КУЛЬТУРНЫЙ КОД

История жизни народной артистки Армении ЛЕЙЛИ ХАЧАТУРЯН

Продолжаем публикацию глав из книги «Лейли», вышедшей в издательстве «Антарес» в 2010 году по госзаказу Министерства культуры Республики Армения.
Эта книга – история жизни ведущей актрисы Ереванского ордена Дружбы Народов Государственного русского драматического театра им. К.С.Станиславского, народной артистки Армении Лейли Хачатурян, представительницы легендарного армянского рода Хачатурянов, записанная с ее же слов. Вместе с тем, это история жизни армянской интеллигенции, рассказ о трудном, но замечательном времени расцвета искусства в Армении.

Текст публикуется с согласия автора литературной записи книги Армена Арнаутова-Саркисяна.

Продолжение. 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8  | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19

Актриса + режиссер

В жизни далеко не каждого артиста бывает встреча, кото­рая становится основополагающей в его творческой судьбе. Такая встреча произошла у меня с режиссером Александром Самсоновичем Григоряном. С его приходом в театр коренным образом изменилась моя творческая жизнь. До этого, не смотря на свою молодость, я тоже играла большие главные роли в оче­редь с ведущими актрисами, но с приходом Григоряна измени­лось именно само творчество. Мне стало интересно жить в те­атре, стали ставиться спектакли, которые очевидно импонировали мне как актрисе, и, конечно же, роль его в моей жизни очень и очень велика.

Я собираюсь рассказать о нашем совместном творчестве, о некоторых спектаклях с моим участием в его постановке. О двух больших и любимых мною спектаклях «Маскарад» М.Лер­монтова и «На всякого мудреца довольно простоты» А.Остров­ского я уже говорила…

В процессе творческого общения с этим человеком передо мной постоянно открывались новые горизонты, новые возмож­ности разнообразнейшего и интереснейшего существования на сцене. Я глубоко ценю Александра Самсоновича за то неверо­ятное наслаждение, которое я получала в период репетиций, все­гда исключительных и интересных. В одном из интервью нашу с ним работу в спектакле «При чужих свечах» Н.Птушкиной я определила одной фразой — «Мы плели кружева…». Это самое верное определение нашего совместного творчества. О таких ре­петициях можно сказать эфросовское «репетиция — любовь моя!». Мы постоянно что-то придумывали, даже вне репетиции, не спали по ночам, перезванивались, делились мыслями и чув­ствами, круглосуточно обуревающими нами, а на репетиции ды­шали одним воздухом, одним дыханием — мы плели кружева! Каждый день вместе мы совершали все новые и новые открытия, глубже и интереснее раскрывая, как оказалось, сложнейший уди­вительный внутренний мир действующего лица. Об этом спек­такле, конечно же, я обязательно расскажу…

В своей работе Александр Самсонович нередко руководствуется принципом «от обратного». Как он сам говорит: «Жить на сцене для зрителя намного интереснее «от обратного»…». Если, скажем, идет трагическая сцена и на первый взгляд логич­нее плакать, страдать, может быть даже кричать — нет, надо идти «от обратного». Нужно провести эту сцену тихо и сдержанно, тогда она будет выглядеть сильнее, выразительнее, драматичнее, даже смех артиста в такой ситуации может вызвать глубокое со­чувствие и понимание в зрительном зале. Принцип «от обрат­ного» заставлял нас в любой ситуации искать и находить в поведении персонажей правдивую мотивацию поступков, давал возможность избежать фальши, создать многоплановость внут­ренней жизни, ощутить глубину, масштаб действия, но…

Нутро актрисы или актера, оно ведь тоже диктует свои правила и свое понимание материала. Когда на репетициях «Поминальной молитвы» мне говорилось: «Поменьше эмоций, про­сто рассказывай, уже все сказано, сдержаннее, не надо…», — я чувствовала, как протестует моя природа. Да, монолог умираю­щей Голды сильный, он великолепно выписан автором. Вполне возможно, если проговорить его, как если бы прочесть газету вслух, он опять же произведет впечатление, но для меня это ока­залось невозможным, неверным именно в моем исполнении. Я повела себя так, как мне диктовало состояние, ничего искус­ственного не делая, я умирала, отдавая свою великую материн­скую силу, свою любовь дочери и жизнь внучке: «…И ты, внученька… Ты же девочка, я чувствую! Тебя Голдой зовут! Голда — имя хорошее, золотое имечко…». У меня получилось! Получился именно тот эффект, который уже почти двадцать лет безотказно действует на любого зрителя, независимо от возраста, пола, национальности и вероисповедания. Это одно из самых сильных мест в спектакле. Причем действует монолог с той же силой даже на тех людей, которые многократно видели и с удовольствием продолжают смотреть спектакль. Сам Александр Самсонович не может устоять за кулисами, и каждый раз заново наполняется удивительными эмоциями. Я оказалась права, и он это принял, самое главное, что он это принял…

