ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

 По Г. Уэллс, «Спящий пробуждается»

Действующие лица

Грехэм  
Говард            — Изби        — Пилот           — Асано    — Рабочий
Острог            — Другой    — Старик
Линкольн        — Один       — Человек в красном    — Юноша
Хозяйка           — Дама       — Женщина
Элен
Массовка

Четыре цвета: синий (рабочие), красный (Совет), белый (Острог), чёрный (Говард )

                                                            ——————————-

                                                                       1

(Изби проходит мимо и подходит к человеку как-то странно сидящего: согнувшись и руки бессильно свесив с колен… 

Изби — Погода какая-то не по сезону жаркая, да?

Грехэм –  Жарко. Я не могу спать. Вот уже 6 суток.

Изби — С врачами советовались? (присаживается рядом)

Грехэм — Да. Ни одного путного совета.

Изби — Простите, зовут вас как?

Грехэм – Грехэм.

Изби – Простите, Грехэм Уэлллс? Вы? (тот кивает головой) Как же, я читал вас! А моцион,  вы пробовали моцион?

Грехэм — Да. Каждый день подолгу хожу. К умственному утомлению прибавляется и физическая усталость только и всего. Я — одинокий волк, живу уединённо, ни жены, ни детей… как мёртвый сучок на древе жизни. Вы чувствовали, как много времени отнимает тело у души, времени и жизни? Жизнь? Кажется многие и живут только затем, чтобы есть да спать. А чувство усталости и желание покоя они убивают чёрными алкалоидами – кофе и прочим разным.

Изби – Да, да, понимаю, есть такое.

Грехэм — До чего же я жажду покоя. Вот я закончил свою работу: «Война миров» называется, а мысли всё кружатся вихрем неведомо куда. Мысли-то неуправляемые в водовороте будней и боли здесь (пятернёй обхватывает голову свою).Понимаете? Убить себя – вот и покой… со скалы, вон той, броситься что ли…

Изби — Совсем неразумно: можете инвалидом остаться. Ежедневная ходьба – это хорошо,  плохо, что в одиночку: без друга, без подруги.

Грехэм — Вы не понимаете: этот мир лишь внешняя оболочка моего страдания…

Изби – Я знаю вас: вы человек талантливый. Порывистый, впечатлительный и…

Грехэм – Вот-вот, впечатлительный. Жена от меня ушла. Так и я ушёл. Но не к другой, нет, — в политику бросился очертя голову, забыться чтоб. Социалист-радикал, жёстко полемизировал я, работал как лошадь, пророчествовал, памфлеты писал… Пустое. Надорвался. События развиваются не по сценарию человека… вы меня понимаете?

Изби – Понимаю. А давайте мы вместе пройдёмся до вашего дома? Я как раз хотел немного походить.

Грехэм – (через пару шагов, приложив руку к виску) Ну вот опять, вот что это? Вертится, вертится, без конца…

Изби – Ничего, друг, не волнуйтесь. Посмотрите, какое небо: ясное, чистое!

Грехэм – Небо, да… Но что-то давит мне мозг, гнёт какой-то закрывает главное, над чем хочу подумать. Такая сумятица мыслей. Не могу сосредоточиться, чтобы выразить, что это там.

Изби – Простите, есть же у вас, определённо есть и дом, и состояние какое, ну, чтоб… (пытается пошутить) мозг подлечить: ко сну его склонить чтоб.

Грехэм – Дом есть, состояние тоже, абы-кабы, есть, но вот здесь (двумя руками обхватывает голову), здесь ужасный хаос — давит, давит…

Изби – Осторожно, друг, что-то вы спотыкаетесь часто. Мы сейчас у самого дома моего. То есть, я комнату здесь снимаю. Художник я. Что, если мы зайдём ко мне? Хозяйка — женщина добрая. Покажу вам мои наброски, покурим, попьём, вы пьёте вино?

Грехэм – (помолчав, медленно) Я не пью, нет (споткнувшись, идёт за ним, держа руку у виска). Вот здесь…               

Грехэм сел в кресло, вздохнул и… голова его откинулась, руки свисли, Изби подошел, прислушался к его дыханию, посмотрел в глаза, испугался, в панике распахнул дверь, зовёт хозяйку.

Изби – Хозяйка! хозяйка! (она входит) Посмотрите, посмотрите и вы тоже: вроде спит он, но не дышит.

Хозяйка – Думаете, умер? Может, это припадок? Может, он в трансе? Я слышала про такое. Сон такой есть.  Летар-ге-ти… летаргический, вот, так называется. Так я живо за доктором, пусть перевезут его в больницу (уходит)

Изби – В трансе? Слышал и я про такое: каталепсический столбняк: не живой, но и не мёртвый, где-то на полдороге между жизнью и смертью. Сон без сновидений. Бедный: душевная буря его разрослась до самого предела: до полной тишины. А где душа его в это время? А где вообще витает душа человека, когда он теряет сознание, когда спит? Интересно, сколько времени он так проспит? Разные события свершатся, а ему всё нипочём. Содержание его здесь недорого стоит, так что его это абы-кабы состояние должно хватить. А если он долго так спать будет? Ну, скажем, лет 50? 100! 200! И вдруг пробудится!? Ууу, подумать даже страшно, каким богатым он сразу проснётся! Вот бы и мне так! Да что это я (крестится), свят, свят, не приведи Бог! Однако, воображаю его изумление, если он проснётся. Нет, лучше – когда он проснётся. Жаль, я этого не увижу. 

                                                                       2

                                                           (Перед палатой Грехэма)

Говард – (двум другим) Есть сообщение, что Спящий начинает пробуждаться. Интересно, поймёт ли он, что с ним произошло? Он же на сегодня самый богатый человек на всей земле! Подумать только, какое у него накопление за 200 лет — с ума сойти!

Один — Так он не начинает, а кажется, что уже и пробудился. Король всей земли!

Говард – Надо срочно принять меры, чтобы это не просочилось в народ.

Другой — Поздно: санитары уже проболтались. Вот-вот подойдёт и сам Острог. Пойдём, посмотрим на него (входят, подходят)

Говард – Как вы себя чувствуете?

Грехэм – (полулёжа в откидном кресле) Так слабо, что кажется будто я целый месяц спал.  А вы знаете, сколько времени я спал?

Говард – Мы знаем. Вы проспали целых два века.

Грехэм – Вы шутите? Целых 200 лет?!

Говард – Да. 200 лет и три года.

Грехэм – И три года… Значит, я остался совсем один: это ж столько народу умерло за 200 лет. Зачем же я пробудился? Что я буду делать здесь один?

Говард – Вы не один. (слышны крики:

— Спящий пробудился! — Покажите нам Спящего! — Покажите нам Спящего!

Грехэм – Они так кричат о ком? Обо мне? Ну да, ведь это я тот проспавший два века и три года, и это я каким-то чудом пробудился!

Говард – (тихо двум другим) Скорее к Острогу: «Народ в волнении, прекратили работу, все здесь под окном. Торопитесь» (и те уходят). Я вижу, вас уже привели в порядок: помыли, приодели, покормили. Вы можете встать? О, уже даже можете ходить!?

Грехэм – Уже могу, да! (встаёт, проходит к окну, распахивает его, слышит:    

— Это Спящий! — «Да нет, совсем не он! — Где Спящий? — Что сделали со Спящим?     — Ему грозит опасность!  — Где Острог?         

— Они спрашивают не обо мне. А что сделали со Спящим? Кто грозит ему?

Говард – Вас надо скорее уходить отсюда! Скорее! вам нельзя здесь быть! не надо вам всего этого! Говорю вам, надо уходить!  

Грехэм – Но почему? Чего они требуют? Кому грозит опасность? Скажите, а почему они там все одного цвета: все в синем?

Говард – Потому что они рабочие. А у нас в Совете все в красном и белом! Вы, думаю, будете в красном!

Грехэм – Рабочие? Бунтуют!? А у вас в Совете, наверное, есть управление полиции, да? У вас есть полиция?

Говард – Ещё бы! Целых 14 видов!

Грехэм – Не понимаю: зачем же вам их столько?

Говард – Я и сам в том плохо разбираюсь. А вы поймёте со временем, то есть, когда окончательно пробудитесь. Я вот сторожем к вам приставлен, чтоб, не дай бог, если вдруг…

Грехэм – Что «если вдруг»? Стрелять будут? Друг в друга? Смотрите, вон красные люди пришли, вооружённые, смотрите, как они расшвыривают толпу (слышны крики, вопль) 

Говард – Всё, довольно! (захлопывает окно) Потом я вам всё объясню! Пойдём со мной! (ведёт его. Двое в белом входят и подзывают его жестом) Нет, побудьте здесь, я скоро вернусь, только чуть посовещаюсь (выходит с ними).

Грехэм – Но позвольте… (один из красных загораживает ему дорогу)

Человек в красном – Извольте оставаться здесь, господин. Так приказано.

Грехэм – Приказано? Кем?

Человек в красном – Всё равно кем. Приказано и всё тут.

Грехэм – А что это за здание? Кто вы, что за люди?

Человек в красном – Члены Совета, господин.

Грехэм – Какого Совета?

Человек в красном – У нас один Совет, господин.

Грехэм – А что это за Совет? О чём они там совещаются? Что они намерены делать со мной?

Человек в красном – (увидел входящего Говарда) Уф!

Говард – Господин, вам надо знать, что наш общественный строй очень сложен. Поясню ситуацию с вами: когда вы уснули, у вас на счету был маленький капитал, к которому скоро по завещанию прибавилось состояние вашего кузена. Из года в год процентами и процентами на проценты ваше состояние выросло до чудовищной цифры. Вот по этой причине и ещё по причине, которую я объяснить вам не могу, вы стали важным лицом, настолько важным, что можете влиять на судьбу всего мира. Вы, господин, человек мирового значения, вы теперь — Хозяин Мира!   

