«Наша Среда online» — В настоящее время, когда в литературе России побеждают деструктивные либеральные тенденции, многие писатели, литературоведы, критики обращаются к советской. Большой интерес сегодня вызывает не только «лейтенантская проза», производственные романы (такие, как «Цемент» Фёдора Гладкова), но и произведения Константина Паустовского, советская фантастика и приключенческие романы.
В своей книге «Петербург, горнило культурной революции» советолог Катерина Кларк пишет о «красных Пинкертонах», упоминая и о значительном романе того времени Мариэтты Сергеевны Шагинян «Месс-Менд».
В частности, в главе «НЭП и «капитуляционное искусство» она упоминает, что при оформлении советской культурной парадигмы в романе Шагинян пародируются русофильские тенденции в названии группы народных сепаратистов «Россия и самовар». Кларк объясняет:
«В интернационализме периода военного коммунизма подчёркивалась идея освобождения угнетённых во всем мире. Новая волна интернационализма была нацелена не столько на революционную борьбу, сколько на современную городскую культуру Запада. На литературной сцене доминировали группы прозападной и урбанистической ориентации (один из альманахов так и назывался — «Город»).
Сдвиг привёл к переосмыслению ключевых слов и ценностей нового общества. В 1922-1924 годах многие ключевые слова оставались теми же, что и при военном коммунизме, но смысл их изменился. Аксиоматичными ценностями оставались «движение», «скорость» и «темп», но под «движением» больше не понимали сметающий все на своем пути вихрь революции, вертикальный порыв татлинских спиралей или вечный двигатель. Теперь говорили о движении и скорости городской жизни, фильма или джазовой музыки.
Скорость была важнее всего. Россия словно хотела, переняв стремительный стиль жизни, догнать новый век, куда ее не пускали экономическая блокада и другие проблемы. Ценилось, если научную работу или художественный текст писатели быстро, если быстро выходили переводы западных книг и если книга или пьеса подражала убыстренному темпу кинематографа. Все это проходило под новыми лозунгами «кинофикации» и «американизации», но такие названия лишь поверхностно отражали новый эпос.
Мариэтта Шагинян специально отмечала, что написала роман с 6 октября по 23 декабря 1923 года.
В главе «Красный Пинкертон» отмечает, что в эти годы некоторых партийных вождей (как и петроградских интеллектуалов) беспокоит, что на советском рынке доминирует западная бульварная литература и кино. Но некоторые, вслед за формалистами и Львом Лунцем, выступали за то, чтобы такое искусство кооптировать в новую советскую культуру. Из партийных вождей громче всего об этом говорил Бухарин. В статье в «Правде» от 1923 года он предложил советской литературе создать «красного Пинкертона», то есть применить сюжетную структуру детективно-приключенческой литературы в тексте, который бы воспевал победы коммунизма. «Красный Пинкертон» должен был противостоять заполнивший рынок детективам, поставив их стремительно развивающийся увлекательный сюжет на службу идеалам нового общества. Конечно, не партия и не Бухарин придумали эту идею.
Этот призыв был услышан. Многие хотели стать частью «века джаза» и перевести его на язык «века революции». Скорость — один из маркеров века джаза, но в ещё большей степени она отличает век революции. Поэтому все его тенденции в советской версии должны были только усилиться. «Красные Пинкертоны» выражают новый этап эволюции советской культуры, обозначая отход от традиций военного коммунизма. Культ технологии и прогресса в литературе этого типа часто сталкивался с апокалиптическим сюжетом: наука предстает здесь не символом революции (как в литературе эпохи военного коммунизма), а движущей силой какого-либо катаклизма (идея, возможно, заимствованная у Шпенглера или немецких экспрессионистов (Кларк приводит в пример роман А.Толстого «Аэлита). Отношение к технологии могло варьироваться, но большинство «Пинкертонов» написано по единому образцу, из которого можно вывести условную структуру сюжета. В ней сфокусированы определяющие ценности революционной культуры первых лет НЭПа. «Пинкертонов» можно считать символом культуры этого периода, как массовые зрелища — символом эпохи военного коммунизма.
