• Пт. Мар 29th, 2024

Клара Терзян. Чуточку любви

Дек 12, 2015

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

terzyan_dialog_s_dubom

“Наша среда” продолжает публикацию книги Клары Терзян “Диалог с дубом”.  Благодарим автора за возможность публикации.

ЧЕТЫРЕ ПОДСНЕЖНИКА И БОЖЬЯ КОРОВКА

Чуточку любви

Звонок в дверь прозвучал дольше обычного, как будто требуя: “Скорее открывайте!”.

То была Каринэ. Она вошла с сияющими от счастья глазами.

– Всё, закончила! Целый месяц не буду книг брать в руки.

– Что получила? – спросила мать.

– Пятёрку.

В другой раз Сона стала бы расспрашивать дочь, какие вопросы ей выпали, однако сейчас лишь поцеловала, говоря:

– Слава тебе, Господи. Своей цели я добилась.

– Мамочка, вместо того, чтобы радоваться, ты плачешь.

– Это от радости, доченька.

Соне не свойственно было терять контроль над собой; вытирая слёзы, она подошла к телефону. Сперва позвонила старшему сыну – Армену.

– У нас радость, Каринэ окончила университет. С красным дипломом.

– Поздравляю, поздравляю…

Армен собирался продолжить разговор, но мать прервала его:

– Ладно, Армен джан, всем остальным тоже надо сообщить. Соберёмся у нас на обед, поговорим вдоволь.

Сона позвонила другим своим детям: Сируш, Карену, Завену и Цовик.

Детей, шестерых, она вырастила одна, пятеро уже хорошо устроились, создали семьи. У Со­ны было одиннадцать внуков. Оставалась Каринэ, вот и она окончила университет, не сегодня-завтра встре­тит хорошего парня, выйдет замуж, тогда Сона со спокойным сердцем может проститься с этим миром. От собственных мыслей Сона содрогнулась: “Зачем же, собственно, только сейчас я начинаю жить. Никаких прощаний.” – сама себя одёрнула Сона и, успокоившись, пошла помо­гать Каринэ накрывать на стол.

Не поддавшись моде, Сона сохранила свой круглый стол, который, когда его раздвигали, становился таким большим, что вся их большая семья могла уместиться за ним. В дверь беспрестанно звонили. Пришла Цовик с сыном. Затем – старшая невестка, Гоар, которая сказала, что Армен с детьми придут чуть позже.

Дом наполнился весельем, поцелуями, цветами. Гости всё приходили и приходили. И каждый раз сердце Соны переполнялась радостью и она мысленно отмечала: “Прелесть большой семьи как раз в этом. А как мой муж, светлая память ему, мечтал сесть за стол с семью сыновьями! Жаль, не увидел он, как наши шестеро детей превратились сейчас в двадцать два, а потом – ещё больше станет”.

Хоть у них и было принято первым бокалом пить за здоровье Соны, однако на сей раз тра­ди­ция была нарушена: выпили за Каринэ, но вместе с Соной, вновь в центре была мать, которая су­­мела всех на ноги поставить, да и теперь она оставалась столпом дома, всем силы придавала она.

Никто не заметил, как забыли про Каринэ, главную виновницу торжества, и семейный сбор сам собой, стихийно превратился в подведение итогов, в раздумья о прошедшей жизни.

– Мам, – сказал Завен, – прости, конечно, но мне кажется, что ты больше всех любишь Армена и Каринэ.

– Для меня вы все, естественно, любимые, однако они – чуточку больше… Ну, Армен всегда в роли отца был, работал…

– Поэтому ты кормила его маслом и мёдом, тайком от нас, думаешь, я не знал, где у тебя тайник?

– Что было делать,– сказала Сона, – Армен болел, врач сказал, что лёгкие у него слабые, что ему нужно усиленное питание. И я продала подаренное отцом обручальное кольцо, спасла Армена, а отец не вернулся с войны. Бог меня наказал, видимо.

– Что ты, мама! – сказала Каринэ. – Кольцо ты продала для святой цели.

– А я, – удивился Армен, – я и не знал, что Карену, Сируш, Завену, Цовик и Каринэ меньше доставалось.

– Всем бы не хватило, простите меня, – подавленным голосом произнесла Сона.

– Правильно ты поступила, правильно, – посыпалось со всех сторон.

– Ябеда, столько лет молчал, так зачем было говорить сейчас. Разве хорошо, что Армен не продолжил учёбу, пошёл работать, чтобы ты мог учиться? – рассердилась Сируш.

– Завен способным был, – попытался вступиться за брата Армен.

– Ты был способнее него, – вставила Цовик.

Жена Армена, Гоар, никак не могла простить свекрови, что Армен, парень с такой головой, не продолжил учёбу, теперь же, слыша их разговор, впервые поняла её и пожалела.

