• Чт. Мар 28th, 2024

“ЛЕЙЛИ”

Ноя 7, 2013

КУЛЬТУРНЫЙ КОД

История жизни народной артистки Армении ЛЕЙЛИ ХАЧАТУРЯН

Продолжаем публикацию глав из книги «Лейли», вышедшей в издательстве «Антарес» в 2010 году по госзаказу Министерства культуры Республики Армения.
Эта книга – история жизни ведущей актрисы Ереванского ордена Дружбы Народов Государственного русского драматического театра им. К.С.Станиславского, народной артистки Армении Лейли Хачатурян, представительницы легендарного армянского рода Хачатурянов, записанная с ее же слов. Вместе с тем, это история жизни армянской интеллигенции, рассказ о трудном, но замечательном времени расцвета искусства в Армении.

Текст публикуется с согласия автора литературной записи книги Армена Арнаутова-Саркисяна.

Продолжение. 1 | 2 | 4 5 6 7 8  9 10 | 11 | 12 | 13 14 | 15 16 17 18 19 | 20 

leyly68А. и П. Тур «Единственный свидетель»

С большим успехом в Москве шел спектакль по пьесе братьев Тур «Единственный свидетель». Александр Самсонович решил поставить эту пьесу для нашей народной артистки Юлии Денисовны Колесниченко в главной роли, роль академика врача. В основных ролях были заняты Геннадий Коротков, Игорь Медведев, Вера Бабичева и я…

Спектакль о медицинских работниках, порядочности и ответственности, о проблемах в этой профессии… Героиня, кото­рую играла Юлия Денисовна, замечательная актриса нашего театра, она, в своей уже академической так сказать ауре, как бы, не замечала каких-то важных мелочей. Эти мелочи касались че­ловеческих жизней, и вся ответственность ложилась на обыкно­венных рядовых врачей… Актерский состав образовался сильный, и этот спектакль мы вывезли в Кишинев и Одессу. Одесское телевидение даже неоднократно транслировало его по местным телеканалам. Роль у меня была интересная, сложная, выразительная…

Юлия Денисовна обладала сложным характером и всегда властно вела себя в любом спектакле, подавляя, быть может, дру­гие актерские индивидуальности, что часто бывало правомерно, но актриса она, безусловно, очень интересная, по технике просто замечательная! Я всегда следила за ее технической структурой роли, если можно так выразиться. Она удивительно точно умела выстраивать себя, вплоть до тела, до своих шагов, поднятия руки, поворота головы… Всегда было приятно на нее смотреть, она вызывала восхищение своим профессионализмом, своим высочайшим мастерством, культурой жеста, движения, слова…

Как ни странно, при своем тяжелом характере во время репетиции вдруг Юлия Денисовна пошла на поводу у остальных исполнителей, которые предлагали изменить концепцию пьесы. В частности это касалось моей роли. Мужа моего играл Гена Коротков – молодой врач, увлекшийся молодой коллегой, которую изображала Вера Бабичева. Моя героиня не была врачом – рос­кошная женщина, торговый работник, живет в Лондоне, часто приезжает и в один момент понимает, что теряет мужа. Он без­умно влюблен в молодую коллегу и по пьесе должен уйти от жены к ней… Вдруг Юлия Денисовна на обсуждении говорит: «Вы знаете, наверное, это неправильно! Зачем нам показывать эту сторону жизни. Зачем такая женщина, как она, – имея в виду мой образ, – должна потерять мужа, потому что появилась моло­дая врач в коллективе? Нет, это неправильно! Пусть само увле­чение присутствует, мы его сыграем, но он не может уйти от этой женщины. Так не бывает в жизни! Невозможно, поймите, уйти от такой женщины…». Я была застигнута врасплох, ничего по­добного от Юлии Денисовны я не ожидала. Предложение ее было единогласно принято всей труппой, и Александр Самсонович решил попробовать. Мы изменили всю концепцию, у меня получился замечательный монолог, который, как выяснилось, даже шел на аплодисменты…

Я не могу сказать, доброта это или просто какой-то вос­торг ее, мне трудно сейчас определить… После очередных апло­дисментов, кажется, мы играли в Одессе, она подошла ко мне и сказала: «Молодчина!», – это, конечно, дорогого стоило! Это го­ворило о ее высоком человеческом уровне, достоинстве… С Юлией Денисовной дружить было невозможно, с ней можно было сохранять милые, коллегиальные, глубоко профессиональ­ные отношения, что я и старалась делать, но в коллективе не всем это удавалось. Она была очень сложным человеком, и тем более мне приятно вспоминать ее внимание и высокую оценку…

Действительно, пьеса приобрела какую-то цельность, какую-то жизненную силу, а не обычное шаблонное звучание – «увлекся молодой и ушел». Именно в этом варианте у героев появилась возможность преодоления эмоциональных, эгоистиче­ских, я бы даже сказала, моментов во имя порядочности, во имя определенных жизненных ценностей, что и было сделано в замечательной игре Геннадия Короткова…

Я рада, что попала в такой серьезный спектакль и полу­чила возможность работать в ансамбле с сильными великолеп­ными партнерами…

З. Халафян «Колыбельная» и «Разные напевы»

Зорайр Халафян – замечательный драматург, замечатель­ный человек! Его две пьесы «Колыбельная» и «Разные напевы» – замечательная страница в истории нашего театра…

«Разные напевы» мы повезли в Москву на гастроли. Ка­залось бы, достаточно специфическая тема – армянский двор, ар­мянская семья, сердечное участие соседей в жизни этой семьи… Но как потрясающе принимался спектакль, какой восторг он вы­звал в Москве… Наверное потому, что он получился в высшей степени человечный, эмоциональный, наконец, интересный даже с точки зрения – что это за нация армяне, которые так могут лю­бить, страдать, ломать свои жизни…

Художник Саркис Арутчян построил на сцене уютный дворик с балконами, во дворе росло дерево, вокруг которого про­исходило действие. Композитор Мартын Вартазарян написал как всегда замечательную музыку…