Магистральный сюжет «Пинкертонов» указывает на ключевой сдвиг в культуре НЭПа, более важный, чем описанная здесь смена поколений и другие изменения. Речь идет о смене господствующей модели истории. При переводе на «красный» язык «Пинкертоны» поменяли пространственную и временную ориентацию. Возник новый хронотоп — новый по сравнению с оригинальными буржуазными «Пинкертонами» и с доминирующим хронотопом ранее господствующих жанров.
Немаловажно, что самые известные авторы «красных Пинкертонов» вернулись из европейской эмиграции или в прошлом жили в Европе (как А.Толстой, М. Шагинян, В. Шкловский и И. Эренбург). В романах, пьесах того времени Европа находится под угрозой, ее нужно спасти. Но когда Европу «спасают» русские рабочие, спасение становится толчком к союзу — Россия воссоединяется с Европой, а европейская целостность оказывается восстановлена.
Самый знаменитый из «красных Пинкертонов» этих лет — роман Мариэтты Шагинян «Месс-Менд, или янки в Петрограде» (1924-1925), опубликованный под псевдонимом Джим Доллар. «Месс-Менд» (от английских слов «портить» и «чинить») -роман об американских рабочих, которые создали одноименное тайное общество, чтобы помешать зловещим планам международных заговорщиков — миллионеров и аристократов, мечтающих уничтожить социализм. Их злодей-предводитель Кресслинг изобрел чудовищное устройство, которое принесет заговорщикам контроль над миром. Однако один из миллионеров, Иеремия Рокфеллер (в исправленном издании — Морлендер), совершив поездку в СССР, очарован страной победившего пролетариата. Заговорщики похищают Иеремию и инсценируют его смерть, чтобы заставить его сына Артура приехать под чужим именем в Советский Союз и отомстить за смерть отца, взорвав стратегически важные заводы — в том числе и Путиловский с его славными революционными традициями. Артуру поручают убить лидеров СССР в день революционного праздника, вручив им бомбу под видом подарка. Петроград, колыбель революции, оказывается под угрозой. Но члены Месс-Менд, последовав за Артуром в Петроград, перехитрили заговорщиков и спасли город. В концовке книги Артур, как и его отец, осознает преимущества нового общества.
Можно отметить, что в этом романе модель большого и малого, отмеченная нами в культуре военного коммунизма, перевернута. Контраст будет особенно ясен, если сравнить «Месс-Менд» с эпической поэмой Маяковского «150.000.000», написанной в момент максимального влияния утопизма на культурную жизнь эпохи военного коммунизма — осенью 1920 года. В декабре 1920 года Маяковский читал поэму в Петрограде. Ее сюжет напоминает «Месс-Менд» — рабочие спасают мир от гиены капитализма. Но героев в ней — сто пятьдесят миллионов (все тогдашнее население Советского Союза), а не маленькая группа заговорщиков. Да, у Шагинян это только верхушка айсберга, а само тайное общество «ММ» (Месс-Менд) распространилось по всему миру, но эта сеть присутствует в романе лишь в виде намека. Маленькой группой заговорщиков, Давидом перед лицом Голиафа (международного капитала), управляет всего один человек — Мик Тингсмастер. Так что переход к приключенческой литературе означал также и переход от коллективного к индивидуализированному герою.
С невероятной изобретательностью Тингмастер изобретает и мастерит приборы, которые вопреки всему позволяют Месс-Менд побеждать, принося успех их тайному контрзаговору.
Н. Мещеряков, главный издатель Госиздата, написал в предисловии, что «Месс-Менд» — «роман нашего времени, когда крупнейшие события сменяют друг друга с чисто кинематографической быстротой», и рекомендовал его как образец «революционно-авантюрного жанра». По заказу Госиздата были написаны еще несколько романов в стиле «Месс-Менд», некоторые левые немецкие писатели тоже создали подражания роману Шагинян.