КАРАБАХСКИЙ ФРОНТ МОСКВЫ

«Наша Среда online» — Продолжаем публикацию материалов советской (российской) интеллигенции, не побоявшейся, в трудные времена глухой информационной блокады вокруг событий в Нагорном Карабахе, поднять свой голос в защиту прав армянского населения древнего Арцаха. 

Предлагаем вашему вниманию статью Константина Воеводского «По долинам и по взгорьям», опубликованную в журнале «PRO Armenia» № 1, 1992 г.

По долинам и по взгорьям
(Два дня в партизанской республике)

 
ЧТО ТАКОЕ ШАУМЯНОВСКИЙ РАЙОН?

На этот вопрос можно услышать очень разные ответы, а том числе и такой, что этого района не существует. Согласно устаревающей на глазах административной карте Советского Союза — это один из районов Азербайджанской ССР, примыкающий с севера к Нагорно-Карабахской автономной области. Так же, как НКАО, он населен в основном армянами. Осенью 1988 года районные власти и сельские сходы высказались за присоединение района к НКАО; в декабре того же года Национальный Совет НКАО принял решение о воссоединении с Арменией, еще раньше — в феврале — об этом ходатайствовал облсовет НКАО, основываясь на результатах областного референдума. В начале прошлого года руководство Азербайджана объявило о ликвидации района как административной единицы и присоединении его территории к Геранбойскому району Азербайджана. Наконец, 2 сентября общее собрание депутатов всех уровней от НКАО и Шаумяновского района провозгласило образование независимой Нагорно-Карабахской Республики (НКР), в которую вошел и Шаумяновский район.

Тому, кто из любопытства или иных невинных побуждений пожелал бы посетить этот живописнейший уголок Кавказа, нет, казалось бы, дела до всех этих политических пертурбаций, ведь ни Азербайджан, ни Армения, ни НКР не ввели пока каких-либо ограничений на бывших внутренних границах СССР. Дело, однако, в том, что Шаумяновский район (или, как его коротко называют, Шаумян) отрезан от мира не административной (или даже государственной) границей, а полноценной линией фронта со всеми вытекающими из этого зловещего понятия последствиями, Путь за линию фронта начинается на вертолетной площадке ереванского аэропорта местных линий Зребуни.

ПОЛЕТ В ШАУМЯН

Именно этим путем мы отправились в Шаумян 19 сентября. Мы — это делегаты международного конгресса «Политические, правовые и нравственные аспекты урегулирования межнациональных конфликтов», проходившего в Ереване в качестве одного из мероприятий московской конференции по человеческому измерению. Кроме двух петербуржцев, в нашей группе были киевляне, москвичи, делегаты из Ставрополя, Краснодара, Тарту, Севастополя, журналисты из Армении, Голландии, Франции и Швеции — всего 25 человек. Возглавил группу один из организаторов конгресса, председатель Ассоциации защиты прав армянского населения Карабаха ереванец Виталий Данилов.

Вслед за нами в вертолет сели несколько шаумянцев, возвращавшихся домой, затем к пилотской кабине стали подходить люди со свертками и тюками: они просили прихватить передачи для родных или знакомых. Это было похоже на то, как мы пересылаем срочную бумагу из Питера в Москву с проводником, но только — бесплатно. Гору тюков и свертков увенчал трехколесный велосипед.

Полет до Шаумяновска занимает часа полтора. Сразу за Севаном, достигнув невидимой армяно-азербайджанской границы, вертолет ныряет а глубокое, совершенно безлюдное ущелье — обычная мера предосторожности, — и через полчаса мы оказываемся над крышами Шаумяновска. (Здесь, как и всюду далее, автор с сожалением воздерживается от описания пейзажных красот, предоставляя это более искусному перу и более спокойным временам).

Сверху видно, что внезапное появление низко летящего вертолета вызывает на улицах поселка всеобщее внимание с оттенком тревоги. Причина тревоги стала ясна позже: наш вертолет — защитного цвета, как у военных, а от них здесь не привыкли ждать ничего хорошего.

Приземляемся на окраине Шаумяновска на травянистой площадке размером с футбольное поле и с этого момента переносимся в другой мир. Воображение, ищущее опоры в ассоциациях, подсказывает полузабытые кадры из фильмов о партизанах Отечественной войны.

ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ

Высадкой—посадкой руководит могучий бородач в полувоенной робе с автоматом. Перекрикивая шум винта, он оттесняет от вертолета вновь прибывших и любопытствующих аборигенов, давая дорогу новым пассажирам. Они уже идут к вертолету. Впереди — похожий на первого бородач, опирающийся на костыль и бережно ступающий на загипсованную ногу, следом — еще несколько ходячих раненых, за ними на раскладушках несут лежачих, Доковыляв до вертолета, раненый отдает костыль санитару: в Ереване ему найдут другой, а здесь другого взять неоткуда. С интервалом в несколько минут издалека доносятся артиллерийские залпы, на которые никто не обращает внимания.

Тем временем мы завязываем первые беседы с местными жителями. После процедуры представления, обязательно уважительного: «О, из Петербурга!» — столь же обязательных поздравлений с возвращением городу исконного имени («Давно пора») нас засыпают вопросами, что слышно на Большой земле, как протекает миссия Ельцина — Назарбаева (их прибытия как раз ждали в Степанакерте), что мы о ней думаем, можно ли надеяться на вмешательство Ельцина и его помощь. Потом к вопросам переходим мы, и вот что рассказывает нам пенсионер из Шаумяновска:

— Живем больше года в каменном веке. Света нет, газа нет, телефон, телеграф отключены. Газет не видели почти год, не знаем, что творится в мире. У меня есть приемник, слушаю только новости по пять минут в день — берегу последнюю батарейку.

— Как с продовольствием, много ли забрасывают вертолетами?

— Вертолеты то есть, то нет, сейчас летают раза три в неделю. Но все равно того, что они привозят, хватает только защитникам, а мы кормимся тем, что сами выращиваем. Редко-редко по праздникам из привезенного наскребают гостинцы (сахар или конфеты) для детского сада или больницы. Но маленькие дети, пожалуй, уже и не знают, как выглядит конфета. До сих пор держались, но этой зимы нам не пережить — почти весь урожай погиб из-за обстрелов и налетов военных и омоновцев. Летом военные специально ставили пушки на холмах и начинали палить, стоило выйти в поле. А еще военные привозили азербайджанцев, которые под защитой БТР собирали нашу картошку и зерно и увозили.

— А что это сейчас за выстрелы?

— Это, наверное, у Карачинара, его в последние дни сильно обстреливали, там и ранили этих ребят. Кто стреляет, мы точно не знаем, либо азербайджанский ОМОН, либо 4-я армия. Говорят, военные теперь сами не воюют, но раньше у ОМОНа не было пушек и БТРов, а теперь откуда-то взялись, видно, купили или увели у военных, а может быть, из Москвы военным такой приказ — помогать азербайджанцам, все может быть.

Любой разговор в эти дни сворачивал к обсуждению ельцинско-назарбаевского предприятия, к связанным с ним надеждам, Эта тема дает местным политическим аналитикам прекрасный повод оседлать своего конька — многовековую пророссийскую ориентацию армян, главной опоры России на Кавказе. Любой школьник, крестьянин, первый встречный подробно, с датами и именами расскажет об истории присоединения Закавказья к России, о Гюлистанском и Туркменчайском мире, о письме карабахских меликов Петру I.

— Мы добровольно присоединились к России, когда Азербайджана тут и духу не было. (В сознании армянина век не история, а далекие предки в такой же степени — мы, как отец и мать.) А теперь русская армия служит у азеров в наемниках, захватывает для них наши земли и дома. Не может быть, чтобы Ельцин этого не понял и не прекратил. Спасибо, он хоть сам сюда приехал, не то что Горбачев: его три года звали — не могли дозваться, а присылал он всяких негодяев вроде Сафонова и Поляничко.

Такого рода суждения слышали мы за эти два дня не раз.

В ШТАБЕ ЗАЩИТНИКОВ

Советские телезрители уже привыкли, что после «Спокойной ночи, малыши» их, на ночь глядя, пугают армянскими боевиками. Здесь этих людей называют защитниками. Как мы успели убедиться, защитники исполняют функции не только армии, полиции и пограничной стражи; на них также связь, транспорт, информация, они являют собой единственную организующую силу в крае, с жителями которого все вышестоящие власти, будь то союзные или азербайджанские, давно общаются только на языке пушек и ракет. Хотите ли вы съездить в другую деревню, слетать в Армению, вскопать дальний огород или перегнать стадо — для всего может понадобиться их содействие.