Я считаю, сильный режиссер — это, конечно, замеча­тельно! С Александром Григоряном работать великое удоволь­ствие, роскошь, я бы сказала, счастье, но артист должен иметь собственное самочувствие, ощущение материала, эмоциональ­ный настрой на роль, должен лично участвовать в создании ми­ровоззрения образа, что всегда может помочь даже самому опытному режиссеру выйти на единственно правильное реше­ние. И, конечно же, в итоге происходит то, для чего мы артисты живем — удовольствие от совместного творчества и желание сде­лать вместе что-нибудь еще. Крайне важно для любого артиста желание режиссера работать именно с ним, но это желание по­является не на пустом месте, его надо завоевать, заслужить…

Мы с Александром Самсоновичем всегда приходили к об­щему знаменателю по любому вопросу, и получался результат — интересный долговечный спектакль, любимый артистами и зри­телем. Нам часто приходилось работать над сложным ролевым и режиссерским материалом, когда вдруг на сцене я начинала де­лать что-то интересное и находила его отклик и восторг из тем­ного зала. И наоборот, я могла найти в его объяснении нужный ключ, зацепиться за одно слово, и роль начинала свой удивитель­ный, неповторимый путь. Созвучие — «актриса + режиссер» у нас с ним получилось, и это великое счастье!

Я благодарна судьбе за встречу с режиссером, сделавшим мою жизнь, не побоюсь сказать, даже если это не совсем скромно, неповторимой. Я смотрю сейчас на длинный перечень спектаклей с моим участием и понимаю, что все, что я сыграла за сорок пять с лишним лет при Александре Григоряне, исключая буквально пять-шесть спектаклей, было поставлено им…

Я бы хотела вспомнить некоторые спектакли, вспомнить прекрасных артистов этого времени, моих чудесных партнеров, и, конечно же, нашего незабвенного легендарного директора те­атра — Иосифа Исааковича Козлинера…

Гурген Григорьевич Айрапетян уехал в Москву, и его обязанности два-три сезона исполнял сам Александр Самсонович. Наконец, на гастролях в Сочи, специально собрав весь коллектив, он представил нам нового директора театра, всеми любимого и обожаемого впоследствии, Иосифа Исааковича Козлинера. Я была знакома с ним задолго до его прихода в театр. В прошлом он был военный, фронтовик, боевой офицер, и часто по его при­глашению мы ездили с концертами в военную часть в Советашен. Безумно добрый, мягкий, нежный, интеллигентнейший человек, он всем сердцем любил театр, был эрудированный, в высшей степени образованный. Безумно любил актеров, правда у него имелись свои фавориты, и он этого не скрывал, но, тем не менее, всегда чувствовалась его добрая рука. Иосифа Исааковича любили и уважали абсолютно все! Великолепный директор, он беззаветно служил театру, но жизнь его оборвалась… Великое горе! Когда речь заходит о нем, все, кто его знали и работали с ним, начинают по-доброму улыбаться…

Для меня партнер имеет великое значение! Я перестаю уважать человека, который рядом, но не партнер. Если я чув­ствую, что он весь в себе и старается, не зависимо от содержания, от моего существования что-то изображать сам, я невольно пе­рестаю его уважать. Это страшно, это означает, что он ничего не понимает, что я впустую работаю, и это ужасно больно. К сожа­лению, такое иногда имеет место…

Хорошие партнеры, с которыми созвучно получались сложнейшие ролевые материалы, их было не очень много, но они были и есть в моей жизни. В этой книге они будут все! Хороший партнер — счастье в профессии артиста, это настоящее творче­ство! О некоторых из них я уже рассказала, обо всех остальных обязательно расскажу, ведь спектакли с ними получались всегда наиболее выигрышными, добротными, долговечными и люби­мыми зрителем…

В.Маяковский «Клоп»

«Клоп» В.Маяковского в постановке А.Григоряна полу­чился спектаклем радости и фурора. Зрелище! Необыкновенное по своей насыщенности, выразительности, яркости и узнаваемо­сти характеров, режиссерской выдумки, гротеска, одним словом — настоящее зрелище! На сцене царила импровизация высочай­шего класса, причем и режиссерская и актерская, без чего, на­верное, не было бы такого успеха.