Роль у меня оказалась сложная, многоплановая, поначалу вроде бы отрицательная. Я никогда не любила отрицательные роли, мне всегда было трудно жить на сцене в негативе, но драматургический материал оказался богатейший. Женщина – мать, полная противоречий, любви к своему сыну, горечи несосто­явшейся личной жизни… Громадное количество красок, оттен­ков, нюансов, событий, определяющих черты характера и поведения этой на первый взгляд деспотичной женщины, мне удалось вытащить из ее биографии. Я играла с грандиозным удо­вольствием и имела большой успех. Сына моего играл Виктор Ананьин, в спектакле были заняты Иван Григорьевич Грикуров, Владимир Кабанов, Игорь Медведев, Эля Черепанова, Наташа Голик, Анаит Минасян… Все играли с большой теплотой и от всего сердца.

В Москве после закрытия гастролей нас принимали в Министерстве культуры СССР. Если я не ошибаюсь, с нами беседовал Чаусов, тогдашний начальник Управления театров. Шло как бы обсуждение показанных на гастролях спектаклей. Он сказал: «Актриса, которая играет роль матери, – назвал мою фамилию, – вы обратили внимание на сцену, где она просто молчит, смотрит в одну точку и молчит!? Ни звука! Вокруг происходят драмати­ческие события, ее о чем-то спрашивают, что-то доказывают, а она смотрит в одну точку и молчит. Я вам скажу – это великое молчание! Это дорогого стоит! Замечательно!». Я была потря­сена, за меня радовались многие, помню, Вера Бабичева кину­лась со своего места и поцеловала меня… Казалось бы, не самая главная роль, хотя одна из центральных, много негативного в этой женщине, и вдруг вот такая оценка! Она дорога мне, я за­помнила его слова на всю жизнь. Иногда, вы знаете, молчание может сказать и выразить гораздо больше, чем любой многослов­ный монолог, а молчание на сцене – это целое искусство…

Я коснусь еще одного спектакля по драматургии Зорайра Халафяна – «Колыбельная». И этот спектакль чудесно оформил Саркис Арутчян. Он сумел создать атмосферу до боли любимого и родного Еревана 60-х и 70-х с широкими освещенными ули­цами, трамвайчиками, цветущими кустами роз, фонтанчиками… Музыка Мартына Вартазаряна обволакивала спектакль нежной любовью, романтизмом и бесконечной добротой…

Спектакль ставился на молодежь театра. Были заняты Виктор Ананьин, Вера Бабичева, Евгений Ганеев, Саша Соловь­ева, Анаит Минасян и др. Я и Рубен Саакян, актеры так сказать чуть старшего поколения, мы играли в этой группе рабочую су­пружескую пару. Нам так хотелось снова стать такими же моло­дыми, чтоб этот задор, который царил вокруг, коснулся и нас тоже. Мы были такие добрые и такие наивные. Помню фразу, ко­торую в порыве любви Рубик Саакян говорил мне: «Мы с тобой летом поедем заграницу отдыхать, обязательно! Я хочу, чтоб ты посмотрела заграницу!». А я ему отвечала: «Нет, не надо, лучше поедем в Польшу…». Наша пара сильно выделялась, мы пережи­вали все горести молодых друзей, а у них было много всего, не­удачная любовь, расставания, встречи, мы во всем принимали участие, мы были добротой этого удивительно поэтического и романтического спектакля…

Я помню, прошло много лет, мы как-то вдруг встретились с Зориком Халафяном, случайно, и он кинулся ко мне. Мы оба расплакались…

Это были хорошие дни, счастливые, дни настоящего чи­стого творчества, бесконечного нашего желания полностью войти в материал, и желания автора сделать все, чтоб нам было хорошо.

Замечательные два спектакля в моей жизни…

Б.Рацер, В.Константинов «Невеста из Имеретии»

Один из любимых моих спектаклей, чудесный музыкаль­ный спектакль «Невеста из Имеретии», где царил красивый гру­зинский колорит и потрясающая музыка Цагарели. Замечательно как-то распределились наши голоса, мы пели настоящим грузин­ским многоголосьем.

Главную роль исполнял народный артист Валентин Пет­рович Рудович, я играла одну из центральных ролей, играл Жак Енгибарян, Слава Шамирян, которые тоже прекрасно пели. Все прекрасно пели, но Рудович, ведь он замечательно пел во многих спектаклях, громадный большой колоритнейший артист… О нем я обязательно буду рассказывать, мы с ним замечательно рабо­тали в спектакле «Ханума», он был роскошным князем, а в «По­минальной молитве» создал неповторимый, незабываемый образ Лейзера Волфа…

В этом спектакле так же играл Виктор Ананьин, который тоже прекрасно пел, у Юлии Денисовны Колесниченко, героини спектакля, целые арии были, хотя она, будучи видимо очень рус­ской актрисой, каким-то вещам сопротивлялась, но, тем не менее, это было просто здорово! Нам как-то особенно хорошо дались все достаточно сложные музыкальные номера, а песен было много, и мы старались петь грузинским многоголосьем, красиво, по-настоящему, как это сделали бы сами грузины…

Спектакль имел большой успех. Мы его тоже возили по всей Украине. Харьков мне особенно запомнился, это вообще очень театральный город, многие наши спектакли там проходили на ура, и один из них – «Невеста из Имеретии»…

Такие спектакли, они ведь как-то особенно действуют на актерскую судьбу, на зрительское восприятие… Профессиональ­ное пение в спектакле дает возможность драматическому артисту выглядеть особенно привлекательно. У нас это получилось на самом высоком профессиональном уровне, что доставляло много радости и удовольствия…

