КУЛЬТУРНЫЙ КОД

История жизни народной артистки Армении ЛЕЙЛИ ХАЧАТУРЯН

Продолжаем публикацию глав из книги «Лейли», вышедшей в издательстве «Антарес» в 2010 году по госзаказу Министерства культуры Республики Армения.
Эта книга – история жизни ведущей актрисы Ереванского ордена Дружбы Народов Государственного русского драматического театра им. К.С.Станиславского, народной артистки Армении Лейли Хачатурян, представительницы легендарного армянского рода Хачатурянов, записанная с ее же слов. Вместе с тем, это история жизни армянской интеллигенции, рассказ о трудном, но замечательном времени расцвета искусства в Армении.

Текст публикуется с согласия автора литературной записи книги Армена Арнаутова-Саркисяна.

Продолжение. 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8  | 9 

Микаэл Таривердиев

Я расскажу о необыкновенном человеке, о мужчине, оставившем незабываемый след в моем сердце — композиторе Микаэле Левоновиче Таривердиеве.

С самого начала все было очень неожиданно, необычно и интересно… Он приехал из Тбилиси — диплом с отличием, композиторский факультет… Приехал и поступил на последний курс в наше Ереванское музыкальное училище. Ему хотелось обязательно получить образование в Армении и учиться дальше у какого-нибудь именно армянского композитора…
В первый день, в день нашего знакомства, все происходило очень странно…

Я после тяжелой болезни, воспаление легких, в первый раз пришла в музыкальное училище. Шел мой дипломный год. Я тяжело перенесла эту болезнь, и мне даже казалось, я не смогу окончить училище, петь было трудно, дыхание неустойчивое… Я, совсем еще слабенькая, только-только начала выходить в свет, как говорится…

И вот я пришла в училище и случайно попала на закрытый вечер, тогда часто проводились такие вечера. На сцене стояло два инструмента, за одним сидел странной внешности молодой человек с копной черных волос, рассыпавшихся по всей голове и лицу, за другим моя подруга пианистка. Они в два рояля исполняли какое-то произведение. Внешность была у него настолько неординарная, необычная, странная, но, вместе с тем, она как-то подействовала на меня, просто вдохновила даже. Мне трудно это передать, во всяком случае, я была загипнотизирована, я не могла оторвать от него глаз. Играл он совершенно бесподобно, и я поинтересовалась, кто это и откуда… Мне сказали, что это новый студент Таривердиев, приехал из Тбилиси, сегодня он играет свое произведение с нашей студенткой. Я стала внимательно слушать. Музыка мне понравилась, я не знала, как называется это сочинение, но музыка увлекла меня, тем более, играл он как пианист совершенно бесподобно!

Я сидела где-то в третьем ряду, мне было хорошо все видно и слышно, и заметила, как пару раз со сцены он откровенно посмотрел в мою сторону, это было на достаточно близком расстоянии. Подруга моя играла по нотам, он — без. Когда все закончилось, а на закрытых вечерах не принято было аплодировать, тем не менее, раздались аплодисменты, и я тоже зааплодировала, потому что это действительно было очень ярко, интересно и своеобразно.
После вечера я стою среди студентов, все рады видеть меня в мой первый день после болезни, ко мне очень многие подходят, я разговариваю… Подошла и моя подруга, которая с ним играла. Я у нее поинтересовалась — кто, что, как все это интересно, талантливо… «Да, это очень талантливый, — говорит, — человек. Он приехал из Тбилиси, хочет поступить на последний курс в наше училище, чтобы попасть в консерваторию к какому-нибудь армянскому композитору…». Мы стояли, разговаривали, и кто-то, я не помню кто, подвел ко мне Микаэла Левоновича. Он представился: «Меня зовут Гарик. Я знаю, что вы болели и в первый день пришли в училище…». Я говорю: «Да, первый день после болезни и такой приятный сюрприз. Мне очень понравилось ваше произведение, вы прекрасно играли…». Он смотрел, не отрываясь абсолютно, не отрывая глаз от меня, он все время что-то говорил, но глаза его говорили о чем-то совсем другом. Удивительный взгляд, странный, неизвестный, новый для меня совершенно… Я поняла, что я очень и очень заинтересовала этого молодого человека.

Мы вместе вышли из училища, он решил меня проводить. Мы разговаривали, в основном о музыке, говорили о Тбилиси, о том, как он учился, кто его родители… Когда я потом узнала, что его зовут Микаэл, я крайне удивилась, ведь он представился как Гарик. Он объяснил, что это любимое имя его мамы, она так его называет, и очень попросил меня тоже называть его только так.