Грехэм – Хозяин Мира? И что же из этого?

Говард – У нас, господин, теперь трудное время, народ волнуется. Словом, признано целесообразным изолировать вас. На некоторое время. Поверьте, вам не сделают никакого вреда.

Грехэм – Что значит это «не сделают вреда»? Я же не имею никакого отношения к вашим общественным делам.

Говард – Сейчас я не могу вам на это ответить: это слишком длинная история, господин.

Грехэм – Вы сказали, что я особа важная, что я, чуть ли не Хозяин Мира, верно? (Говард почтительно кивает). Так исполните же моё требование: я хочу знать, что значат крики народа, какое отношение имеют они к тому, что я пробудился, и кто те люди в белом, с кем вы совещались обо мне?

Говард – Не торопитесь, господин, всему своё время. Видите ли, ваше пробуждение… в переходное время наше… никто не ожидал совпадения… это событие, и это  обсуждает Совет… подождите пока…

Грехэм – Чёрт знает что! Ну да, я так долго ждал возвращения к жизни, что могу подождать ещё.

Говард – Вот так-то лучше. Пройдёмте, я покажу вам вашу новую квартиру (входят в квартиру рядом) Вот (говорит быстро), здесь вы проведёте три дня, пока Совет уладит дела с народом. Извините. (уходит, слышно, как механически закрываются двери)

Грехэм – (бесполезно пробует найти выход) Боже, как грустно. Ни одной родной души. Только два имени из оттуда (кладёт руку на голову и на сердце) перепрыгивают сюда и уходят обратно: Изби… Элен… Элен! Она тогда ушла от меня… А здесь так много разных цветных людей: белые, красные, синие… а я вот (смотрит на свою одежду) — в чёрном… Как же жалок я, как бессилен при всём своём новом «мировом значении». Как странно, как непонятно мне всё, что меня окружает. И мой век был мне не моим, и век этот, вижу, не мой. И век другой не скоро придёт. Пока же всё как есть, то есть, никак, господин Хозяин Мира (осматривается в новой своей квартире) Странно: ни книг, ни газет, никаких письменных принадлежностей. Переменился мир человека. (Видит экран, нажимает на кнопку: появляется надпись)

«Для вашего чтения: «Человек, который хотел быть королём», «Сердце тьмы», «Мадонна будущего» (названия не привлекают, нажимает на другую кнопку: лица, голоса: — «Я работал, а что делала ты?», «У Совета власть неограниченная», «Этот самодержавный Острог», — (улавливает он отдельные фразы и вдруг слышит ироничное: «Когда проснётся спящий»…)

— «Когда проснётся спящий», а мы говорили «Когда рак на горе свистнет», то есть, никогда… (погружён в думы, ходит в волнении) Что же делать? А ничего: успокоиться и терпеливо ждать (снова включает аппарат: музыка! — он прислушивается) Что-то знакомое. Ну, конечно, это же история Тангейзера! Но что это: вместо Грота Венеры он посещает Город Наслаждений? Что это? Фу, какая гадость, разнузданная фантазия развратного писаки. Животные инстинкты человека. Все грубые стороны жизни. Сижу и смотрю? Стыдно-то как (отключает) Как я позволил себе смотреть эту мерзость? Пусть один, без свидетелей, всё равно. Помню, в наше время мы созидали будущее! Неужели оно пришло вот такое: пошлое, циничное, с выворотом низменных инстинктов, с жестоким антагонизмом между согражданами? О, моя злая судьба, зачем ты привела меня сюда? Как ужасны противоречия меж роскошью одних и позорной бедностью других. Здания колоссальны, толпы народа бесчисленны и всеобщее недовольство друг другом так зловеще. (Заметался по комнате) Я в растерянности: где я? В какой стране? Будто в своей, но такой чужой? Как перед туманной завесой останавливается моя мысль. Двести и три года (с болью смеётся) Стало быть, мне сейчас 203 года! Старейший! А права на такого есть? Какие? В моё время были. Что ни говори, а великий был наш век, 19-ый! Да? А болгарская война? А турецкие зверства? Геноцид за геноцидом. Великий, ха-ха… Что это я? (хлопает себя по лбу) Довольно, возьми себя в руки, так, спокойнее (ходит размеренно). Я в новом мире. Ничего из старого здесь нет: ни друзей, ни врагов, ни соперников, ни злобных завистников. Элен… имя только осталось, и ни одной чёрточки, чтобы освежить её в памяти. Освежить, а зачем? От тоски к тоске чтоб? (входит Говард, но остаётся незамечен) Уснуть надо, вот что. Уснуть!? Нет, нет! Так, только на трое суток моего здесь заточения. Ха! 200 лет, 3 года и 3-ое суток -я жив! Мой пульс бьётся сильнее, и яснее работает мой ум. Я вернулся к жизни! И я хочу жить!

Говард – (аплодирует, стоя у двери) Браво! Браво!

Грехэм – (оборачивается) Послушайте, я не знаю, кто вы, но ясно, что заперли вы меня здесь не с добрыми намерениями. Вы что, меня почему-то боитесь? Боитесь, что я могу прийти  к власти? (сжимает кулаки, игриво) Но если так, берегитесь тогда!

Говард – (напрягается) Прикажете так и передать это Совету? 

Грехэм – Какому Совету, не знаю я никакого Совета. Ваша цивилизация, ваши законы позволяют так поступать с человеком: запирать одного на трое суток? Очевидно, гуманность для вас такой же предрассудок, как нравы, как целомудрие, я видел всё (показывает на экран), чем жив дух ваш.

Говард – Вам не понравилось? Так я сейчас же велю поставить вам другую программу (выходит).

                                                                       3

Грехэм один. Слышит, как ломают дыру в потолке, откуда спрыгивает Линкольн, потом спускается лесенка.

Линкольн – Вы Спящий?

Грехэм – Нет, я уже пробудился. Но кто вы и что вам от меня надо?

Линкольн – Мы люди Острога. Мы партия Спящего, то есть, пробудившегося, то есть, ваша. Острог наш вождь, и мы действуем вашим именем. Я брат его. Зовут меня Линкольн. Он хочет, чтобы вы сначала показались народу, а потом мы пойдём к нему. Мы решили освободить вас отсюда, устроив вам побег.

Грехэм – Освободить? Побег?

Линкольн – Да. Вам здесь грозит опасность: наши шпионы сообщили, что Совет решает вас или убить, или снова усыпить. А народ вас ждёт! Прямо сейчас в зале Большого театра! Весь город восстал против Совета. Мы вооружены, в обиду вас не дадим. (слышно, как открывают дверь, Линкольн подскакивает к ней, прячется, входит Говард с подносом в руке)

Говард – Ваш ужин, господин.

Линкольн  – (сбивает его с ног, бьет по голове) Ваша отрава, господин, вот (показывает на пролитое на полу возле подноса). От вашего имени они угнетали народ, делали, что хотели, — не ожидали, что вы проснётесь!

Грехэм – Одно сомнение возбуждает другое. Я понимаю больше, чем могу объяснить. Меня интересует основной принцип вашего поступка и желания спасти меня, однако, не знаю почему, но я вам верю. А почему от моего имени…

Линкольн – Потом, потом, обо всём потом! У нас есть оружие. Их полиция покинула улицы. Совет висит на волоске. Теперь или никогда! Поспешим? Взбирайтесь скорее! Тише, осторожнее, вот так  (поднимает Грехэма, потом — сам)

                                                                       4

Придерживаясь стены, шли они впотьмах. Грянула маршевая музыка. Возгласы:

— Вперед! — В Совет! — Прямо в Совет! Нас ждёт Пробудившийся!

Линкольн – Слышите, да?! Вот они, люди нашего нового времени! Их уже не остановить! (впереди замерцали огоньки) Люди с фонариками идут: свет повсюду выключили, сволочи.

(Голоса подошли вплотную; вот кто-то уже и на ногу наступил Грехэму, кто-то схватил его за руку, кто-то крикнул у самого уха:

— Спящий там, впереди! Другой голос ответил ему: — Берегите Спящего! И вдруг — мгновенные освещения и выстрелы, вскрики боли, крики ужаса:

 — Красная полиция! — Мы в засаде! — Спящий! Где Спящий? — Здесь женщины и дети! — Бегите! — Красные стреляют! — Сволочи!)

Линкольн – (тянет Грехэма за руку) Идёт охота на вас. Скорее, пока темно. Осторожнее, под ногами есть раненые.

Грехэм – Им надо помочь.

Линкольн – Потом, потом… сначала – себе…

Грехэм – Ничего не понимаю: весь город содрогается от агонии междоусобной войны — это и есть жизнь нового века вашего?    

Линкольн – Потом, потом…Жизнь — не жизнь, а поле битвы (слышно: — Эй, посторонись! — и некая масса людей идёт на них и уносит с собой Линкольна)  

Грехэм – (Прижимается к стене в какой-то нише. Оглушительный грохот, и с криками:

— Это взрыв! — Что они там взорвали? — пробегают люди мимо. Устав, он присел)

 — Нет, не понимаю: если и за 200 лет жизни люди не поумнели, чего же они ждут от меня, проспавшего эти 200 лет? Какой же я им властелин? Богат я, говорят. Так им деньги мои – властелин? И ведь это не сон, нет, не сон…

Вздрагивает от неожиданного покашливания рядом.

Старик – Сижу вот, дожидаюсь, когда дадут свет эти головорезы-синие. Что ни шаг, то опасность.

