ИНТЕРВЬЮ
«Наша Среда online» — Секрет успеха художника и организатора галерей Григора Гюлезяна — Оффенбаха кажется очень простым: все проекты и мероприятия, которые он предпринимал предназначены для всех. На первый взгляд это банальность, однако, как выяснилось, не каждый умеет отдавать всего себя, все свои силы до конца тому делу, которым ему предписано заниматься, а Григор Гюлезян – Оффенбах умеет. Впрочем, правильнее сказать, заниматься каким-либо делом, не посвящая этому всего себя у него не получается.
— Рисовать я начал очень рано, эта способность передалась мне от отца, папа умел хорошо рисовать. Потому с детских лет у меня было все необходимое для рисования. Как-то в первом классе я нарисовал армянского легендарного героя Давида Сасунского, а в школе, в которой я учился, в это время проходила выставка, и моя классная учительница предложила выставить эту работу. Я выставился, но скоро мою картину украли, и я от огорчения, насколько помню, даже расплакался. В эти годы я начал ходить на кружковые занятия по рисунку. Вместе со мной в школе учился еще один мальчик, с которым я подружился на всю жизнь, и который тоже стал художником-авангардистом, это был Григор Микаелян, которого все знают под прозвищем Кики. В 8-м классе мы с ним сблизились настолько, что стали обсуждать многие темы: и философские, и искусствоведческие, много рисовали и изучали знаменитые работы художников, так сказать «искали истину». Сразу по окончанию школы, в этот же год, я попытался поступить в Экономический институт, но не прошел по баллам, и меня перевели на заочное обучение по специальности инженера-экономиста, организатора труда.
— Не значит ли это, что уже тогда тебе было суждено стать организатором?
— Я всегда был собранным и четким. Ведь, прозвище Оффенбах я получил не случайно, оно было дано мне не по имени французского композитора, как предполагают многие, а по названию немецкого города на реке Майн в Германии, поскольку в кругу друзей считалось, что мне присущи немецкие черты: точность и аккуратность. Когда пришла повестка в военкомат, я взял свой паспорт и будучи убежденным, что меня собираются освободить от армии, (от института у меня была бронь), я ни с кем не советуясь прошел все медицинские кабинеты. Но оказалось, что меня вовсе не собираются освобождать от армии и даже признали годным к службе, несмотря на имеющуюся бронь. Узнав об этом, мои родители бросились к военкому, но исправить ситуацию уже не было возможности. Так я отправился на службу Родине. Меня отправили служить в город Николаев, который находится в южной части Украины, где я прошел учебку, а затем отправили в Феодосию, где были сосредоточены советские танковые войска.
— Однако все это еще далеко от искусства. Как ты решил стать художником?
— Когда я закончил школу, мне очень хотелось стать художником. Все мои друзья учились в художественном училище, и я тоже начал подумывать поступить учиться в театрально-художественный институт. Но курс состоял всего из 7 человек, и поступить в этот институт без блата было невозможно. И тем не менее, я занимался у двух женщин – художниц, преподавателей живописи, одна из них жила в Новом Ариндже, а другая – по- соседству, та, которая была поближе, в течение долгих лет жила и работала в Италии, и прекрасно рисовала. Они открыли мне многие секреты живописи и учили меня рисовать. Но они уверяли, что истинному художнику не светит семейная жизнь, ибо ему следует всего себя отдать искусству. Но мои родители никогда не хотели, чтобы я становился художником, поскольку прислушивались к мнению одного из наших родственников, который всячески убеждал родителей вынудить меня поступить в экономический институт, что могло стать гарантией постоянного хорошего заработка.