Командир отряда Шаген Мегрян встретил нас в штабе такой речью:

— Не буду ничего объяснять, вы все увидите сами. Можете осматривать и снимать что хотите и спрашивать кого угодно. Мы ничего не скрываем. В нашем отряде служат добровольцы, в основном из местных, есть пять перебежчиков из армии. Можно ли с ними поговорить? Конечно, они полноправные бойцы. Разделитесь на две группы, одну мы можем свозить в Карачинар, другую — в Бузлух, а потом группы поменяются местами.

Тем временем во дворе наши дамы фотографировались на память в компании защитников. Пока мы слушали Шагена, миниатюрная и женственная Жаклин вскочила в какой-то джип, перемахнув дверцу, тем же порядком туда попрыгало с полдюжины бородачей, и они куда-то умчались. Вспомнилась «девушка из хорошей семьи» и желчный австриец Гейнрих из «Золотого теленка»: «Вы за ней присматривайте, а то она случайно застрянет на станции, и опять будет сенсация в американской прессе: «Отважная корреспондентка в лапах обезумевшего верблюда».

Пока Жаклин разъезжает с защитниками, опишем их экипировку. Большинство облачено в подобие формы десантника, защитного или черного цвета. На поясе и крест-накрест на груди — ленты с патронами, за спиной — автомат или карабин, на ремне — пистолет, а то и два, рядом — одна-две лимонки. В нагрудных карманах на держателях от авторучек сидит несколько маленьких самодельных бомбочек. Нарисованный образ — скорее собирательный: у большинства чего-нибудь из описанного набора не хватает, автомат часто заменяет двустволка, десантную робу — обыкновенный пиджак. Вооружение очень пестрое: «комиссарские» барабанные револьверы, обрезы, какие-то недомерки, которым трудно подобрать подходящее название. Двух вполне одинаковых единиц стрелкового оружия мы, пожалуй, не видели. Ездят защитники то в «газике», то в «Жигулях», довольно часто верхом, а одного мы видели на ослике.

Однако автобус подан, мы едем в Бузлух.

ДОРОГА В БУЗЛУХ

Снова проезжаем Шаумяновск. На каждом шагу — приметы войны и блокады. Сгоревший дом: наглухо запертые ставни сельмага; доведенное до второго этажа кирпичное здание (школа или клуб) и рядом — ржавый башенный кран. Кроме нашего автобуса, не видно ни одного автомобиля.

Облупленные, висящие на одном гвозде плакаты «Слава КПСС» и «Надежно, выгодно, удобно» показывают, что у людей есть более насущные заботы, чем борьба с идолами. Впрочем, к непременному в райцентре Ильичу отношение снисходительное: «Он нам не мешает, пусть стоит, пусть у нас будет единственный в Армении памятник Ленину».

На дороге — снова следы войны. Разбитый снарядом грузовик: обугленная кабина по одну сторону дороги, кузов с задними колесами по другую; закиданная землей и камнями воронка; поле с полегшей пшеницей — нам показывают, откуда стреляла батарея, мешавшая убирать урожай. На другом поле человек 30 собирают картошку — ни трактора, ни грузовика: мешки, лопаты. На перевале тележурналисты заахали над очередным пейзажем, просят остановиться, поснимать. Очень будничным голосом водитель отговаривает: место открытое, хорошо простреливается. Дорога дает повод поговорить о транспорте. Железной дороги в районе нет. Когда-то, «в мирное время», населенные пункты связывали автобусные маршруты. Сейчас дальние отрезаны линией фронта, ближние — отсутствием бензина. Из-за этого же стоят почти все личные машины, сельхозтехника. То, что все-таки ездит, изношено до последней степени. Редкая машина нормально заводится от стартера: обычно водитель, прежде чем заглушить двигатель, загоняет авто на горку, чтобы завести, съезжая под уклон.