Грехэм – Да, скверное положение. Синие – это рабочие? Они – головорезы?

Старик – Да все взбесились: ссорятся, дерутся, стреляют. Полицию расколотили, повсюду хозяйничают разбойники. Я на труп наткнулся, упал, хорошо вот, ниша подвернулась. Ни за грош пропадают здоровые сильные люди. У меня три сына. Где они сейчас, бог знает. (помолчав) Острог победит. А какой толк из этого выйдет, сказать трудно. Невестка моя одна – любовница этого Острога, да… а мне, старику, скитаться пришлось без приюта. Давно знал я, что к этому всё приведёт. Но не думал, что доживу до таких ужасных времён.

Грехэм – Вы сказали – Острог?

Старик —  Да, Острог. Два раза на выборах провалился, бесновался страшно. Теперь вот Синие Союзы рабочих поднял против Красных Советов. Никто другой не посмел бы. А Острог нет, он уже не остановится.

Грехэм –  А против чего народ в Советах?

Старик – А против всего: выборы – комедия, парламент – бестолковые ссоры, промышленность в упадке, сельское хозяйство развалено, глава Совета, государства, то есть, — биржевой игрок и жулик. Нагромоздили такую гору человеческих страданий, что народу уже и война не страшна. Руководитель народу нужен толковый, такого нет, вот и придумали подставного, какого-то мифического Спящего, который (хихикает) вроде пробудился сейчас через 200 лет… А ведь за ним Острог этот прячется. Ох, и хитёр он, хитёр матёрый.

Грехэм – Так ведь этот Спящий…

Старик – Да что Спящий? Настоящий-то Спящий давным-давно умер.

Грехэм – Как это? Да что вы говорите? Вы это верно знаете?

Старик – Верно. Говорю вам: 200 лет назад умер тот, настоящий. А этот, что проснулся теперь вот, так он подставной, жалкий какой-то, полу-идиот что ли, опоили его, наверно, чем-то. Э-ээ, друг мой, мало ли чего я знаю, только лучше помолчать мне.

Грехэм – Да как же так, ведь я…

Старик – Да вот так, я не знаю, кто подсунул ему сонного зелья, меня же в то время и на свете не было, но я точно знаю, кто впрыскал ему возбуждающее, чтобы разбудить. Или убить… Середины-то тут нет. Решительная мера — это в духе Острога.

Грехэм – То есть я… то есть, он, вы хотите сказать, пробудился не естественным путём, не сам? Хорошо, что я встретил вас, много чего узнать могу.

Старик – Так я же пожил много, вот и знаю сколько лжи в жизни. Когда в первый раз его провалили…

Грехэм – Кого, Спящего?

Старик – Да нет, Острога. На выборах когда провали, о, как он обозлился: рвал и метал! А теперь весь город в его руках: всех в порошок перемелет! Ну да, известно: ссорятся великие, а страдают малые. Все орут «Свобода! Свобода!» и бьют друг друга за эту самую свободу. Точно как в старости в Париже. Я всё знаю. Вот и Острог который год уже за свободу борется, а народ из смуты никак не выйдет: голод, мятежи, угрозы, аресты, убийства. И Совету конец, и всё разваливается. Я много знаю, зря болтать не буду.

Грехэм – А я мало чего знаю. Может потому, что жизнь моя сложилась не совсем обыкновенно. А что вы ещё знаете?

Старик – Да много чего… Что это? Слышите? (крики – Пожар, пожар! Шум, беготня) Ну, дела, наверно, Спящего этого ищут. Вот дураки. Помню, мальчишкой я печатные книги читал – вот сколько я живу на свете! Вы помните книги, печатные? Возьмёшь в руки, сидишь, читаешь! Многому научишься, и в себе многое отыщешь! И поверить трудно, правда? Сейчас сиди и слушай эти говорильные машины… ужас. Ну, а историю Спящего я знаю, как свои пять пальцев, сначала и до конца.

Грехэм – И что? Кто он был такой?

Старик – Кто он был? Да неважная птица. Влюбился, бедняга, в дурную женщину, которая его обманула. Он с горя спать всё не мог. Выпил снотворного, больше чем надо, и впал в эту самую спячку, не помню, как называется.

Грехэм – В дурную, говорите… обманула она его… И что, что же дальше?

Старик – Не поверите – фантастика! Брат его, назначил ему Совет опекунов: знал ведь, что спящий никогда не проснётся. А потом, и сам одинокий и бездетный, оставил всё огромное состояние ему. Он спекулировал акциями новых дорог. Пайщиков не признавал, и все мелкие частные предприятия скупил. А тут ещё и другой богач, американец, — два сына у него были и оба утонули, — так он тоже весь свой капитал Спящему завещал, представляете?

Грехэм – Очень туманно. И вы даже знаете, как зовут его?

Старик – А как же! Грехэм! Грехэм Уэлллс! Кто ж его не знает!

Грехэм – Не его, нет, как зовут того американца?

Старик – Аа, Избистер! Изби! Как он разбогател, правда, я не знаю, какой-то способ машинного писания картин, кажется, изобрёл. Суть в том, что из такого огромного состояния Совета опекунов этого Спящего и произошёл теперешний наш Красный Совет!

Грехэм – Как же так? Свойство ума моего такое: немного услышать да увидеть, чтобы потом размышлять и много понять. Но я сейчас хочу понять, а ничего не понимаю: Совет опекунов в сговоре с Красным Советом что ли?

Старик – А говоришь, ничего не понимаешь. Деньги же к деньгам липнут, разве не знаешь? Все биржевые курсы, тарифы зависели от них, вот и рос капитал всё дальше. И то процентами, то крупными вложениями они постепенно подкупали и скупали все предприятия, партии, газеты и всё, что не так лежит — так и росла власть 12-ти членов Совета. А теперь имущество Спящего исчисляется биллионами биллионов! Тьфу ты, и представить цифру эту не могу. А вся власть всегда у кого? Правильно думаешь: у денег! Вот и дерутся все из-за него, этого, якобы Пробудившегося Спящего! Безумие, да?

Грехэм – Да уж, безумие… Простите, я правильно понял: имущество Спящего в руках 12-ти членов Совета поглотило всю частную собственность и Совет фактически завладел почти всем миром? А Острог именем пробуждённого Спящего требует у Совета отчёта за все годы, то есть, хочет отнять у него финансовую власть Спящего? Скажите, а когда проснулся этот спящий? И где же он теперь?

Старик – Три дня тому назад проснулся, и теперь он у Острога. Совет посадил его под замок, но он сумел убежать к Острогу. Да как же вы ничего этого не знаете? Вы что спали до сих пор? В темноте-то мы сидим тут с вами почему?

Грехэм – Пока не знаю. Скажите, а вы точно это знаете, что он сейчас у Острога?

Старик – Наверное точно: уж Острог его не выпустит, будьте покойны.

Грехэм – И вы уверены, что этот Спящий – подставной?

Старик – Да ведь Острогу всё равно это, настоящий он или подставной. Ему бы только свою линию провести, уж я его знаю.

Грехэм – Значит, Спящий легко может сделаться марионеткой в руках или Острога или Совета?

Старик – Верно мыслишь. Чего им ещё надо: развлекаться бы в «Весёлых городах» да и всё.

Грехэм – А что это за «Весёлые города»?

Старик – (хихикая) Будто и не знаешь? Известное дело: кто ходит в шелку, тот и позабавиться любит. А что, недурная жизнь ждёт этого Спящего – удовольствий много и без разбора! (закашлялся) Везёт же людям, некоторым.

Грехэм – А почему вы думаете, что настоящий Спящий умер?

Старик – Да потому, что я не дурак, хоть мне уже за восемьдесят: люди не могут жить так долго ни в каком таком сне. Это против природы. Это сказка для дураков, а я не похож на дурака, правда?

Грехэм – Правда. Не дурак. Но и умный ошибается: потому что Спящий этот настоящий, и потому что он сейчас перед вами, потому что я и есть тот настоящий Пробудившийся Спящий.

Старик – Глупая шутка. Такое заявление в такое смутное время может дорого обойтись вам. Чудак вы, ей богу. Спящий сейчас с Линкольном, тот сторожит его для Острога. Плохая это у вас со мной игра сейчас, глупый вы человек или просто дурак.

Грехэм – Какая бессмыслица: сижу здесь живым анахронизмом и пытаюсь убедить глупого старика, что дурак не я, а я — это я. Но довольно (уходит).

Старик – (вслед ему) Послушайте, не уходите! Правда ваша: я старый дурак, не оставляйте меня одного в темноте!

Грехэм – Я не хотел вас обидеть, простите. Какая вам разница, кто есть Спящий. А я, спасибо вам, понял, что мне надо найти этого Острога  (уходит).

                                                                       5

 Линкольн – (всматривается в вошедшего к нему Грехэма) Верить ли глазам? Грехэм, это вы? Живой!? (идёт к нему, обнимает) Мы искали, беспокоились. Вот обрадуется брат мой, Острог! Сейчас он будет здесь (открывается дверь) А вот и он! (Острогу) Смотри, кто пришёл к нам! Сам нас нашёл!

Острог – (подходит к Грехэму, вглядывается) Где вы пропадали? Как нашли нас? А я уже задумал было подыскать двойника вам.

Грехэм – Двойника?

