КУЛЬТУРНЫЙ КОД
История жизни народной артистки Армении ЛЕЙЛИ ХАЧАТУРЯН
Продолжаем публикацию глав из книги «Лейли», вышедшей в издательстве «Антарес» в 2010 году по госзаказу Министерства культуры Республики Армения.
Эта книга – история жизни ведущей актрисы Ереванского ордена Дружбы Народов Государственного русского драматического театра им. К.С.Станиславского, народной артистки Армении Лейли Хачатурян, представительницы легендарного армянского рода Хачатурянов, записанная с ее же слов. Вместе с тем, это история жизни армянской интеллигенции, рассказ о трудном, но замечательном времени расцвета искусства в Армении.
Текст публикуется с согласия автора литературной записи книги Армена Арнаутова-Саркисяна.
Продолжение. 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12
Фрунзик Мкртчян
Мне хочется несколько теплых слов сказать о моем замечательном друге, о дорогом Фрунзике. Он, конечно, был совершенно неординарным человеком, человеком молниеносной фантазии, экспромтов, очень талантливым абсолютно во всем! Я никогда не забуду, как он отвечал такие предметы как диамат, истмат, историю КПСС, научный коммунизм и прочую белиберду, на которую, к сожалению, уходило так много нашего драгоценного времени. Фрунзик рассказывал, буквально ни одной строчки, ни одного слова не прочтя, и главное, сидел умный педагог с умным лицом и слушал его. Мы умирали от смеха, не знали куда деваться… А он с серьезным видом нес неимоверную чушь, но говорил с таким достоинством, авторитетно упоминая все время Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, чуть ли не цитируя их. Его слушать, просто заслушаться! Это был очень талантливый человек…
Каждый год 2-го мая в день моего рождения в моем доме собирались удивительные люди. Ну что мне сказать, мой дорогой друг Паруйр Севак, которого без слез вспомнить невозможно, Вадим Меликсетян, Левон Ахвердян — крупные театроведы того времени, и многие-многие другие… Но самым ярким, конечно, всегда был Фрунзик, дорогой любимый друг! Когда приближался этот день, Фрунзик начинал нервничать: «Мы соберемся у тебя, соберемся? Посидим…». Я говорила: «Какой может быть разговор!?». Он, во-первых, вел все это грандиозное общество, народу всегда бывало много, вел весь вечер, не уставал, был неиссякаем в остротах, в доброте своей, в своем самом хорошем ко мне отношении, мы все погибали от хохота. Мы, действительно, очень хорошо и тепло дружили… Мама и папа тоже очень любили Фрунзика, очень! Я счастлива, что жизнь мне подарила такого человека на долгие-долгие годы…
… Наступил великий день, я оканчивала театральный институт. Дипломные спектакли! Ну, сколько волнений…
Я играла в двух спектаклях. Первый по пьесе «Доктор Ерванд Бошоян». Как говорил Вагарш Богданович, эта пьеса ставилась очень редко. Я играла главную роль, роль Жени, и получился интересный хороший спектакль. Второй спектакль по пьесе советского автора Цезаря Солодаря «В сиреневом саду». Замечательно был оформлен спектакль, кусты сирени на сцене, причем я нарвала сирень в нашем саду, и мы к искусственным кустикам нацепили настоящие ветки сирени. Я играла в партнерстве с Фрунзиком Мкртчяном. Это было замечательно! Веселая, в хорошем стиле выдержанная комедия, и наше партнерство с ним получилось ну просто замечательным… Но надо же было такому случиться, перед самым экзаменом мы повздорили с Фрунзиком, я с ним поссорилась и не разговаривала. Тем не менее, мы продолжали репетировать, как ни в чем не бывало…
Наконец экзамен! Боже мой, маленький зал нашего театрального института, в котором было все оборудовано по тем временам замечательно, ломился от зрителей. Одна только комиссия состояла, представьте себе — Вардан Аджемян, Армен Гулакян, Вагарш Вагаршян, Вавик Вартанян, Авет Аветисян, специально приехал мой дядя Арам Ильич Хачатурян… В общем, что говорить, и зритель тоже, так сказать, соответствовал этим людям. Буквально, ломился зал…
