• Чт. Мар 28th, 2024

“ЛЕЙЛИ”

Ноя 15, 2013

КУЛЬТУРНЫЙ КОД

История жизни народной артистки Армении ЛЕЙЛИ ХАЧАТУРЯН

leyly72

Продолжаем публикацию глав из книги «Лейли», вышедшей в издательстве «Антарес» в 2010 году по госзаказу Министерства культуры Республики Армения.
Эта книга – история жизни ведущей актрисы Ереванского ордена Дружбы Народов Государственного русского драматического театра им. К.С.Станиславского, народной артистки Армении Лейли Хачатурян, представительницы легендарного армянского рода Хачатурянов, записанная с ее же слов. Вместе с тем, это история жизни армянской интеллигенции, рассказ о трудном, но замечательном времени расцвета искусства в Армении.

Текст публикуется с согласия автора литературной записи книги Армена Арнаутова-Саркисяна.

Продолжение. 1 | 2 | 4 5 6 7 8  9 10 | 11 | 12 | 13 14 | 15 16 17 18 19 | 20 | 21 

Блокада

Война… Блокадные годы… Время резко повернулось в обратном направлении, перевернулась жизнь каждого из нас, наступила настоящая блокада всего…

Неустроенный быт, холод, голод, темнота не только в домах и на улицах, но и в душах людей. На наших глазах поги­бала целая эпоха огромной страны, уничтожая, ломая судьбы де­сятков поколений, унося за собой в небытие в первую очередь духовные интеллектуальные ценности. На первый план стано­вились необходимые для элементарного физического существо­вания понятия – свет, тепло, еда, вода… Мы были лишены всего человеческого, но самое страшное – отсутствие информации. Мы находились в вакууме неопределенности и неизвестности…

Отголоски того времени напоминают о себе даже сегодня, разрушительные последствия пятилетней блокады до сих пор ощутимы. Но все это, конечно, невозможно сравнить с ужасом тех лет. Жизнь останавливалась, особенно в зимнее время. Гуманитарные, экономические и политические проблемы именно в этот период достигали своего пика. Холод, невыносимый холод, постоянный, повсеместный, от него невозможно было укрыться ни на улице, ни дома, ни на работе, нигде. Были введены кар­точки на продукты, люди выстаивали километровые очереди за хлебом, страшным, непонятного цвета и вкуса… Экономика, наука, образование, культура… Остановилось все! Всем было плохо, во всех отраслях наступила долгая пауза, остановка…

Работать в театре стало невыносимо сложно. По большой договоренности нам давали свет на два-три часа спектакльного времени, и то иногда его тушили прямо во время действия… Мы были все промерзшие насквозь, но, тем не менее, работали, много работали. Ни на минуту, ни на один день не останавли­вался театр, это было бы равносильно смерти…

Мы работали! Приходили каждый день в холодный, ледя­ной театр, постоянно репетировали, поддерживали друг друга, старались быть вместе. Нам даже угрожали закрытием, некото­рые структуры воспользовались моментом антирусской истерии, и находились люди, которые с автоматами врывались в кабинет главного режиссера и требовали освободить здание. Безобразное, конечно, время было… Но театр устоял! Наш художественный руководитель героически смог защитить свой театр! Я даже не знаю, откуда брались у него эти силы, откуда связи, хотя какие связи могли быть, когда страна пребывала на краю пропасти. Мы, конечно, остались в своем холодном, страшном, темном, но вме­сте с тем родном и любимом здании. Ни на мгновение не оста­навливая работу, мы выживали и боролись, доказывая свою необходимость родной стране и родному городу…

В театре было множество артистов, которые не выдержи­вали, и у кого появлялась хоть какая-то возможность – уезжали. У многих опускались руки, многие старались покинуть страну, но далеко не все… Сейчас, когда я вспоминаю события тех лет, я чувствую гордость за пережитое. Все это, вы знаете, оказалось героическим каким-то испытанием, поступком со стороны всех нас. Жить в такой обстановке, причем достаточно долго, быть го­лодными, холодными, да еще ставить спектакли, заниматься творчеством… Мы ходили на репетиции, старались не нарушать режим жизни, иначе бы погибли…

Люди повсеместно начали объединяться в организации, в общества по национальным признакам, по другим каким-то интересам. Тогда это явление называли «демократическими преобразованиями в стране»… Стали создаваться так же и русские общества, которые, конечно же, объединялись вокруг Русского театра. Таких обществ было три: «Россия», «Гармония» и «Ода» – организации, в которых числилось в основном русское населе­ние нашей республики…

В театре многие состояли в обществе «Ода». Дмитрий Рагозин, который сейчас является постоянным представителем РФ при НАТО и депутатом Государственной Думы, он знал о нашем существовании и покровительствовал нам из Москвы. Так как я являлась одним из руководителей этой организации, театр пошел мне на встречу, предоставляя зал для мероприятий, помещения для собраний, для хранения и раздачи гуманитарной помощи… Создалась определенная база, где люди собирались и имели воз­можность быть услышанными.