Главный художник театра Армен Чилингарян потрясающе оформил спектакль, балетмейстер Виктор Борисов поставил массу эффектных танцев, на сцене стоял рояль, и артист Игорь Нагавкин играл сочиненную им самим музыку… Роль Розалии Павловны исполняла заслуженная артистка Марина Огурцова, Присыпкина играл молодой тогда еще Рубен Саакян. Баян был у нас замечательный! Игорь Нагавкин изображал Баяна, сам ком­позитор, музыкант, прекрасный артист, он участвовал во всех му­зыкальных номерах и бесконечно импровизировал. Успех Нагавкина в этом спектакле был невероятный…

Я играла Эльзевиру Ренесанс. Роль поначалу никак не ла­дилась, я не могла понять, как подступиться к ней. Казалось бы, это моя роль, и она мне абсолютно ясна, но у меня ничего не по­лучалось. Гена переживал страшно, и Вова Мсрян, он тоже на репетициях стоял за кулисами и тоже негодовал: «Да что же это с Лейли, неужели не получится…». Виктор Борисов пытался по­ставить танец, сам был почему-то растерян, вроде бы что-то он мне все-таки поставил… Но я неожиданно сама нашла рисунок и характер! Совершенно неожиданно мое тело, руки, ноги начали не мешать, а помогать мне, появились необычные краски в го­лосе, новые обертона, определенная манера речи, взгляд… Гена и Вова были счастливы! Помню, как они наперебой убеждали меня, что нисколько не сомневались: «Победа за нами, Лейли!»…

От танца Вити Борисова ничего не осталось, совершенно неожиданно получилось именно то самое — яркое, смешное, а главное точное. Вдруг как будто бы раскрылись ворота перед ре­шением роли, режиссерский рисунок стал совершенно ясен, даже декорация начала помогать мне. На сцене соорудили пло­щадку, на которой совершалась свадьба Эльзевиры и Присыпкина. Мы поднимались из-под этой площадки и вырастали в страстном долгом поцелуе, после чего начиналось действие. На­чало невольно диктовало определенную линию поведения и дальнейшего существования на сцене. Конечно гротеск, конечно ирония, но самое главное, как всегда, музыка и пение. Был при­думан романс, блатной, кошмарный в плане текста, но он очень здорово ложился на эпоху и наши образы. Я пела, и не только пела, я танцевала и изображала эти страшные слова:

Есть в Батавии маленький дом
На окраине в поле пустом.
В этом доме в 12 часов
Китаец слуга снимает с двери засов.
И за тенью является тень,
И скрипит под ногами ступень,
И кричит перепуганный мрак
От стонов, возни, скандалов и страшных драк.
Дорога в жизни одна,
Ведет нас к смерти она,
И счастлив тот, кто в минуту
Может выпить чашу до дна.
Дорога в жизни одна,
Дорога в жизни одна,
Дорога в жизни непреклонна,
И всех нас к смерти ведет она…

Я делала какие-то невероятные движения, полная импровизация каждый раз! После пения со всего размаха я поворачи­валась спиной и кидалась с высоты, а внизу меня ловили мужчины. Номер, как говорится, на ура! Гена не был занят в спектакле, но каждый раз стоял за кулисами, дирижировал, на­водил ужас на всех моих партнеров, контролировал ситуацию! Всем своим существом он участвовал, помогал, это было очень трогательно. Ему казалось, что они могут меня не поймать, или еще что-то может случиться, охранял меня как мог…

Этот уникальный номер долгое время оставался нашим с Григоряном любимым дуэтным номером на всех приглашениях. Он каждый раз садился за инструмент, причем совершенно не­возмутимо, как мой уже штатный аккомпаниатор, и я в полном смысле слова изображала эту песню. Я помню в Донецке на бан­кете после спектакля «Маскарад», казалось бы, совсем другая атмосфера, присутствовали представители элиты края, и вдруг Александр Самсонович говорит: «Давай исполним наш корон­ный номер!», — и я сломленным извивающимся телом исполнила этот номер — был фурор! Мы всегда с ним, где возможно и уместно, исполняли песню Эльзевиры Ренесанс как отдельное произведение, наше с ним…

В той же сцене свадьбы Эльзевира танцевала с каким-то кошмарным блатным типом, его играл Лева Джигарджян, и он во время танца совал мне за грудь селедку! Вы можете себе представить!? Когда я, спев песню, оказывалась внизу, начинались танцы, я страстно прижималась к нему, а в этот момент он хватал со стола какую-то рыбеху и пьяный-пьяный запихивал мне ее за грудь. В зале раздавался хохот невероятный, и таких моментов великое множество…

Ту же Эльзевиру Ренесанс я смотрела в спектаклях «Клопа» других театров, но ничего подобного так и не увидела. Мы получали громадное удовольствие, а главное публике было чрезвычайно интересно. Мы его возили на гастроли, и везде он находил благодарного зрителя, а я благодарна судьбе за этот образ, яркий, сочный, совершенно неординарный. Мне больше не доводилось играть что-либо подобное…

Э.Тропинин, А.Галиев «Три смерти Альфреда Герцога»

В репертуаре театра появилась пьеса нашего соотечественника Эдуарда Тропинина в соавторстве с Анатолием Галиевым. Настоящая фамилия Тропинина — Маркаров. В прошлом разведчик, полковник КГБ, он жил в Москве, очень милый интеллигентный человек…

Странная пьеса, она была о Гитлере, вернее не столько о Гитлере, сколько его двойнике, о трагической судьбе человека, который стал жертвой своего внешнего сходства с Гитлером. Александр Григорян взялся ставить спектакль, и получился удивительно тревожный, вызывающий сильное волнение, сопереживание, острый спектакль о поломанных жизнях людей, живших при фашистском режиме.

