КУЛЬТУРНЫЙ КОД

История жизни народной артистки Армении ЛЕЙЛИ ХАЧАТУРЯН

Продолжаем публикацию глав из книги «Лейли», вышедшей в издательстве «Антарес» в 2010 году по госзаказу Министерства культуры Республики Армения.
Эта книга – история жизни ведущей актрисы Ереванского ордена Дружбы Народов Государственного русского драматического театра им. К.С.Станиславского, народной артистки Армении Лейли Хачатурян, представительницы легендарного армянского рода Хачатурянов, записанная с ее же слов. Вместе с тем, это история жизни армянской интеллигенции, рассказ о трудном, но замечательном времени расцвета искусства в Армении.

Текст публикуется с согласия автора литературной записи книги Армена Арнаутова-Саркисяна.

Продолжение. 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8  | 9 | 10 | 11 

Театральный институт

Вернувшись в Ереван, я поняла, что мне надо учиться здесь и поступила в Ереванский театральный институт. Меня взяли на второй курс, пришлось всю программу подготовить на армянском языке. Это был курс Вагарша Богдановича Вагаршяна, память о котором для меня бесконечно драгоценна. Я пре­клоняюсь перед ним. Великий артист! Великой эрудиции, великого ума, великого таланта…

Однажды, придя домой поздно вечером, я застала у нас в гостях моего любимого Вагарша Богдановича. Он, оказывается, был знаком с папой еще по Тифлису, а я даже об этом не подо­зревала, они оба учились в школе Нерсесян. За нашим столом в нашей уютной громадной столовой сидел лучезарный мой учи­тель и что-то рассказывал. Когда я пришла, он очень обрадовался и спросил, где я была, откуда так поздно вернулась, а я почему-то улыбалась и не отвечала, наверное, от радости. Вечер прошел замечательно, весело, в воспоминаниях, они вспоминали случаи из школьной жизни, было безумно приятно общество моего лю­бимого учителя…

Когда я поступила в институт, Вагарш Богданович, я думаю, знал кто я и откуда, фамилия все-таки Хачатурян. Как он был счастлив, когда выяснил, что я не бездарна, что природа, по его словам, «на мне не отдохнула». Каждый раз, когда я что-то ему показывала или мы работали вместе, глаза его загорались, сначала он смотрел с восхищением, а потом осекался и начинал поправлять, показывать, учить, и когда получал результат, при­чем незамедлительный, расплывался в улыбке. Мой дорогой, мой любимый, мой Великий Учитель…

Я не могу не вспомнить моих педагогов, к которым до сих пор отношусь с величайшим уважением и благодарностью. Это целая плеяда выдающихся деятелей искусства того времени…

Сурен Арутюнян довольно сурово, но с великолепными знаниями преподавал нам историю русского театра, красиво и очень интересно! Он обладал поистине глубочайшими позна­ниями и сам был удивительной, незаурядной личностью. Обще­ние с ним сыграло значительную роль в моем актерском мироощущении…

Луиза Самвелян — бесконечно уважаемая мною педагог по западноевропейской литературе и истории, известный театровед, шекспировед и блестящий преподаватель, она была в высшей степени эрудированной молодой женщиной, обожающей свой предмет, внешне всегда элегантная, с гордой осанкой, аристокра­тичная… Каким безумно красивым был язык, на котором звучали ее мысли. Бескомпромиссная, порой ужасно строгая, просто страшно с ней было иногда, но всегда очень справедливая. Как говорится в одной известной пословице «строгость учителя лучше ласки отца», так вот, это была именно та необходимая строгость. Она педантично, требовательно, в высшей степени серьезно и интересно вела свой предмет…

Рубен Зарьян, мой дорогой Рубен Зарьян — это целый мир громадной любви к театру. Общение с ним чрезвычайно обога­щало всех нас. Он преподавал историю армянского театра, эру­дированный, безумно влюбленный в театр, безумно влюбленный в актеров театра человек. Я никогда не забуду его лекцию о Метаксии Симонян, с какой любовью он рассказывал о ней, с вели­ким трепетом, почти шепотом говорил о ее голосе, улыбке, женственности: «Ее голос… Когда я слышу этот голос, льющийся по залу, обволакивающий зрителя, проникающий в каждое сердце, трогающий до глубины души, я забываю обо всем на свете… Как она говорит, какой у нее тембр, как она двигается… Я вас прошу, будете смотреть спектакль, слушайте ее, наблю­дайте за ней…». Его отношение, его огромная любовь к актерам делала этот предмет невыразимо привлекательным…