По обочинам дорог стоят впавшие в летаргию автомобили: в пути их застигла поломка или иссякла последняя капля бензина. С одной «Волгой» это случилось на наших глазах. Водитель — пожилой человек деревенского вида и пассажир — юный защитник с автоматом спихнули ее на обочину и проголосовали перед нашим автобусом. Единственный реально существующий вид автотранспорта — автомобили защитников, объезжающие дальние посты, они берут попутчиков, сколько их влезет в машину. Нередко на дороге можно увидеть всадника, лошадь или ослика с поклажей, повозок не видно — видимо, слишком крутые дороги.

Высокая каменная стела сообщает, что мы въезжаем в село Веришен. Здесь нашли пристанище многие жители сел Эркедж, Манашид и Бузлух, захваченных в июле армией и ОМОНом. Село большое и производит впечатление зажиточного. Красивые каменные дома, многие — двухэтажные, с открытыми террасами по второму этажу; широкие, местами мощеные улицы, сады, аллеи. Сразу бросается в глаза полное отсутствие автотранспорта и сельхозтехники. Разрушения заметны сильнее, чем в Шаумяновске: один дом полностью разрушен, другой обгорел, у того провалилась крыша… Столб с черепом и костями «не влезай — убьет» висит на спутанных проводах. Редкие прохожие с недоумением всматриваются в наш автобус. Веришен проезжаем без остановки. Со следующего перевала открывается цель нашей поезки — Бузлух.

ГОРБАЧЕВ ПРОХОДИТ КАК ХОЗЯИН

Так мы пройдем один за другим все населенные  пункты,— обещал Горбачев в мае прошлого года на совместной с Ф.Миттераном пресс-конференции вскоре после того, как 4-я армия разгромила Геташен и сровняла с землей Мартунашен. Эркедж, Манашид и Бузлух Горбачев «прошел» в июле. Жители бежали в Веришен и Шаумяновск. В селах два месяца хозяйничали военные и ОМОН. Почему в середине сентября армия ушла из этих трех сел, в точности неизвестно. Сказались ли послепутчевое замешательство и опасения разделить судьбу рижского и вильнюсского ОМОНа, или последовало прямое (но, во всяком случае, негласное) указание из Москвы? Села остался сторожить ОМОН, но его скоро выбили оттуда защитники. Жители сюда пока не возвращаются, считается, что это опасно из-за близости передовой. Нам, впрочем, повезло, и за все время нашего пребывания в Бузлухе мы слышали всего три отдаленных ружейных выстрела.

Бузлух пуст, только в здании почты располагается пост, установленный защитниками. Несколько домов разрушено, но большинство снаружи целы. Они поскромнее, чем в Веришене, но тоже крепкие и основательные. На воротах вдоль главной улицы надписи где мелом, где краской: «Продано Алиеву», дальше — Мамедову, Гасанову. Надписи по-азербайджански, следовательно, и продавцы были скорее всего азербайджанцами, либо омоновцами, либо представителями администрации. Существуют ли другие письменные следы этой купли-продажи, неизвестно. Фактически все село было пиратским трофеем 4-й армии, так что сделке, документированной на воротах, должна была предшествовать еще одна, не оставившая даже таких следов.

Отворяем одну калитку, и нас обдает дождем спелых слив. Во всех садах урожай своей обильностью поражает воображение северянина, но убирать сливы и яблоки некому. Этот дом был продан Алиеву. Разгром в комнатах сохраняет следы поспешного бегства временного владельца. Больше всего сил он положил на тахту: каждый из квадратиков, на которые стежками делится обшивка, аккуратно надрезан по обеим диагоналям чем-то острым: скальпелем или сапожным ножом. Дальнейшие действия были уже не столь планомерными: небрежный удар молотком по горке с посудой (молоток так и торчит из расколотой супницы), потом, давя рассыпавшиеся по полу рюмки, повалить шкаф (ломать уже некогда), напоследок в сенях вспороть мешок с луком. Признаки более продолжительного пребывания незваных гостей улавливает обоняние: из вытащенной на середину комнаты стиральной машины несет парашным духом. Наверное, психиатры нашли бы этому более точное название, но определенно существует какой-то фекальный синдром оккупанта. В шаумяновской школе, где летом квартировали десантники, они зачем-то залили цементом унитазы и испражнялись прямо в классах.

