Наравне с татарами и белорусами,
наравне с чеченцами, русскими, манси
никогда армяне не были трусами,
и всегда армяне храбро сражались.
И всегда армяне геройски и смело
шли на битву за братство с российским народом.
И я книги читала.
Я телик смотрела
то, как на СВО росгвардейцы шли бродом
через Днепр. И они отстояли высотку.
…Говорят, что армяне совсем не пьют водку.
Что стояли три дня по колено в грязище
у моста на херсонщине.
Слава им, слава!
Не отдали ни пяди земли – рыжей, стывшей,
не отдали ни камня они с переправы!
Наравне со татарами, лакцами, русскими
отразили они все атаки противника.
А я верю в союз наш. Как верю в Союзы я.
А я верю, как мать в своё дитятко!
И я верю в сынов твоих, друг наш Армения!
И прошу я, мы – русские, верь в нас, как верила
ты на грани блаженства и ума лишения,
ибо дружба иными означена мерами.
Ибо дружба не семечки лузгать калёные,
ибо дружба иное:
смерть-дружба,
жизнь-дружба.
Верь, как эти шесть тысяч армян, что колонной
на Днепре простояли, когда было нужно.
Говорить не могу. Не сказать, хуже вдвое:
кровь лилась не на граммы, а целой рекою.
Всё равно отстояли, не сдали, не струсили…
И всходило кавказское солнце над Русью,
и сияла смородина цветом рябинным!
Да, не пьют они водку – армяне, клянусь я.
Но на утро победы, они пили вина!
2.
Неси свои храмы, армян Евроазия,
через пределы размывшейся Волги!
Ты в шапке бараньей, увитая вязами,
неси! Пока ходят ноги!
Натружены стопы, сбиты мозолями,
целую следы твои! И каждый пальчик!
Ты – нежная, шёлковая да лазоревая
и ты – христианка!
Вместе восплачем.
Твои виноградины гроздями греясь,
дозрели огромные! Что с ними делать?
Сукно твоё свито в нагорье Тегенис,
и шапка малюсенькая цветом белым!
Неси, говорю, сквозь её правдорубов,
но вправо не надо, не надо и влево.
У нас с девяностых разбиты в кровь губы,
и так наболело!
Боюсь, что не сдюжим – Кавказ обгорелый,
Кавказ подожжённый.
Сестрица, Армения,
неси ты свой крест сквозь Россию! Сквозь тело.
Неси ты сквозь дух её
и сквозь каменья!
3.
Бивни мамонта, шерсть злых волков,
вой лисицы, что съела твой труп,
в Золотом кольце наших веков,
что не умерли, что в нас живут.
Убивали соседушки нас.
Убивали соседушек мы.
Ты убей меня в горький свой час,
я тебя в сладкий час схороню
в пряных землях армянской зимы.
Мы – повольники, ратники – мы,
наши север, наш запад, наш юг,
и поморье всё наше. Нас – тьмы!
Но нам крест – Золотое кольцо,
но нам крест – эта роща берёз.
без надежд, без поддержки, без слёз
я служу ему, как пред Отцом.
Кто мне брат, тот сейчас несестра,
кто сестра, тот сейчас мне небрат.
Охраняет кольцо набат
в Золотом кольце серебра.
Я уже не могу вздохнуть.
Я уже не вижу лицо!
Положите-ка вы мне на грудь
всех планет Золотое кольцо!
4.
По Еревану на Ладе-Ларгус,
по Еревану, где Мерсы и Бентли.
Оба народа – птенцы одной правды:
предки армян и славян одной ветки!
Южные степи пропахли, как персик,
жиром бараньим и рисовой кашей:
масти единой индо-европейской,
мы общей прародины нашей.
Город, как будто бы текст в понедельник,
город, как будто наскальный рисунок,
в пятиэтажке московскою дрелью
утром разбудят – пей кофе в июне!
Этот лаваш с молоком, козьим сыром.
Не упади – подстелю я соломку,
также и мне подстели ты соломку,
дай обниму тебя с миром!