Эти люди формировали в нас культуру и вкус в профес­сии, направляли в правильное творческое русло, воспитывали… Я безмерно благодарна им…

Время моей учебы совпало с потрясающим расцветом главного театра Республики, Национального академического те­атра им. Г.Сундукяна. Там работали великие актеры, величайшие корифеи армянской сцены… Они запечатлелись в моей памяти на всю жизнь, они покоряли сердца миллионов зрителей, были известны чуть ли не по всему Советскому Союзу. Можно напи­сать целые тома об их творчестве, их искусстве…

Что я могу сказать… Такие люди как Вагарш Вагаршян, он преподавал мне мастерство, — это эпоха, потрясающая эпоха в театре! Какой культуры, какой тонкости человек, притом, что он сам к себе относился ужасно критически. Он нам на уроках говорил: «У меня не очень хороший голос, я не очень высокого роста…», — а мы за этими словами видели гиганта, глыбу на сцене. Я его никогда ни с кем не сравню…

То, что делал Вагаршян в Егоре Булычеве несравнимо ни с чем, а Метаксия Симонян чудесно играла Шурочку… Даже Иосиф Ильич Юзовский, один из лучших московских критиков тех лет, написал книгу о Вагаршяне. В то время, когда Вагарш Богданович играл в Ереване Егора Булычева, в Москве эту же роль исполнял Борис Ливанов, потрясающе, о нем много писали, его рекламировали, и я имела возможность видеть его в этом спектакле. Какая внешность, эмоции, я до сих пор вспоминаю его глаза и протянутую руку… Спектакль был феноменальный, но, тем не менее, Юзовский писал о Вагаршяне, о «его» Егоре Булычеве. Наш Вагарш Богданович, мой любимый учитель и за­мечательный актер, по мнению Юзовского, сделал это точнее, правильнее и интереснее. Он писал, что «…Вагаршян сыграл Бу­лычева настолько внутренне верно и глубоко…», — я страшно гор­дилась! Такое впечатление, как будто это было написано обо мне. Глаза его, даже сейчас они передо мной… Надо отдать должное, конечно, громадной эрудиции Вагарша Богдановича, он очень любил Горького, у него была изумительная грандиозная библио­тека, я бывала в его доме… Играл он действительно потрясающе! Я много раз смотрела этот спектакль, прошло столько лет, а я до сих пор вижу его глаза, совершенно потрясающие руки и голос… У меня была книга Иосифа Юзовского с дарственной надписью Вагаршяна, но она куда-то пропала…

Он играл много: Арбенина в «Маскараде», «Дети солнца» Горького, потрясающий спектакль… Меня всегда поражал роле­вой диапазон моего Мастера, сыгравшего Егора Булычева, Гам­лета, Хлестакова, Арбенина, Фирса… Он все играл замечательно, все, даже маленький эпизод. В пьесе «Тегеран» Севунца он вы­ходил в одной картине, играл иранского шаха, на нем был белый потрясающий военный костюм, и эта единственная картина, одно только его появление заполоняло весь спектакль. Что значит вышел актер, какого там маленького роста, какого там не того го­лоса, это вышел гигант на сцену! Мы всем курсом ходили на его спектакли, и каждый раз были потрясены, мы восхищались и страшно гордились, что учимся у такого педагога. Я боготворю его! Для меня память о нем священна!