В других домах — такой же разгром, где больше, где меньше. Возле одного дома большущая гора обугленных книг. Деревенский дом — не публичная библиотека: чтобы натаскать столько книг, сколько домов пришлось обшарить?

Почта, где сейчас размещен пост, тоже разорена дотла. Все стекла выбиты, но, видно, не от взрыва, кто-то не поленился обойти помещения и высадить каждое стекло, не пропустив и форточек. В одной комнате поваленный набок взломанный сейф не дает упасть длинному столу с двумя подломившимися ножками. На столе — припорошенный известкой номер журнала за февраль 1988 года. Журнал называется «Советское государство и право». Этим красноречивым натюрмортом эпохи перестройки голландские и шведские тележурналисты компенсировали свою недавнюю неудачу с пейзажными съемками.

Защитники настоятельно рекомендовали нам осмотреть местную достопримечательность под названием «турецкая палатка». Она приткнулась к стене большого каменного хлева на окраине села. Это каркас от длинного балагана, тент отсутствует. Внутри — заваленные тряпьем две железные кровати, стол с засохшими объедками, еще какой-то хлам, два распоротых мешка с мукой. Здесь жили азербайджанские чабаны, которые сбивали в отары для дальнейшей отправки в Азербайджан похищенный по всему району скот.

Из-за неурядицы с транспортом мы пробыли в Бузлухе гораздо дольше, чем намеревались, и успели подробно поговорить со здешними защитниками. Их шестеро, Младшему двадцать три года, он уроженец Бузлуха, но школу окончил в Ереване. Сюда вернулся сразу после армии, воюет третий год.

— Стрелять ты в армии научился?

— Нет, уже здесь, В армии разве чему-нибудь дельному научат? — Интеллигентными манерами, правильной речью, склонностью к иронии и юношеской бородкой наш собеседник больше похож на аспиранта-интеллектуала,… если бы не карабин за спиной и граната на ремне.

Как и в Шаумяновске, все связанное с Петербургом вызывает здесь уважительный интерес. Кое-кто бывал в Питере. Один пожилой дядя в ватнике и с двустволкой заново переживает свое давнее изумление феноменом белых ночей: «А они у вас до сих пор бывают?» — и сам первый над ним смеется. Поразительна осведомленность здешних жителей об истории своего края и окрестных стран и народов. Наши собеседники охотно и со знанием дела подхватывают разговор об урартах, мидийцах, ассирийцах и утиях, затеянный одним нашим эрудитом.

Нас, однако, больше занимает новейшая история. Двое из бузлухских постовых участвовали в обороне Геташена и знали ее героя Татула Крпеяна, который, рискуя жизнью, захватил в плен целый БТР с экипажем и полковником Машковым, одним из руководителей операции «Кольцо». Из отнятых у Машкова бумаг и стало известно название этой операции, номера введенных в действие частей, фамилии некоторых командиров. Разумеется, никто не наказан, а некоторые получили награды и повышения. Татул был убит в тот же день автоматной очередью, когда с белым флагом повел Машкова на заранее условленное место для обмена геташенцев, захваченных военными. Наши новые знакомые твердо заявляют, что ни один из защитников в плен в Геташене не попал. Когда обреченность села стала окончательно ясна, они прорвали окружение и ушли в Шаумяновск. Все захваченные в Геташене армяне, из которых в азербайджанских застенках пытками добывали признания, были мирными гражданами. «Если они в Геташене со стариков скальпы сдирали, представляете себе, что с нашим будет, если его захватят с оружием? Иной раз приходится захватывать заложника специально для обмена, если они уводят с собой кого-то из местных. В таком случае мы содержим заложника в безопасности, кормим и возвращаем невредимым. А армяне, которых они возвращают, — это часто полутрупы, хотя выкуп они заламывают по пятьдесят, а иногда и сто тысяч.»

ЧТО НАДЕЖНЕЕ, ГОЛЛАНДСКАЯ КАРТОШКА ИЛИ РУССКАЯ АРМИЯ?