Мы с Геной изображали традиционную немецкую семью, он играл роль Альфреда, а я его жену Гретхен. По пьесе в нашем доме неожиданно появлялся человек по имени Балтазар (Иван Грикуров), который начинал уговаривать мужа принять на себя миссию двойника Гитлера. Он рассказывал обо всех преимуще­ствах, о государственной важности этой миссии. У нас большая любовь, чудная семья, и я вынуждена расстаться с мужем…

Странное название пьесы в процессе действия станови­лось страшной реальностью. Становясь двойником фюрера, Аль­фред Герцог фактически исчезал из своей собственной жизни — наступала его первая смерть…

В доме находился раненый немец (Евгений Нерсесян), солдат, пострадавший на войне. Он служил сторожем, топил камин, выполнял прочую работу и, как выяснилось, тайно был влюблен в хозяйку дома, в меня. Постепенно этот человек занял определенное место в жизни Гретхен…

Проходят годы, заканчивается война, и вдруг на пороге появляется уставший измученный человек… Коротков замеча­тельно играл эту роль, просто великолепно! Сколько граней, оттенков, полутонов, нюансов… Выясняется, что это муж Грет­хен, любимый и незабываемый… Сейчас мне трудно передать ка­кими эмоциями мы владели оба. Невзирая на некоторую авторскую сухость, мы с Геной находили сильные эмоциональ­ные куски, делающие физически ощутимой эту страшную атмо­сферу, эту боль…

По окончанию войны наступает вторая смерть Альфреда Герцога, вместе с Гитлером умирает и его двойник. Кажется, что жизнь налаживается, что все позади, но тот человек Балтазар появляется вновь, и с его появлением наступает третья и на этот раз последняя смерть…

В этом спектакле режиссером были вставлены интересные эпизоды, которые очень четко, удивительно точно характеризо­вали то, что нам в то время было известно о Гитлере, о его жизни и окружении, это чудесно разыгрывалось нашими актерами. На­пример, три женщины — женщины-роботы! Играли Н.Егорова, Р.Гриценко, В.Николаева. Три актрисы, одинаково одетые, как роботы выполняли разные задания, выполняли моментально, буквально их завели, и они механически с невероятным рвением все делали. Это было интересно придумано и характеризовало зомбированное идеями фашизма немецкое общество тех лет… Как верно Александр Григорян выстраивал эти эпизоды, усили­вая и вместе с тем несколько шаржируя фанатичные проявления людей, ввязанных в безумные идеи фашизма. Была ирония, было много шаржевых сцен, разбавляющих страшную картину гитле­ровских реалий, но от этого становилось еще страшнее. Три жен­щины, я до сих пор их помню, я многое уже позабыла в этом спектакле, но их я помню…

Спектакль жил довольно долго в репертуаре, и дорогой наш Эдуард Тропинин — Маркаров стал другом театра. Он обво­рожил нас всех… Со многими из нас он встречался в Москве, в частности со мной и с Коротковым, мы всегда интересно прово­дили время. Я рада, что судьба послала мне такую глубокую не­обычную роль и такого замечательного, содержательного и очень интересного человека как Эдуард Маркаров…

… Мне хотелось бы рассказать о моих взаимоотношениях с заслуженной артисткой Еленой Оттовной Василевской.

Особая актриса! Она всегда стояла особняком, характер у нее был сложный, и она ни с кем не могла дружить, всегда всем недовольная, крайне редко улыбалась, никогда ничего хорошего ни о ком не говорила, и плохого тоже, но при всем при этом, была крепкой очень хорошей актрисой, ведущей актрисой театра…

Я никогда не думала, что у меня с ней могут возникнуть более или менее близкие человеческие взаимоотношения, но на­шлась тема, вокруг которой мы обе таяли, обе могли говорить бесконечно. КОШКИ! Как выяснилось, Елена Оттовна любила кошек, а я, я патологически любила и люблю их до сих пор! Как вы понимаете, нам было о чем поговорить… Когда она узнала, что у меня в доме семь кошек, какие они разные, какие у них ха­рактеры и предпочтения, какой грандиозной любовью они поль­зуются — она была в восторге! Елена Оттовна жила на первом этаже в однокомнатной квартире вместе с матерью и сыном, и поэтому, как она сама говорила, не имела возможности держать кошек в квартире, но так как это был первый этаж, всегда на ее подоконнике все дворовые кошки находили тепло и еду. Она с удовольствием об этом рассказывала, и уж конечно с великим удовольствием готова была слушать бесконечные рассказы о моих выхоленных, красивых, упитанных кошках. Кошки мои всегда пребывали в полном блаженстве в нашем доме и являлись моей великой страстью. На этой почве мы с Еленой Оттовной сблизились и пребывали в довольно хороших отношениях, что некоторых крайне удивляло…