Как интересно работали постановщик Грачик Гаспарян и сам Александр Григорян, который придумал потрясающее на­чало. Этого нет у автора, громадный этюд на несколько сцени­ческих минут. Я начинала спектакль: ранний рассвет, пение петухов, лай собаки, грузинский дворик небогатой грузинской семьи… Я выходила, по ступенькам спускалась во двор и начи­нала что-то делать, стоял стол со стульями, недалеко стояла ко­лыбелька с моей маленькой дочкой… Я была в восторге от этого этюда, долгая немая сцена, создающая удивительную атмосферу, рассказывающая гораздо больше и точнее, чем можно было бы выразить словами…

Это была сплошная поэзия в грузинском стиле и музыка…

В.Красногоров «Кто-то должен уйти»

Тоже пьеса, которая с успехом шла во многих театрах Советской страны. Наш спектакль получился острый, яркий и в высшей степени злободневный…

Всего шесть-семь действующих лиц, все сидим на сцене, у каждого свой письменный стол, и весь ужас в том, что насту­пило время, кстати, созвучное с сегодняшним днем – кризис, надо освобождаться от «лишних» работников, и руководители учреждения думают, кого бы сократить. Все сидим как на игол­ках, якобы заняты важными делами, что-то пишем, считаем на счетах, на самом деле у всех мысли о том, кто же следующий, кого сократят…

Мой образ – самая невзрачная, серенькая канцелярская работница, в старом поношенном синем халате, с нелепой приче­ской, в каких-то неимоверно корявых туфлях… Я сидела и с ужасом думала, как же мне дальше жить…

Наконец мы решили, что нам надо измениться, мы должны стать счастливыми людьми! Может быть, на это обратит внимание руководство и поймет, что мы не какое-то там ненуж­ное звено, что мы тоже чего-то стоим. И вот, каждый начинает в меру своих сил показывать, на что он способен…

В следующем акте я переодевалась в роскошное платье, громадный бант на голове, туфли на каблуках, и пела песню «Паромщик» из репертуара Аллы Пугачевой, но как! Я пела, по-моему, не только на весь театр, но и на всю площадь вокруг театра! Откуда столько голоса, я не понимала!? Однажды Алек­сандр Самсонович заглянул в зал и увидел, что происходит со мной на сцене. После спектакля он мне сказал: «Я стоял и думал, что ты сейчас сорвешься, вот-вот сорвешься, но ты не сорвалась! Какая молодец!». Это было пение отчаяния, это был крик, я до­казывала руководителям, что я чего-то стою, ну посмотрите же на меня, обратите внимание, вот, я такая, с большим бантом! А бант у меня появился опять-таки от Пугачевой. Когда она с кон­цертами поехала в Чернобыль и вдруг вышла на сцену с громад­ным бантом на голове, меня это тогда сильно покоробило, я помню, она пела веселые песни… Но потом я поняла, какую мощ­ную моральную и человеческую поддержку оказала Алла своими жизнеутверждающими песнями, какую силу духа она внушала людям, пострадавшим от этой чудовищной трагедии, и даже ее бант доказывал, что нельзя сдаваться и надо жить дальше, жить и бороться… Она ведь тогда сама страшно рисковала своим здо­ровьем, выступая в радиоактивной зоне…

В черном платье в белый горошек с таким же громадным бантом на голове я пела «Паромщика», добиваясь внимания. После полугорбатой в потрепанном халате серой несуразной женщины я предстала в этом облике…

Было безумно интересно, очень! Как всегда гротеск, как всегда ирония, юмор и вместе с тем грандиозная трагедия страны, трагедия людей, которые боятся остаться без куска хлеба. Это все оказалось крайне актуально и созвучно тому вре­мени, поэтому был большой успех…

Мы повезли спектакль на гастроли в Сухуми, выехали на выездной спектакль в Гагры, и неожиданно среди зрителей ока­зался автор пьесы Валентин Красногоров. Он, прежде всего, по­дошел ко мне и сказал: «Спасибо вам большое! Я даже не думал, что в моей пьесе есть такой удивительный образ!». Что может быть лучше для актрисы, услышать такие слова из уст самого ав­тора! Ему страшно понравился спектакль, это был обаятельный, интеллигентный мужчина, искренне выражающий свой восторг. Мы доставили удовольствие самому автору…

А.Николаи «Дочь миллиардера»

Итальянская жизнь в стиле Эдуардо де Филиппо, яркий большой спектакль. У меня была замечательная огромная роль, я ее обожала и играла с грандиозным удовольствием. Такая ак­триса как Анна Маньяни в итальянском кино сыграла бы вели­колепно эту роль. Богатейший материал! Меня даже в шутку стали называть Анной Маньяни местного разлива. Очень хорошо принимался спектакль…

Моим партнером был замечательный актер Михаил Григорьевич Варшавер, он играл моего мужа, и на нас строилась вся интрига спектакля. О Михаиле Григорьевиче я обязательно рас­скажу, он был одним из моих лучших партнеров, как в этом спек­такле, так и в «Поминальной молитве», он великолепно сыграл Тевье молочника, но об этом позже…

Слава Шамирян играл замечательно в этом спектакле, иг­рали Вика Шахвердова, Сергей Магалян… Спектакль шел долго, мне было почему-то очень трудно, слишком какая-то оказалась насыщенная роль, большая, с массой нюансов, оттенков смеш­ного и трагичного одновременно, текста так много, что я каждый раз изнывала. Была фраза, жалко, что я не могу сейчас ее вос­произвести, ну не получалась она у меня. Я доходила до этого места, причем все партнеры мои сидели и ждали, я стояла, гово­рила текст, и у меня начиналась какая-то затычка, непонятно по­чему я не могла выговорить эту фразу. Я говорила другими словами, мучительно, но, конечно, не останавливалась… И вдруг, в один прекрасный день, совершенно спокойно я выговорила всю фразу, посмотрела на своего партнера Сергея Магаляна и говорю ему: «Ага, видишь, я все сказала». Мое обращение к Сереже про­звучало довольно громко. Я не знаю, что понял зритель, но все артисты на сцене раскололись в этот момент…