Ты, Ереван, старый и слишком детский!
Сколько же в бывших, советских есть силы
наших республиках.
Им нести крест свой,
ибо мы их слишком сильно любили.
5.
Не проноси мимо чашу, глотнуть дай!
Всё, что отмерено: боль, стыд и славу!
Вставлено солнце Армении в грудь мне
вместе с российским – ледащим, полярным!
Не просыпайся у Авеля Каин,
Не просыпайся у Бога Иуда.
Вставлено солнце, и участь такая
у всех империй на уровне спуда.
Господи, просто избавь нас от блуда.
От этих танцев, где бьётся посуда,
голой на грязных столах (да, так было!)
или воровкой во «Спарах» с едою,
рыбою, курой, чулками и мылом
(было, я каюсь, да, всё-таки было!),
ибо была глупой и молодою.
Это – Всея Руси-матушки чрево!
Стыдно сказать, приходили с Европы
паны да саксы, и пили, и ели,
трогали, гладили, жаждали скопом.
Но там в груди моей бьётся живое
солнце Союза, империи сердце,
жаркое солнце Кавказа-младенца,
нежное солнце, что крылышки шершня
всех-всех республик! Да, мы – самодержцы.
Но мы – другое!
Всё. Погуляли и хватит, наелись
возле Европ и халявных Америк,
стряхиваем со ладошек мы ересь.
Я говорила давно!
Была первой!
Вот и беременна. Слишком беременна.
Будет Всея Руси матушки чрево
через нас всех нарождать,
как чрез Деву
нового ангела и анти-демона.
6.
Об этом надо рассказывать на уровне Рода.
О подвигах! И о медалях, в бою обретённых.
На ощупь медаль невесомая и нехолодная.
Но с каждым часом она тяжелей. Словно тоннами
подвигом всех наполняется. Всех! Чтобы помнили!
Каждого! Я говорю про армян, белорусов и русских.
Каждого! Я говорю про татар, про якутов, чувашей.
Мне слишком больно, коль я не успею. Мне вусмерть
выговориться охота про наших!
Здесь на войне, что войною мы не называем,
но каждый день, то ранения, то – душу Богу…
Но я в наличие верю армянского рая,
ибо в раю тоже реки, а в речках есть окунь.
Ибо в раю тоже горы, высокие горы,
бродят ручные медведи, лисицы и зайцы.
Те, кто бывали в Армении, те помнят, взором
не охватить! И одно есть желанье – остаться.
А мне сегодня вдруг так захотелось цирана
prunus armeniaca, что абрикос по латыни.
Я твёрдо знаю, что умирать всегда рано,
а погибать в самый раз нам за родину ныне!
Как абрикос – жёлтый, спелый на небе, армянский
сквозь облака светит солнце. Поэтому светит,
что защищают солдаты нас всех на планете
из постсоветского, как говорится, пространства!
7.
Языковых культур стрела летит и отливает сталью,
повсюду бьют колокола с такой щемящею печалью,
где от страданий заходясь и от бездушнейших усилий,
метался у обрыва пласт, как Ярославны плач в Путивле!
Сжать кулаки и молча лечь на эти травы и упиться
вот этой рифмой «сечь и речь» над недодуманной страницей.
За что тебя, мой русский слог, мои азы, мои глаголы,
вогнать мечтают под сапог татаро-новые монголы?
Живым хотят похоронить, засыпать грязью замогильной,
быть ли тебе, или не быть, спекаясь в обожжённом тигле?
И длится снова бой с утра на речках Калке и на Пьяне,
Араб-шаха-Музаффара до самой выбрался Рязани!
Соотношенье сил пьянит! Нет ни малейшего сомненья,
что княжий будет медный щит хранить ворота, где селенье.
О, не могу не думать я о днях языковой культуры,
о вырубленных – пни на пнях – словах внутри литературы,
об этой бездне роковой, утратившей омегу, феты,
что выгрызли под трын-травой всекнижные личинки-черви!