Мы дважды с ней столкнулись в ролевом материале. Впер­вые, в спектакле «Опасный возраст», о котором я вам уже рас­сказывала. Елена Оттовна в первом составе, я — во втором. Роль была замечательная, яркая, она играла очень хорошо, я — по-своему, спектакль замечательный, и мы сполна обе наигрались… Второй раз это произошло в распределении спектакля «Три смерти Альфреда Герцога». Она была назначена опять же в пер­вом составе, я — во втором. Во время репетиций выяснилось, что у меня роль получается немножечко лучше, интереснее, чем у нее. Но Александр Самсонович, зная характер актрисы, все-таки она заслуженная артистка, а я еще молодая, дал мне понять, что не хочет никаких конфликтов, с чем я, конечно, была абсолютно согласна. Даже речи быть не могло, чтобы Елена Оттовна не иг­рала премьеру…

Так как автором пьесы был Эдуард Маркаров, армянин по национальности, постановкой заинтересовалось Министерство культуры. На сдачу спектакля пришел замминистра Гурген Борян, сам прекрасный драматург, интеллигентный и очень хо­роший человек. Он посмотрел Елену Оттовну, следом показался второй состав, не я одна, другие роли так же игрались в очередь. Он посмотрел и сказал, что на премьеру должна выйти Хачату­рян. Александр Самсонович привел массу доводов, ранее выска­занных мне, но Борян стоял на своем. Он сказал: «Это неправильно! Вы должны поступить так, как будет лучше для спектакля…». В расписании на премьеру неожиданно появилась моя фамилия! Нашему с Геной удивлению не было предела, хотя он сам все время говорил, что в моем исполнении роль получи­лась гораздо интереснее…

Но самое-самое потрясающее случилось дальше! Я страшно переживала, не знала, как после этого смотреть в глаза Елене Оттовне, хотя сама ничего не сделала, чтобы так сказать выйти вперед, но мне было как-то неудобно. И вдруг, эта актриса подходит ко мне и говорит: «Я вас поздравляю, я очень рада, что вы будете играть премьеру. Вы даже не представляете, Лейли, какая вы Гретхен! Да, вы должны играть эту роль, именно вы…». Я была потрясена! Услышать такое от Елены Оттовны, из ее уст! Она меня обняла, поцеловала и как бы благословила на эту роль. Замечательно, вы знаете, такое забыть невозможно. С каким бла­городством, достоинством и добротой она это сделала. Ее нет в живых, царство ей небесное, но я всегда вспоминаю ее, во-пер­вых, как очень хорошую актрису, а во-вторых, я вспоминаю этот случай, крайне редкий в театральной жизни. Она поступила как сильный творческий человек, как профессионал… Ну что ж, спа­сибо, Елена Оттовна, спасибо, дорогая…

Раз уж я вспомнила о Елене Оттовне, я не могу обойти любимую нами обеими тему…

Кошки — эпопея в моей жизни! Я ведь окошатила весь театр, всех, кого возможно вокруг себя. Дело в том, что в каждом солидном, подчеркиваю, театре должны жить кошки. В нашем театре они оказались тоже, но видимо в слишком большом коли­честве. В спектакле «Ханума», когда я громко говорила «Акоп джааан…», все кошки театра шли на сцену, они шли на мой голос! Их гоняли невероятно. Я страшно переживала и говорила всем: «Если что-нибудь случится с той или иной кошкой, то я не знаю, что я с вами сделаю…». Я была буквально на грани, бесконечно объясняла Григоряну: «Александр Самсонович, они должны жить в театре, это святое…».

Я рассказывала ему совершенно потрясающий случай в БДТ о реакции Георгия Александровича Товстоногова. Он тоже вплоть до увольнения запрещал артистам разводить кошек, но в страшной тайне в театре все-таки жила одна любимая всеми ши­карная кошка. Она забеременела, и весь коллектив втайне от мэтра заботился о ней. Идет генеральная репетиция, за столиком в зале сидит Товстоногов, довольный своим очередным детищем, и смотрит прогон. Вдруг артисты начинают себя странно вести, идет непонятный второй план… Оказывается, это чудесная кошка фланирует по залу и с большим достоинством направляется к сцене, привлекая внимание Георгия Александровича. Действие на сцене окончательно замирает, а кошка целенаправленно пы­тается вскарабкаться на сцену. Тяжелая, беременная она подпры­гивает и неудачно падает вниз, потом снова подпрыгивает и опять неудачная попытка, никто не решается двинуться с места. Товстоногов напряженно следит за ней и, наконец, не выдержи­вает: «Да помогите же ей, она же глубоко беременна!», — на пол­ном серьезе выкрикивает режиссер. Артисты как завороженные все подбегают к ней и поднимают на сцену. Конечно же, эта ис­тория стала притчей в языцех, смешной театральной байкой, но в тот момент я представляю состояние актеров и, как это ни смешно, совершенно непосредственную реакцию Товстоногова…

Я постоянно говорила нашему художественному руково­дителю, который возмущался страшно: «Безобразие! Надо выве­сти этих кошек из театра!». Я говорила: «Александр Самсонович, кошка в театре — это святость, это счастье! Вы должны понять…».