Острог – Ну да. Народ жаждет вас видеть, а вас нет, что я должен делать? Народу нужен кумир! Понимаете? Сегодня этот кумир – Вы! Или вы ещё не знаете своего положения в нашем обществе? Вы же самый богатый человек! Вы как король! Правда, власть ваша ограничена некоторыми законами, но всё же вы – центральная фигура! «Народные массы» — это выражение вам знакомо? (Грехэм кивает) Конечно, оно же осталось нам ещё с ваших времён, так вот эти самые народные массы доверяют вам, жаждут идти за вами! А этот Красный Совет… (вздохнул, покачав головой) Словом, народ недоволен Управлением ваших опекунов. Вообще-то это давнее и постоянное недовольство: бедняка против бедности, против дисциплины, то есть, собственной неприспособленности. Но нельзя не признать и того, что ваши опекуны правили дурно: сами дали повод к недовольству ими. Народ (смеётся) — фантастика! — уже готов был своими жалобами будить вас, как верховного судью. Но мы, партия народа, подняли агитацию в пользу реформ ещё задолго до вашего пробуждения. А тут вдруг — фантастика! — вы пробуждаетесь сами! Понимаете, мы, даже захоти, не смогли бы придумать ничего лучшего: Совет ошеломлён: все там перегрызлись, перессорились: не знали, что им с вами делать, ну и на время, пока решат, посадили вас под замок.

Грехэм – А что теперь? Вы хотите перевернуть перевёрнутый Советом мир? Теперь вы их побеждаете?

Острог – Несомненно! Только мы – это с вами вместе! С вашим именем сегодня победа окончательно перешла на нашу сторону: к нам перешли все общественные учреждения и весь многомиллионный Рабочий союз! Весь город восстал! А в попытке захватить вас  погибла половина их красной полиции. Мы вас освободили! Мы победили! Довольно было объявить, что вы проснулись, и всё – Совета больше нет: испугались они там грехов своих, вы понимаете?

Грехэм – Не совсем. Воздерживаюсь от суждений, потому что не понимаю причины происходящего. Пока всё это для меня как китайская грамота, простите. Мне кажется, что Совет ещё жив, и что борьба, непонятная мне по глубинной своей сути, ещё продолжается.

Острог – Так. Садитесь. Сейчас увидите (гаснет свет, на экране: на крыше здания — красный флаг, а внизу, как пленные, в сопровождении окриков, звуков стрельбы и взрывов идут люди в красных мундирах, жёлтых жилетах, чёрных костюмах… Экран гаснет, свет загорается) Вы поняли? Уверяю вас, что я держу под контролем каждую, даже самую малую кучку этих разноцветных глупцов.

Грехэм – (в задумчивости) Удар волны наделяет каждую каплю её уже другой судьбой, своей.

Острог – Не понял…

Грехэм – То есть, вы утверждаете, что Совет низвержен, и что я…

Острог – И что мы… то есть, вы – собственник половины мира! Утверждаю!

Грехэм – И что это красное знамя на крыше…

Острог – И что это красное знамя Совета будет заменено знаменем нашей победившей партии, белым символом нашего чистого владычества над половиной мира! Правда, их там ещё осталось сколько-то. Но мы потому и решили тряхнуть вашей стариной: льём пушки! Чтоб по ним бабахнуть!

Грехэм – Но позвольте, к ним может подоспеть подкрепление, мир не кончается одним вашим городом.

Острог – Почти все города и даже страны с нами! Ваше пробуждение ошеломило весь мир!

Грехэм – Но, я слышал, у Совета ещё есть самолёты. Они же пустят их в ход.

Острог – Пытались, но все их лётчики оказались на нашей стороне: они отказались действовать против народа. Как только они узнали, что вы бежали, все спустились, все, кроме одного… он стрелял в вас, мы его убили. Мы заняли почти все аэродромы. Так что Совету больше не на что надеяться, дни его сочтены. Как видите, вы — главный человек нашего времени! Народы всего мира ждали вашего пробуждения так долго, что, чтобы поверить в это,  хотят видеть вас.

Грехэм – Да, но не могу же я объехать весь мир.

Острог – Этого и не надо. На то и существует кинетелефотография! Вы обратитесь к народу, коротко, вот так: «Я проснулся, и сердце моё с вами!» И по царски, вот так (показывает) поклонитесь. Так. Но только не в чёрном. Согласны?

Грехэм – Солнце не светит солнцу, и ничто не освещает само себя, кроме человека: только человек освещает путь своей жизни своими делами и поступками. Я же не смогу один исправить такой разноцветный мир этот ваш. Делайте, как знаете, раз уж я во власти вашей.

Острог – (шутливо, поигрывая пальцами) Вы – в нашей, мы – в вашей! Власть – штука такая переменчивая. Сейчас Линкольн принесет вам новый костюм.

(Пронзительно звенит звонок, слышны возбуждённые голоса; гаснет свет, включается экран)

— Смотрите: события не ждут! Не успели мы отвернуться, как они… вы видите? (на экране: красное знамя заменяют белым. Включается свет. Входит Линкольн)

Линкольн – Совет сдался!Народ там беснуется – хочет видеть Спящего!

Острог – (Берёт за руку Грехэма) Мы слуги народа: его желание для нас – Закон! Они хотят видеть вас! (Линкольну) В ту комнату, быстрее переодень его. (Линкольн с Грехэмом выходят. Острог ходит по сцене в ожидании. Они вернулись, Острог обходит Грехэма) Вот это по-царски! Мы недолго будем в театре. Вы помните своё обращение к народу? Кратко и от души.

Грехэм – (смеётся) «Я пробудился, и сердце моё с вами!»

Острог – Коротко, потому что мы оттуда — прямо на прём в Главное Управление. Там уже собрались все значительные люди! Вы слышите, да? Восторженный рёв приближающегося народа! (Линкольну) Направь людей в театр! (Грехэму) Мы идём туда! Но нет-нет, не отсюда — раздавят! Нет, мы — с другого выхода (уходят).

                                                               6

Линкольн – (представляет гостей Грехэму, показывая в зал)Здесь собрались Значительные люди: все крупные представители общества. Многие явились прямо из «Весёлых городов», чтобы чествовать Властелина Земли. Вон, директор Правления свиных заводов!

Грехэм – А тот, что за ним, кто он?

Линкольн – О, это епископ!

Грехэм – Нет, другой, с которым говорит директор свиных заводов.

Линкольн – О, это поэт-лауреат!

Грехэм – Поэт?

Линкольн – Стихов он, разумеется, не пишет. Но он — двоюродный брат одного из членов Совета и сам — член клуба «Красной Розы», и ещё…

Грехэм – Я вижу, различие общественных положений процветает и у вас. А знание…

Линкольн – О, он знает, что чего он не знает, того и не стоит знать!

Грехэм — Самодовольный дурак, что ли?

Линкольн – Двоюродный брат! и член клуба!.. Но мы его уже купили. Наполовину. Другой половиной он перешёл на нашу сторону потому, что боится Острога. А это вот, кажется, подходит к нам, — генеральный инспектор общественных школ!

Грехэм – (подошедшему инспектору) Скажите, а как поставлено у вас школьное дело?

Инспектор – О, такой горячий интерес к столь сухому предмету! В наших школах нет зубрёжки, нет экзаменов! Прогресс, да?!

Грехэм – Как же вы добиваетесь от детей, чтобы они учились?

Инспектор – Стараемся делать ученье привлекательным, а когда это не удаётся, предоставляем детей самим себе. Семена, посеянные в ваше время, не заглохли: в старшей школе учащиеся пишут рефераты о влиянии Платона и Свифта на любовные дела Шелли и Бёрнса. Лучших мы заносим на золотую доску, у нас…

Грехэм – Простите, я о начальных школах: существует у вас какой-либо контроль над детьми?

Инспектор – О да, очень строгий контроль! Но зубрёжки мы не признаём!

Грехэм – По-видимому, вы учите очень немногому.

Инспектор – О да, школа для ребёнка место, где ему легко и весело. Главные правила поведения: послушание и правдивость, и довольно с него. Наука, знаете, приводит народ к недовольству и смутам. Мы в школах забавляем детей. Но почему-то среди рабочих всёравно бывают беспорядки. И откуда только они набираются разных бредней — социалистических идей, не понимаю. Это ещё ваша старая закваска бродит: социализм, анархизм. От их агитаторов не уберечься. Но зачем же делать людей несчастными? Лично я считаю своей обязанностью бороться с недовольством народа: нельзя же возвращаться в варварское средневековье вашего времени.   

Грехэм – Да, но я, собственно, желал бы знать…

Линкольн – (инспектору) Простите, к нам дама подходит (Тот откланивается, он представляет Даму) Дочь директора Правления свиных заводов.

Дама – Ах, какой вы счастливец (Линкольн оставляет их), вы жили в доброе старое романтическое время! Каким странным, должно быть, кажется вам наш теперешний мир. Я видела фотографии из вашей эпохи: смешные фигуры в чёрных пуританских костюмах, чёрные сюртуки, высокие шляпы! Собаки на улицах! Странная жизнь! И вдруг проснуться оторванным от своего прошлого – ужасно!

Грехэм – Я не жалею о прежней моей жизни, хотя счастья в ней было не много.

Дама – Не жалеете?

Грехэм – Нет. Ненужная жизнь ненужного человека – о чём тут жалеть? Оглядываюсь отсюда назад и вижу варварские времена ранней цивилизации. Оглядываюсь здесь вокруг себя и вижу… (мягко), что ничего не вижу, потому что очень мало чего я знаю.

Дама – А вы спрашивайте, я буду отвечать.

Грехэм – Хорошо. Скажите, кто тот седой человек с такой внушительной внешностью, военный?

Дама – Нет, военных у нас здесь нет. А он действительно важная особа – главный директор Компании производства противожелчных пилюль.

Грехэм – Пилюль… А, пилюль! Особа, да! Ну а вон тот — в красном?