Председатель «Оды» Галина Павловна Куликова оказалась удивительно энергичной женщиной с большими связями, именно она смогла связаться с Рагозиным и обеспечить нам столь ценное покровительство. Я расскажу о наших встречах в Москве, в его кабинете… Он принимал непосредственное участие во всем, ока­зался умным и отзывчивым человеком, с ним уже тогда было ин­тересно. Мы еще не знали, что он станет, в общем-то, одним из видных политиков России, тогда он очень нам помогал…

Время от времени в театр поступала гуманитарная по­мощь, Галина Павловна старалась всеми силами и средствами помочь людям. Спасибо ей большое за все, что она сделала, на­чиная с Москвы и кончая связями здесь. Она до этого работала на заводе, сама техник по специальности, она использовала все возможные каналы, чтобы обеспечить людей гуманитарной по­мощью. Так как мы базировались в театре, то естественно, всему коллективу в равной степени доставалась эта помощь. Верми­шель, консервы, масло, фасоль, гречка, чечевица, мука, разные крупы, сахар, мыло, одежда, лекарственные препараты – все это тогда было необходимо в каждой семье…

Я возглавляла художественную часть, и в этом кромешном холоде мы еще умудрялись устраивать концертные вечера. Мы дружили с ветеранами ВОВ, устраивали концерты для них, к нам приходили люди, чтоб хотя бы посидеть рядом, как-то провести время. Помню, я организовала вечер – выступали члены «Оды», начиная с маленьких детей до глубоких стариков. Каждый подготовил какой-то номер, они пели, читали стихи, танцевали, играли на разных инструментах… Получился очень трогательный вечер, он запомнился всем, мы его дважды повторяли, и таких мероприятий было великое множество. Вы знаете, в это время определилась, наверное, главная черта нашего народа – желание быть вместе и в меру сил поддерживать друг друга. Это и по­могло нам всем выжить…

Чуть позже, в 94-м году артистам театра представилась возможность через СТД России выехать на десять дней в Москву, чтоб отдохнуть и прийти в себя от пережитого. Нам были предоставлены комнаты в Доме отдыха «Братцево», который находился на территории красивейшей старинной усадьбы, мы жили там как в гостинице. Мы мечтали встретиться с Михаилом Ульяновым, он занимал тогда пост председателя СТД РФ. Чрезвычайно занятый в театре, на съемках, он все же иногда бывал у себя в кабинете. И мы встретились…

Галина Павловна Куликова, одна из ее заместителей Нона Константиновна Густова и я зашли к нему в кабинет, представи­лись, и он очень любезно, удивительно тепло нас принял. Мне всегда казалось, что Михаил Ульянов немного жесткий человек. Наверное, такое впечатление сформировалось от его сыгранных ролей в кино. На сцене я его увидела позднее, а в это время мне казалось, что он такой жесткий… Перед нами предстал человек, я не побоюсь этого слова, нежный, внимательный, чуткий, бла­городный в высшей степени! Я помню, Галина Павловна подо­шла к нему и сказала: «Можно, я вас потрогаю!», – настолько мы были ошарашены его приемом и его присутствием.

Мы сели за стол и стали решать судьбу нашего театра. Удивительно, с какой серьезностью, с каким участием и теплотой он старался все выяснить, найти самый лучший способ нам по­мочь. Он говорил: «Хорошо, я могу организовать гастроли на две недели в Москву. Выбирайте любой театр, где бы вы хотели иг­рать, будет замечательная критика, все лучшие театроведы при­дут на ваши спектакли… Но скажите, а что потом, что дальше? Вы же вернетесь снова в свой холодный и голодный театр… А может все же нам потратить определенную сумму и закупить продуктов для вас! Вы хотя бы на какое-то время поможете людям, поможете артистам…». От имени театра присутствовала только я, и мы с ним пришли к выводу, что это самое верное ре­шение в нашей ситуации…