Но хочу сказать, что значит кошка! Когда я говорю, что это уникальные создания, я права…

В нашем театре появился котенок, рыже-белый, очаровательный, безумно красивый, пристал к моей ноге и все. Я его за­брала к себе в гримерку, начались сметаны, молоко, он покушает, в кресле поспит, начинает играть… Все в театре знали, что у меня живет кот Гаврила. Когда я утром приходила на репетицию, под­нимала ковер перед своей гримеркой, Гаврила спал под ковром, сразу выходил, встряхивался, заходил ко мне и проводил со мной весь рабочий день…

Вдруг Гаврила исчезает! Я в полной панике, перевернула весь театр, я на всех нападала: «Вы что-то с ним сделали! Где мой Гаврила!?». Оказывается, ничего подобного… В доме напро­тив театра умер человек, а наши ребята из театральных работни­ков оказались на панихиде, видимо были знакомы с семьей усопшего. Они рассказали мне, что на столе стоял гроб, а на ди­ване на подушке лежал мой Гаврила. Хозяйка дома, узнав, что это наш театральный кот и надо его вернуть, разразилась причи­таниями: «Нет, нет, нет! Ни в коем случае! Это знак! В такой мо­мент он вошел в дом, я думала, жизнь закончилась, а он подошел к моим ногам, как будто хотел успокоить меня, поднялся на диван и разлегся! Он подарил мне надежду! Это знак, это талисман нашей семьи, мое счастье!», — так она плача распевала всю исто­рию таинственного появления Гаврилы…

Божественные, удивительные существа, мои бесконечно любимые кошки…

В.Константинов, Б.Рацер «Сказка о любви»

Спектакль — мечта! Когда совершенно потрясающе, на мой взгляд, распределились роли, я как-то поначалу была шоки­рована. Мне предстояло сыграть повариху короля! Вот так — по­вариха Барбара! Короля изображал Геннадий Коротков. Игорь Нагавкин написал как всегда шикарную музыку, потрясающую! Получился в самом хорошем смысле опереточный музыкальный спектакль, смешной донельзя. С первой до последней страницы сплошной хохот в зале и полный серьез на сцене. И опять, ко­нечно, много импровизации, настоящей профессиональной ак­терской импровизации. Сейчас почему-то это слово путают с хулиганством, но раньше умение импровизировать определяло высокий класс мастерства…

Идея постановки именно этой пьесы известных и по­пулярных драматургов В.Константинова и Б.Рацера возникла во время наших гастролей в Волгограде. Александр Самсонович за­метил и пригласил в Ереван совсем молодых еще двух актеров Виктора Ананьина и Веру Бабичеву. На роль принца он назначил В.Ананьина, как оказалось, замечательного актера, а на роль принцессы В.Бабичеву, впоследствии ставшую героиней в нашем театре и сыгравшую большой интересный репертуар…

Коротков играл короля, ну приблизительно как Евгений Леонов в «Обыкновенном чуде», но Леонов был очень серьезен, а Гена блаженный, такой милый, смешной… Красавец Коротков, которого все привыкли видеть в ролях героического плана, превратился в седого, трясущегося, недалекого, безумно ленивого человечка в голубой пижаме с кружавчиками и всякими рюшечками. Я его обслуживала, обкармливала, и наоборот, смело вер­ховодила всем, чуть ли не королева. Вокальный и танцевальный номер у меня получился опять-таки потрясающий!

Помню слова Григоряна перед началом первой репетиции: «Если бы не вы, я бы не взял эту пьесу…». Четыре артиста, присутствие которых очевидно давало ему нужный, необходимый для постановки заряд творчества, распространяющийся на всех остальных персонажей. Актеры работали восхитительно, все без исключения. Спектакль получился цельный, интересный, а глав­ное, очень музыкальный…

С Витей и Верой у нас сложились теплые и дружеские отношения на всю жизнь. Витя Ананьин стал моим любимым партнером во многих больших спектаклях. Он женился на Маше Борисовой, одной из близняшек — дочек балетмейстера Виктора Борисова. Две талантливые балерины Маша и Тата великолепно ставили танцы у нас в театре. С ними связан самый дорогой для меня спектакль, который я играю до сих пор — «Поминальная мо­литва» Гр.Горина. Об этом спектакле и о замечательных танцах в нем я обязательно расскажу… Мы жили по соседству, и я долгие годы была очень близка с этой замечательной творческой семьей. Все праздники, дни рождений, Новый год мы всегда встречали вместе… Вера сыграла с Геной Коротковым в спектакле «Мак­бет», он — Макбета, она — леди Макбет. Спектакль имел гран­диозный успех в Москве. Их выдающиеся актерские работы вошли в историю нашего театра…