– Мам, – сказал Карен, – спустя столько лет хочу сказать тебе спасибо, и знаешь за что? Во дворе много было, конечно, таких же, как мы, детей без отца. И во время игры над тем или другим подшучивали: “У твоей матери есть любовник”. А нам ни разу никто такого не сказал. Ведь для тебя, кроме дома и завода, ничего другого на свете не существовало.

– Почему же, – воспротивилась Сона, – разве в кино, в театр я не ходила?

– Да, ходила, но только с нами, – сказал Карен. – Ты себя целиком посвятила нам.

– Ну, раз начали старое ворошить, – вступила в разговор Цовик, – одну из тайн и я рас­крою. А знаете вы, что в те тяжёлые годы наша мама неоднократно ходила сдавать свою кровь, чтобы у нас было побольше хлеба, сахара и масла. Однажды я услышала, как тётя За­рик маму корила: “Слушай, разве можно столько крови отдавать, опомнись, так и умереть недолго!”

– Бедная Зарик, втайне от мужа она продала ковёр, из своего приданого, и деньги отдала мне, – сказала Сона. – Однако они быстро растаяли.

– И ты снова стала сдавать свою кровь? – ужаснулась Каринэ.

– Э-э, ну и что же. Бедная сестра, меня пугала – сама умерла. Никто не может знать, что его ждёт.

Праздничное настроение пропало, все забыли по какому поводу собрались.

– Давайте выпьем за здоровье нашей мамы, – предложил Армен, – и научимся у неё не вешать носа. В чём дело, а ну-ка улыбнитесь! Наша мать всех нас на ноги поставила, вот и Каринэ завершила учёбу. Мамуля, теперь ты должна жить, как царица, ты вполне достойна этого, мы все должны носить тебя на руках.

– Я очень благодарна всем вам, – сказала Сона, – вы всегда ценили всё, что я для вас делала. Армен джан, ты достоин того же, ты был моей правой рукой.

– Ну ладно, – засмущался Армен, – пьём за здоровье Каринэ. Сестрёнка, извини, чуть не забыли, зачем собрались.

Молодые запели, стали танцевать, и Сона чувствовала себя счастливой, однако за её улыбкой скрывалось что-то ещё, ей вспомнилось прошлое, и как бы настоящее ни старалось отодвинуть мрачные картины вглубь (ведь вот они, дети, все живы-здоровы, все вместе, за столом сидят большой семьёй, одиннадцать внуков), – тем не менее в ней вдруг всколы­х­нулось давно забытое чувство. И Сона осознала: не забытое, а глубоко запрятанное.

Дети и внуки создали присущую им шумную атмосферу, а Сона сидела неподвижно, перед глазами стояли картины прошлого…

…Сурен её очень любил, даже предложение сделал, но он слишком нервным был, с войны вернулся с подорванным здоровьем; узнал, что жена ему изменила, ушёл из дому. Сона отказала ему из боязни, что он будет груб с её детьми. После сделал ей предложение Гегам, он был родом из деревни и мечтал туда вернуться, любил с землёй возиться. А Соне хотелось, чтобы дети в городе учились, высшее образование получили. Да и она привыкла к городу, как было в деревню податься? Гегам её недолго ждал, уехал в деревню, женился. Люди говорят, счастлив был. Но когда Соне становилось невмоготу от усталости или безденежья, тогда она начинала жалеть, что отказала Гегаму. Затем успокаивала: “Может, это и к лучшему”. И тем завершала возникший в мыслях монолог, не до того было, забот много, шестерых детей поднимать нужно было. А два дня тому назад, когда на рынке приценивалась к абрикосам, продавец всё смотрел, смотрел на неё, пока она абрикосы выбирала, потом сказал:

– Сона, сестричка, ты ли это?

Сона удивлённо взглянула на него.

– Не узнаёшь? Хорошенько посмотри.

– Гегам?!

– Да, я. Что, очень изменился?

– Нет, не очень, глаза те же.

– А ты вовсе не изменилась, всё та же красавица Сона. Как дети, женила их, выдала замуж, сколько внуков у тебя?

Потом Гегам рассказал о своей жизни: всё у него есть – дом, сад, сыновья, невестки, внуки, только жены не стало.

– Недолгая ей жизнь была отпущена, – сказал, вздыхая, – жаль, хорошая была женщина. Царство ей небесное.

– Ты-то сам будь жив-здоров.

– Выбирай абрикосы, – предложил Гегам, – один другого лучше. Гляди, какие красивые, румяные, как ты.

Пока Сона думала, как расплатиться, чтобы не оскорбить Гегама, он пригоршнями ссыпал абрикосы ей в корзину.