Дама – Это один из пайщиков компании медицинского факультета госуниверситета. Красный цвет — их форменный цвет. Но к сливкам общества он не принадлежит, нет, понимаете, людям, которым платят за труд — фи… Но мы любим его: он умный, с ним интересно.

Грехэм – А есть ли здесь кто из великих художников, музыкантов, писателей?

Дама – Писателей? О нет! Это же такой невозможный народ: так много о себе воображают. Они вечно друг с другом ссорятся, ужасные люди! А из художников, кажется, да вижу его, есть один. Модный очень. Нам приходится его ублажать: ведь наши головы в его руках (поправила она свою причёску)

Грехэм – Понимаю, но может… скажите, а живопись у вас, должно быть процветает?

Дама – (смеётся) Не сразу поняла я вас: вы спрашиваете о чудаках, что в ваше время расписывали масляными красками огромные четырёхугольные куски холста, вставляли в золотые четырёхугольные рамы и развешивали по вашим четырёхугольным стенам? Нет, у нас это давно вывелось, людям надоела такая мазня.

Грехэм – А что же вы подумали сначала, после моего вопроса?

Дама – (проводит пальцем по бровям, ресницам и щекам, кокетливо улыбаясь) Я подумала, что вы про это.

Грехэм – (смущён) О да, понимаю. Я припоминаю свой стыд пред тем же нравом моего века. Простите, а кто вон тот мужчина, что разговаривает с дамой в жёлтом?

Дама – О, это очень крупный антрепренер наших театров! Он только что поставил грандиозную драму «Пища в деревне» и прогремел на весь свет!

Грехэм – Лицом на Калигулу похож. А вон тот в синем, что он за знаменитость?

Дама – Вы правы: он очень знаменит — это наш главный организатор «Чёрного труда»!

Грехэм – Чёрный труд, м-да… а вон та прехорошенькая дамочка, чем она знаменита?

Дама – Дамочка эта, как вы выразились, «прехорошенькая» — одна из субсидиарных жён епископа. Я восхищена его мужеством: знаете, пойти против допотопного закона об обязательной моногамии… Вот скажите, с какой стати человек должен подавлять свои естественные влечения только потому, что он духовное лицо?

Грехэм – «Суб-си-ди-арные жёны»? (увидел девушку как видение: где же я её видел?!) Простите, а вон та девушка с пышно-рыжими волосами…

Дама – А, это да, это Элен! Она родственница Острога. Вы хотите познакомиться с ней?  Она вам понравится: образованна настолько, что, по-моему, нет женщины серьёзнее неё. Да вот она, кажется, и сама к вам подходит. Так что я, пожалуй, оставлю вас (упорхнула она).

Грехэм – (подошедшей к нему Элен) Я помню вас: вы были в театре в тот день, когда народ пел революционную песню. Вы стояли в ложе недалеко от меня. И подумалось, что я помню вас с очень давнего времени.

Элен – (совладев со смущением) Да, это была чудная минута. (помолчав) Там все люди готовы были умереть за вас. Многие и умерли в ту ночь (оглядывается, не слушает ли кто) Государь, к вам Линкольн идёт. Мне надо уходить, но знайте, что народ очень несчастлив: его угнетают, обманывают. Не забудьте же о народе: ведь он шёл умирать, чтобы сохранить жизнь вам, государь.

Грехэм – А я ничего этого не знаю, поверьте…

Элен – Верю. Я не могу вам объяснить этого здесь и сейчас…

Линкольн – (подошёл, поклонился Элен) Извиняюсь, что прерываю ваш разговор. (Она откланялась, чтоб уйти)

Грехэм – Надеюсь, Элен, мы ещё увидимся с вами (она уходит)

Линкольн – Надеюсь, государь, вам понравился наш новый мир? Вы увидели, как сильно изменился он?

Грехэм – Да, изменился, пожалуй. Но, в сущности, не так радикально, как следовало ожидать.

Линкольн – Посмотрим, что вы скажете, государь, когда мы поднимемся на воздух! Я приготовил моноплан, он ждёт вас, государь, прошу…

                                                           7                                

Грехэм – (старается перекричать свист ветра) Престранное ощущение с непривычки!

Пилот – (через время) Земля! Я вижу землю!

Грехэм – Нет, нет, ещё не земля! Я хочу ознакомиться с этой машиной! Дайте мне руль

Пилот – Государь, этого нельзя, существуют правила…

Грехэм – Они ваши! Не для меня! Я проснулся, чтобы летать! Дайте мне руль и положите свои руки на мои! Ну же!

Пилот – Государь, вы даже не знаете, что из-за вас за мной сейчас следит сотня шпионов в нашем обществе.

Грехэм – Послушайте, кто здесь хозяин – я или вы с вашим обществом?

Пилот – А вы потом защитите меня, государь?

Грехэм – Да, конечно, я никому не дам вас в обиду! Говорите же, показывайте, как нам спускаться! Нет, ещё раз подняться! Спускаться – это потом! Что это? (проводит по своей щеке и смотрит вниз)

Пилот – Лебедь, государь, это был белый лебедь, вы… мы его убили.

Грехэм – (сконфуженно) Как же так? Я же его не заметил? (помолчал) А там что: я вижу внизу густое белое пятно в сильном движении…

Пилот – Это густая толпа людей машет белыми платками – они пришли встречать вас!

Грехэм –  Держи-ка, друг, руки мои покрепче! Веди! Молодец! Ах, какое ощущение!

                                                           8                                              

Линкольн – Горю нетерпением узнать, как вам, государь, понравилось воздушное путешествие?

Грехэм – Я в неописуемом восторге. И я непременно должен научиться управлять такой машиной полностью сам. Ощущение дивное!

Линкольн – Надеюсь, наше новое время доставит вам ещё много таких ощущений. Скажите, чем бы вы хотели развлечься теперь? Музыкой? Или…

Грехэм – Ничем. Ничем, кроме воздушных полётов. Но ваш пилот сказал, что управление ими – строго профессиональная и государственная тайна.

Линкольн – Совершенно верно. Но не для вас. Вы – дело другое. Вы только прикажите.

Грехэм – Если так, то… (подумал) Но я совсем забыл про дела. Вспомнил вот её последние слова… Да, а как дела? какие политические события происходят?

Линкольн – (напрягся) Её последние слова?.. (деланно небрежно) А, ну да, Острог вам сам расскажет всё подробно. А вообще-то всё постепенно входит в норму. Революция наша восторжествовала и перекинулась на весь мир. Ну, кое-какие трения, конечно, неизбежны, но ваша власть теперь крепка, как никогда. Пока Острог печётся о ваших интересах, вы можете спать спокойно.

Грехэм – В таком случае, не спать, а… могу я немедленно начать мои уроки воздушного плавания?

Линкольн – (деланно помедлив) Что ж, это можно. Это я вам устрою. (засмеялся) Признаться, я хотел предложить вам развлечься, но так и быть. Согласны ли вы сразу после обеда… (многозначительно молчит)

Грехем  — Что? Говорите же.

Линкольн – Я специально для вас выписал танцовщиц, думал угостить вас балетом. Наш театр…

Грехэм – Балет? Это же слишком старо: танцовщицы существовали ещё в древнем Египте.

Линкольн – Это правда, но наши…

Грехэм – Нет, танцовщицы подождут.

Линкольн – Гипнотизёр есть, очень интересные опыты проводит.

Грехэм – Я боюсь действия гипноза и гипнотизёров боюсь, ни за что в из руки не хотел бы я попасть. Устройство новых машин – вот что меня интересует очень! В особенности – самолётов! У вас они…

Линкольн – У нас к вашим услугам весь мир, только прикажите – всё будет исполнено. (слышны голоса народа) Вы слышите? Там плотная толпа людей, желающих хотя бы прикоснуться к вам. Они будут сопровождать вас до самой машины. Знаю, вы будете им кивать головой, отвечать улыбками и поклонами, но прошу вас – сдержаннее, не очень увлекайтесь простотой общения с простыми людьми, это по их же понятиям – ложное заигрывание  с ними, и вообще простота общения не подобает высокому сану, а вашему – тем более. Прошу вас… (жестом предлагает – на выход. Восторг-крики в народе усиливается)

                                                           9                                                        

Элен – (слышит шаги за собой, оборачивается, смущена и обрадована) Вы?! Вы как будто знали, что я хотела видеть вас!

Грехэм – Потому что я и сам хотел видеть вас! Я думал о вас! Вы тогда начали говорить, вы хотели мне что-то сказать, что-то, я помню, о народе, что народ очень несчастлив.

Элен – (справилась с собой) Должно быть, я очень удивила вас тогда.

Грехэм – Удивили, да! Вы были…

Элен – Я сказала вам сущую правду (переводит дух) Вы… вы забываете народ…

Грехэм – То есть как?

Элен – Вижу, вы удивлены. Это потому, что не знаете, что вы значите для народа. Вы не знаете, что творится кругом. Вам многое у нас непонятно.

Грехэм – Вы правы, Элен. Я был простым человеком, социалистом, и я обдумывал формы социализма, мечтал о едином и равном для всех мире, мире без хозяев и рабов-рабочих. Но вот через время неожиданно для себя, и кажется, что совсем не смешно,  я стал Властелином Земли… Так объясните мне…

Элен – Это трудно. Я хотела поговорить с вами. А теперь вот не знаю как. Ваш сон, ваше пробуждение – это чудо. Для меня. И для всего народа. Вы жили и умерли тоже не простым гражданином: вы известный писатель! Я сама и люди моего круга до сих читаем ваши книги: «Машина времени», «Пища богов», «Человек-Невидимка», «Остров доктора Моро»…

Грехэм – А Жюль Верн?! Его капитаны – Немо! Грант! О, я помню, как мечтали мы о бесклассовом обществе! Утопия, да, но какая высокая мораль: против капиталистов-бандитов, за сплочение рабочего класса в организованную партию… а теперь я…

Элен – А теперь вы пришли человеком необыкновенных возможностей, вы —  Властелин земли!