При таких обстоятельствах я и попал в армию. Там мне стали давать задания оформить ленинскую комнату нашей части, заказывали все стенды и щиты. И еще там я учился водить танк. Поскольку я и до армии умел водить, то мне предоставили танк командира нашего батальона. За время службы я получил массу благодарностей, которые отправлял на радость родителям. Я дважды удостаивался отпусков, которые, к сожалению, в последний момент заменялись на гауптвахту, поскольку слишком бурно отмечались эти события. Когда закончилась служба, и я вернулся, в тот же год мы вместе с Кики организовали выставку в Доме ученых в ереванском физ. городке. Это была наша первая персональная выставка. И, между прочим, там на выставке, сначала выкрали нашу афишу, исполненную в прекрасном супрематическом духе, и нам пришлось рисовать ее снова. К сожалению, выставке не дали продолжаться долго, ибо партком учреждения, увидев висящие в холле работы, обозвал выставку буржуазной и ее пришлось очень скоро прикрыть.
— Помню, очень давно я писал о твоем творчестве статью, где ты утверждал, что твои работы создаются для шоферов летающих тарелок.
— В моей мастерской висел плакат с лозунгом: Я рисую для шоферов летающих тарелок. Тогда меня многие спрашивали, что это я изображаю на своих картинах, и чтобы избавиться от этих назойливых вопросов, я и придумал эту шутку, гласящую, что интеллект шоферов летающих тарелок выше интеллекта людей, проживающих на Земле.
— Многое ли изменилось в твоем творчестве с тех пор?
— Практически, нет. Но в последние годы, проживая в Москве, я начал изображать музыку.
— Ты, утверждаешь, что в течение 10 лет был заместителем преданного своему делу создания музея современного искусства Генриху Игитяну. Расскажи о нем, какими особенностями он обладал?
— Тогда я работал художником в Доме физиков, который являлся очень прогрессивным…
— Естественно прогрессивным, ведь академик Артем Алиханьян, который создавал этот институт имел тесные контакты с лучшими мастерами искусства Мартиросом Сарьяном, Арутюном Галенцом, Минасом Аветисяном, с искусствоведом Генрихом Игитяном, дружил с Михаилом Зощенко, Дмитрием Шостаковичем, и Львом Ландау. Мне в свое время художник Саро Галенц рассказывал много историй об этом.
— В течение долгих лет в Доме физиков осуществлялись самые разные интересные мероприятия: симпозиумы, выставки, кинолектории, где я изготовлял для них афиши, вывески, транспаранты. Все это я делал с большим удовольствием, и в то же время оставалось много свободного времени, что давало мне возможность еще заниматься собственным творчеством. Однажды к нам пришел Вартан Вартанян, который был правой рукой и основным помощником Генриха Игитяна и предложил мне стать комендантом в музее современного искусства. Я согласился. У меня был свой автомобиль, и я с утра заезжал за Вартаном, который жил по соседству, забирал его, и мы отправлялись на работу в музей. С утра я был на работе, куда ко мне приходило много друзей, а поскольку работы в музее наваливалось много, в течение всего дня я им помогал. Спустя некоторое время меня назначили начальником одного отделения, а спустя два года повысили до заместителя директора по административно-хозяйственной части. Ради процветания музея я был готов на все, а Игитян в свою очередь был готов на все ради страны. Не имело значения, входило ли это в мои обязанности или нет, ради музея я готов был идти на любые жертвы, я делал все: экспозиционные работы, разрешал все вопросы порядка и чистоты, главное, чтобы в музее все было в норме.