Мама его находилась в это время в Ереване, но в тот вечер ее не было, а папа у него был арестован. Его отец занимал должность директора Госбанка Грузии, и за что-то его арестовали. Это обстоятельство явилось одной из главных причин, почему Таривердиев хотел уехать из Тбилиси и обязательно в Армению…

Мы подошли к моему дому, поговорили еще немножко, ну и расстались. Он сказал: «Я надеюсь, что теперь мы будем часто встречаться в училище?». «Конечно, я уже приступаю к занятиям, это мой дипломный год, мне очень трудно, особенно, — говорю, — я боюсь гармонии. Как я ее буду сдавать, не знаю, я не очень сильна по этому предмету…». «Я помогу, — говорит, — я помогу! Я очень хорошо знаю гармонию, и я вам помогу…». «Ну что ж, буду очень благодарна…». Такая вот светская, не обязывающая вроде бы ни к чему болтовня…

Но, тем не менее, на следующий же день раздался звонок с предложением о встрече, и если нужно, то и занятиях гармонией. Я еще была не очень крепка в плане здоровья и сказала, что лучше отложить это на некоторое время… «Хорошо, — говорит, — а можно я буду вам звонить?». «Пожалуйста, звоните, конечно звоните…».

Так начинались вот эти, я совершенно не постесняюсь и не побоюсь сказать, волшебные взаимоотношения…

Оказывается, когда он сидел за инструментом и играл свое сочинение, он, тем не менее, умудрился найти возможность и у Марианны, моей подруги, прямо на сцене спросить: «А кто это девушка, она сидит в третьем ряду?». Она успела сказать, что я ее подруга, назвала меня, сказала, что я вокалистка, болела и в первый день пришла в училище… «Странно! Хотя, что странного? Значит, ее просто не было здесь, иначе я бы ее заметил, заметил бы сразу! Она мне очень нравится, познакомишь меня с ней обязательно…». Марианна пообещала… Это все было мне неизвестно, я обо всем узнала позже…

Он звонил снова и снова, предлагал погулять, пойти в филармонию на какой-нибудь концерт, в общем, так начались наши отношения…

Нам было бесконечно хорошо, мы тянулись друг к другу невероятно! Ничего подобного в моей жизни впоследствии не происходило… Я думаю, что, невзирая на очень богатую жизнь в плане любви, женщин, да еще каких женщин, такого и в его жизни тоже, наверное, больше так и не произошло. Я это говорю не голословно, а в силу даже слов и высказываний определенных людей, но дело не в этом. Мне не нужны ни чьи слова, я говорю то, что чувствую сейчас…

Встречались мы каждый день, нам хотелось быть вместе с утра и до позднего вечера, это было какое-то круглосуточное состояние, а учились мы, в конце концов, на разных факультетах. У нас сложились не очень обычные отношения. Они оказались настолько глубокие, настолько умные, интересные, и все, конечно, сопровождалось грандиозным чувством друг к другу. Слишком было все красиво, слишком это чувство оказалось необычным и объемным…

Гарик жил в консерваторском общежитии, и естественно, мы встречались в моем доме. Папа и мама уже были хорошо знакомы с ним. Он много играл у нас свои произведения, инструмент просто не закрывался. Когда он приходил, он все время садился и что-то играл и играл… И вот то, что сейчас иногда по радио или по телевидению звучит, все это настолько мне знакомо, настолько родные сердцу эти звуки, с тех самых времен… Его стиль, его почерк неподражаемый, никем не воспроизведенный больше, мне знаком с юных его и моих лет. Музыка мне очень нравилась, а как он играл… Бесподобно!

Очень скоро стало понятно, что расстаться мы уже, в общем-то, не сможем. Если бы было не стыдно, мы, наверное, круглосуточно были бы вместе, но все-таки существовали определенные правила поведения, и каждый раз поздно вечером он уходил до следующего утра и приходил с таким видом, как будто мы не виделись сто лет, каждый раз бурная встреча…
Мы просто ни минуты не могли существовать друг без друга! Вот уже поздно, он уходит, я выхожу его провожать на крыльцо, мы останавливаемся, еще час разговариваем, как будто не наговорились за весь день и вечер. Потом я открываю калитку, он уже выходит на улицу, я выхожу следом за ним как загипнотизированная, мы там еще и еще стоим и разговариваем, соседи кругом, окна светятся, конечно, смотрят, фиксируют в свои «полевые бинокли», а нам абсолютно на все наплевать…

Была весна, цвела сирень, и все цветы, какие существовали на свете, тогда цвели в наших сердцах!