Грехэм – (задумчиво) Властелин земли. Да мне так сейчас говорят. Но вы даже не представляете, как сам я далёк от этой мысли, и как мне трудно это понять, Элен. Эта новая для меня чужая жизнь…

Элен – Моя жизнь, Грехэм, наша жизнь…

Грехэм – Наша…  Но все эти мегагорода, крупные предприятия, тресты, монополии, банки, союзы… Властелин! – кричат мне вслед. Я властелин, Элен, я — царь с великим визирем Острогом, который…

Элен – (с пристальным вниманием) который… что же дальше?

Грехэм – … который готов принять на себя всю ответственность за моей спиной.

Элен – (спокойно и твёрдо) Вот именно этого мы и боялись. Нет, за всё отвечать должны вы, а не он. Вы должны принять на себя всю ответственность. На вас все надежды народа. (Мягче) Послушайте, все эти долгие годы из поколения в поколение молился народ о том, чтобы вы проснулись. Молились! Люди верили, что вы пробудитесь и восстановите их права. Поговоркой стало у нас «Когда проснётся Спящий». На вас недвижимого в почтительной тишине народ ходил смотреть каждое первое число месяца и года, и лет. Я была маленькой девочкой, когда родители взяли меня с собой смотреть на вас спящего. Все так ожидали вашего пробуждения.  Помню, с каким благоговейным страхом смотрела я на ваше спокойное лицо. Мне казалось, что вы не просыпаетесь потому, что ещё не исполнилась мера вашего долготерпения. Вот что я, что мы все думали, каким вы нам представлялись. И сегодня люди повсюду ловят каждое ваше слово, каждое ваше движение. Все ждут от вас чуда! И если…

Грехэм – Если?..

Элен – (вдохновенно, горячо) Если ожидания их будут обмануты, ответственность ляжет не на Острога, а на вас. Грехэм, неужели чудо вашего пробуждения свершилось лишь для того, чтобы вы могли прожить вторую жизнь, как никому не нужную? На вас же сосредоточилась вся любовь, все надежды миллионов людей. Так неужели же вы вправе передать ответственность за них другому?

Грехэм – Ах, Элен, Элен, знаю, все говорят мне, что власть моя велика. Но мне надо самому понять, насколько она реальна, поверить и принять. Всё это так похоже на сон, от которого я ещё будто и не пробудился. Может власть такая у меня только мыльный пузырь, который лопнет от первого толчка.

Элен – (горячо) А вы испытайте! Власть – ещё и в вере людей в вас!

Грехэм – Я знаю, что, в сущности, всякая власть есть лишь иллюзия в умах людей, которые в неё верят. Да, согласен, в этой вере вся моя власть. Но крепка ли она?

Элен – Испытайте! Верящих в вас сегодня миллионы, и пока они верят, они будут идти за вами!

Грехэм – Но поймите, Элен, я же ничего не знаю, я как впотьмах. Совсем другое – Острог, члены Совета — они в курсе дела. Весь ход событий, все условия современной жизни известны им до последних мелочей. Им легко принимать решения. Вот вы сказали, что народ несчастлив. А в чём его несчастье, как мне знать? (растерянно протягивает к ней руки) Вы можете мне подсказать, научить меня?

Элен – Не мне вас учить, я только слабая женщина. (С волнением) Но я скажу вам, что думаю: знайте же, земля залита морем человеческих слёз, мир полон горя. Противоречия поставили капитал на грань чудовищной войны для уничтожения половины населения земли. От тех ваших времён ничего не осталось. Будто смертельная болезнь поразила человечество и вытянула из него все соки жизни. (Горячо) Знайте, город наш – тюрьма, как и все города. Люди трудятся как каторжные от колыбели до могилы, и никакого у них просвета впереди. Разве это справедливо? Неужели так должно быть? Куда ни взгляни, ничего, кроме нужды и горя. Бедным людям известны их страдания. Тысячи их приняли смерть за вас, за ваше пробуждение. Вы обязаны им жизнью.

Грехэм – (печально) Я обязан им жизнью, Элен, знаю.

Элен – В ваше время тирания городов только зарождалась, у вас не было господства денежной «аристократии». У вас была аристократия благородства, любви, чести и духа – я читала об этом! Вы пришли из такого вашего мира, вы знаете, что это такое.

Грехэм – Вы идеализируете прошлое, Элен. Допустим, в моё время мы знали немало хороших вещей, но разве их нет и теперь?

Элен – Теперь наши города знают лишь наживу, «Весёлые Города» и рабство для всего для этого.

Грехэм – Рабство? То есть, люди владеют людьми, как скотом или недвижимостью?  

Элен – И хуже. От вас всё скрывают. Всячески отвлекают внимание ваше от состояния народа. Вас и в «Весёлые Города» повезут, чтоб вы не видели многочисленных рабов Рабочего Общества, хозяин которого теперь вы.

Грехэм – Я хозяин Рабочего Общества? С его многочисленными рабами? Но что это за общество?

Элен – В ваше время были работные дома, и их содержали городские приходы. Была у вас и Армия Спасения. Так вот, Рабочее Общество вытеснило их. Сегодня его отделения повсюду. Вы, думаю, уже видели людей в форменных мундирах синего цвета.

Грехэм – Да, я видел таких на улицах.

Элен – Всем голодным и бесприютным – две дороги: или в их синюю казарму, или в омут головой. Просить милостыню запрещено, купить одежду не на что, остаётся одно – в Рабочее Общество. В его родильных приютах родится и будущий рабочий класс.

Грехэм – Так у вас нет ни нищих, ни бродяг.

Элен – Верно, нет, они же или рабы Рабочего Общества или в тюрьмах сидят.

Грехэм – И подумать страшно: выходит, что половина народа живёт как рабочий скот — ни надежд, ни радостных развлечений.

Элен – Развлечение есть: анекдоты сочиняют про «Веселые Города».

Грехэм – Но ведь у вас была революция, всё должно было измениться…

Элен – Да, на революцию была вся надежда. Все её ждали, все, но не Острог. Он  политик: он не верит в лучшее, да и не хочет его, ему и так хорошо. Он считает, что не может быть хорошо одновременно всем, значит, страдания народа — зло неизбежное. На выборах наобещал много перемен. Солгал. Вот народ и взялся за оружие. А он собирается подавить их протест своим оружием. И теперь всё лучшее люди связывают  с вами. Они долго ждали вашего пробуждения, чтобы шагнуть в золотой век!

Грехэм – Золотой век… Элен? Вы плачете? Скажите, что делать мне, скажите!

Элен – (наклоняется к нему) Править! Править, как никто другой – на благо народа! Народ ждёт вождя! Будьте же вождём! Вы же – властелин мира!

Грехэм – Старые мечты, старые грёзы мои: свобода, равенство, всеобщее счастье! Но, Элен, ничего не может человек один…

Элен – Может! Может, если этот один — вождь! За ним же — народ! Народ — за вами!

Грехэм – Но, Элен, у меня нет вашей молодости, нет вашей веры. И власть моя – это же  призрак власти. Нет-нет, я договорю, вы правы: вы пробудили меня, и, значит, мне надо действовать, но как? Сократить Острога, упразднить Рабочее Общество и…

Элен – Именно так! Так вы и будете править!  

Грехэм – Эле-ен, это же только всплеск мысли: поймите же, я беспомощен один.

Элен – Я! Я готова прийти вам на помощь! Я и весь народ – с вами! (бой часов)

Грэхем – Бьют часы. Острог меня ждёт. Хорошо, Элен, я буду править. Но только с вами вместе! Сначала я один, без Острога, обойду весь город. А когда вернусь, то…

Элен – Да, Грехэм, я буду ждать вас (расходятся в разные стороны)

                                                           10                              

Острог – Известия о положении дел за границей самые утешительные. Правда небольшие волнения произошли в Берлине и Париже, но так, «неорганизованный, слабый» протест. Порядок там и там восстановили скоро.

Грехэм – Протестуют народы? Недовольны своей жизнью?

Острог – Дело в том, что Коммуна снова подняла голову.

Грехэм – А как у вас? Не протестуют?

Острог – Не у вас, Грехэм, а у нас с вами, привыкайте. Мы ожидали беспорядки. Небольшое столкновение было. К счастью, полиция хорошо обучена. Всё спокойно. Как в Америке!

Грехэм – А почему вы ожидали беспорядков?

Острог – Да в низах идёт брожение: народ, видишь ли, недоволен существующим строем.

Грехэм –  Рабочим Обществом что ли?

Острог – (напряжённо) Я вижу, Грехэм, вы быстро учитесь. (Спокойнее) В принципе это недовольство и было первой причиной, вызвавшей революцию. А ваше пробуждение послужило толчком.

Грехэм – И что дальше?

Острог – О, мы постарались! Обратились к народу: воскресили старые идеалы, мол, все равны, каждому своя доля на общем пиру и так далее. Несбыточные бредни! Мы использовали их, чтобы легче было свергнуть Совет. Ну, а теперь…

Грехэм – И что теперь?

Острог – Совет пал, революция затухает, но… удивительно, как быстро оживает и распространяется гуманизм вашей эпохи. Народ пока ещё волнуется. Пришлось силу применить. А в Париже подкрепление даже из Африки вызвали.

Грехэм – А как здесь, у… нас?