Когда пришло время и мы стали строить новое здание для музея, нам понадобилось искать рабочую бригаду. За время постройки нам пришлось семь раз сменить прорабов и группу рабочих. Приходили бригады, приступали к делу, проедали денежные запасы, а работа стояла на месте, и к сроку сдачи никакого объекта не было готово. Так шло, пока наконец мы не решили обратиться к художнику-дизайнеру Левону Карсяну, у которого была своя бригада рабочих. Договорились с ним, что объект будет сдан к празднику города Еревана -Эребуни. К тому времени у Игитяна были дела в Прибалтике, и мы условились, что как-только здание будет завершено, мы ему об этом сообщим и он прилетит на открытие. В эти годы мэром города Еревана являлся Мурад Мурадян, у меня была непосредственная телефонная связь с ним. Он сам лично контролировал процесс строительства нового корпуса музея. Здание было окружено бассейном, который нужно было заполнить водой, и для этого специально была привезена артезианская вода. На открытие здания музея был приглашен оркестр, все члены которого были наряжены в белые фраки. Невероятными усилиями были разрешены все вопросы, от самых крупных до самых мелких. Когда приехал Генрих Игитян, он ошалел от уровня организации открытия музея. В течение 5 лет я работал с большой ответственностью, и спустя 5 лет, решил уйти из музея, мне очень хотелось начинать осуществлять свои творческие замыслы в искусстве. Но Игитян никак не хотел меня отпускать. В конце- концов он уговорил меня остаться. И я остался работать в музее еще 5 лет. По прошествии еще 5 лет, я написал заявление об уходе и положил Игитяну на стол. В течение двух месяцев он продолжал выплачивать мне жалование, в надежде на то, что я передумаю, но я остался непоколебим.
— В годы перестройки именно ты создал первую независимую галерею «Арт-бункер». Расскажи об этом.
— Когда я еще работал в Доме физиков художником, мне выделили мастерскую. Это была огромная территория с туалетом, душем, отоплением и телефоном. А в те годы другим художникам даже негде было выставляться. «Не слишком ли это все жирно для меня одного» — подумал я, и в это время в голову пришла мысль, что можно создать галерею. В ту пору Союз художников не давал авангардистам никаких возможностей выставляться. Я покрасил стены в белый цвет, навел чистоту, провел освещение, создал комфортную творческую атмосферу. Галерея закрывалась тремя железными дверями, окна были маленькими, натуральный бункер, вот я и решил назвать галерею «Арт-бункер». Сначала в состав галереи входили все авангардисты, которых ты тоже хорошо знаешь. Я создавал видео-картотеки на членов галереи, в пространстве галереи, в общей экспозиции, выставлялись работы армянских авангардистов.
— Твое прозвище «Оффенбах». Очень интригующее прозвище, как оно возникло?
— В нашей компании художников было три Григория: Григор Хачатрян (парон Х), Григор Микаелян (Кики) и я. У двух Григориев прозвища быстро появились, а мне ни одно не подходило. Но однажды, когда мы сидели в гостях у Григора Хачатряна и дегустировали его новое красное вино, он предложил нам продемонстрировать свой дистанционный телевизор, в те годы, нам казалось невидалью что нажимая пульт, можно включить телевизор. Когда включили телевизор, шел фильм «Республика ШКИД», фрагмент, когда идет перекличка вечерней проверки в школе: — Громоносцев, Джапаридзе, Черных, Косоров, Ионин… Скаут – Мария – Готфрид – Генрих — Дитрих – Кауфман – Оффенбах. Тут все подскочили: — «Именно, Оффенбах!». Псевдоним понравился всем, и мне в том числе. Я начал подписывать свои картины на немецкий лад: Offenbach.
– Когда в начале 90-х я переехал жить в Москву мы встретились в ЦДХ, оказалось, что ты арендуешь весь третий этаж ЦДХ, где организуются выставки. Я правильно помню?
— Когда в 90-ые годы в Армении наступили блокадные дни, я с семьей переехал в Москву. В кармане у меня имелось всего 300 долларов, что соответствовало квартирной плате за месяц. С собой я взял охапку своих графических работ и с утра вышел на московский вернисаж.
Не успел я зайти туда, как тут же появился мужчина, который держал в руке бутылку холодного пива, увидев мою папку с рисунками, он воскликнул: — «У, блин, какие классные работы! Жалко денег нет с собой, а то купил бы». «А хочешь, — говорю ему — я поменяю одну работу на бутылку твоего пива?». «С удовольствием!» – ответил он и мы обменялись. Художники, стоящие рядом, ошалели. Но я скоро понял, что абстракция продаваться здесь не будет. Тогда я начал изображать рыб. С детских лет по отношению к рыбам у меня была особая слабость, всю свою жизнь я держал дома аквариумных рыб, впрочем, как и сейчас. И картинки с рыбами продавались значительно лучше. В течение 2 месяцев я продал множество прекрасных пестрых рыб, пока, наконец, однажды, решил в ЦДХ в одной из галерей показать свои абстрактные работы.
