ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

В данной статье нами проанализирован концепт “Западная Армения” в произведениях известного армянского писателя А. Айвазяна, уже ставшего классиком. В текстах А. Айвазяна нами были отмечены несколько смысловых компонента концепта “Западная Армения” – турецкое иго, война, потерянная родина, беженец. Все это может активизироваться в сознании армянина одним лишь упоминанием топонимов Западной Армении. Однако, как показал наш анализ, не во всех случаях переводчики смогли распознать данный концепт, который не случайно был столь тонко внедрен автором, глубоко переживающим трагедию своего народа, о которой даже говорить было запрещено.

По мнению В.А. Масловой, концепты – посредники между словами и экстралингвистической действительностью. Концепт окружен эмоциональным, экспрессивным, оценочным ореолом. Это тот пучок представлений, понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, который сопровождает слово и выражаемое им понятие. Число лексических единиц, являющихся концептами, ограничено, потому что не всякое имя – обозначение явления есть концепт. Концептом становятся только те явления действительности, которые актуальны и ценны для культуры, имеют большое количество языковых единиц для своей фиксации, являются темой пословиц и поговорок, поэтических и прозаических текстов. Они являются своего рода символами, эмблемами, определенно указывающими на породивший их текст, ситуацию, знания. Они являются носителями культурной памяти народа [1:с.36-38]. Однако, как и в случаях с реалиями, переводчики не всегда находят концепты в текстах, и, следовательно, в переводе смысловой объем концепта не раскрывается полностью или раскрывается частично и переводится как обычное слово, что в свою очередь не может не повлиять на качество перевода и, соответственно, на тот конечный эффект, который должен оказать перевод на читателей ПЯ. Одним из таких сложных, многослойных и часто встречающихся концептов в творчестве А. Айвазяна является концепт “Западная Армения”. Концепт культуры в границах словесного знака и языка в целом предстает в своих содержательных формах как образ, как понятие и как символ [2: с.81]. В этом случае под концептом понимается не conceptus (условно переводимый термином понятие), а conceptum – “зародыш, зернышко”, из которого произрастают в процессе коммуникации все эти содержательные формы его воплощения в действительности” [2: с.81]. Концепт имеет “слоистое” строение, его слои являются результатом, “осадком” культурной жизни разных эпох. Он складывается из исторически разных слоев, отличных и по времени образования, и по происхождению, и по семантике. Притом во всех случаях актуализируются “исторические”, “пассивные” признаки концепта главным образом при общении людей внутри данной социальной группы, при общении их между собой, а не вовне, с другими группами [3: с.26].

В текстах А. Айвазяна нами были отмечены несколько смысловых компонента концепта “Западная Армения” – турецкое иго, война, потерянная родина, беженцы. И все это может активизироваться в сознании армянина одним лишь упоминанием топонимов Западной Армении. Ведь “концепт – это культурно отмеченный вербализованный смысл, представленный в плане выражения целым рядом своих языковых реализаций, образующих соответствующую лексико-семантическую парадигму” [4: с.273]. И поэтому особенно с ними переводчики должны быть крайне бдительными. Рассмотрим несколько примеров:

Ես կորցնում եմ համբերությունս և հուզված գոռում.

— Այս հագուստը … Էրզրումից է …

Ձայնս հասնում է շատ հեռու փողոցները, փակուղիները, նրբանցքները [5]

Я теряю самообладание и кричу гневно:

– Эта одежда… из Эрзрума![6]

“Старая тахта” (пер. А. Баяндур)

У каждого народа есть концепты, которые аккумулируют в себе колоссальный объем понятий, чувств и образов. Это концепты-сигналы, которые сразу включают в сознании читателя целый комплекс чувств и ассоциаций. Так, название города Тифлис вызывает у всех жителей Закавказья совсем иные ассоциации, чем Тбилиси. Все это должно быть отражено в переводе, а иначе читатель ПЯ может не понять подтекста. Здесь словом-сигналом является Эрзрум. Одно это слово служит ключом к пониманию всего рассказа “Старая тахта”, ведь, как отмечает А.Д. Шмелев, “…лексическую единицу какого-либо языка можно считать “ключевой”, если она служит своего рода ключом к пониманию каких-то важных особенностей культуры народа, пользующегося данным языком” [7: с.18]. Эрзрум же – один из древних, цветущих городов Западной Армении, жители которого отчаянно противостояли туркам. Месяцами длилась осада Эрзрума, пока враг не смог захватить город, после чего началась беспощадная резня. Некоторым все же удалось покинуть город и перейти в Восточную Армению и другие страны. Каждый армянин при слове Эрзрум представляет картину героической обороны, жестокой резни, и в целом – образ потерянной родины. Уже само это слово аккумулирует в себе все знания героя рассказа об этих событиях, об истории бегства его отца в Восточную Армению. И одежда, доставшаяся ему от отца, была частью этой истории, и история была ее частью. Это очень ярко представлено в оригинале:

Но когда его (отца–М.Г.) не стало, когда сделался воспоминанием, его слова словно оплели сверток со старой одеждой и затаились в углу тахты.