Спектакль действительно пользовался большим успехом. У нас с Мишей Варшавером получились потрясающие сцены! Мы напридумали множество всего, например, в руках я держала дезодор, но на самом деле по действию это был дихлофос. И я, разгоряченная, подходила к порталу, что-то без конца говорила и опрыскивала себя этим дихлофосом… Все, что мы придумы­вали, получалось просто здорово! Актеры были замечательные, все играли на полную катушку. Слава Шамирян бесподобно играл маленького афериста, сына моего, и Сергей Магалян соз­дал очень смешной, потрясающий образ…

Я очень любила эту роль, она действительно была масштабная, трагикомическая в самом широком смысле. Я с удовольствием сейчас сыграла бы ее, но, к сожалению, уже не могу себе этого позволить…

Л. Хачатурян (Кабато), Ю.Колесниченко (Ханума)
Л. Хачатурян (Кабато), Ю.Колесниченко (Ханума)

А.Цагарели «Ханума»

В моей биографии есть несколько ролей, несколько спектаклей, которые стали для меня судьбой, моей визитной карточкой, если можно так выразиться. Одним из них, безусловно, является легендарный наш спектакль «Ханума» А.Цагарели.

Никто не предполагал, что этот спектакль станет судьбоносным для театра и почти для всех исполнителей. Я его играла 25 лет! Поначалу я исполняла роль второй свахи Кабато, первую сваху Хануму играли в очередь народная артистка Нина Ивановна Егорова и народная артистка Юлия Денисовна Колесниченко. Этот спектакль стоял первым номером в списке гастрольного репертуара, он даже выехал на гастроли в Москву, не говоря о Баку, Тбилиси, всей Украине, Сибири… Он был ви­зитной карточкой нашего театра, и везде проходил с грандиоз­ным успехом!

В Москве по окончанию гастролей состоялось итоговое обсуждение в Министерстве культуры СССР, нас хорошо прини­мали, подробно разбирали каждый спектакль. С нами беседовал Чаусов, тогдашний начальник Управления театров, я об этом уже говорила. И как тонко, как потрясающе профессионально он вел обсуждение, что я даже шепнула на ухо моей коллеге: «Если сей­час нас будут ругать, все равно от одного уровня разбора мы должны кричать «Ура»!». Но нас хвалили, и спектакль «Ханума» занимал одно из первых мест. Чаусов начал заседание и долго го­ворил, потом выступали другие московские критики, но именно он положил начало воцарившейся чудесной профессиональной атмосфере. Я помню, как он сказал: «Это две абсолютно равно­значные свахи, Ханума и Кабато! Это две актрисы, которые…», – и т.д. Состоялся триумф, наш триумф в самой Москве! Я сразу же получила предложение перейти в театр им. Н.Гоголя, в кото­ром, кстати, в это время шла «Ханума». Но дело не в этом, а в том, что триумф был просто оглушительный, настоящий успех!

Репертуар мой в этот период состоял из больших и слож­ных спектаклей, и так получалось, что практически все они вы­возились на гастроли. Мы гастролировали в городе Чернигове, и когда вывесили расписание, мы с мужем ахнули. Мы должны были там находиться целый месяц, и все 31 день я была занята, т.е. я играла «Хануму», «Иностранный жених», иногда перепадал «Маскарад», другие спектакли с моим участием, но в основном это была «Ханума» и «Иностранный жених»! К концу гастролей я была бы при смерти, и я сама, какая бы актриса это сделала, сама предложила Александру Григоряну ввести на роль Кабато другую актрису. Он не соглашался, но я настаивала, потому что это выдержать было невозможно. Причем были и выездные спек­такли, и стационарные, были довольно сложные гастроли, я уста­вала страшно… Он согласился. Я стала сама вводить другую актрису на роль Кабато, потом, естественно, подключился и он сам. Таким образом, я выкроила себе целую неделю…

«Ханума» ставилась во многих театрах, в частности у Ге­оргия Александровича Товстоногова в БДТ. Я видела этот спек­такль, очень достойный, интересный, но наш спектакль выглядел выгоднее. Видимо, нам этот колорит все-таки ближе, нам не нужно было бороться с акцентом или создавать его, придумывать интонации, в нашем исполнении спектакль звучал естественно, сочно, колоритно, мы легко находили мелодику речи, и все раз­говаривали естественно. Это был Тифлис, настоящий старый добрый Тифлис, не говоря уже о музыке, которая исполнялась нашими актерами на самом высоком уровне.

Костюмы были замечательные, а оформление, как сейчас модно говорить, «ручной работы», рисовал, кстати, известный художник С.Шавердян, тбилисский армянин, прекрасный худож­ник. У нас был громадный задник, который давал панораму всему старому Тбилиси. На каждую картину он создал отдельное полотно-задник, на сцену базара, сцену мужской бани, соорудил балкончики, лесенки. В декорациях присутствовал именно тот колорит, который был так необходим спектаклю, как и музыка Цагарели и изумительные танцы…

Танцы ставили братья Ордояны, известные в Союзе три брата танцовщика. Кинто – целая бригада великолепных наших молодых актеров, которые замечательно все это делали, очень сложные танцы, сложные сцены, все это было всегда на высшем уровне. Один лучше другого, они потом бесконечно менялись, но всегда менялись очень удачно. Я хочу отдельно отметить «главного» кинто! Главным мы его назначили вроде бы сами, он не числился в ролевом материале «главным кинто», но беспо­добно руководил всем действием, всем, что происходило в гро­мадных массовых сценах. Это был настоящий, если можно так выразиться, «цемент» спектакля! Фред Давтян играл кинто от на­чала и до самого конца, менялись актеры, но Фред, имея возмож­ность перейти на любую главную роль, вплоть до князя, он мог бы сыграть все, но продолжал оставаться на этой роли. Его присутствие именно в этом качестве было действительно творчески необходимым для спектакля…