Через день я встретилась с директором СТД, замечатель­ным человеком, кстати, армянином по национальности. Он от­дельно принял только меня, с бумагой и карандашом начал составлять подробный план работы: «Так… Вот что мы делаем! Вы поедете на завод, где вам выдадут постное масло, майонез… Сначала решим вопрос с этим заводом. Следующее: вы поедете на фабрику… Потом поедете на производство…», – и распределил нас на несколько учреждений, где нам должны были помочь с продуктами. Он предоставил свою личную машину в наше рас­поряжение. Я даже помню, в его кабинете стояли стеклянные шкафы, и на витринах лежали предметы театрального обихода: грим, черная тушь для ресниц, карандаши, пудра, еще какие-то предметы, необходимые в актерской профессии. Я подошла, и он уловил мой взгляд, мой интерес: «Вам это нужно?». Я кивнула. Он открыл шкаф и все, что там было, бережно переложил мне в сумку, после чего тут же дал распоряжение, чтобы собрали гро­мадную коробку для нашего театра. По приезде я раздала все это артистам. Вот такое отношение было к нам в Москве…

Когда я пришла к Ульянову во второй раз, в кабинет вошла Элина Абрамовна Быстрицкая. Роскошная, прекрасная женщина, очень красивая! Ульянов представил меня: «Из нашей дорогой Армении актриса…», – мне неудобно сейчас передавать слова, которые он обо мне сказал, я была крайне смущена, а Элина Абрамовна крепко обняла меня и поцеловала. Михаил Александрович сказал, что театр в Армении бедствует, и в меру своих сил он ста­рается помочь… «Да, да, конечно, что нужно? Ну как вы там? Как? Вы настоящие герои…», – столько тепла, столько нежного человеческого внимания исходило от этой великолепной жен­щины, я была восхищена! Я ею восхищалась всегда, особенно в фильме «Тихий Дон», мне ее Аксинья безумно нравилась, и по сей день я не могу ее сравнить ни с одной из многочисленных других, которые потом появлялись на сцене и на экране. Вели­колепная актриса и роскошная женщина! В жизни, при своей чрезвычайной красоте, она была проста, естественна и очень сер­добольна, что для нас тогда имело огромное значение…

Все эти продукты мы с невероятным трудом получили, ез­дили по нескольку раз, была зима, но суровая «русская зима» ка­залась нам самой теплой на свете. Мы жили в отапливаемых номерах с горячим душем, со всем, чего были лишены дома…

Нам предоставили самолет на Чкаловском военном аэро­дроме, чтоб переправить груз в Ереван. Я такого снега за всю свою жизнь не помню! Мы рядом стояли и не видели друг друга, насквозь промокли, пока все это погружалось, пока выясняли от кого зависят всевозможные пропуска на вывоз продуктов… Я стояла мокрая, а Нона Константиновна, она тоже невероятно бое­вая, бегала и говорила всем: «Это наша народная артистка! Она играет Хануму! Это наша Ханума!». Я стояла и думала, кому это нужно!? Под крылом самолета стоит мокрая Ханума и грузит продукты, чтобы спасти своих соотечественников… Выглядело все это, конечно, комично и крайне несуразно. Наконец, подошла целая ватага военных парней, которые начали активно помогать погружать коробки с продуктами. Вдруг один из них, может он видел спектакль, посмотрел на меня и воскликнул: «Ханума!». Эта была уже кульминация моих приключений…

В общем, с большим трудом и невероятными мучениями самолет был погружен, и мы с Ноной Константиновной все это привезли в наш холодный, темный, голодный Ереван. Нас встречали члены «Оды» и театральные работники, все продукты привезли в театр. Через день люди начали получать помощь, все были счастливы и довольны. Состоялась громадная акция, бла­годаря стараниям бесконечно дорогого Михаила Ульянова. Если бы он не предложил свою помощь, у нас и в мыслях не могло возникнуть, что такое возможно осуществить. Это поддержало коллектив театра, членов «Оды» на значительное время…

