Пролог (или эпилог)
Это утро Пиросмани не помнил, как, впрочем, и многие предыдущие.
Когда Арчил, сосед-сапожник, отворил дверь в каморку, он увидел Нико, лежащего на лохмотьях под самой лестницей, и спросил:
— Ты что делаешь, Нико? Вставай, дорогой! Праздник на улице!
Пиросмани с трудом открыл веки, не человека увидел — пятно.
Сказал:
— Умираю…
Просто сказал и умер.
Однажды днем
Пиросмани долбил стену старого заброшенного дома.
Знакомые кинто и духанщики, которым случалось проходить мимо, спрашивали его:
— Слушай, Нико! Что ты делаешь?
— Камень долблю, — отвечал он с достоинством.
— А ты разве умеешь?? — спрашивали они его.
— Нет, — отвечал Нико добродушно.
— А зачем тогда долбишь???
— Так, хочется!
Кинто и духанщики качали головой, проходили мимо.
Сначала Пиросмани отвечал всем.
Потом тем, кого хорошо знал.
А потом надоело.
Начался дождь.
И негде было укрыться.
Достал тогда из-за пазухи сверток.
Развернул… Большой ломоть хлеба и брынзы кусочек.
Молча и неторопливо съел.
А дождь лил и лил. Промок до нитки Нико. Посмотрел на небо.
Подставил руки под струи дождя. Вздохнул глубоко…
И опять за работу.
Дождь лил, не переставая, до вечера.
Когда Пиросмани закончил долбить стену, было уже темно.
Наощупь сложил инструмент и ушел.
Он не пришел на следующее утро.
Не пришел и на другое.
И никогда после…
Назавтра солнце пробилось сквозь тучи в середине дня и осветило бессмысленные линии на стене старого заброшенного дома на окраине Тифлиса.
ДВОРНИК
Думал Нико.
Долго думал. О смысле жизни. Никак зерно мудрости отыскать не мог.
По-разному думал.
И от размышлений таких устал.
Не молод уже был…
Покидала его жизнь, а зерна отыскать не мог… Присел на скамью.
Не заметил, как ночь опустилась…
Шел человек по песку.
Следы оставались.
От ног босых.
Шел весь оборванный, лохмотья болтались на ветру.
Вдали, в серой дымке, крыши домов.
Хотел рассмотреть, да набежала толпа.
Заслонила. Стала орать, мотать головою.
И увидел тогда Нико, что это Христос, несущий свой крест.
А крест преогромный.
— Господи! — подумал Нико. — Неужели он самый?
Христос повернул голову, увидел Нико и сказал что-то.
Но Нико не услышал…
Орала толпа. Жаждала зрелищ.
Христос, сгорбленный под тяжестью ноши, как мог пожал плечами и снова что-то сказал, но тихо.
И Нико не то что услышал — сердцем понял.
— Толпа…
Нико видел эту толпу. Обыкновенная толпа. О,сколько перевидел Нико их на своем веку!
Но вот Христос его поразил.
Нес ведь тяжесть неимоверную. И кнутом его били холуи проклятые.
А он шел, словно не ощущая тяжести этой, обративши к таким, как вот он, Нико, свой просветленный лик.
И был наивен в вере своей в будущее.
— О, Господи! Ты ли это? — вопросил Нико к нему.
Господь не ответил. Кто-то ударил Его в спину, и Он упал на колени. Но крест свой не бросил.
— Эй, ты! — раздалось вдруг над ухом.
Очнулся Нико.
Ва! Ночь на дворе.
Мужик с фонарем.
Пригляделся — дворник.
— Эй, ты? Делаешь что? — спросил его дворник.
Нико показал рукой на небо (нет крыши над головой, не видишь разве?), покачал головой и ничего не ответил…
Дворник поднес фонарь ближе, осветил лицо Пиросмани, увидел большие молящие глаза.
Подумал.
Сказал:
— Шел бы ты… нельзя здесь ночевать. Не положено…
Закрыл глаза Нико, увидел крест на земле, себя под крестом. Пытается встать… Сил не хватает…
— Шел бы…
Встал. Ящичек взял.
Шел не спеша.
С достоинством.
И долго смотрел ему вслед мужик с фонарем…
То, что он увидел однажды
Сидел Нико за столиком, уставший, и пил вино.
Бутылки три уже выпил, а боль не утихала.
С утра привязалась и никак отстать не хочет, как будто и без того забот мало, мучений мало?
С утра бродил Нико по городу, искал работу.
И боль за ним.
Он в трактир.
Она за ним.
Он на улицу…
И она тоже…
Нет работы!
Вот только боль.
Пытался убежать… не вышло.
А что болит, и сам не поймет.
Ну что за жизнь?
Еле до вечера дожил.
Стало прохладней, и боль чуток поутихла.
Вот и поспешил он в подвал.
К привычной бутылке вина.
Три уже выпил, а боль не отставала.
Глянул Нико в стакан.
Глаза помутневшие (кто скажет, сколько разума в них осталось?).
Глянул и ничего не увидел, кроме красного сухого вина.
Вокруг пили, веселились, песни горланили, дым столбом стоял, шашлык жарился!
Глянул в стакан Нико и ничего не увидел, кроме матовой поверхности вина (цвета не разобрать).
Пробежал духанщик, толстый, как бочка.
— Вина! — кричали ему.
— Мяса! — неслось отовсюду.
Глянул Нико в стакан напоследок и обмер.
Увидел он лицо мальчика, за ним — горы, над горами — небо, а в небе — солнце.
Как юно это лицо и прекрасно… и смотрит Нико в глаза и улыбается горько и мудро…
Что сделалось с ним?
Вскочил Нико с диким воплем:
— Будь проклята жизнь эта!
И бился головой об стену, пока не обессилел, не потерял сознание.
Упал.
Духанщик и кто-то еще вынесли тело.
На стене остались две полоски крови.
Одна поменьше, другая побольше.
(Скажет ли кто, на этом ли месте висели картины Нико, писанные маслом по черной клеенке?).