Все актеры оказались, как говорится, на месте, каждый занимал свою нишу, и на сцене создавался великолепный ансамбль. Конечно же, всех, сыгравших в спектакле за 25 лет, я вспомнить не смогу, но о наиболее ярких исполнителях постараюсь вам рас­сказать. Это великолепные артисты, сыгравшие массу громадных ролей, вошедшие в историю нашего театра и в историю спек­такля «Ханума»…

Роль Ханумы, я уже говорила, играли в очередь Юлия Денисовна Колесниченко с Ниной Ивановной Егоровой, обе народные артистки, обе замечательные свахи. Они были очень разные, Егорова – миниатюрная женщина, маленькая, но она удивительно чувствовала тбилисский колорит, сама долго жила в Гру­зии, и конечно у нее это все получалось замечательно, с большим вкусом и смаком. Колесниченко, ну это большой мастер, тоже работала очень интересно… Я работала в роли Кабато – это была моя любимая роль. Я играла в противовес Хануме и старалась ей мешать постоянно, мы все время находились в соревнователь­ном состоянии. Драка двух свах на базаре только чего стоила, на­стоящая драка с выдиранием волос и прочее…

Юлия Денисовна, как я уже говорила, была сложным человеком, но хорошей актрисой. Я не могу не отметить ее ценные, на мой взгляд, профессиональные качества – актерскую солидар­ность, взаимопомощь на сцене и партнерство, настоящее парт­нерство! Я с ней играла много и не помню, чтобы между нами возникали неприятные моменты в плане творчества или челове­ческих взаимоотношений. Хотя с Юлией Денисовной конфлик­товали многие ведущие актеры и режиссеры, которые не воспринимали ее больше, наверное, как человека… Она в самом высоком смысле слова была хорошей русской провинциальной актрисой. Это богатство в любом театре! Лично я переняла у нее очень многое. Это тот случай, когда можно, просто наблюдая за работой настоящего мастера, научиться многому в профессии. Юлия Денисовна была технаркой невероятной, она владела ак­терской техникой бесподобно! У меня же всегда превалировала эмоциональная сторона, женственность, что, кстати, очень им­понировало ей в моей работе.

Была в спектакле сцена драки двух свах на базаре, знаме­нитая песня «Если женщины дерутся, лучше в драку не встре­вать…». Мы с Юлией Денисовной репетируем, наступаем друг на друга, и я чувствую, что у меня льется изо рта горячая кровь! Оказывается, она нечаянно ногтем глубоко поранила мне губу, и кровь почему-то сразу хлынула. Я увидела, как она изменилась в лице, я еще никакой боли не ощущала, но стояла и заливалась кровью… Муж у нее был врач, второй муж Израиль Григорьевич, он всегда сидел на всех ее репетициях, очень любил свою жену. Мой муж Геннадий Михайлович тоже в этот момент оказался в зале. Когда это случилось, мужчины оба вскочили на сцену, я уже в крови, Юлия Денисовна в полуобморочном состоянии: «Ради Бога простите, извините! Я вас умоляю, я не специально, вы же понимаете…», – в таком состоянии я стала ее еще и успокаивать, говорю, что конечно понимаю, все в порядке не волнуйтесь…

Александр Самсонович прекратил репетицию, все вместе мы сели в машину, мужья, жены, все, у меня зажат рот, и мы едим в больницу. Приехали, сразу отвели меня к хирургу, осмотрели и сказали, что надо накладывать швы. Я говорю: «Какие швы? Вы что, у меня через несколько дней премьера! Никаких швов, что-нибудь сделайте, остановите кровь!». Повозились со мной, ничего особенно болезненного не было, просто припухла губа, это мешало немного говорить… Но все происходящее ничто, по сравнению с реакцией Юлии Денисовны. Это была настоящая драма для нее, потому что шлейф негативных отношений, каза­лось бы, постоянно витал в воздухе вокруг этой актрисы, а ино­гда бессовестно, даже искусственно подогревался коллегами… Что поделать – театр есть театр… Люди на полном серьезе могли с удовольствием подумать, что она это сделала специально, но я-то знаю, как она переживала…

Не имея особых дружеских отношений, на сцене мы ра­ботали как две ближайшие подруги. Громадный сложный спек­такль, две свахи, мы все время вместе на сцене, хотя и в антагонистических взаимоотношениях, но без партнерства вы­держать все это, доставить и получить удовольствие невоз­можно! Когда заканчивался спектакль, мы стояли рядом, она брала меня за руку, и мы кланялись вместе. Уходя, она обнимала меня за спину, и как две близкие подруги под аплодисменты мы уходили со сцены, за кулисами спокойно руки опускались, уже без особых эмоций… Она была настоящим большим профессио­налом в самом высоком смысле этого слова. Воспоминания у меня о Юлии Денисовне самые замечательные…

Главную роль – князя Вано Пантиашвили исполнял один из лучших артистов театра народный артист Валентин Петрович Рудович, бывший фронтовик, массивный, красивый мужчина, с замечательным голосом, окончивший в свое время актерский факультет Школы-студии МХАТ. Он прекрасно пел все арии в роли князя, чрезвычайно колоритный, с грандиозным юмором…

Народный артист Гурген Шахназарович Ген играл Микича, богатого тбилисского армянина купца. Очень колоритный, он вообще был «штучный», я бы сказала, актер, уникальный в своем роде, играл смачно, очень сочно, вкусно играл эту роль. С ним в очередь Микича играл еще и Адик Селимханов, тоже вос­хитительно, роскошно играл и пел…

Роль Тимоте, вы знаете, одна из тех ролей, они имеют свое сценическое название – это слуги, например, в итальянских, испанских комедиях, на которых держится вся сюжетная линия, основные действующие лица. Поначалу на эту роль были назначены два актера – Виген Степанян и Вячеслав Шамирян. Оба яркие, интересные, Слава пел бесподобно! Ушел из театра Виген, Слава остался один и долго чудесно играл Тимоте…