Острог – Признаюсь, не всё гладко. Рабочие объявили всеобщую бессрочную забастовку. Заводы, фабрики не работают. Все ждут от вас богатых милостей: быстро узнали, что вы человек супербогатый. Но вам беспокоиться нечего: мы приняли меры. Действуем мы смело и, не сомневайтесь, быстро их усмирим. Вся современная техника в нашем распоряжении. Против нас нет сколь-нибудь крупной силы. И, главное, ни у кого нет вождя! Вожаки есть, но вождя, такого, как вы у нас  – нет! Все завидуют друг другу и грызутся между собой. Те времена, когда толпы народа могли делать перевороты, давно миновали.

Грехэм – Даа… у вас много для меня неожиданностей. Помню, мы демократией бредили: мечтали о поре, когда обездоленных нигде не будет, когда все люди будут как братья.

Острог – Кончилось, ушло. Демократия – это что? Власть толпы? Но помилуйте, какая нелепость: у этой теории лишь один сторонник: бессильный человек этой самой толпы. А мы живём в эпоху торжества капитала! Владычество денег велико! Деньги подчинили себе и землю, и море, и небо. У кого деньги, у того и власть – факт! И с этим надо считаться. Кажущееся царство толпы – мстительно, потому и коротко. Тоже мне, аристократия захвата власти: ничтожные смельчаки по набегам и грабежам. Что понимают они в аристократии денег, ружей и пушек? Нет, им не разобраться в таком сложном механизме, как  иерархия общественных отношений.

Грехэм – Но вы сказали, что не всё у вас идёт так гладко. Значит, есть какая-то сила, которую вам приходится сдерживать, подавлять?

Острог – Можете быть спокойны: поверьте, не затем я всколыхнул эту силу, чтобы она на меня же и обрушилась.

Грехэм – Неужели все наши надежды были напрасны? Я что, застал аристократическую тиранию? Господство избранных и — обречённые на вымирание? Это и есть у вас…

Острог –  … это и есть естественный ход прогресса, — вы правы, и я тут согласен с вами.

Грехэм – И все эти господа, которых вы мне представляли, и есть ваша аристократия?

Острог – О нет, не эти. Эти — прожигатели жизни, они уже конченные: легкая жизнь, разврат, самолюбование скоро сведут их на нет. Аристократы другие, кого вы назвали   тиранами. Но пожалуйста, не забывайте, что главный тиран у нас сейчас – это вы сами!  Да, да! Не хмурьте брови. Спросите любого из толпы, ради чего он надсаживается так? Да потому, что он преданность свою вам доказывает. Он же воображает, что старается ради вас! Ещё вчера он готов был передушить всех членов Совета, а сегодня он уже недоволен нами за то, что мы низвергли Совет.

Грехэм – Но это же неправда! Люди недовольны тем, что жизнь их – сплошная мука. Они взывают ко мне, потому что верят и надеются…

Острог – На что? На каком основании? На каких таких правах? Человечество глупо уже потому, что надеется на Сверхчеловека: вот он придёт, и справедливость разольётся вокруг океаном. А она, справедливость эта, только в том, что убогим, слабоумным и всяким неудачникам нет места в мире, нет! Черни недоступны дорогие развлечения, вот она и кричит «Долой «Весёлые Города!» Скоро вы сами всё это поймёте. «Весёлые города» необходимы: через эти клоаки государство извергает свои нечистоты. Туда едут, веселятся и умирают бездетными: у женщин лёгкого поведения, как правило, не бывает детей. Так что трудящемуся классу, этому рабочему скоту, завидовать нам незачем. Поверьте, если они сегодня освободятся от нас, они завтра же найдут себе новых господ-хозяев. Пока не придёт Сверхчеловек, человечество не образумится. Вам повезло: сегодня все в вас видят такого сверхчеловека.

Грехэм – (потупившись слушал, поднял голову и — мягко, но решительно) Я  понял. Не принял, но понял: я должен пойти в народ, чтобы самому увидеть его и услышать. А вы, Острог, знайте: меня вовсе не прельщает быть весёлым царём ваших «Весёлых Городов» и Сверхтираном для народа.  

Острог – (всполошился) Но позвольте, вы же можете обо всём узнать из моих реалистических вам представлений обо всём.

Грехэм – Мне больше нужна сама действительность, а не ваши реалистические мне представления о ней.

Острог – (мнётся) Видите ли, есть некоторые затруднения. Неужели вы непременно хотите… пешком… сам…

Грехэм – Непременно хочу. Пешком. Сам.

Острог – (думает, приходит к решению) В таком случае надо действовать осторожно. Вам придётся переодеться: народ перевозбуждён, при виде вас может возникнуть кутерьма. Трудно будет. Но я всё устрою. Вы повелитель, и раз вы решили отправиться на такую экскурсию, что ж… недурная идея… придётся сопровождать вас издали. Асано в синей рабочей одежде будет с вами.

Грехэм – Послушайте, Острог, вы поняли, что я кое-что понял: вы знаете, что народ не враждебно относится ко мне, так не вздумайте учинить некую провокацию обратного и применить свою полицию, якобы спасая меня от народа.

            (Острог поражён, почтительно кланяется, рассудив за благо не отвечать) 

                                                                       11

Протестующие, с двумя транспорантами каждый, они и озвучивают их: – «Зачем нам разоружаться?», — «Не складывать оружия!», — «Будьте на страже!», — «Религия – рука об руку с политикой!»,  — «Спасение души — на первом этаже, направо», — «Копите денежки и не забывайте вашего творца!», — «Что бы сказал Спящему Христос?», — «Будь христианином, но не в ущерб твоим коммерческим делам», — «Сегодня на кафедре — все епископы. Цены обыкновенные», — «Молитвы для деловых людей», — «Чудеса! Гарантируем чудеса!».

Грехэм – (останавливается, читает и слушает) Но это же возмутительно!

Асано – (подскакивает к Грехэму) Что такое? Что здесь так возмутило вас?

Грехэм – Где ж тут вера? Женщины сидят на земле. Где душа? Где сущность религии?

Асано – Ах, это? Так это же простая реклама. Конкуренция требует.

Грехэм – А что это за религиозная община?

Асано –  Их у нас сотни. Если секта скромно молчит, она не имеет дохода. Не то, что в сектах для высших классов, там обряды дорогие, с ладаном, с исповедью. А вам -какую?

Грехэм – Мне? мне никакую. Я смотрю, как быстро приручается народ ко всему, даже самому нелогичному…

        Внезапно сверху прорезается голос громкоговорителя:

Голос  — А Властелин-то наш спокойно себе почивает! Воздухоплавание его больше всего увлекает! И женщины! — Женщины ваши, — говорит он, — прекраснее прежнего! — Образцовая цивилизация наша его поражает. Он вполне доверяет Острогу. Ещё бы, Острог – голова! Он будет первым министром! Вся власть в его руках будет! (пауза и снова) Сопротивление в Париже подавлено! Чёрная полиция смело действовала! Никого не щадила! А мораль всего этого – не бунтуйте! (смех) Слыхали? Вот так-то начинает своё правление наш Государь!

Грехэм – (к Асано) Скажите, а что означает «чёрная полиция», неужели…

Асано прикладывает ладонь к своим губам, отрицательно покачивая головой. Кричит голос из другого рупора над головами:

Голос — Послушайте живую газету! Возмутительные насилия в Париже! Парижане  (смех) избивают чёрную полицию! Народ казнил полицейских! (смех) Ужасные репрессии — кровь! 

Голос – (снова первый рупор сверху) Закон и порядок прежде всего! Прежде всего -закон и порядок! Ужас, ужас – женщин жгли живьём!

Грехэм – Но как же так: всё Париж, да Париж, а что тут у нас …

Асано – (шёпотом) Тише, не возражайте: возникнет спор, и тогда…

Юноша – (из сидящих в протесте) Но как всё это вот такое допускает наша надежда – наш Повелитель?

Грехэм – Уйдём отсюда. (В другом месте, к Асано) А чем вы объясните такие жестокости?

Асано – Лес рубят – щепки летят. Бунтует чернь. Необузданные дикари, везде они одинаковы — что в Париже, что в Лондоне, в Японии, у нас…

Грехэм – Но жечь живьём людей…

Асано – Коммунаров. Они же грабители. Вы господин земли,  ваша собственность — мир. А им только позволь – отнимут у вас всё, разбазарят, и сиротам ничего не дадут!

Грехэм – А сирот много?

Асано – Много. Вот и велено – не больше одного ребёнка в семье.

Грехэм – Но материнство – это же инстинкт. Боже, как всё ужасно у вас… ведь так убудет население земли…

Асано – Только не в Рабочей Общине: этот народ беспечен (слышна плясовая музыка, пение, он усмехается) Слышите? Им всё нипочём. Одни бастуют, другие — что ни день, праздник себе придумают.

Грехэм – Сложные у вас проблемы жизни. В моё время считалось, что дело женщины родить, растить, воспитывать. Женщина – мать! Она творит людей. Любовь к матери у нас была религией.

Асано – Меняются потребности, меняются и идеалы. Вы заметили – у нас нет стариков!

Грехэм – Да, и был удивлён. Дома сидят, должно быть?

Асано – Да нет. Кто богат, чтоб нанять себе сиделок, тому уход обеспечен лёгкий: Уплатит определённую сумму, проведёт время в «Весёлых городах» и возвратится оттуда уже истощённым живым мертвецом, да прямо и — в особое учреждение: на эфтаназию…  

                        Танцующая группа проходит мимо, чуть задержавшись перед ними

Грехэм – Я предпочёл бы быть солдатом и замерзать в снегу, чем быть одним из этих нарумяненных глупцов.