Гегам словно забыл, что он на рынке, позабыл о своём возрасте, о сыновьях, невестках, внуках. Ему казалось, перед ним стоит та прежняя молодая Сона, красивая, застенчивая, с натруженными руками. И какой-то внутренний голос ему нашёптывал: “Держи её скорее, чтобы на сей раз не ускользнула от тебя”. Казалось, встретились они на вокзале, и увезут сейчас их поезда в разных направлениях.

– Сона, – сказал Гегам, – давай хотя бы сейчас увезу тебя к себе. Клянусь, жалеть не будешь, правда. Не тысячу же лет нам жить …

Сона от неожиданности обомлела.

– А почему не спрашиваешь, может, у меня муж есть.

– Да нет, ты бы замуж не вышла, твои дети тебя по рукам и ногам связывали… Теперь уже другое дело, они выросли, стали самостоятельными…

Сона отшутилась и ушла.

– Я серьёзно, – крикнул ей вслед Гегам, – подумай!

И теперь, когда на столе лежали подаренные Гегамом абрикосы, Соне вспомнились его слова: “Румяные, как ты”. И ещё: “Не тысячу же лет нам жить”.

В ней проснулась женщина, в мыслях она говорила детям: “Я вас вырастила, на ноги поставила, а теперь хочу немного для себя пожить”.

И сразу представила, как дочки, сыновья, невестки воспримут её слова. Армен скажет: “Ты что, с ума сошла?”. Другие молчаливо согласятся с ним. Жена Армена, Гоар, иронично усмех­нёт­ся се­бе под нос, что будет означать: “И это ваша беззаветная мать?” Мо­жет, Завен скажет: “Мам, так долго жда­ла, а сейчас вот решила замуж выходить? Си­руш и Цовик осторожнее бы вы­ра­зи­лись: “Мам, мы тебя понимаем, но твои зятья…” Лишь Каринэ меня поймёт, – подумала Сона. – У неё иное серд­це. Но и ей не скажу. Пусть живут спокойно. Я всегда была преданной матерью, само­отвер­жен­ной мамой, кото­рую ничего, кроме любви к детям и заботы о них не интересовало. Вокруг не глядела, всю жизнь с работы прямиком домой бежала. Подруги рассказывали мне, как пре­красно про­ве­ли они накануне вечер с тем-то и тем-то, я же лишь говорила о том, какой обед при­го­то­вила, что сшила или связала, чем занимаются мои дети”. Находились и такие, которые над ней посмеивались:

– Да будь же немного женщиной, ведь ты молодая.

Другие удивлялись:

– Разве тебя Бог создал быть только матерью?

Многие полагали, что Сона все свои счёты с любовью уже закончила. И она думала так же… Но сверкающие на столе абрикосы с нежной кожицей будто говорили ей теперь: “Немного любви, немного любви”…

Сона улыбалась.

– Мам, – донёсся до неё голос Армен, – Какой счастливый день, правда? Как ты мечтала, наверное, видеть всех нас взрослыми. Теперь Каринэ выдадим замуж, и у тебя не будет ни­ка­ких забот. Свой долг перед отцом и нами ты выполнила сполна. Мам, давай вдвоём тай­ком от всех выпьем за сегодняшний день, никто не знает, как мы всегда об этом мечтали, мы оба верили, что наступит такой день. И он пришёл. Ты самая счастливая, самая красивая мама.

– Конечно, – согласилась Сона, отгоняя нахлынувшие мысли.

Армен обнял мать, стал целовать её щёки, руки, приговаривая:

– Спасибо, мамочка, спасибо.

От переполнившего её счастья Сона взволновалась.

– О чём вы тут шепчетесь? Чего хохочете? – сказала Каринэ, – я тоже хочу к вам присоединиться.

– Пьём за сегодняшний день, к которому мы пришли очень трудными, очень тяжкими путями, – сказала Сона.

Она никогда не чувствовала себя такой уставшей. Сейчас она была похожа на спорт­с­ме­на, добравшегося до финиша. Была счастлива победой. “Ты победила”, – говорил ей соб­ст­вен­ный разум. “Немного любви, – говорило сердце, – не тысячу же лет жить на этой земле, по­жи­ви немного и для себя…”

– Мамочка, – обратилась к ней Каринэ, – хватит беспокоиться, ты уже ни о чём не долж­на думать, все мы живы, счастливы, лишь один человек должен был бы сидеть сегодня рядом с тобой – наш отец. Жаль, что он не увидел…

Слова Каринэ словно пробудили Сону ото сна. Она, как и много лет назад, добросовестно за­пря­тала Гегама и его слова в своей душе, поглубже, на сей раз веря, что они оттуда никогда уже не выйдут.

Всё улеглось, вновь она стала прежней счастливой Соной, той, которая всю свою жизнь посвятила детям, и которую благодарил Карен за то, что когда они детьми играли с ребятами во дворе, никто не мог с усмешкой сказать им: “У вашей матери есть любовник”…

Клара Терзян

Перевод с армянского Э. Бабаханян

Продолжение

Top