В дальнейшем, к нашему общему несчастью ушел от нас Валентин Рудович, который был необходим театру и бесконечно любим публикой. Он был сложным человеком, с каким-то неве­роятно тяжелым характером, капризный, но ему все прощали. Он был настоящим прекрасным русским актером, большую артисти­ческую ценность имел, и очень жаль, что он от нас уехал. Ему это не принесло счастья, бедный наш Валя Рудович, он вскоре скончался в своем родном Севастополе, к которому так стре­мился, мы очень все горевали…

В дальнейшем князя начал играть Слава Шамирян. Вот такой переход от Тимоте к князю, играл тоже сочно, вкусно и правильно. Я была рада его назначению, не всегда нам везло на князей… Тимоте после Славы сыграл актер Юрий Зелинский, очень хороший актер, у него был большой репертуар, множество интересных хорошо исполненных ролей. Он играл очень профес­сионально, по-своему вкусно и колоритно…

Бабушка у нас была замечательная – Валентина Нико­лаева. Эта актриса наравне со мной проиграла более 500 раз эту роль, с первого и по последний спектакль. Она была русская, но почти всю жизнь прожила в Армении, у нее прекрасно получи­лась роль тбилисской бабушки…

Текле, сестру князя играла Магда Бурджалова, Магда тоже была тбилисская, ей было легче все это делать…

Роль приказчика Акопа, она довольно важная в спектакле, поначалу ее исполнял народный артист Иван Григорьевич Грикуров, а после – Сергей Магалян, когда я уже играла Хануму. Се­режа играл замечательно, он тоже родом из Тбилиси, и для него ничего не стоило овладеть этим колоритом…

Роль жениха Коте исполнял Вальтер Мкртычев, красивый актер с хорошим голосом, чудесный человек, скромный. Он до сих пор работает в театре. Мне бы так хотелось, чтоб жизнь на­градила его чем-то очень существенным, что могло бы его пора­довать, всю свою жизнь человек отдал театру. Мы учились вместе в институте, он был курсом ниже меня, всегда были в очень теплых отношениях. Конечно, он звезд с неба не хватал, особенно вначале, был довольно робкий, но в дальнейшем соз­давал все свои маленькие роли честно, четко, аккуратно, на него всегда приятно смотреть и приятно его слушать…

Был у нас еще один Микич – Леонард Саркисов. Я не могу о нем не сказать, потому что это очень известный артист кино, он снимался на Мосфильме, Ленфильме, даже Одесской кино­студии, масса армянских фильмов идет с его участием. Он рабо­тал в известном фильме «Крупный выигрыш» с Ф.Мкртчяном в главной роли, с А.Джигарханяном, К.Джанибекяном… В люби­мом всеми армянском фильме Г.Маляна «Пощечина» его парт­нерами были С.Чиаурели и Г.Новенц… В короткометражном фильме «Шелковица» по рассказу З.Халафяна он сыграл главную роль, Гаспара, изумительная работа… Он всегда был окружен яр­чайшим созвездием самых лучших, самых известных и любимых артистов советского кино и театра. В процессе работы со всеми у него складывались очень теплые дружеские взаимоотношения. Леня снялся в двух фильмах Аллы Суриковой – «Чокнутые» и любимом всеми «Будьте моим мужем…». После съемок он по­дружился с Андреем Мироновым, Еленой Прокловой и своей не­посредственной партнершей по фильму Ниной Руслановой…

Я специально по возможности остановилась на его твор­ческой биографии, потому что более скромного, доброго, по-дет­ски непосредственного человека в нашей профессии за всю свою творческую жизнь я не встречала. Человек он был редкий, удивительно колоритный внешне, маленького роста, с большими добрыми глазами, и был замечательным и любимым зрителем актером. Его, к сожалению, уже нет с нами, он трагически, не­понятно совершенно ушел из жизни, внезапно… Я с ним дру­жила, удивительной души теплый человек, я даже была у него в гостях. Он пригласил меня на обед, все готовил сам, подавал какие-то вкусные интересные блюда, показывал свои фотогра­фии, надписанные известными артистами, рассказывал разные случаи во время съемок… Он запомнился мне в роли Микича, как говорится, точно оказался на своем месте, но его уже нет… Вне­запно как-то, странно умер наш Ленечка…

В 88-м году произошла страшная трагедия в Армении – землетрясение! 7 декабря 1988 года 11 часов 41 минута – эти цифры, прошло уже более двадцати лет, их помнит каждый, кто оказался очевидцем жестокого разгула стихии. Погибло около пятидесяти тысяч человек, а более полумиллиона осталось без крыши над головой при температуре в пострадавших регионах 15-20 градусов мороза. Многочисленные добровольцы-спаса­тели, врачи, строители, военнослужащие прибывали со всех кон­цов света. Низкий поклон всем, кто разделил наше горе и оказался с нами в трудную минуту…

Не успев оправиться от одной трагедии, мы столкнулись с другой. В феврале 89-го начались армяно-азербайджанские со­бытия, которые очень дорого обошлись нашей Республике и на­шему театру в частности. Артист Адыль Селимханов, муж Нины Ивановны Егоровой, был наполовину азербайджанец. Их сын, совсем еще молодой мальчик, тоже работал в театре, и тоже под фамилией Селимханов… Они уехали в Баку, мы очень пережи­вали, мы долго ничего не знали. Потом выяснились печальные обстоятельства, стали доходить слухи, что Мурада Селимханова, сына Нины Ивановны, убили, а Адик вскоре после переезда скон­чался от инфаркта… Ни в чем не повинные люди страдали и гибли… В Азербайджане случилась страшная резня, уничтожали армян, невзирая на пол, возраст, положение, их выслеживали и зверски убивали… У меня были родственники, которые жили в Баку, они спаслись только благодаря своим соседям, тем же азер­байджанцам, их скрывали два-три дня и дали возможность каким-то образом бежать… Чудовищные события произошли в Сумгаите… Наступали страшные времена…