Из-за задержки в Бузлухе в Карачинар ехать было уже поздно, и мы возвращались прямо в Шаумяновск. Едва отъехали, в автобус подсел старик с мотыгой, заплечным мешком и миниатюрной двустволкой. Он житель Манашида, нашедший временное пристанище у родственников в Шаумяновске. В этот день он впервые навестил свой дом и поработал в огороде и в саду, Встреча с родными пенатами, сносно сохранившиеся дом и хозяйство, привычная работа на своих грядках, кстати подвернувшийся на обратном пути автобус — все это привело деда в прекрасное расположение. Назвав себя, он стал спрашивать, кто мы и откуда. Все начали по очереди представляться. Когда очередь дошла до голландцев, он сфокусировал на них все свое внимание. Оказывается, у него в огороде прекрасные всходы дала голландская картошка и, кроме того, он любит слушать радио Голландии на русском языке (никто из нас раньше не знал о такой станции), Голландцам пришлось выслушать благодарности и церемонное поздравление с тем, что они живут в замечательной стране, вырастившей такую картошку и создавшей такую радиостанцию. Наш попутчик в Отечественную войну воевал в «русской армии», у него есть награды. Он не сомневается, что и сюда придет наконец русская армия, прогонит «этих бандитов» (то есть ОМОН) и люди смогут жить спокойно.

— А разве вас из вашего дома прогнала не русская армия?

— Это была какая-то ненормальная русская армия, это были продавшиеся пьяницы и взяточники, Я знаю, что такое настоящая русская армия, я в ней служил.

В Шаумяновск въезжаем в полной темноте. Лишь в немногих окнах изнутри заметно слабое мерцание свечи или что-то в этом роде. Но — вот сюрприз! — на первом этаже гостиницы два окна светятся настоящим электрическим светом. За домом стучит движок, вечером он дает на несколько часов свет в эти две комнаты, Здесь можно посмотреть единственный в районе «живой» телевизор и просто посидеть при нормальном свете. В этот вечер многие пришли сюда и затем, чтобы повидать людей с большой земли. Здесь мы встретились с двумя перебежчиками из армии, которые теперь служат в отрядах самообороны Карабаха. Один из них — русский, другой — кореец из Средней Азии. Голландцы говорят с ними по-немецки, толмачит один из нас. Услыхав в немецкой речи знакомое слово «дезертир», шаумянцы начинают бурно протестовать: «Какой он дезертир! Он честный человек, у него совесть есть». В этом наивном протесте есть свой смысл. Дезертиров из 4-й армии было гораздо больше, но здесь пятеро солдат перешли на сторону защитников и делят с ними все лишения и опасности партизанской жизни. По совести говоря, их следовало бы назвать интернационалистами, не будь это слово так затаскано официальным употреблением.

Посмотрев в набитом до отказа небольшом холле гостиницы вечернюю информационную программу (здесь принимаются центральная и бакинская программы), выходим на улицу и при свете двух окон начинаем степенные беседы с шаумянцами.

Разговоры вращаются вокруг того же: Россия, Ельцин, русская армия. Большинство наших собеседников люди пожилые, многие — участники Отечественной войны. Нам уже не в первый раз рассказывают, что по концентрации уроженцев здешних мест — маршалов, адмиралов, Героев Советского Союза — Карабах заткнет за пояс любой регион страны. Мы своими глазами видели здесь не один памятник погибшим на войне соотечественникам. Но вот что говорят ветераны: «Что это за армия, которая разоряет памятники героям войны?»

Теплая сентябрьская ночь, уютный южный городок, степенные красивые старцы. Их проницательные, оригинальные, иногда наивные суждения о политике временами заставляют вспомнить то пикейные жилеты, то дядю Сандро из Чегема, Но обстановка не располагает к благодушию. Мы знаем, что нашему попутчику, ветерану Отечественной войны и ценителю голландской картошки, еще повезло. В Геташене советская армия (или русская армия, или православное воинство, или янычары — поди разберись), не дрогнув, убивала и калечила таких же ветеранов, не исключая безногих инвалидов. Мы знаем, что несмотря на зверства армии, в Карабахе пока еще действует табу на стрельбу в так называемых русских солдат. Наверное, в этом есть и элемент расчета, но никакой расчет не смог бы работать столь безукоризненно, если бы не твердая и наивная вера в «русского солдата». Об этом, а также о том, чем занимаются в Карабахе «наши мальчики», не мешало бы знать тем нашим соотечественникам и соотечественницам, которые проявляют беспокойство, впрочем, вполне обоснованное, за судьбу этих «мальчиков».