“Старая тахта” (пер. А. Баяндур)

И неудивительно, что все сразу замолкают, когда герой А. Айвазяна, над которым смеются, потому что он надел лохмотья, гневно кричит, что эта одежда из Эрзрума. Всего этого подтекста в слове Эрзрум русскоязычный читатель не видит, и его как минимум должно заинтересовать, почему это слово так повлияло на всех. Переводчик, имея это в виду, должен был как-то передать подтекст, на чем и держится весь рассказ. Вместо этого переводчик пропустил и следующее предложение Չայնս հասնուն է շատ հեռու փողոցները, փակուղիները նրբանցքները…», что служит доказательством того, что Эрзрум повлиял на всех, и помогает понять то, что следует за этим.

Մարդիկ քարանում են: Գլուխները հպարտ վեր են բարձրացնում ու կանգնում երկու կողմից որպես պատվո պահակ, և ես տանում եմ նրանց միջով հորս ցնցոտիները:

И я вижу: люди на улице замирают, потом становятся по обе стороны мостовой, как почетный караул, и я несу сквозь этот строй, гордо проношу на себе одежду отца.

С учетом сказанного мы предлагаем такой вариант перевода:

— Она ведь из того нашего Эрзрума.

Этот подтекст важен для А. Айваяна и часто повторяется в его рассказах. Например:

Ընդհանրապես հայրս շատ ընկերներ ուներ: Մեկը Կարինից էր, մյուսը՝ Կարսից, երրորդը՝ Պոլսից … Յուրաքանչյուրը հեռավոր մի հեքիաթային քաղաքի փշրված բեկոր, յուրաքանչյուրը մի մեծ լացի մի արցունք::

Вообще у отца было много друзей. Один был родом из Карина, другой из Карса, третий из Константинополя… Каждый из них – обломок какого-то далекого сказочного города, каждый – слезинка большой скорби [6].

“Треугольник”(пер. Е. Шатирян)

В переводе данного отрывка подтекст, связанный с концептом “Западая Армения”, опять исчезает. Переводчик никак не объясняет, почему эти города – обломки каких-то далеких сказочных городов и почему каждый из них – слезинка большой скорби. Только к топониму Карин переводчик дает сноску – армянское название Эрзрума.

Приведем примеры и из других рассказов:

1915թ. Արևմտյան Հայաստանի քարանձավներից մեկում թաքնվել էր Էրզրումից մի գաղթական [8]:

«Սուրհանդակը»

В 1915г. во время резни в одной из пещер Западной Армении пристанище нашел один беженец.

“Гонец” (пер. Г. Мкртчян)

Սասնաշեն գյուղում 1983թ մագնիտոֆոնի վրա ձայնարեցին բուն Սասունից մազապուրծ եղած իննսուն տարեկան Մանեին: Նրա լացակումած հուշերի մեջ իր գյուղի, իր փրկության մասին առանձնանում է մի ծանոթ նախադասություն. «Մենք մի դարդ ունենք, բոլորիս էլ հերիք է»:

В 1983г. в селе Саснашен на магнитофон записали беженку из самого Сасуна – девяностолетнюю Манэ. В ее воспоминаниях о своей деревне, о своем спасении сквозь слезы выделялось знакомое предложение: “У нас одно горе, на всех хватит”.

“Гонец” (пер. Г. Мкртчян)

Զոզանը վերցրեց որդուն և կրկին ճամփա ընկավ հորական տուն (Էրզրում – Մ.Գ.), բայց ճանապարհը երկար տևեց, համարյա տասը տարի: Քրդական ցեղախմբերի կռիվներ, ծաղկի հիվանդություն, երկու երկրաշարժ, գերեվարում շեյխի կողմից …[8]

«Փոսը»

Зозан взяла ребенка на руки и снова пустилась в дорогу, решив вернуться в отчий дом, но дорога эта оказалась долгой и трудной, длиной почти что в десять лет. Путь ей преграждали родовые распри курдов, два землетрясения, потом ребенок заболел оспой, потом она попала в плен к шейху…[9].