После отъезда Нины Ивановны Егоровой к концу театрального сезона покинула Армению и Юлия Денисовна Колесниченко, она уехала в Днепропетровск. Спектакль остался без главного действующего лица, и именно в этот год нам предстояли летние гастроли – Магадан, Якутск, Хабаровск. На три месяца мы уезжали в эти удивительные города. Я до сих пор остаюсь влюбленной в Якутск и Магадан – это берег Охотского моря, вы­езды в небольшие города рядом, город Мирный, где добывали алмазы, нам устраивали экскурсии, впечатлений масса…

Меня срочно ввели на Хануму, почти не было репетиций, я ужасно нервничала, невзирая на то, что спектакль был на слуху, но, тем не менее, это совершенно другая роль, совершенно дру­гая женщина. Сколько слез я пролила, как я не хотела расста­ваться со своей Кабато, настолько филигранно у меня все было отработанно и настолько мне было хорошо в этой роли. Ханума есть Ханума – главное действующее лицо, но мне было очень больно. Александр Самсонович убеждал меня, спектакль не дол­жен был сойти с репертуара, и как всегда убедил. Я взялась за роль. Не было возможности долгих репетиций, я была нервно на­строена, и гастроли, как назло, открывались именно спектаклем «Ханума» в Якутском театре, потрясающем, кстати, русском те­атре, это здание я не забуду никогда. Это был настоящий дворец! Премьера моей Ханумы состоялась в городе Якутске…

Якутск – особая страница в жизни нашего театра. Я романтично была настроена на этот город, на людей, на сам театр. Может быть трагические события, которые произошли в Арме­нии, наше внутреннее состояние, все это создавало какую-то осо­бую атмосферу…

Премьера прошла на ура, я на последнем нерве играла, ничего не нарушила, все сделала так, как нужно, а после, бук­вально, в обморочном состоянии валялась в гримерке… Так роль Ханумы вошла в мою биографию…

Конечно, очень скоро я полюбила мою дорогую Хануму. Ну что вам сказать, «Ханума» пользовалась невероятным успе­хом во всех маленьких и больших городах, и принималась, ко­нечно, замечательно. Мне впоследствии пришлось более 500 раз сыграть эту роль, и я даже помню 500-ый спектакль. Эта роль стала очень любимой, я уже, как говорится, купалась в ней, на­придумала массу интересных деталей, нюансов, все мои парт­неры по спектаклю с удовольствием играли со мной, и всегда в театре был праздник в этот день. Это особая статья моей твор­ческой биографии, сыграть 500 раз «Хануму», наверное, многого стоит, так же как и «Иностранный жених», который тоже пере­шел за 500-й спектакль. Мы всегда отмечали круглые даты боль­ших спектаклей, но «Ханума» – особая статья! Такой громадной зрительской любви, долгой и постоянной, причем в Советском Союзе, потом и в России, Грузии, Украине, где мы гастролиро­вали, и, конечно же, у нас в Армении, наверное, все же не удо­стаивался ни один наш спектакль…

Многие журналисты, особенно на гастролях, брали у меня интервью и всегда задавали почти те же вопросы: «Что такое Ханума, как я ее чувствую, вижу…». В частности, в городе Мирном, как выяснилось, прекрасном городе с прекрасным театром, на спектакль пришла критикесса, театровед. Пришла за кулисы, представилась и после нескольких преувеличенных комплемен­тов начала задавать свои вопросы. Она меня спросила, как я ра­ботала над образом: «Скажите, что главное в Хануме на ваш взгляд?». Я до сих пор не могу забыть этот разговор, потому что я уставшая, изнеможенная, вдруг очень точно и лаконично на­чала ей отвечать. «Главное в Хануме – это чувство доброты! Не­взирая на ее потрясающий авантюризм, на ее хитрость, умение крутить ситуацией как ей угодно, она все делает во имя любви, с помощью ума и невероятной изобретательности, а главное доб­роты! Ханума не может допустить, чтобы соединилось несоеди­нимое. Она в первую очередь настоящая женщина, которая сама способна на сильное чувство. Она постаралась всех сделать во­круг себя счастливыми…». Критикесса была в восторге, навер­ное, впервые в своей практике она не проронила ни слова, молча, не перебивая, выслушала меня. Оказалось, что она специально приезжала в Якутск, смотрела спектакль, и у нее сложилось свое мнение. Но когда я выпалила свою тираду, она задумалась, по­молчала и сказала: «Такого исчерпывающего ответа я не ожи­дала. Спасибо вам! Это ново и очень интересно…».

***

leyly69

Не могу не рассказать об одной уникальной встрече, ко­торую подарил мне спектакль «Ханума»…

Мы приехали на гастроли в Магадан. В первый же день к вечеру, был свободный вечер, мы пошли в магазин что-нибудь купить на ужин. Нас начали обслуживать, очень вежливо, вни­мательно, а потом, вдруг, резко внимание со стороны продавцов прекратилось, они даже как-то все подтянулись. Я слышу шепот: «Козин пришел, Вадим Козин пришел! Пришел! Пришел!». Ва­дима Козина я очень любила, но никогда его не видела, у меня были его пластинки… Вижу, стоит маленький человечек, смор­щенный, с капризным лицом, и все перед ним чуть ли не выпля­сывают, из всех отделов продавцы прибежали в отдел, где стоял Козин: «Что вам угодно? Что вы хотите? Как вы хотите? Поре­зать? Завернуть? Отложить…». Он как бы нехотя давал распоря­жения и вел себя достаточно надменно и капризно. Но странно, это было совершенно не обидно, люди от всего сердца старались ему угодить, по-доброму, очень тепло. Я, например, в этот мо­мент сама была готова встать за прилавок и обслужить такого покупателя. Любопытство мое перешло все грани дозволенного, и я подошла к нему поближе. Очень красивое аристократическое лицо, действительно, невероятно капризное. Он громко в этот момент распоряжался: «А филе, пожалуйста, для моих кошек! Свежее!». «Да! Да! Филе готово!», – почти выкрикнула с ра­достью одна из продавщиц. Так я впервые встретилась в мага­данском гастрономе с Вадимом Козиным…