В тот же вечер, используя подаренный движком свет, мы написали от имени делегатов конгресса телефонограмму Ельцину и Назарбаеву, чье прибытие в Степанакерт ожидалось со дня на день. Наутро мы пришли с ней в райисполком. Большое здание, где в лучшие времена размещались, наверное, все районные учреждения от РК КПСС до ДОСААФ, теперь полупустое. Все задушено блокадой. Председатель сказал, что связь со Степанакертом прервана, но наш текст можно будет передать «по эстафете», если его для удобства передачи сильно сократить. Не знаем, из скольких звеньев состояла эстафета и что это были за звенья, но телефонограмма достигла Степанакерта часов за шесть.

ОМОН САЛЮТУЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ ИЗМЕРЕНИЮ

Возвращаемся в штаб и встречаемся там с нашими товарищами, вернувшимися из Карачинара. Их сумки набиты омоновскими сувенирами — осколками ракет и снарядов. Они в отличие от нас нюхнули пороху. В Карачинаре им показали высотку за селом, на которой находится омоновский наблюдатель. Там и вправду раз-другой сверкнуло, как им показалось, стекло бинокля, а через пятнадцать минут из-за горы в наших друзей, изготовивших телекамеры, полетели снаряды и ракеты. Два часа правозащитники — делегаты конгресса имели возможность обдумывать межнациональные конфликты, лежа в складках местности. За это время по ним было сделано около 50 залпов. Судя по унесенным обломкам, их обстреляли градобойными снарядами и ракетами. Такой снаряд начинен кристаллами йода, а убойная сила заключается в разлетающихся при взрыве клочьях оболочки. Давно освоена технология переделки градобойных боеголовок в боевые, к счастью для наших друзей, эти были немодифицированные, поэтому, несмотря на несколько близких попаданий, никого не задело. Можно понять нашу зависть к обладателям военных «сувениров». У меня в сумке лежал всего один, сравнимый с теми, что привезли наши друзья из Карачинара. Вечером накануне житель Шаумяновска подарил нам новенький, еще не стрелянный снаряд от автоматической вертолетной пушки. Целый склад таких снарядов оставили в лесу около Шаумяновска спецназовцы, десантированные туда летом. На мое замечание: «Оставьте себе, вам, наверное, нужнее», — мне ответили:

— У нас все равно таких пушек нет, да и снарядов этих в лесу больше, чем деревьев.

Оказалось, что пятеро из наших товарищей застряли в Эркедже. Они поехали туда из Карачинара и не смогли вовремя выбраться из-за отсутствия транспорта. Шаген заверил нас, что в Эркедже сейчас все спокойно и с ближайшей оказией наша пятерка будет вывезена оттуда и доставлена вертолетом в Ереван. А мы летим немедленно.

ПОКА НЕ ЗАКРОЕМ ДВЕРИ, НЕ ПОЛЕТИМ!

Нас привозят на вертолетную площадку, но не в Шаумяновск, а в Гюлистан, тот самый, где произошло подписание Гюлистанского мира с Персией, о котором мы не раз слышали за эти два дня. Крепость, где произошло это событие, скрыта дымкой в красивой глубокой долине, а мы находимся над ней на небольшой плоской террасе. Вертолета ожидают еще несколько местных жителей и отправляющийся на отдых отряд защитников. Народу оказывается примерно втрое больше, чем было пассажиров на пути сюда. Никто толком не знает, будет ли вертолет? Когда? И прилетит ли он сюда или в Шаумяновск? Сначала это производит впечатление неразберихи, но потом становится похоже на то, что сведущие люди просто не хотят без крайней надобности распространяться.

От вынужденного безделья на ум приходит наивный вопрос, который мы и задаем ожидающим вертолета людям: «Нужно ли покупать билеты?» Из полученных ответов вырисовывается еще одна сторона блокадного бытия, несколько неожиданная.