Сегодня Вера Бабичева — заслуженная артистка Армении, много лет проработала в Московском театре им. В.Маяковского, теперь же с успехом играет в Театре на Малой Бронной. Виктор Ананьин — заслуженный артист России, был ведущим актером Ставропольского театра им. М.Лермонтова, теперь, если не ошибаюсь, работает в Тульском театре им. М.Горького. По сей день каждая наша встреча — большой праздник…

Спустя много лет Александр Самсонович решил возобно­вить спектакль по пьесе «Сказка о любви» с новым названием «Любовь запрещается?!». Я опять получила роль Барбары, но уже не было той музыки, уже не было такого короля, хотя, ко­нечно, все, в общем-то, получилось прилично и интересно. Но я вдруг почувствовала в новом ансамбле, кстати, очень хороших актеров, какую-то ностальгию по старому спектаклю…

Роль принцессы стала играть Анна Григорян, дочь Алек­сандра Самсоновича, милая, очаровательная, хрупкая, очень му­зыкальная девочка. Играла хорошо, такая была вся воздушная, нежная и ласковая. Спектакль на своем пути где-то что-то терял, но где-то и, безусловно, приобретал. Фред Давтян играл принца, тогда еще совсем молодой, худой, романтичный. Витя Ананьин уже изображал королевского шута. Короля играл Юрий Зелин­ский, ярко, сочно, саркастически, я бы сказала. Сергей Магалян был великолепен в роли министра Гриньоля…

Но яркость моего персонажа, как мне казалось, она вроде бы уже не совсем была уместной… Получился какой-то другой спектакль, это естественно с режиссерской и с исполнительской точки зрения, но я скучала по старому спектаклю. Я продолжала играть, смеялись все невероятно, мои сцены, как и прежде, до­водили зрителя в зале до умопомрачительного смеха, а на сцене артисты не могли сдержаться… Но мне было тоскливо без тех партнеров, звучали другие голоса, другие интонации, не было моего пения с танцем, звучала совсем другая музыка…

Я попросила Александра Самсоновича заменить меня. Он это сделал, и на мою роль ввелась хорошая крепкая яркая актриса Майя Данилян, которая тоже создала безумно смешной очарова­тельный образ. Опять-таки получилось что-то уже другое, навер­ное, в контексте нового спектакля вполне логичное и интересное. Но мне без музыки Игоря Нагавкина, без своего любимого но­мера, родных лиц в этом спектакле было как-то не очень уютно. Спектакль жил долго, продолжал оставаться острым, ярким и очаровательным для зрителя…

Я с удовольствием вспоминаю время, когда я играла роль Барбары в спектакле «Сказка о любви»…

А.Папаян «Иностранный жених»

Особое место в нашем репертуаре занимал спектакль «Иностранный жених» по пьесе известного армянского драма­турга Арамашота Папаяна. Множество театров загорались же­ланием поставить эту пьесу, и мы смело можем сказать, что происходило это после наших гастролей в самых известных рус­ских театрах необъятной Советской страны. Я помню, в Харь­кове во время спектакля театр чуть ни взорвался, в Краснодаре — тоже самое. Если б мы играли «Иностранного жениха» весь месяц ежедневно, все равно был бы аншлаг! И так везде, этот спектакль имел феноменальный успех!

Он был поставлен А.Григоряном, музыкальный спектакль с песнями, танцами, а главное, с не очень глубоким, но весьма актуальным содержанием и потрясающей игрой актеров. Музыку написал тогда еще совсем молодой армянский композитор Мар­тын Вартазарян, кстати, он до сих пор дружен с театром, и мно­гие наши спектакли идут под его замечательную музыку…

«Иностранный жених» сыграл значительную роль в ис­тории нашего театра. Он был взят очень вовремя и игрался очень долго. Мы ездили с ним по всей территории Украины, возили его в Баку, в Тбилиси… Спектакль шел на ура везде! А самое главное в нашем Ереване, в родном городе, даже здесь опять же если б мы играли его каждый день, были бы аншлаги…