“Яма” (пер. Э. Канановой)

Часто концепт – это “свернутый” текст. Многие концепты также свернуты во фрейм. В.А. Маслова предлагает рассматривать фрейм как обобщенную модель организации культурного знания вокруг некоторого концепта. Фреймы могут быть структурированы в форме эпизода, сцены, фрагмента сценария или даже всего сценария целиком. Следовательно, фреймы – это структуры знания о мире, ассоциирующиеся с конкретной языковой единицей. Сам концепт при таком понимании – элемент картины мира [1:с.48].

Этот концепт отражен также в рассказах “Яма” и “Подушка Алексана”. У встречающихся в этих рассказах топонимов Аамиш (Համիշ) и Карс такой же подтекст, как и у Эрзрума.

Համշեցիները փախչում էին թուրքերից, նվազագույն հնարավորության դեպքում կմնային իրենց երկրում, կխրվեին իրենց հողի մեջ, կուտեին հողը, հողի որդ կդառնային, սյուների փոխարեն կկանգնեին իրենց կտուրների տակ, արմատները կգցեին մինչև երկրագնդի կենտրոնը, կմխեին ծովի աղի ջուրը և հենց դրա համար էլ նրանց նեղում էին:

… Амшенцы убегали от турок. Будь на то хоть малейшая возможность, они встали бы под кровлями своих домов, подперев их, как столбы, уперлись бы ногами в землю и пустили корни глубоко, до самой ее сердцевины, превратились бы в земляных червей, ели землю, пили бы соленую морскую воду…

“Яма” (пер. Э. Канановой)

Интересно, что ни разу ни в этом, ни в других рассказах А. Айвазян не использует слова геноцид, резня (ցեղասպանություն, ջարդ), ни разу из уст его героев не звучало проклятие или обвинение в адрес турок. А. Айвазян лишь часто использует слово «գաղթմկան». Он рассказывает нам о лишениях, трудностях, страданиях армян, о нашей потерянной родине и в достаточно мягком тоне пишет: «…հենց դրա համար էլ նրանց նեղում էին». Именно этого важного предложения и нет в переводе, нет также предложения «կմնային իրենց երկրում», которое говорит о том, что армян притесняли на их же родине.

Карс – тоже в свое время был одним из крупных городов Западной Армении, торговым центром региона и с такой же печальной судьбой, как и Эрзрум. Герой рассказа – племянник Алексана, узнав, что одна из подушек дяди привезена из Карса, сильно удивляется:

–Из самого Карса? – удивился я. – Не может быть…

Потому что перед ним сразу возник подтекст, о котором говорилось выше в связи с Эрзрумом. И переводчик никак не объясняет Карс, хотя перевод нельзя считать ущербным, поскольку рассказ сам, в отличие от первого примера, выполняет эту функцию. Если в рассказе “Старая тахта” есть только намек на подтекст, то в рассказе “Подушка Алексана” (пер. А. Баяндур) он звучит яснее: Алексан подробно описывает бегство семьи из Карса, трудности, перенесенные ими по дороге в Восточную Армению. Однако если бы это слово встретилось в другом месте, без такого развернутого объяснения, то опять-таки возникла бы проблема передачи подтекста, как в случае с Эрзрумом.

Перевод “Подушки Алексана” содержит, впрочем, и другие неточности:

— Աղջի, մեմ մեր Արտաշի համար չայ շինե, -ասաց քեռիս և շաքարը ատամներով կոտրեց [5]

– Девушка, а ну-ка для нашего Арташа чай сообрази,–сказал мой дядюшка и разгрыз кусок сахара[6].

“Подушка Алексана” (пер. А. Баяндур)

Армянское слово «աղջի» разговорная форма от слова «աղջիկ» и переводится на русский язык как “девушка” – однако не в этом тексте, поскольку разгово½½рная форма имеет и другое значение – женщина: этим словом армянин иногда обращается к жене. Это легко было понять, прочитав продолжение и узнав, что с места встала жена Алексана, и в комнате были только его жена и сын. Соответственно, можно было перевести:

–Жена, а ну-ка для…

То же самое в другом месте этого рассказа, перевод которого делает очевидным невнимательность переводчика к особенностям коммуникативного поведения героев рассказа. Под коммуникативным поведением мы, вслед за В.С. Григорьевой понимаем реализуемые в коммуникации правила и традиции общения той или иной лингвокультурной общности. Коммуникативное поведение, как правило, имеет ярко выраженную национальную окраску, на что переводчик не обратила внимания. Характер и специфика дискурсивной деятельности личности обусловлены набором морально-этнических установок, которые могут быть как универсальными, общечеловеческими, так и специфически национальными [10: с.231-238]. В нашем случае мы имеем дело именно со специфически национальными установками коммуникативного поведения героев.

— Էս մի բարձը Ղարսից է բերված, — ասաց քեռուս տղան՝ Աղվանը:

– Вот эта подушка с нами из Карса приехала,– сказала тетушка.