Как можно понять, здесь давно никто и ничего не покупает и не продает. Нет товаров и услуг — это мы уже поняли. — но нет, оказывается, и денег. Их в район не завозят, как и товар, поэтому зарплату никто не получает. С упразднением района и ликвидацией отделения банка стали невозможны и безналичные операции. Вероятно, счета учреждений переведены в новый райцентр, но чтобы это проверить, нужно пересечь линию фронта, Вряд ли можно себе представить поездки бухгалтеров и инкассаторов в банк, находящийся в глубоком тылу неприятеля. Действительно каменный век. В конце концов, без электричества и телевизора люди сносно жили еще сто лет назад, но деньги были изобретены уже очень давно. Денежное обращение не умерло полностью даже в ленинградскую блокаду.

Тем временем подъехал джип, из которого вышел бородатый Гаргантюа, что «принимал» накануне наш вертолет в Шаумяновске. Он посовещался с нашим руководителем Виталием, и стало ясно, что мы улетим. Больше всех об этом хлопотали иностранцы: если до 7 вечера они успеют перегнать отснятый материал, то он сегодня же может появиться в вечерних новостях в Амстердаме, Стокгольме и Париже. Мы снисходительно взирали на их суету, скрывая зависть. Не к их японской технике — к их европейским редакциям. Наш печальный опыт говорил нам, что один из отснятых здесь кадров не имел бы на Чапыгина, 6 (Адрес ЛенТВ) ни малейшего шанса в силу популярных соображений «нераздувания».

Вертолет вынырнул из-за горы неожиданно — не наш зеленый, а обычный аэрофлотский. Трудно поверить, но влезли все: в 22-местный салон втиснулись около 70 человек, их скарб и два связанных барана. Баранов везли защитники на поминки своего товарища, умершего от ран в ереванской больнице. Последних пассажиров Гаргантюа уминал прикладом, Пилот, повернувшись к двери, кричал что-то по-армянски сквозь гул винта, Наверное, как вагоновожатый в час пик: «Пока не закроем дверь, не поедем!».

Перегруженная машина не может взлетать вертикально, она по-самолетному разбегается и соскальзывает с края террасы, а потом выбирается наверх по пологой траектории, В ущельях лежал туман, поэтому или, может быть, из-за перегрузки и пилот не отважился шнырять по ущельям и повел вертолет по прямой. Маршрут пролег над азербайджанским районным центром Кельбаджаром в северной широкой части «перешейка», отделяющего Карабах от Армении. Туман, как назло, рассеялся, мы летели над самым центром города на небольшой высоте. Один бывалый пассажир объяснил, что так безопаснее, поскольку зенитные установки стоят по переферии. На всякий случай у открытых иллюминаторов стали изготовившиеся автоматчики. Обошлось.

БРОНЯ ПО-ПРЕЖНЕМУ КРЕПКА

Наши товарищи застряли в Шаумяновске на пять дней: из-за тумана не летали вертолеты. Из пятерых вернулись четверо, а один остался еще на две недели, до окончания своего отпуска. Вот что он рассказал по возвращении.

Атаки ОМОНа на три недавно освобожденных села и Карачинар с новой силой начались сразу же после отъезда Ельцина и Назарбаева. В атаках участвовало не менее пяти БТР и танк. Усилились и обстрелы, С 1 октября повысились их меткость и результативность, Это означает что, помимо военной техники, 4-я армия предоставила в распоряжение ОМОНа и артиллеристов. Насколько известно в Шаумяновске 4 октября в расположение армии прибыл какой-то начальник в чине генерала. С 5-го числа обстрелы, сохранив прежнюю интенсивность резко потеряли в меткости, надолго ли — неясно. Разрушения, причиненные обстрелами и налетами, огромны, особенно в Карачинаре и Эркедже но все села удалось отстоять. Наш друг привез с собой осколок колокола с разрушенной артиллерийским огнем церкви. На нем — клеймо 1810 года.

КОНСТАНТИН ВОЕВОДСКИЙ

Журнал «PRO Armenia» № 1, 1992 г.

Все материалы проекта «Карабахский фронт Москвы»

Свои предложения и замечания Вы можете оставить через форму обратной связи

Ошибка: Контактная форма не найдена.

Будем признательны за материальную помощь нашему проекту, которую можно сделать через:

— систему денежных переводов PayPal

— или форму «Яндекс Деньги»: