообщал с гордостью:

«Посудина что надо».

«И река на уровне: сложный фарватер».

«И товар возим… стоящий».

Три месяца спустя Володьку отпустили домой, остальных посадили. Товар-то, однако, был левый.

Домой не хотелось.

Подался на стройку.

Отмахал километров пятьсот. Устроился черно­рабочим. На большее документы никак не тянули.

Вкалывал. Ребята гнали план. Месяц, второй, третий. Он едва успевал отсыпаться.

Перевели на бетонку. Тоже несладко. Зато видна работа. Делал на совесть.

Ел за троих. Через полгода стал напоминать папашу, по части размеров.

Весною — влюбился. Впервые.

Предмет вожделения — Дуся-толстушка, весьма приятная на личико, — была на редкость забитой личностью. Однако пользовалась успехом. Жалела она мужиков. За то и любили.

Старался привлечь внимание. Не получалось. И страдал от того Плот­ников-младший невыразимо. А потому как выразить себя ничем не мог, страдал тихо и в одиночестве.

Но однажды сорвался.

Подскочил к ней на улице. Предложил в ресторан завернуть… Сме­-ялась без­звучной улыбкой. Потом хвать Володьку за руку и айда с ним.

Ресторан не ресторан — забегаловка. Шум, дым, гам, кружки пивные да рыбные «останки».

Шантрапа вся ахнула, увидав такое: Володька вел свою Дусю, как принцессу к алтарю, к грязному столу, еще не убранному от преды­дущей компании.

Замерло все.

Потом загудело.

Кто-то пискнул и выскочил.

А пять минут спустя в кабак ввалился Федя по прозвищу… Проз­вища он, впрочем, не имел. Ввалился и врезал Володьке без лишних слов. А он,бедолага, даже кружку допить не успел.

Неделю провалялся в больнице.

Потом уволился.

По дороге на юг купил у цыганки пуховый платок: отослал матери.

Деньги спустил недели за две. Пришлось устраиваться официантом в какой-то третьеразрядный ресторанчик. Уставал не меньше, чем на бетонке, зарабатывал — столько же.

Научился брать чаевые. Влюбился по новой. Девчонка из ленин­градской тургруппы. Сорвал адресок. Нарисовал портрет по памяти. Повесил над кроватью. Через неделю порвал: не похожа! К началу сезона налетел на скандал — выгнали. Поехал в Клайпеду. Город романтиков. Не понравился. Спал в бочке на пристани. Написал письмо матери. Махнул в Ленинград. Женился. На той самой.

Конец.

P.S. Впрочем, не конец. На днях закончил диссертацию «Влияние прозы Джека Лондона на психологию молодежи». Успешно защитился.

Вот это и есть конец.

ЛЕВОН ОСЕПЯН