И вот, мы играем эту нашу комедию «В сиреневом саду», и мой диалог с Мкртчяном… Он должен дать реплику, без которой мне дальше говорить нечего. Если он не скажет именно этот текст, значит непонятно что может случиться… Он молчит. Невозмутимо молчит… И, главное, с таким умным видом, что не придерешься… Я ему тихо так говорю: «Дай реплику… Реплику дай…». Он мне в ответ, на ухо: «Будешь со мной разговаривать? Будешь разговаривать со мной?». Я опять: «Дай реплику…», — и делаю вид, как будто, так и полагается, что-то такое обыгрываю, от волнения уже умираю просто, говорю: «Дай реплику! Говори! Дай реплику…». «Нет, скажи, помиримся или нет? Скажи, будешь разговаривать со мной?». У нас уже многозначительные немые монологи пошли, несусветные вторые планы… Текста нет, а на сцене продолжается действие… Зритель хохочет, у меня ужас на лице, вообще мне кажется, что выражение моего лица в тот момент было, мягко говоря, странным, я уже не говорю о Фрунзике… Невероятно серьезный, зритель хохочет, а он… И опять: «Помиримся или нет?». Наконец я не выдерживаю: «Помиримся, помиримся!!! Слушай, дай реплику!». Под общий хохот он дает реплику, и мы продолжаем…
Я до сих пор не знаю, зритель заметил что-то или нет, может быть даже и заметил, но эта легендарная комиссия высоко оценила наши работы. Председателем был Григорий Нерсесович Бояджиев, светило русского советского театроведения, и, конечно, ответственность была грандиозная. Спектакль прошел замечательно, мы получили высшие баллы. Бояджиев дал очень высокую оценку, а уж о зрителях я не говорю, они рвались в наши маленькие-маленькие гримерные комнаты с поздравлениями, это был настоящий большой праздник!
Дальше уже дипломы шли… Я окончила с отличием театральный институт…
… Трагично в дальнейшем сложилась судьба Фрунзика…
Он пригласил меня однажды, будучи уже второй раз женатым, на спектакль в свой театр. Он играл главную роль, и играла его жена в паре с ним. То, что делал Фрунзик — это было потрясающе! Вы знаете, такие глаза были у Нерсесяна, вот такие глаза и даже может быть еще трагичнее…
Я считаю, что он, конечно, нераскрытый артист… Он очень мало сделал из того, что мог бы сделать. Его талант был настолько велик, что, наверное, просто не мог уместиться в рамки времени… Жизнь жестоко распорядилась с таким талантищем… Но он остается ярким и горячо любимым. Его искусство — глубочайшая бездна правды, правды жизни! Воистину Народный Артист в самом широком и вместе с тем буквальном понимании этого слова… Он был в моей жизни, и это счастье…
Я хочу вспомнить еще об одном выдающемся армянском актере, о Хорене Абрамяне, который безвременно ушел в мир иной, замечательный актер! Мой близкий друг… Он оказался рядом и помог мне в трудные минуты жизни, не важно, как помог — по-человечески и очень своевременно… Я ему благодарна за то, что он просто был моим другом. Мне он очень нравился на сцене и в кино, могучая личность! В повседневной жизни он был председателем СТД, много хлопот, всяких каверз, недовольства, нервов… Как это все отошло куда-то, кануло в небытие, и остался образ великолепного красивого человека и чудесного актера…
Недавно я была в Пантеоне на могиле Арама Ильича, Хорик похоронен почти рядом, на этой же аллее лежит и Фрунзик. Было тяжело стоять у могил бесконечно дорогих мне людей и вспоминать, вспоминать, жалеть о том, что их нет, и уже никогда больше не будет… Очень, очень жаль, армянское искусство потерпело настоящий крах, когда не стало Фрунзика Мкртчяна, когда не стало Хорена Абрамяна…
НАШ ДОМ
Моя жизнь полна удивительными встречами с замечательными людьми. Большинство из них связано с нашим домом, нашим особняком…
В послевоенные годы по решению правительства Армении на улице Баграмяна, новой роскошной улице, были построены три особняка, один — чуть в отдалении, а два — на красной линии. Три замечательных дома предназначались в качестве подарка трем самым достойным и самым знаменитым с точки зрения правительства деятелям культуры нашей Республики — академику АН Арм.ССР, армянскому поэту, прозаику, публицисту Аветику Сааковичу Исаакяну, народной артистке СССР оперной певице Айкануш Багдасаровне Даниэлян и народному артисту СССР композитору Араму Ильичу Хачатуряну.
Так как наша семья жила в Ереване, то, естественно, Арам Ильич попросил папу заняться домом, принять его, продумать, что и как надо сделать, чтоб этот дом превратился в настоящее жилое помещение. Мы всей семьей из прекрасной квартиры на улице Налбандяна переехали в новый дом, состоящий из пяти комнат с большим земельным участком. Да, дом был почти закончен, но дел еще не впроворот…
На нашем участке работали пленные немцы. Ради справедливости надо сказать, что работали они отменно, замечательно просто. Это были сильные, сосредоточенные, в высшей степени аккуратные люди, которые отвечали за порученное им дело. Постепенно они сблизились с моей мамой, она их постоянно чем-то угощала, кормила. Она просила, например, если можно, засыпать, скажем, известковую яму, что-то еще исправить или переделать… Они с удовольствием делали все, что она говорила, а взамен просили шнапс, который, безусловно, получали.
Я наблюдала за ними, будучи подростком, мне было очень интересно, война, немцы, и вдруг эти немцы здесь, около нас во дворе сосредоточено работают… Два раза в день приезжала большая машина, им привозили вкусные обеды, пахли эти обеды замечательно. Они получали по 700 грамм хлеба, в то время как мы все получали по 400. Они садились, деловито съедали все это, сами мыли посуду и тут же снова приступали к работе. Удивительно организованные люди, не позволяющие себе никаких вольностей, вызывающие просто уважение к своему труду.
На соседнем участке у Айкануш Багдасаровны Даниэлян работали румыны, более смешливые, веселые, более раскованные, кто-то из них даже немножко разговаривал по-русски. Там было веселее, они устраивали себе маленькие перерывы, минуты отдыха, курили, смеялись, обсуждали громко что-то на своем языке… В общем, жизнь текла рабочая, интересная, ну а мне было страшно интересно за всем этим наблюдать.
На участке Аветика Сааковича Исаакяна работали венгры, среди которых был красивый молодой венгр Иосиф из Будапешта. Он оказался музыкантом, немного знал русский язык, и мы с ним стали общаться. Он рассказывал, какой великолепный джаз был у него и его родного брата в Будапеште, как они работали в этом джазе, пели… Было что-то новое, необычное, странное, для меня подростка не очень понятное — музыкант, красивый, тонкий молодой человек…
Я с ними со всеми общалась, один румын как-то порезал палец, я побежала, принесла йод, бинт, еще что-то, какие-то случаи происходили, которые невольно давали повод для общения… И вы знаете, я поняла, что это такие же люди как и мы, да, такие же, которые тоже были втянуты в эту кошмарную войну и тоже претерпели страшные горести в своей жизни.
Вот так они работали-работали и, наконец, были сданы эти три дома.
Потом началась наша новая тяжелая эпопея. Дом то дом, и стены то стены, но это все надо было, если не переделывать, то, во всяком случае, очень основательно доделывать. Было холодно, в доме находились стенные печи, которые надо было как-то топить, что-то переделывать в дымоходах… Мне сейчас очень сложно об этом говорить, но папе моему тяжелейшей ценой достался этот дом, трудно и горько. Постепенно из холодного пустого помещения, наш дом превращался в теплое чудесное гнездышко. Папа вкладывал все свои силы, нервы, чтобы сделать этот дом жилым, теплым и удобным. Было пять комнат, у каждого своя, кабинеты, у меня отдельная комната, разумеется… Мы с удовольствием принимали всегда гостей, очень интересных людей, которые с радостью приходили к нам.