Это было романтическое, по красоте такое большое чувство, о котором можно написать целый роман. Можно написать массу интересных рассказов и повестей об этом человеке и о наших отношениях…

И вот, вы знаете, как странно прореагировал наш город. Я говорю «Город», именно, и музыкальное училище, и консерватория, не какие-то там знакомые, родственники, а Город! Взбудоражилась вся композиторская братия! Я была знакома со всеми нашими композиторами, все они были вхожи в наш дом, и я имела «удовольствие» выслушивать бесконечные советы, которые давались от «чистого» сердца. По их мнению, я должна была «одуматься и прекратить» близкую дружбу с этим «весьма странным человеком». «Не связывайся с ним…», — говорили мне.

Странность его заключалась в том, что он был бесподобно талантлив, ни на кого не похожий, и внешне, и по музыкантской сути своей, и поэтому, конечно, вызывал крайне неоднозначную реакцию. Но я совершенно четко для себя определила, что вот ОН и только ОН! Не стесняясь никаких старших друзей, младших друзей, друзей уже с определенными именами, я твердо заявляла, что это мой самый близкий друг, мой любимый человек, и что я никогда от него не отвернусь и не отойду, что бы они ни говорили и ни делали…

Я сейчас не хочу упоминать фамилии довольно известных людей, которые ну просто на дыбы вставали и так хотели разрушить нашу дружбу. Это сейчас ни к чему, все уже давным-давно ушло в область придания, да и Бог им судья, но я пережила это, и он пережил. Мы были вместе, рядом, и это было главным…

Он настолько не от мира сего, что никак не мог понять, почему такая вражда, почему он окружен столькими недоброжелателями, что такое… А я понимала… Я понимала, что помимо чистой, сильной любви, я стала для него спасательным островом, территорией, где он мог чувствовать себя защищенным, где он отдыхал душой, отдыхал мыслями. Только этот остров давал ему возможность свободно заниматься творчеством, слишком тяжелой была атмосфера вокруг, атмосфера зависти, крайнего негатива и неприятия…

То же самое происходило и со мной, но я все-таки находилась в родном городе… Я радовалась, что у нас в доме, в моей семье его восприняли правильно. И папа, и мама, брат мой Бебик, в это время он жил у нас со своей семьей, они все очень достойно, я бы даже сказала, в высшей степени чутко, тактично, по-отечески отнеслись к нему. Они понимали, почему такая волна недоброжелательности окутала этого человека. Но даже среди моих близких знакомых, среди друзей находились люди, которые считали своим долгом что-то мне сказать очень «умное» с их точки зрения. Я чувствовала и понимала — не желание предупредить меня двигало многими из них, а просто чистая зависть, такая неприкрытая, нехорошая зависть. А завидовать было чему… Нет, он был совершенно «гол как сокол», так что этому нечего было завидовать. Но все, конечно, понимали, что это неординарный, в высшей степени талантливый, уникальный в своем роде человек…

Его чувство ко мне, оно низвергалось как водопад! Текли бурные реки, буквально, моря, океаны… Вот такое это было чувство, в котором я даже иногда задыхалась. Я по-настоящему задыхалась от этого мощного потока любви и сейчас уже точно могу сказать, что ничего подобного в моем сердце больше не случалось, невзирая на всю дальнейшую очень интересную личную жизнь! Ничего подобного я не испытывала больше никогда!

Вы знаете, наверное, это возраст. Такое может происходить именно в юном возрасте, только и только… Молодость… Красивая, романтичная, цветущая молодость…

Мы окончили музыкальное училище. Он сдавал только специальность, потому что у него был диплом с отличием, а мне пришлось пропеть громадную дипломную программу. После тяжелой болезни петь было сложно, но я собралась, я это сделала и тоже получила диплом с отличием. Я уже рассказывала об этом экзамене, все прошло замечательно! Гарик был счастлив, я пела одно его произведение, и он был просто счастлив…

Мы вместе решили поступать в нашу Ереванскую консерваторию, он в класс композитора Григория Егиазаряна, а я к своей дорогой и любимой Надежде Григорьевне Кардян. И мы поступили, поступили на первый курс… За это время он несколько раз делал мне предложение. Приехала его очаровательная мама из Тбилиси, они заказали чудесное кольцо с бриллиантами у какого-то приезжего армянина, который сделал уникальное, очень красивое колечко, его и надели мне на палец. Я с гордостью носила его…

Летом, после вступительных экзаменов мы с Гариком поехали отдыхать на море в Кобулети. Мы были уже помолвлены, и его мама прислала ему путевку. Он должен был жить в пансионате, а я — быть рядом! Я снимала комнату в частном доме, финансировал меня, конечно, папа… Это были, вы знаете, волшебные три недели! Потому, как выяснилось там, он безумно любил море! Я знаю, что впоследствии он часто отдыхал на море, кстати, и погиб поэтому… Ему нельзя было столько плавать, а в день, когда это случилось, он долго плавал и сердце не выдержало… Он очень любил море, очень…

И вот мы поехали, плавали мы оба мастерски, просто замечательно, целый день проводили на пляже. Он жил у себя в пансионате, а я у себя, в частном доме, в комнате, которую снимала. Замечательная комната, дом недалеко от его пансионата, берег просто роскошный, прекрасный пляж, и мы целый день на море. Вечерами мы ходили в ресторанчики, кафе всякие… Моя хозяйка вдруг, воспылав к нам любовью, начала чудесно готовить и угощать нас всякими грузинскими блюдами. Мы ходили на танцы, и он и я великолепно танцевали, призы какие-то получали на этих танцах. Все это смешно было конечно, и каждый раз по поводу этих призов мы шутили невероятно. Это была та жизнь, которая диктовала свои определенные условия, и мы сразу же включились в нее целиком. Было все замечательно…

И вот один случай произошел с нами. В этот день море было волнистое, волны как двухэтажный дом. Никто не купался, но пляж полон народу. Было ветрено, светило солнце, и все сидели на берегу. Мы казались очень заметной, яркой парой, за нами даже следили, мы постоянно находились в центре внимания… Мы переоделись и пошли в море. Все, кто находился рядом, говорили: «Что вы делаете! Посмотрите на эти волны, это же опасно…». Даже он мне сказал: «Знаешь, я быстренько поплаваю немного, а ты подожди, подожди меня здесь, на берегу…». Но нет, надо же знать мой характер! Я тоже плавала хорошо, и мне захотелось, чтоб мы вместе кинулись в эти волны. Стихия, видите ли, меня взбудоражила на этот достаточно сомнительный шаг. Как владеть волной я знала и умела, и мы поплыли. Но ветер и волны очень скоро раскидали нас в разные стороны, мы потеряли друг друга, я только видела, что где-то мелькает его голова. Он стал страшно беспокоиться, выпрыгивал из волны и подавал мне рукой какие-то знаки, но я уже ничего не соображала, потому что действительно стало очень и очень опасно. Тем не менее, нам как-то удалось уже далеко от берега приблизиться, крепко взяться за руки и успеть сказать друг другу: «Поплыли обратно!». Это-то мы успели, но повернуться сразу, как-то повернуть тело в обратную сторону оказалось очень сложно. Мы долго барахтались, старались плыть… Вдруг слышим звук катера. Оказывается, люди на берегу стали за нас волноваться, не на шутку испугались и послали спасательный катер. Мы, конечно, фасонили, что и так бы выбрались, но неизвестно, как бы все закончилось, если б не этот катер… В общем, нас вытащили из воды и доставили на берег. На берегу аплодисменты, охи, ахи, а мы такие веселые, стали всех успокаивать, пообещали, что больше такого не повторится и долго потом большой компанией играли в волейбол…

Этот день, он был сопряжен с критическим моментом, который еще больше нас сблизил. Громадные волны, весь этот водоворот был похож на нашу любовь, на наше неиссякаемое большое чувство, в которое мы кидались как в эти волны. Когда я на секунду растерялась в море, потеряв его из виду, и вдруг ощутила его снова рядом, я поняла, что рядом со мной крепкий мужчина, на которого можно положиться в любой ситуации. Бесконечная дружба, любовь и взаимопомощь, крепкое мужское плечо, мощная поддержка и опора… Это было замечательно! Мы часто с ним потом вспоминали этот случай…

Отдых наш прошел потрясающе, и по дороге в Ереван мы заехали в Тбилиси навестить его маму. Я один день гостила у них и стала свидетелем странной картины. Комната, в которой мы остановились, одна комната из огромной квартиры. Я была крайне удивлена, в этом доме так и чувствовалось, что эта многокомнатная квартира еще совсем недавно принадлежала одной семье. И мама его рассказала, что их уплотнили в жилплощади после ареста отца Гарика. Они с мамой остались жить в двух маленьких комнатах. Но, тем не менее, мы прекрасно провели весь день, а вечером был мой поезд. Я приехала в Ереван, а через некоторое время, побыв немного со своей мамой, приехал и Гарик…

Мы стали учиться на первом курсе консерватории. Ну, естественно, факультеты разные, но один предмет сближал нас — марксизм, на который в один зал собирались все факультеты первого курса. Нам читались лекции по марксизму, и тут мы себя чувствовали однокашниками. А так, у него свои предметы, у меня свои… Был еще один предмет — общее фортепиано, обязательный предмет для всех факультетов. Я, конечно, не владела инструментом как он, я не играла так виртуозно, но решилась с ним вместе поучиться у одного педагога по общему фортепиано, и мы в четыре руки играли симфонии Шуберта. Как я набралась такой наглости, не знаю, чтоб с таким вот пианистом сесть рядом и играть сложнейшие партии из симфоний Шуберта… Конечно, напряжение жуткое, нервов невероятное количество, но я с честью выходила из положения, и он был счастлив, он очень гордился мною. Во-первых, счастлив от того, что мы рядом сидим и играем такую музыку, во-вторых, что я делаю это, в общем-то, весьма прилично, так что это тоже нас очень где-то сближало…

Так мы учились и учились, постепенно все стало налаживаться, отношение к нему в консерватории даже несколько смягчилось, мы думали, что вот, мы поженимся, будем жить в Ереване, учиться в нашей консерватории, работать, строили планы, прожекты, но…
Произошло событие, самое главное в нашей биографии, вернее, как выяснилось в дальнейшем, событие, определившее всю его дальнейшую судьбу…

В Ереван с концертами приехал Арам Ильич Хачатурян. Концерты должны были проходить в филармонии, а дядя выступал в качестве дирижера. Арам Ильич стал ходить на репетиции, ну а так как Гарик с утра до вечера, фактически, находился в нашем доме, он принимал участие во всех разговорах, обсуждениях, часто провожал дядю на репетиции, трепетно брал его портфель с нотами и нес к машине…

Мне все было понятно. Мне было понятно, что он влюблен в музыку Хачатуряна, влюблен в эту личность, и что он мечтает учиться только у Хачатуряна. Он сам еще об этом ничего не говорил, а дядя тем более ничего и не подозревал. Как-то Арам Ильич имел возможность послушать Гарика у нас дома. Он сказал, что это, безусловно, очень одаренный музыкант… И больше пока ничего…

С оглушительным успехом прошел цикл концертов Арама Ильича! Мы, конечно, бывали и на всех репетициях, и на всех концертах, разумеется. После этого всегда происходило застолье, но застолье не в стиле обыкновенного «выпить и закусить за здравие» — нет, ничего подобного. Дядя никогда не мог сразу уснуть после своего выступления, и ему очень важно было услышать мнение людей, побывавших на концерте. Это такое кажущееся детское очаровательное качество, наивное даже я бы сказала. Он собирал вокруг себя людей, которые вместе с ним пережили весь вечер, прожили каждую минуту его музыки. У нас был большой овальный стол, мы садились за этот стол, молодые композиторы, члены нашей семьи, разумеется, Таривердиев, я… Дядя к каждому обращался: «Ну вот, теперь ты скажи, какое впечатление на тебя произвел концерт… А теперь ты скажи… А теперь ты…». Что-то детское в нем просыпалось. Но мне все-таки кажется, он постоянно что-то проверял, проверял себя, он жил этим. В это время мы могли пить только чай. Вопрос совсем не в выпивке и не в тостах за здравие. Просто это было необходимое ему общение после грандиозного концерта, предположим, когда игралась Вторая симфония, или кто-то играл мой любимый фортепианный концерт, или скрипичный…

Об исполнителях я буду еще говорить и говорить, потому что это целая плеяда великих музыкантов, которые прошли через великую музыку Арама Хачатуряна…

Таривердиев заболел! Просто заболел… Он ни о чем не мог думать, он думал только о Хачатуряне. Он думал только о том, как сделать, чтобы учиться у этого человека, ему ничего больше было не нужно в музыке. «Если я не стану его студентом, мне лучше не быть музыкантом вообще! Я должен стать его учеником…», — он хотел только этой музыки, только этого общения… А мы на первом курсе, мы учились…

И в один день у меня с Гариком состоялся крупный разговор, мы долго обсуждали и пришли к выводу, что нам необходимо вместе ехать в Москву. Нам надо переехать с тем, чтобы он поступил в класс Хачатуряна, ну а я продолжала учиться по своей специальности, но, как он говорил, только в Москве и только рядом с ним. Чтобы расстаться, даже мысли об этом быть не могло, совершенно немыслимая вещь! И мы уехали…

Продолжение