Почему сын дядюшки превратился в тетушку? К тому же такой перевод делает нелепым продолжение:

— Հայրիկ, մի պատմիր …

– Отец, расскажи ему…

В оригинале все понятно: тот же Ахван (корректнее было бы “Агван”) обращается к отцу и просит рассказать историю подушки. В русском переводе нет сына, присутствует только тетушка, которая и просит рассказать. Получается нелепо: дядя обращается к тете “девушка”, тетя обращается к дяде “отец”. У русских хотя и принято обращение жены к мужу “батюшка”, но у армян – нет, тем более что батюшка устаревшая форма. Как свидетельствует А. Вежбицкая: “В любом обществе существуют не только некоторые правила грамматики, но и определенные “правила речи”, которые можно назвать “культурными скриптами”. “Культурные скрипты” – выраженные простыми словами формулы, которые пытаются моделировать на основании лингвистических доводов культурные правила данного общества” [11:с.533].

Национальный менталитет каждой лингвокультурной общности имеет свои особенности, которые отражаются в содержании и строении культурных концептов. Свойством выражать национальную специфику обладает каждая единица языка и культуры [12]. Концепт характеризуется комплексом значений, которые приобретает языковой знак, выражая национально значимый смысл. Концепты включают в себя, помимо предметной отнесенности, всю коммуникативно значимую информацию [13].

Текст несомненно является важнейшей единицей культуры, и поэтому при переводе, который в свою очередь представляет собой взаимодействие двух языков и двух культур, т.е. межъязыковую и межкультурную коммуникацию, нужен комплексный подход, который сочетает в себе собственно лингвистическую подготовку и знание социокультурного контекста изучаемого языка. Такой подход позволяет обеспечить адекватный перевод с неродного языка на родной. Наше исследование показало, что для получения адекватного перевода необходимо подробное изучение лингвокультурных особенностей оригинала, поэтому культурологический подход к переводу художественного текста является обязательным, поскольку любой текст, особенно художественный, несет отпечаток культуры данного народа, информацию и о той эпохе, о которой писалось, и о той, когда писалось, и, несомненно, отражает особенности авторской личности и его мировоззрение, а также его цели и мотивы.

ГОАР МКРТЧЯН,
кандидат филологических наук, переводчик

Литература

1. Маслова В.А. Введение в когнитивную лингвистику. М.:Флинта, Наука, 2011, 295с.
2. Колесов В.В. Жизнь происходит от слова… СПб: 1999, 368 с.
3. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. М: Школа “Языки русской культуры”, 1997, 824с.
4. Воркачев С.Г. Культурный концепт и значение // Труды Кубанского гос. ун-та, Сер. Гуманитарные науки. Краснодар: 2003, Т. 17, вып. 2, с. 268-276.
5. Այվազյան Ա.Ս. Ընտիր երկեր: Եր.: Սովետական գրող, 1987, 545 էջ
6. Айвазян А.С. Вывески Тифлиса. Ер.: Советакан грох,1981, 258с.
7. Шмелев А.Д. Можно ли понять русскую культуру через ключевые слова русского языка // А.А. Зализняк, И.Б. Левонтина, А.Д. Шмелев “Ключевые идеи русской языковой картины мира”. М.: Языки славянской культуры, 2005, 540с.
8. Այվազյան Ա.Ս. Տռիփ: Եր.: Նաիրի, 2003, 270 էջ:
9. Айвазян А.С. Долгая, долгая, мучительная жизнь Иуды. Ер.: Наири, 1996, 175 с.
10. Григорьева В.С. Дискурс как элемент коммуникативного процесса: прагмалингвистический и когнитивный аспекты: монография. Тамбов: Изд-во Тамб. гос. техн. ун-та, 2007, 288 с.
11. Вежбицкая А. Еврейские культурные скрипты и понимание евангелия //Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура // в сб. статей в честь Н.Д. Арутюновой, отв.ред. Ю.Д. Апресян. М.: Языки славянской культуры, 2004, с.533-547.
12. Решке Н.А. Концепт «хлеб / bread» в языковом сознании представителей русской, английской и американской лингвокультурных общностей / Научная библиотека КиберЛенинка. // URL:  http://cyberleninka.ru/article/n/semanticheskiy-i-kontseptualnyy-aspekty-issledovaniya-leksemy-hleb
13. Филиппова Е.В.Концепт «хлеб» как прототипический образ семантической изотопии “еда”. // URL: http://www.superinf.ru/view_helpstud.php?id=5154

Опубликовано в журнале «Русский язык в Армении», N2, Ереван, 2015г., с. 31-36