Ваграм Папазян был кумиром! Любимый, дорогой, непредсказуемый Ваграм Папазян! Именно непредсказуемый, я видела «Отелло», наверное, раз десять, и всегда он был разный, неповторимый… Папа мне говорил: «Ты знаешь, Папазян, ведь он каждый раз по-разному играет Отелло!». Я не верила: «Ну как это может быть, что значит по-разному?». «Вот, — говорит, — мы придем на следующий спектакль, и ты сама в этом убедишься… » Раз шесть-семь подряд папа водил меня на «Отелло», и, действи­тельно, каждый раз новое открытие. Огонь, темперамент, сила, эмоции, что-то невероятное! Новая, нигде и ни в чем не повто­ряющаяся палитра красок, действий, гамма чувств, каждый раз заново, каждый раз сегодня и сейчас…

Вагарш Вагаршян и Ваграм Папазян оба играли Арбенина в лермонтовском «Маскараде» и были очень разные. Вагаршян играл сдержанно, русского аристократа, с которым случилась в жизни большая беда, он полюбил и был обманут с его точки зре­ния… Арбенин Папазяна темпераментный, в какой-то степени даже несдержанный, сумасшедший… Даже сейчас передо мной его навыкате совершенно «сумасшедшие» глаза — глаза Ваграма Папазяна… Оба они были замечательные, неподражаемые… Я так гордилась, когда в Пятигорске в музее Лермонтова увидела громадный стенд на всю стену, посвященный «Маскараду» в постановке театра им. Сундукяна. Портреты Вагаршяна, Метаксии Симонян, изумительной актрисы, которая играла Нину замеча­тельно, потрясающе красивая, нежная, любящая, и тем страшнее становилась эта жертва… и еще, конечно, портрет Ваграма Папазяна с какими-то всклокоченными волосами и неподражаемым выражением лица… Я была горда, что имела возможность видеть этих великих людей на сцене, учиться у них и даже просто быть знакомой с ними…

Изумительный Грачья Нерсесян! Тот, кто видел его на сцене, кто может забыть этого великого трагического актера, его спектакль по пьесе Пароняна «Багдасар Ахпар»! Это был потря­сающий актер, и даже просто когда он ходил по улице, вы знаете, я издали его замечала, приостанавливала шаги, старалась мед­леннее пройти и еще раз посмотреть в его изумительные глаза, посмотреть на его фигуру, статную, замечательную — он был ве­ликий актер, по-настоящему великий! …

Авет Аветисян! Грандиозное явление на сцене, в театре, да и вообще в искусстве… Его руки, его пальцы, которыми он разговаривал, говорящие руки… Они как «две большие птицы», они обнимали все вокруг… Характеры, которые он создавал… Спектакль «Из-за чести»… Никто так не сыграет никогда больше! Этого забыть невозможно, великий актер! …

Гурген Джанибекян! Я помню его в спектаклях «Перед восходом солнца», «Скала»… Я счастлива, что мне выпала вели­кая честь с ним поработать. Он предложил мне выступить в ка­честве его партнера на радио. Я сейчас смутно помню, было что-то, по-моему, связанное с медициной, и мы вдвоем в нашем театре им. Станиславского ежедневно репетировали. Я еще со­всем молодая… Его отношение всякий раз меня смущало и по­ражало. Он репетировал со мной, с девчонкой можно сказать, как с большой актрисой, невероятно, как с актрисой, по опыту рав­ной ему — Гургену Джанибекяну! Этот выдающийся человек по­стоянно спрашивал мое мнение по тому или иному поводу, мягкий, тактичный, внимательный, море уважения, признатель­ности… Он был мне очень благодарен… Почему он мне, я ему безумно благодарна за его высокую актерскую культуру, за каж­дое слово, удивительное отношение… Это был замечательный, очень большой актер! …

Можно было бы вспомнить, наверное, многих актеров, еще и еще… Арус Восканян, Бабкена Нерсисяна, Арус Асрян, Да­вида Маляна, Армана Котикяна…

Я имела возможность часто бывать в Москве, почти каж­дые каникулы, праздники, да и в любое свободное время. Я смот­рела множество спектаклей, все московские премьеры, смотрела спектакли с великолепными актерами, многими восхищалась, Мордвинов был моя боль, моя любовь… Но то, что происходило в театре им. Сундукяна в то время — это незабываемо, несрав­нимо ни с чем, это на всю жизнь, навсегда!