Я помню, в Краснодаре мы должны были открываться спектаклем «Макбет». Выяснилось, что макбетовские декорации не прибыли, и не только макбетовские. Декораций нет вообще! Что же делать!? «Давайте играть «Иностранный жених»!», — го­ворили все. Костюмов нет, декораций тоже, но это тот спектакль, когда возможно подобрать мебель и все, что необходимо в любом местном театре. Я играла героиню, у меня с собой оказались кое-какие наряды, по роли я должна была быть хорошо одета. Сразу решили проблему костюмов и оформления, короче говоря, мы не сорвали открытие гастролей, и это притом, что «Иностранный жених» шел и в самом Краснодаре тоже. Все в тот вечер страшно волновались, что-то все-таки не так было поставлено, чего-то не хватало, но спектакль прошел на ура! Сами краснодарцы, обслу­живающий персонал, другие технические работники, были вос­хищены нашим спектаклем. Они нас очень вдохновили, мы иг­рали два дня подряд, пока прибыли декорации, и наконец-то был сыгран «Макбет». После него снова игрался «Иностранный жених», и на выезде, и на стационаре…

Тема спектакля оказалась крайне актуальной на тот мо­мент. Драматург описывал слепое подражание западу, любовь ко всему заграничному… Я изображала мать молодой девушки — тикин Пепрон, властную даму, которая безоглядно стремилась ко всему заграничному. Молодые полюбили друг друга, но, по мне­нию матери, даже речи быть не могло, чтоб они поженились. Пепрон руководила всеми и всем, она и слышать не хотела, чтобы мужем ее дочери стал не заграничный армянин. Действующие лица — шофер, горничная и швейцар гостиницы, представившись богатыми родственниками жениха, армянами, живущими во Франции, обвели ее вокруг пальца. Состоялась великолепнейшая свадьба всего лишь с шеф-поваром ресторана местной гости­ницы «Интурист», которого выдали за иностранного жениха. Опять же много музыки, много пения, танцев, изобретений…

Актеры потрясающие! Горничную играла народная ар­тистка Нина Егорова, очаровательная, великолепная актриса с большой выдумкой, с большим вкусом, а швейцара — ее настоя­щий муж Адыль Селимханов, они изображали иностранцев па­рижан. Боже мой, сколько смешного мы напридумали. Сам жених (Виктор Ананьин), очаровательный молодой человек, его подстраивали под иностранца, и как все это делалось, говори­лось, как его одевали… Я же в роли матери с безумно комичной важностью пыталась ничем не уступать «иностранным» армя­нам, я пила кофе отодвинув мизинец, какими-то удивительными скульптурными движениями заставляла всех смотреть, как это надо делать, при этом распевала целые арии и танцевала. Сцен, от которых катались в зрительном зале, было великое множество, и мы все едва сдерживали смех…

Моего мужа изображал поначалу Павел Феллер, один из старейших артистов театра, потом эту же роль играл Иван Грикуров, а роль отца жениха исполнял Игорь Медведев, по пьесе простой машинист, и надо было видеть, в каком костюме он по­являлся, с каким форсом разговаривал. Как это было смешно, он вынужденно вычурно вел себя, чтоб очаровать будущую тещу своего сына. Актеры замечательные!

Девочки, молодые наши актрисы — Вера Бабичева, Валя Мишина, Лена Клименко, у них были специальные вставные музыкальные номера, танцы, пение, ну и я в лице моей героини пела о Париже замечательные песни, их потом распевал весь город. Меня на улице останавливали даже дети, школьники, и спрашивали: «Когда будет следующий спектакль?.. »

«Иностранный жених» долго-долго жил в театре, очень долго. Я могу смело сказать, казалось бы, нельзя сравнить его ни с «Ричардом III», ни с «Макбетом», ни с пьесами Арбузова или Розова, во множестве шедшими в репертуаре того времени, но любовь зрителей превзошла все ожидания! Больше того, на нашей сцене в связи с ремонтом труппа Театра оперетты имела возможность два дня в неделю играть спектакли, и у них тоже шел «Иностранный жених». На одной сцене два одноименных спектакля, и все равно зрители ломились в театр до самого по­следнего спектакля, а мы сыграли его более 500 раз!

По некоторым причинам я приняла большое участие, чтобы спектакль прекратил свое существование. Я слишком тре­петно относилась к нему, но появился актер, который заменил одного из главных действующих лиц. Он просто чего-то не понял, не потому что был плохой актер, нет, он был, кстати, и че­ловек очень симпатичный, но получился уже не тот образ… В го­роде Черновцы после очередного спектакля я объявила: «Приедем в Ереван, и этот спектакль, видимо, играть больше не надо… Он не так звучит, совсем не так…».

В моем характере есть черта, которая не позволяет мне участвовать в сомнительном творчестве, тем более, после грандиозного многолетнего успеха и моего личного актерского успеха идти на компромиссы, я считаю, непрофессионально, даже нечестно по отношению к зрителю…

«Иностранный жених» — еще одна эпоха в репертуаре те­атра. Как это ни смешно с творческой точки зрения — обыкновен­ный житейский спектакль о нашей жизни, о сегодняшнем дне нашего тогдашнего существования, но он имел грандиозный от­клик в сердцах зрителей, грандиозный успех…

Продолжение