Тогда же в Москве мы с Александром Григоряном периодически встречались с Дмитрием Рагозиным. Он любезно предоставлял нам свой кабинет для разного рода встреч, иногда даже мы у него организовывали посиделки, пили коньяк, желали друг другу бесконечного терпения и здоровья… Однажды на пороге появилось телевидение – 1-й канал, как нам представились. Они попросили, чтобы мы – блокадники из Армении, рассказали о своей жизни. Мы начали говорить о том, что происходит в Ар­мении, как мы живем, зачем приехали, как нас принимают в Москве… И вдруг задается вопрос мне: «А что вы будете играть в предстоящем сезоне?», – это прозвучало, знаете, как-то смешно и неуместно. На дворе зима, следующий сезон далеко, до него элементарно надо еще дожить в наших условиях. Но я с гор­достью заявила: «Для меня Александр Григорян будет ставить пьесу Бориса Рацера «Русский медведь», во всяком случае, он мне обещал! Да, Александр Самсонович?». Григорян со свой­ственной ему иронией продолжил: «Ну, раз обещал, то ко­нечно!», – и рассказал немного о пьесе, о жизни в театре, о дальнейших планах… По телевидению многие видели эту пере­дачу, у нас не было возможности ее посмотреть из-за отсутствия света, но многие наши друзья в России и в других республиках видели ее…

Мы приехали домой, и сразу же приступили к работе. Как ни странно, в это холодное голодное время в театр ходил зритель. На улице было теплее, чем в нашем здании, но к нам приходили люди… Мы выпускали премьеру за премьерой. Сейчас это звучит вроде бы обыкновенно, но тогда это было геройством! Мы чув­ствовали свою необходимость, нужность народу, который, не смотря на холод, стремился к нам в театр…

Я вспоминаю нашу репетиционную комнату, довольно большой зал с маленькой железной печуркой, в которой жгли все что угодно. Конечно, она не могла отопить всю комнату, но мы по очереди, кто освобождался от своего текста, подскакивали к печке и начинали греть руки, ноги, лицо. Потом снова, как только надо говорить, возвращались к своей мизансцене, и так всю ре­петицию. В таких условиях рождались наши спектакли…

Это самые ценные в моей жизни спектакли, и я хочу о них вам рассказать…

С Виктором Ананьиным
С Виктором Ананьиным

Ж.Брикер, М.Ласег. «Ох, эти французские штучки»

Спектакль, конечно, замечательный! Вы знаете, мы иг­раем его до сих пор. Это великая память о тех годах, мы его под­держиваем в замечательном качестве, в каком он был поставлен, хотя за столько лет и множество вводов могло бы быть иначе. Ис­тория «Французских штучек» началась со случая, который как нельзя точно характеризует то время…

Это произошло на премьере спектакля. Как мы были одеты, Боже мой! Я вышла в теплом шерстяном платье, в теплых ботинках, с намотанным вокруг шеи толстым шарфом моего партнера Сережи Магаляна… Невозможно было при таком хо­лоде двигаться, разговаривать…

Люди, как я уже говорила, предпочитали держаться вме­сте, чтоб не сойти с ума, и наш театр благодарно встречал своего зрителя. Кусочек света, который нам давали на эти часы, радовал невероятно, была возможность посмотреть спектакль вместе…

Так вот, премьера! Полный холодный зал народа, действие идет, на сцене я и замечательная наша актриса Наташа Голик. Вдруг гаснет свет. Мы стоим, ждем… Свет не включается… Обычно если такое происходило, то ненадолго, а тут – света нет! Я слышу, за кулисами суета: «Скорее, звоните, они же обещали, ну как же так…». Я тихо говорю Наташе: «Может нам уйти?». И вы знаете, из зрительного зала раздается голос, почти крик: «Нет, не уходите! Мы сейчас дадим вам свет! Товарищи, у кого что есть, достаньте свои фонарики…». И действительно, вдруг зажи­гаются фонарики там, там, там… На улицах было страшно темно, и люди ходили с фонариками. Наш пожарник откуда-то достал допотопную керосиновую лампу, несколько свечей… Стало светло и в зале и на сцене, мы продолжили играть спектакль… Люди сидели в тулупах, в шапках, окоченевшие, но глаза у них горели от счастья. Нас не отпускали, нам устроили овацию! Мы сами не хотели расставаться со зрителем в этот день, настолько было тепло в наших сердцах и душах…

Каждая премьера тогда была буквально героическим поступком. И то, что мы выпустили этот спектакль, стали его играть периодически, а за ним пошли следующие в этом же кошмаре тьмы, голода и холода – честь и хвала нашему театру! Все это делали мы сами, добровольно, с невероятной отдачей, и если бы у нас отняли возможность выходить пусть на ледяную сцену, пусть голодными, пусть даже больными, мы бы погибли…