Я могу очень долго говорить об этом времени, и все будут великие, незабываемые, неподражаемые… и это так, это правда! Их больше нет, и таких как они, к сожалению, больше не будет никогда! Армянский театр может гордиться этими корифеями, которые обессмертили наш театр. На сегодняшний день, когда не так уж густо в плане актерской звездности, хотя сейчас это слово довольно часто в употреблении, все подряд «звезды», может, поэтому и не густо… Но и сейчас эти люди остаются в па­мяти тех, кто их видел, слышал, имел возможность соприкосно­вения с их искусством, они остаются величайшими актерами, а для нас, для артистов, просто эталонами актерского мастерства. Мне крупно повезло, что именно во время учебы в театральном институте я имела возможность видеть их, слышать, учиться у них, и даже с некоторыми быть в довольно близких отношениях. Это Великая Школа на всю дальнейшую жизнь на сцене… Я счастлива, я счастлива от одних этих воспоминаний…

Сегодня появилась какая-то вседозволенность, которая, к сожалению, привела к потере вкуса в той или иной творческой профессии. Произошло смещение художественных ценностей и почему-то именно в сторону чего-то легкого, я бы даже сказала, примитивного. Люди перестали чувствовать ответственность перед временем и поколениями. Не происходит ничего выдаю­щегося, долговременного, чтоб можно было с уверенностью ска­зать: «Вот — это надолго!». Все идет, причем сознательно, по самому наименьшему сопротивлению. Я надеюсь, все же, что у нас что-то изменится, потому что не может народ с таким гран­диозным потенциалом, с таким количеством талантливых людей, которых сейчас гораздо больше, чем когда-либо, довольство­ваться подобным существованием…

… Наш курс, курс Вагарша Богдановича Вагаршяна…

Со мной учился сын Авета Аветисяна Лева Аветисян, Вилен Захарян, который сейчас в Москве на киностудии рабо­тает. Он мечтал быть кинорежиссером, все стремился, стремился и добился… Я училась на одном курсе с Фрунзиком Мкртчяном.

Мы поступали вместе, он как раз приехал из Ленинаканского те­атра, уже был там замечательным апробированным актером, но не имел высшего образования. Мы поступили с ним вместе и очень-очень дружили всю жизнь… И дипломный спектакль сда­вали потрясающе, вместе, вдвоем…

Я училась, если не ошибаюсь, на третьем курсе, когда ректорат института организовал поездку в Москву. Мы поехали всем курсом, жили кто где, ну а дорогу оплачивал институт. Для нас открывались двери всех театров, на все репетиции мы имели студенческие пропуска…

Мы побывали на репетиции в театре им. Вахтангова, где в это время ставился спектакль «Ромео и Джульетта». Играл Юрий Петрович Любимов и Людмила Васильевна Целиковская. Молодой Любимов был красавец, изумительный, пылкий Ромео, очаровательный! Целиковская, красивая молодая женщина, на мой взгляд, уж очень углубленная в свое чувство, умная, рассу­дительная, не очень гармонично сочетающаяся с той юностью, которая должна быть в этом образе, но это мое мнение, все равно она была прекрасна! Мне кажется, на тот момент она находилась в процессе разработки образа, творческого поиска, поэтому мне так показалось. Их дуэтные сцены, балконные сцены наблюдать было одно удовольствие — два красивых артиста на очень хоро­шей репетиции…

В один момент Людмила Васильевна повернулась в зрительный зал и обратилась к нам: «Кажется, здесь присутствуют мои родственники, дорогие армяне!». Мы все откликнулись, многие даже не совсем поняли, почему родственники. Не все знали, что она замужем за известным архитектором Каро Алабя­ном. Она со сцены спустилась к нам, вслед за ней подошел Лю­бимов, и мы начали беседовать. Они о многом нас расспрашивали, что нам понравилось, что мы уже успели уви­деть, пригласили на очередной спектакль. Мы спросили, когда будет «Ромео и Джульетта», Любимов сказал, что еще не скоро, еще только идут репетиции, ближе к осени, наверное. Уже в Ере­ване мы узнали, что спектакль прошел с грандиозным успехом… Было безумно приятно отношение Людмилы Васильевны Цели­ковской, очень теплое, с большой душой и сердцем к нам, к армянам. Она была такая красивая, такая юная и прекрасная…

Продолжение