«А картины со стороны принимаются?» — спросил я у женщины, которая готовила экспозицию, это была директор галереи «Les Oreades» Лилия Славинская. Внимательно просмотрев работы, она спросила: — А где они находятся?». «Дома!» – говорю я. Очень скоро она позвонила мне и заехала посмотреть мои работы. На следующий день я отнес выбранные ею картины в галерею. Когда она узнала о том, что в течение долгих лет я работал в музее, она сказала: «На днях у нас состоится открытие новой выставки, и я хотела попросить вас помочь нам с экспозицией». Я с удовольствием согласился. Эта была первая европейская галерея, которая была открыта в Москве. В галерее я познакомился с владельцем галереи Эдмондом Розенфельдом. У них были еще четыре галереи, открытые во Франции: в Тулузе, Лионе, Марселе и Париже. И вот в Москве открылась пятая галерея «Les Oreades». «Хватит ли шампанского на всех гостей? – спросил он, указывая мне на небольшое количество бутылок. «Вряд ли, если вам угодно, я поеду и привезу еще!» — предложил я. «Да, — говорит он, — здесь поблизости, в Парке культуры, можно купить». Но когда я поехал, то увидел, что в палатке Парка культуры продают очень дорогие напитки, поймал машину и отправился в другой магазин, где купил вместо одного ящика два. Моя расторопность вызвала у Розенфельда удивление, и он одобрил мой поступок. Я стал помогать с сервировкой стола, потом они вспоминали, как были удивлены, когда в сложной обстановке цейтнота появился некто, и начал им помогать, в результате чего, все быстро сложилось. После открытия Розенфельд спросил у меня: «Не желаю ли я поработать у них в галерее?». Так я устроился на работу. Уже работая в галерее «Les Oreades», я предложил им арендовать территорию в ЦДХ. Только таким образом галерея перебралась работать в Дом художников. Там моя ответственность сильно выросла, все функции приходилось выполнять самому. С утра до ночи я занимался галереей, начиная с того, что утром открывал двери, а ночью закрывал, работал без выходных и без отпусков. Даже на семью не хватало времени. Директор ЦДХ думал, что я являюсь хозяином этой галереи. Спустя 5 лет я ушел из галереи «Les Oreades». Узнав о том, что я подал заявление об уходе, Эдмонд Розенфельд звонил мне из самолета и просил не уходить, но я устал, и мне хотелось в конце — концов заняться собственным творчеством.
— Помню статью в журнале «Жулебинский бульвар» июня 2002 года о том, что художником Оффенбахом выполнены росписи более 3000 кв. м. в Москве в районе Жулебино в подарок городу. Расскажи об этом.
— На всей территории района Жулебино имеются огромные трансформаторные будки и будки теплостанций высотой в 9 метров, внутри которых расположены электрощиты, я разрисовал акриловыми красками 10 таких строений со всех сторон, изображая пейзажи и абстракции. В Жулебино я также в День защиты детей организовал конкурс рисунка разноцветными мелками на асфальте, организовывал выставки в школе, за счет чего в течение 4-х лет наш район занимал первое место в городе. За это творчество нас сначала наградила муниципальная управа Жулебино, а затем тогдашний мэр города Юрий Лужков наградил меня настенными часами.
— Помню работы твоей дочери Элизабет, висящие на первом этаже ЦДХ.
— Она тогда училась в 9-м классе, когда галерейщики из Цюриха, увидев в ЦДХ эти работы организовали её персональную выставку в Швейцарии.
Беседу вели искусствоведы: Арутюн Зулумян и Зинаида Берандр