Прошли годы, вырос потрясающе красивый сад, благодаря опять же папе, он бесконечно заказывал саженцы фруктовых деревьев, рассады цветов, которые тогда в Армении были большой редкостью. Сад наш отличался богатым разнообразием красивых цветов. Мама очень любила цветы, и, наконец, у нее появилась возможность разводить их перед своим домом. Она развела изумительные цветочные плантации. Пионы у нас были грандиозного размера, и бордовые, и розовые. Розовые обладали потрясающим нежным запахом, а красно-бордовые не пахли, но по красоте это было что-то неописуемое. Когда расцветали пионы, цвела сирень, из сада не хотелось уходить. Я была очень щедрая на подарки, особенно сирени. Весь наш театр я снабжала букетами, ко мне даже специально приходили наши актеры, и я сооружала им такие букеты сирени и пионов, которые купить тогда было просто невозможно. Еще у нас цвели изумительные фиалки, мы привезли их с мамой из Сухуми. Мы привезли рассаду, и так быстро эти фиалки заняли громадное пространство земли, роскошные, крупные, фиолетовые, целое богатство. Фиалки тоже очень щедро я дарила моим коллегам и всем гостям…
Сад наш, буквально, валился под тяжестью персиковых деревьев, персики изумительные, сорта самые лучшие. Папа, когда засаживал сад, он доставал по совхозам, по колхозам саженцы фруктовых деревьев. Откуда-то ему привозили лучшие сорта персиков, а персики дядя Арам очень любил, это его самые любимые фрукты… У нас было несколько деревьев вишни, были абрикосы, сорт шикарный, он называется «Шалах», самый крупный и самый вкусный. У нас была японская желтая слива, довольно редкая, очень сладкая, тутовые деревья, и черная, и белая тута, черешня была белая и розово-желтая… На тоненькую вишню залезть было невозможно, но находились люди, которые умудрялись это делать. А на черешню, на которую тоже очень трудно было залезть, я сама на нее лазала, у меня даже есть фотография, где я сижу на черешневом дереве. Черешню я обожала! Красота этого сада была неземная! Еще была большая площадка, занятая клубникой. Мы всем соседям дарили рассаду этого редкого, ароматного, очень вкусного сорта клубники. Несколько кустиков подарим, а на следующий год у них уже целый квадрат этой клубники. Нам были очень благодарны Айкануш Багдасаровна и ее дочь Марианна Арутюнян. Мы и сиреневые кусты потом им подарили, другим соседям тоже, всем…
Со временем дом стал удивительно теплым, удивительно гостеприимным, уютным для всех, кто там бывал, а двери наши никогда не закрывались…
Армянская интеллигенция того времени представляла собой особое, ни с чем несравнимое, уникальное в своем роде, я бы сказала, явление. То время отличалось множеством интересных талантливых деятелей культуры, врачей, ученых… Целые поколения людей разных профессий, образованных, воспитанных, эрудированных, обладающих высочайшим уровнем культуры, личностей находились на одной духовной и интеллектуальной волне. Все они бывали у нас дома…
В этом доме побывало бесконечное множество исторически уникальных и интересных людей из России, из республик бывшего Союза и из заграницы. Все они говорили, что большая часть их счастливого пребывания в Армении, в Ереване — это наш дом. Я множество раз это слышала, и всегда радовалась.
Они были не просто великими, знаменитыми людьми, большинство из них очень близкие друзья — Давид Ойстрах, Исаак Стерн, Леонид Коган, Борис Гольдштейн, Яша Вартанян, Лев Оборин, Святослав Рихтер, Эмиль Гилельс, Яков Флиер, Микаел Таривердиев, Николай Петров, Дмитрий Шостакович, Мстислав Ростропович, Дмитрий Кабалевский, Тихон Хренников, Эдди Рознер, Олег Лундстрем, Ниази, Виктор Борисов, Юрий Завадский, Рашид Бейбутов, Паруйр Севак, Мартирос Сарьян, Аветик Исаакян, Ашот Граши, Геворг Эмин, Арно Бабаджанян, Авет Тертерян, Сурен Кочарян, Павел Лисициан, Константин Орбелян, Вагарш Вагаршян, Фрунзик Мкртчян, Владимир Добровольский, Армен Джигарханян…
Я могу перечислять бесконечно! О некоторых из них я уже вам рассказала, о некоторых расскажу сейчас, о других буду вспоминать по ходу…
Этот Дом стал точкой пересечения эпох, судеб людей, вершивших историю искусства двадцатого века, и не только …