Через несколько дней в день спектакля «Ханума» мы си­дели в кабинете директора театра. Появился Козин, и мы слышим разговор: «Что вы мне там назначили? Какой-то концерт непо­нятный. Я разве вас просил об этом? Я не буду петь этот кон­церт!», – громко говорил Козин. Директор очень вежливо, мягко начал объяснять, почти оправдываясь: «Публика очень попро­сила, вас так любят, вас всегда ждут, ну пожалуйста…». Он огля­нулся и, не обращая внимания на его слова, спросил: «А что у вас сегодня в театре?». Ему сказали, что сегодня гастролирую­щий театр из Еревана дает спектакль «Ханума». «Ханума»? А что, это, наверное, интересно, – сказал он, – а кто меня пригласит на этот спектакль!?». И тут я, совершенно для себя неожиданно, встаю со своего места и громко говорю: «Я вас приглашу на этот спектакль!». «Вы?». «Да! Я Ханума!..». Он был в восторге от этой сцены. Наконец-то, я увидела очаровательную улыбку на его сморщенном, но очень красивом лице, и он сказал, галантно преобразившись: «Ну что ж, я очень рад! Я вам даже скажу, какие места пусть мне выпишут. Именно эти два места! Кстати, я вас буду приглашать на свои концерты, вы тоже будете иметь эти места…». «Я буду очень рада, если вы придете на наш спектакль, мы играем в вашем замечательном городе с успехом, а у «Ханумы» здесь особенный успех…». «Обязательно приду!», – сказал он, объявив это для всех присутствующих, как бы предупреждая их: «Вы слышали? Я приду!». Все в восторге нежно улыбались ему, и действительно он пришел. Он пришел на спектакль, он меня нашел, он целовал мне руки и говорил: «Я даже не ожидал! Какая прелесть, я совсем не ожидал такого! Спасибо вам вели­кое! Что еще у вас идет, приглашайте, приду…».

Я запомнила эту встречу, ему было 86 лет, в этот день он нам об этом объявил: «Вот вы меня заставляете петь непонятный концерт, а вы знаете, что мне сегодня исполнилось 86 лет!». Все кинулись на него, обнимали, целовали, поздравляли…

Я приехала и рассказала об этой встрече маме и папе. Они в своей молодости бывали на его концертах и обожали его, осо­бенно папа мой, любитель подобной музыки, романсов, им было безумно приятно. Незабываемая встреча с таким человеком, ле­гендой, целой эпохой…

Мы чудесно пообщались в тот вечер. Он рассказывал, как он любит своих кошек, как он их кормит. Только свежее филе они едят, иногда вареное, потом обязательно он наливает им молока, он называл их по именам и рассказывал о предпочтениях каждой. Он все время старался как можно больше о себе рассказать, и я чувствовала, какой это страшно одинокий человек. У него по­требность в добрых людях и в добром слове, я это очень сильно почувствовала. Мне было приятно, что у меня с ним получилась беседа именно в его стиле, по-доброму, по-хорошему, то есть так, как ему хотелось, как ему было необходимо в тот момент…

… В августе 1991 года мы находились на гастролях в Во­логде, и, конечно, в гастрольном репертуаре числилась наша до­рогая «Ханума». Афиша уже висела, билеты проданы, и вдруг выясняется, что накануне в Москве произошли страшные собы­тия, известные «августовские события» 1991-го! В ночь на 19 ав­густа группа высших советских руководителей, образовав Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), отстранила от власти Президента СССР Михаила Гор­бачева, находившегося на отдыхе в Крыму, и объявила чрезвы­чайное положение в стране.

Так вот, в гастрольной афише нашего театра на 19 августа была назначена «Ханума». Я ни с кем еще не советовалась, но твердо решила, что играть в такой день «Хануму» нам приезжим актерам в русском городе ни в коем случае нельзя. Я направилась в гостиничный номер Александра Григоряна и сказала ему, что играть не буду, мне страшно: «Если вы не можете снять спек­такль, замените «Поминальной молитвой», замените! Все, что хотите, кроме «Ханумы»…». И как я была права! Он сначала не соглашался, никак. Оказывается, в это время наши рабочие уже ставили декорации, и местные работники театра чуть ли не за­кидали их камнями, они их толкали, ругали, кидали что-то прямо на сцену… Вы представляете, как я угадала последствия! У меня в номере собрались участники спектакля, и уже мы вместе ре­шили серьезно поговорить с Александром Самсоновичем. Ко­нечно же, менять спектакли на гастролях, когда проданы билеты – это ЧП, но был действительно из ряда вон выходящий случай. Спектакль отменили, и местные рабочие угомонились, они, чуть ли не извинялись перед нашими ребятами, в этот день мы ничего не играли. Все сидели у экранов телевизоров и следили за ситуа­цией в Москве…

Указами ГКЧП были приостановлены печатные издания, восстановлена жесткая политическая цензура, в Москву введены танковые войска, под контроль военных и КГБ был взят Останкинский телецентр… Спустя три дня путч провалился, и этот провал подтвердил полнейшую несостоятельность коммунистического режима… Но за этим последовали суровые экономиче­ские трудности, распад СССР, Карабахская война, тяжелейшие годы экономической блокады в Армении, и годы медленного вос­становления, буквально, возрождения из пепла…

Спектакль «Ханума» оказался свидетелем многочислен­ных событий в масштабе истории огромной развалившейся страны Советов и уже нового независимого армянского госу­дарства. Это особая, вы знаете, целая жизнь моего творчества и творчества всего театра. «Ханума» сделала большое дело, какое-то очень большое, на долгие-долгие годы…

И сейчас идет «Ханума» в Русском театре, это уже совсем другой спектакль, но то, что сделала «Ханума» в то время, о ко­тором я рассказываю, это, конечно, веха в истории театра…

Продолжение 

Top