Забудешь речь – судьбу примнёшь, забьют летящие каменья!
И потеряешь ни за грош все песни озера Ильменя.
Прочь, палачи! Язык народ свой выстрадал в трудах великих,
Державинских высоких од, Феличьи огненные стыки,
Болот Мазурских – тьма и лёд нас учит: велика потеря!
Там до сих пор заря встаёт, вселенную размахом меря.
От Вавилонской башни тень тем не грозит, кто безъязычный,
и, не согнувшим нам колен, её оплакивать публично!
Как горе личное, своё – её погибшие руины,
что не приемлет забытьё, ни четверти, ни половины!
Язык наш вещий – крепость нам. Вам не прогрызть её бетоны,
где слово каждое, что храм, всё в куполах, снегах, объёмах!
Итак, про корни. Корневища! Что в наших прадедах, что в нас,
когда разгульный ветер свищет, и ноутбука смотрит глаз.
И разгулялась паутина, жизнь социальная в сетях.
И эта мина тоже мимо! Проворен рыжий аргамак!
О, наш язык! О, наш могучий! Певучий наш, дремучий лес!
Рукопожатие, поручик, ваш-благородие и честь!
Ты черепки все склеил. Птица так детскою своей слюной
гнездо скрепляет, мастерица, под крышей раннею весной!
И в гулких черепах органа, в мазурке оркестровых ям,
один ты есть, наш богоданный, как путь на небо к облакам!
Ты на скрижалях мирозданья – подпорка, кит, атлантов слон,
тобой утешу я страданья, как это было испокон!
8.
Поговори со мною, брат,
все люди – братья, ты же знаешь!
Так Ноя чёлн упёрся краем
и вплыл, спасая, в Арарат.
Поговори со мною, брат!
Я и сама хочу погладить
вот эту гору вдалеке,
что в снежной шапке от Эллады
на тутовой её башке!
Её бараньей и кудрявой.
О, как она пыхтит ноздрями,
о, как она к себе зовёт
под синий, невозможный свод!
Поговори со мною, братик!
Да, я грешна, да, это я
авто гнала, как в автопати,
была в цветном, в горошек платье
и танцевала на столе.
И нет таких, меня голей!
Хочу Россию всю! Ко рту
её тянусь, как к высшим смыслам.
Дают Россию, но не ту,
Ковчег – не вёдра с коромыслом!
Сквозь Арарат я так расту!
9.
Когда на Арарат ты свой взберёшься,
когда Ковчег ты соберёшь из крошек,
из пепла, дыма, досок, снега, льда.
Смотри, смотри! С горы всегда виднее,
как бьётся жилка у меня на шее,
и как рожает мир моя звезда.
А мир-то,
мир,
он числится, как лучший,
он из ладошек, родинок, веснушек,
не из орудий, Господи, из пушек.
А он – Ковчег, не вычерпать рукой.
На Арарат взберёшься, так не ной,
коль здесь был Ной,
коль здесь всегда был Ной.
Его Ковчег здесь прислонён спиной.
Отсюда видно всё: как пуповиной
моей из чрева мир обвит равнинно.
Родись, мой новый мир, поверх войны.
И всей Руси во мне мой пламень женский,
как с чистого листа, что гимн «мы вместе»,
как «Слово о Полку» — идём на «ны».
Да, я неряшливой бываю: крики, мат.
Выплёвывает нас твой Арарат
окурком со своих вершин белейших.
Своих библейских. Библия права.
Всегда права. И если даровал
Господь нам мир! Неловко, по-медвежьи
его мы взяли, вместо исполать,
его мы стали на кусочки рвать.
Затем сшивать, хотим, чтоб мир стал прежним.
Ужель не хватит сил, любви, ума,
ужели светом не прощает тьма?
Ужель напрасна, чтоб родить, палата?
Но, нет, не верю. Сердце рву на мех,
чтоб из него сшить Ноевый Ковчег,
чтоб в муках народить, что было свято!