Не могу не назвать артистов, дорогих моих первых парт­неров в этом спектакле – Виктор Ананьин, Фред Давтян, Сергей Магалян и Жора Кришталь, они играли в очередь одну роль, На­таша Голик и Милена Штейнберг тоже в очередь…

Спектакль просуществовал в этом составе долго-долго. После отъезда Виктора Ананьина, который уехал в Ставрополь, на его роль перешел Фред Давтян, а на молодого героя был вве­ден Вячеслав Дьяченко. И в этом составе мы просуществовали достаточно долго, пока нас не покинули наши обе девочки Ми-лена и Наташа. Наташа уехала в Москву, а Милена в Петербург.

И с той и с другой, абсолютно разными, непохожими в принципе друг на друга актрисами мне было интересно работать. Наташа – романтичная, красивая, очень одаренная русская ак­триса с большим ролевым диапазоном, играла замечательно. Милена – несколько иного плана, более сочная, характерная, тоже работала ярко, интересно и страшно любила эту роль. Она тоже успела сыграть множество сложных и интересных ролей. Память об этих двух актрисах в театре и в моем сердце самая нежная…

Мы играем «Французские штучки» до сих пор. Сегодня работает уже третье поколение молодежи, и спектакль продол­жает идти в замечательном качестве. Приятно читать многочис­ленные «восторженные» рецензии о том времени, какие мы были герои, какие молодцы, но тогда у нас не оставалось другого вы­бора, ценою жизни, ценою своего здоровья необходимо было вы­стоять и отстоять театр, отстоять право на существование…

leyly64Гр.Горин. «Поминальная молитва»

Теперь я, очевидно, приступлю к одному из самых, если можно так сказать, главных спектаклей в моей жизни и в жизни последних почти 20 лет нашего театра…

Мы его тоже играем до сих пор. Очень большой спек­такль, участвует весь коллектив. Сам автор пьесы Григорий Горин успел посмотреть нашу «Поминальную молитву» во время гастролей театра в Сочи. Он высоко оценил спектакль и очень тепло, с восторгом отзывался об артистах. Вскоре Горина не стало… В великолепной постановке Марка Захарова в «Ленкоме» шла «Поминальная молитва» с любимым, обожаемым мною Ев­гением Леоновым в роли Тевье. Марк Анатольевич, будучи в Ереване, посмотрев наш спектакль, говорил о достойных актер­ских работах и режиссерских решениях. Мне он поцеловал руку и сказал: «Такой Голды у меня нет…». Года три-четыре тому назад мы вывезли «Поминальную молитву» на гастроли по городам России и в Москву, где спектакль прошел изумительно. Отзывы потрясающие, присутствовал цвет всей русской театроведческой мысли, мы удостоились самых высоких оценок…

Для меня этот спектакль особенный. Это, наверное, самое главное событие в моей творческой биографии, хотя я до него и после него сыграла массу интересных больших ролей, но этот спектакль создал в моем сознании какую-то особую высокую творческую планку. Я совершенно по-другому отношусь к нему, очень трепетно и каждый раз взволнованно…

Я играю Голду, жену Тевье. Первый исполнитель роли Тевье – Варшавер Михаил Григорьевич, второй – Магалян Сер­гей Сергеевич. Варшавер был сильным артистом и прекрасным Тевье, мы играли с ним достаточно долго, замечательно играли, но он уехал в Петербург. После него стал играть Сережа Магалян. Из-за отъезда многих исполнителей артисты переходили от одной роли к другой. Сергей Магалян до Тевье успел сыграть роль Ребе и роль Менахема Мендла. И вот – Тевье. Не сразу он овладел этой громадной ролью, дело не в страницах текста, а во внутренней силе образа, в объеме личности Тевье молочника. Он тяжело входил в роль, довольно тяжело, но уже много лет играет замечательно и является моим лучшим партнером. Фред Давтян поначалу играл студента Перчика, а сейчас великолепно испол­няет роль Менахема Мендла, ярко и колоритно…

Мне хочется несколько слов сказать об этих двух артистах, моих основных партнерах последних двух десятков лет. Они се­годня самые близкие мне люди в театре. Оба заслуженные арти­сты Армении, мои любимые и очень талантливые коллеги. Быть партнером трудно, настоящим партнером. Как я уже говорила, партнерство – это вообще очень сложное профессиональное, наверное, даже больше человеческое качество, и актер, который обладает чувством партнерства – очень хороший актер! Мы во многих спектаклях играем вместе, и поэтому я смело могу ска­зать, что они замечательные партнеры! «Поминальная молитва», «Французские штучки», «На всякого мудреца довольно про­стоты», «Горе от ума», «Прибайкальская кадриль», где, наряду с Фредом Давтяном, моим партнером был Юрий Зелинский, тоже прекрасный актер. Его сейчас нет в театре, он живет заграницей, а в «Поминальной молитве» он играл поначалу Мотла портного, прекрасно играл, а затем Степана. Он лучший Степан за всю ис­торию спектакля. С Сережей Магаляном я играла в «Дочери мил­лиардера», был сложный спектакль, я нуждалась в сильных партнерах, и рядом были Миша Варшавер и Сережа Магалян. Ну и «Ханума». Я и Сергей в «Хануме» – это отдельная статья…

Фред Давтян уже многие годы директор театра, стремится быть полезным и делает все возможное и невозможное, совме­щая этот пост с напряженной творческой деятельностью, что не­вероятно сложно. Ведущий артист театра, он занят практически во всех спектаклях в громадных ролях и почти каждый день вы­ходит на сцену. Вместе с тем прекрасно руководит театром…

Сергей Магалян тоже ведущий артист, тоже работает не покладая рук в громадных ролях почти каждый день, много снимается в кино и преподает в Театральном институте…

Фред и Сережа за долгие годы работы стали родными мне людьми, моими любимыми партнерами. Я желаю им долгих лет в профессии и бесконечного счастья на сцене…

Первым роль Лейзера Волфа исполнил Валентин Петро­вич Рудович, колоритный, значительный, замечательный актер. Как будто бы он создан был для этой роли. Он мечтал сыграть Тевье, очень надеялся. Во время распределения ролей он лежал в больнице. Я пришла к нему, уже зная о его назначении на роль Лейзера, но не смогла об этом сказать. Он говорил в тот день: «Лейли, если Григорян не даст мне Тевье, я не знаю, что со мной будет. Это мой последний шанс…», – сказал и заплакал как ребе­нок. Громадный мужчина, сильный, волевой и вдруг заплакал. Я переживала, какая будет трагедия, Валя выйдет из больницы и узнает, что он не Тевье. Но, тем не менее, он великолепно играл в этом спектакле, это была колоритнейшая фигура, создающая обстановку, нужную атмосферу, правильный фон всего спек­такля. Александр Самсонович оказался прав. Рудович в роли Лейзера Волфа чрезвычайно украсил спектакль, обогатил его. После него эту роль играли Жак Енгибарян, Леонард Саркисов, а сегодня замечательно играет Слава Шамирян…

Витя Ананьин невероятно колоритно, замечательно про­сто изображал украинского урядника. Тоже получилась значи­тельная фигура в спектакле…

Дочери мои – старшая Цейтл, средняя Годл и младшая Хава, менялись постоянно, кто-то был чуть хуже, кто-то чуть лучше. Для меня становилось чрезвычайно важным каждый раз доводить их до нужной кондиции, ведь у каждой своя драма, ко­торую в первую очередь переживают мать и отец. Жизнь диктует свои жестокие условия, но надо принять, пережить и благосло­вить… Первые исполнители этих ролей – Милена Штейнберг, Лида Лорецян и Вика Шахвердова, которые удивительно тонко вылепили свои образы вместе с режиссером…

У нас работала актриса Майя Данилян, она во время бакинских погромов чудом спаслась и последним паромом с беженцами прибыла в Армению. До погромов она всю жизнь проработала в Бакинском театре Русской драмы, была ведущей актрисой. В нашем спектакле Майя играла мать Менахема Мендла – Берту. Небольшая эпизодическая, но очень яркая роль женщины с выраженным национальным колоритом, яркий пред­ставитель так сказать. И Майя делала это замечательно, с боль­шим вкусом, по-доброму смешно и трогательно. После ее отъезда в Петербург эту роль исполняла Валерия Коншина, ко­торая тоже создала свой достойный образ. К великому сожале­нию Валерия Владимировна недавно скончалась…

Я очень благодарна многим моим коллегам, которые даже в самых маленьких ролях создавали удивительную атмосферу и помогали мне жить в этом спектакле. Даже так называемая мас­совка, хотя я не люблю это слово, «артисты массовых сцен» меня больше устраивает, они с невероятным трепетом относились к «Поминальной молитве», мы все жили этим спектаклем в те хо­лодные трудные годы…

Я помню, как Милена Штейнберг, которая играла Цейтл, удивила меня на одной из репетиций. Стою за кулисами, должна начаться репетиция, смотрю, она ищет меня. Я говорю: «Что такое? Что случилось?». «Ничего, – говорит, – я просто хочу уви­деть твои глаза, мне это необходимо…». Вот так мы жили…

Я каждый раз серьезно готовилась и всегда была опреде­ленно настроена и на репетицию, и на спектакль. Не могу ска­зать, что мне сразу все удалось, но в итоге все получилось, и до сих пор даже те, кто много раз видели спектакль, да и все наши артисты, сцену монолога умирающей Голды не могут смотреть без слез. Настолько эта сцена проникнута чем-то безумно чело­веческим, теплым, а главное эмоциональным. Для меня этот мо­мент крайне важен, я хорошо себя чувствую в монологе…

Мне хочется особенно отметить музыку в «Поминальной молитве». Героиня моя Голда поет, поет не потому, что надо петь, она рисует картину своего женского, материнского бытия, бытия своего народа, своей печали… Музыку привезли из Москвы, ее написал композитор Михаил Глуз, а знаменитый вокализ Голды был привезен отдельно. Со слов Александра Григоряна он спе­циально был написан для меня. И вы знаете, этот вокализ каж­дый раз неизменно создает удивительно точное, необходимое настроение в спектакле…

Три громадных танца на сцене танцует вся труппа. Танцы были поставлены нашим любимым балетмейстером Татьяной Борисовой. Она потомственная балерина, дочь известного балетмейстера танцовщика Виктора Борисова, мама ее тоже была балериной в Оперном театре, и сестра Маша балерина и балетмейстер. Две сестры-близняшки по очереди осуществляли постановку танцев в наших спектаклях. В «Поминальной мо­литве» танцы начала ставить Тата. Детальнейшим образом она разработала каждое движение. Танцы сделаны бесподобно, кстати, мы стараемся сохранить их в первозданном виде, это бо­гатство спектакля!

В тот страшный период бесконечных митингов, полити­чески тяжелой атмосферы третий финальный танец в «Поми­нальной молитве» олицетворял настоящий протест. Со сжатыми кулаками, поднятыми вверх, танцуя, мы выражали протест, борьбу за жизнь, за землю наших предков… Это была, конечно, великая находка Таты Борисовой, она беспрецедентно принима­ется зрителем по сей день. Все, что происходило в спектакле осо­бенно в этот период, становилось до боли близким и понятным ереванскому зрителю…

Тата и Маша – две женщины, беззаветно преданные своему делу, до удивления! Они могли допоздна не уходить из театра, без конца работать, терпеливо, часами репетировать с ар­тистами, они создавали настоящее чудо в виде зрелищного гро­мадного танцевального полотна. Счастье, что такие люди участвовали в создании «Поминальной молитвы»…

Как никакой другой, этот спектакль интернационален, поэтому, наверное, он живет до сих пор и его так любят. Он общечеловечен, в нем великая доброта, великая мудрость и любовь. Как это ценно, это ценно и необходимо во все времена…

Когда бывают новые вводы, мы очень скрупулезно вводим молодежь сначала на сложные танцы, потом уже в саму атмо­сферу спектакля. Массовка в данном случае играет грандиозную роль, я не терплю ни одного равнодушного лица на сцене, в таком спектакле преступление жить с потухшими глазами. Необходимо ощутить весь быт, жизненные условия, на холодном носу его не сыграешь, его надо переживать, трепетно и с большим сердцем… Каждый раз мы стараемся все до мелочей объяснить, и вы знаете, иногда получается созвучие, ну просто необходимое, замечатель­ное созвучие. Это большое достижение нашей молодежи, кото­рая стремится понять, захотеть, ведь сейчас все немного сложнее – «захотеть понять»… Участие в «Поминальной молитве» стано­вится «боевым крещением» в профессии для любого молодого артиста. Сколько поколений прошло через этот спектакль, и мно­гие стали хорошими профессиональными артистами…

Я хочу именно в этой главе рассказать о молодежи того тяжелого темного времени…

Александр Григорян всегда был убежден, что артисты должны воспитываться внутри театра. Как будто бы что-то пред­видя, предчувствуя, он создал Театральную студию при Русском театре. Начиная с 70-х годов, в театре постоянно воспитывалось молодое поколение актеров. Им преподавали наши большие ма­стера – Юлия Денисовна Колесниченко, Валентин Петрович Рудович, Геннадий Михайлович Коротков, Вера Ивановна Бабичева, Виктор Васильевич Ананьин, Михаил Григорьевич Варшавер… Серьезная работа велась с молодежью, они получали крепкое добротное образование, и многие из них оказались не­обходимыми театру. Александр Самсонович всегда говорил: «Если каждая студия воспитает, хотя бы, двух-трех талантливых актеров – это уже большое достижение…». И действительно, в каждой студии формировались свои лидеры. Были, конечно, и ребята, которые становились просто образованными культур­ными людьми, играли какие-то второстепенные роли, но были и безусловные лидеры…

В этот сложнейший блокадный период театр постоянно покидали сильные ведущие артисты, и оказалось, что у нас есть свой «золотой запас»! Бывшие воспитанники студии – Наташа Голик, Вячеслав Шамирян, Юрий Зелинский, Милена Штейнберг, Вика Шахвердова, Вячеслав Дьяченко, Лида Лорецян – со­ставили прочное крепкое среднее поколение актеров, на которых театр стал опираться, даже в плане выбора репертуара, это ведь тоже очень важно. На них строился репертуар, и они сами начали преподавать и воспитывать новых молодых актеров…

К нашему великому счастью даже в это холодное и голод­ное время в театр стремилась молодежь. В начале 90-х Алек­сандр Самсонович чудом набрал сильную студию, в которую пришли, безусловно, талантливые, неординарные молодые люди. Многие из них достаточно долго работали в театре, я их помню и очень люблю: Юля Казарян, Андрей Оганян, Арам Караханян, Альбер Мелик-Пашаев, Камо Еремянц, Левон Марутян, Сусанна Казарян, Лиана Севумян, Сергей Верлинский, Вероника Сароян, которая до сих пор работает и играет ведущие роли, и, конечно же, Армен Арнаутов. Армен очень долгое время проработал в нашем театре. В «Хануме» (Коте), в «Поминальной молитве» (Перчик, Мотл), во многих больших и сложных ролях он проявил себя чрезвычайно ярко и интересно, а его последняя работа – роль барона Тузенбаха в пьесе «Три сестры» А.Чехова была от­мечена московской критикой, отличная актерская работа…

Жизнь в театре кипела постоянно. Под каждый Новый год в этих ужасающих условиях обязательно выпускался новый замечательный детский спектакль. Молодые ребята играли на сцене при минусовой температуре, играли по три-четыре елоч­ных спектакля в день, но в театре обязательно, всегда для детей был новогодний праздник…

Большие спектакли – «Поминальная молитва», «Чума на оба ваши дома», «Ханума», «На всякого мудреца довольно про­стоты», «Горе от ума» и многие другие в то тяжелое время были поставлены и сохранены благодаря имеющемуся крепкому взрослому, сильному среднему и достойному молодому поколе­нию артистов. В этом большая заслуга Театральной студии и, ко­нечно же, Александра Самсоновича, обладающего олимпийским терпением и талантом. Как отлаженный механизм работали все цеха, им я обязательно посвящу отдельную главу, потому что это тоже важнейшая составляющая театра. Мы работали беспере­бойно, и мы выжили!

Сейчас существует общепринятая тенденция – «все на молодежь». Всегда ли это оправдано – покажет будущее, но в тот период с бесконечными сложностями нашей жизни мы не боя­лись и ставили большие монументальные спектакли, делали это здорово, интересно, в великолепной режиссуре Григоряна, с пре­красной музыкой, даже костюмами и оформлением. Как мы умудрялись это делать, конечно, одному Богу известно, но, тем не менее, это было хорошее качество. Покупать что-либо театр не имел возможности, все делалось на подбор, запасами, чудом сохранившимися с советских времен. Часто Александр Самсонович говорил, какое счастье, какой богатый у нас театр, который может из спектакля в спектакль на подбор прекрасно одевать ар­тистов, обеспечивать достойный реквизит и даже оформление. Красивые нарядные костюмы, платья, отвечающие эпохе, шпаги, клинки, мебель… Это было здорово! Спектакли тех лет сильно звучали, нравились, дарили надежду и помогали выживать бло­кадному зрителю. Многие из них идут до сих пор…

Продолжение

Top