Асано –  Но может, замерзая в снегу, вы и думали бы иначе.

Грехэм – Странно что…

                                                с обеих сторон раздаются голоса из рупоров сверху

Голос — Разуйте глаза и не зевайте!

Голос — Валите сюда, дурачьё, и хватайте!

                         Пёстрая группа с плакатом «Гарантируем Хозяина!» проходит мимо   

Грехэм – Какого хозяина? В чём его гарантируют?

Асано – Так это же вас! Вы Хозяин! Вас застраховывают! Игра такая. На всех других известных людей тоже играют.

Большой экран загорается красной надписью – «Годовая рента на Хозяина — «х5 пр. Г.» — и сопровождается неистовым рёвом игроков

Асано – Сейчас я подсчитаю…

Грехэм – Не надо. Я не хочу этого видеть. Покажите мне, где спят рабочие люди. Я хочу видеть где и как спят рабочие люди…

                                    Но тут напор новой весёлой кучки — окружает и уносит их

                                                                       12

Грехэм – Вот и увидел я оборотную сторону всех видимых достижений вашей цивилизации (звучит пение и — окрик: «Молчать!». Но пение подхвачено: второй, третий и вот уже все рабочие поют Песню Восстания). Трижды ещё в разных местах я слышал эту песню и видел эту же сцену.

Женщина – (пробегает мимо, крича) — Острог вызвал чёрную полицию! Чёрная полиция! (убегая) Чёрная полиция!

Грехэм — Что такое? Случилось что?

Асано – (удивлён) Но как они об этом узнали?

Мужчина – (в синей раб. форме, кричит в зал) Надо прекратить работу! Прекратите всякую работу!

Женщина – (выходит к нему) Это сделал Острог! Он негодяй! Повелитель им обманут! Повелитель обманут!

Грехэм – Как же так? Я должен был бы это знать. Что же мне делать?

Асано – Может, надо узнать подробности? Вернитесь в Дом Совета.

Грехэм – Но народ, вот он, здесь, передо мной. Отчего бы мне не обратиться прямо к нему? Узнать факты. Может, неправда это.

Асано – Здесь они вам могут не поверить, начнут сомневаться. Думаю, все сейчас побегут к Дому Совета. Давайте поспешим туда и мы!

Мужчина – (в зал) Все по местам! Каждый получит оружие! Идём к Дому Совета! (запевает Песню Восстания, её подхватывают в зале и за кулисами)

Асано – Чего же вы ещё ждёте? Поспешим, а то оружие сейчас и нам вручат!  

Грехэм – Надо немедленно увидеть Острога! Мне надо взять власть из его рук! (уходят)

                                                                       13

На фоне выкриков — По местам! По местам! – появляются Острог, Линкольн, два полицейских в жёлтом. Грехэм окликает Острога, тот что-то говорит Линкольну и подходит к нему.

Грехэм – Что я слышу, Острог!? Вы призвали против народа интерполицию? Чтобы удержать людей в повиновении?

Острог – Давно бы пора. Они совсем отбились от рук после восстания. Вы же не видели, что творят они там и повсюду.

Грехэм – Ещё недавно мне вы говорили совсем другое.  Не слишком ли много против народа вы позволяете себе, Острог? Вам нечего мне ответить? Так послушайте меня, отныне я здесь повелитель, немедленно отошлите полицию обратно! Я верю народу!

Острог – (едко-желчно) Успокойтесь, вы же человек из прошлого, случайность, такой же анахронизм, как «народные массы». Может и есть у вас большая собственность, но повелителем её вы быть не можете: вы ничего для этого не знаете. Попробую предостеречь вас: послушайте, бросьте свои обветшалые мечты о человеческом равенстве, о социалистическом порядке. Чтобы управлять временем, надо понимать глубинную суть происходящего в нём, чего нет у вас. Так что, послушайте меня: не становитесь на сторону беспорядка.

Грехэм – А вы послушайте меня: не углубляйте беспорядок, который сами вы и  создали. Я запрещаю вам…  (Острог жестом подзывает Линкольна)

Линкольн – (подходит, пробует вывернуть Грехэму руки за спину, тот ударяет его, подходят двое их полицейских, опускают Грехэма на пол, бьют и поднимают) Вы наш пленник. Вам лучше подчиниться Острогу. (Грехэм пробует уйти, его ставят на колени)

Острог – Теперь вы поняли? Безумием было без ума возвращаться в не своё время. Безумием было и возвращать вас, да, я ошибся (давит на плечо Грехема, опускает ему голову). Берите, уведём его и на этот раз от них (волокут за собой Грехэма за руки) 

С выкриками:

— Спасите повелителя!  — Что они с ним делают? – Они его предали! — Острог предатель! –

люди (из зала) приближаются к ним. Слышны выстрелы, крики, беготня. Двое подхватывают Грехэма за ноги, тянут его в разные стороны. Острог велит оставить его, и они уходят. Люди из народа поднимают Грехэма на ноги.

Рабочий – (поднимая руку Грехэма) Повелитель с нами! Повелитель с нами!

Грехэм – Где Острог? Мы упустили его? Он ушёл…

Рабочий – Уверен я, побежали они к своим самолётам.

Грехэм – К самолётам?

Рабочий – Да, но там сейчас будет Рабочий класс, не беспокойтесь!

Грехэм – У него есть свой аэродром? А у вас? У вас есть моноплан?

Рабочий – Один ещё есть, но летчика нет.

Грехэм – Есть лётчик! Я лётчик! Проводите меня к вашему моноплану!

Рабочий – Хорошо, Повелитель. Но сначала обратитесь к народу, посмотрите, народ  (показывает в зал) ждёт вашего слова! (поднимает руку, прося у народа внимания)

Грехэм – (Собирает себя и — негромко) Народ… Да, братья и сёстры, в мозгу у меня всегда слагались грандиозные фразы, выражающие отношение к народу, к состоянию жизни нашей с вами, народ, я же тоже один из вас.

(Возгласы: Наш! Повелитель наш!)

Солнце не светит солнцу, ничто не освещает самоё себя, только один человек делами и поступками сам освещает путь своей жизни. Вот и я сейчас: не могу я оставаться среди вас здесь, внизу, когда он, Острог, вот-вот поднимет самолёты против нас… мне надо поторопиться к моноплану! Обещаю вам: я найду его в воздухе и опущу его к вам живым или мёртвым!

Рабочий – (начинает «Песнь Восстания», народ-зал подхватывает. Входит Элен. Он видит её и поднимает руку) Подождите! Она пришла! Вот она! Элен! Та самая девушка, которая сообщила нам о предательстве Острога! (народ аплодирует, Элен подходит к Грехэму)

Грехэм – Вы! (протягивает к ней руки) Как ко времени вы ко мне, Элен! Так это вы, Элен?

Элен – Да, я это, Грехэм, я (соединяет его ладони своими). Но народ ждёт вашего к нему обращения.

Грехэм – (не выпуская её руки, — к народу) Мужчины и женщины новой эпохи! Вы восстали, чтобы биться за человеческую расу! И вы знаете, что  лёгкой победы тут не может быть (смотрит на Элен). Предстоящая битва надвигается на нас в эту ночь. Ночь, которая станет только началом для вашей справедливой, но долгой битвы за эту самую справедливость! Я должен и я хочу встретиться с Острогом в небе! Возможно, что победы там не одержу я, так победить здесь должны вы! Вы обязаны победить во имя ваших детей и внуков! (Элен поднимает его руку, народ аплодирует) Я пришёл к вам из прошлого, из времени мечтаний и надежд на то, что прекратятся войны, что все четыре расы со всех четырёх сторон света объединятся в единое человечество и в Боге едином. Прошло 200 лет и 3 года, и 30 дней, и… что я вижу? По-прежнему безумие  малочисленных, но сильных финансами, порабощает ум многочисленных, но ими же обездоленных. Но по-прежнему сильна в человеке гордость за ощущение себя в своей жизни человеком свободным! С этой гордостью вы, братья и сестры, не позволите   Острогу унижать себя. Вот и я сейчас, в этот момент, здесь, я передаю вам и свою волю к победе! Говорят, что я сказочно богат?! Так вот, всё, что мне принадлежит, не должно достаться ни одному Острогу, но только вам! Вам всем! Вам я отдаю и самого себя – прямо отсюда, сейчас я ухожу, чтобы побороться с Острогом в небе. И я останусь жить для вас или умру, погибну за вас!

Рабочий – (аплодисменты, но слышны выстрелы и крики, и он останавливает их) Простите, Повелитель! (народу) По местам! Быстрее по местам! (шум, и он уходит)

Элен – Грехэм, я пойду с вами… туда, на встречу с Острогом.

Грехэм – (не выпуская руки её из своей) Элен, Элен Элен! Вы из прошлого моего — в настоящее, и из настоящего сейчас – в моё будущее… увы, в моноплане место только одно.

Элен – Я буду, пригнувшись, стоять за вами!

Грехэм – (выстанывает) Ооо, Элен, я ждал вас так долго… (Рабочему, который возвращается) Велите вывести моноплан!

Рабочий – Но это невозможно, Предводитель, народу вы нужны здесь! (но подчиняется жесту Грехэма – «Иди!», уходит)

Элен – Но это верно, мой Предводитель, народу, как и мне, вы нужны здесь!

Грехэм – Не рань меня, Элен… оставь это Острогу.

Элен – Понимаю: ярость борьбы за всех сильнее, чем… (не успевает договорить)

Рабочий – (вбегает) Всё кончено, Повелитель, – в небе десятки Острогов, а у вас всего лишь один моноплан. 

Грехэм – (Элен) Жизнь постоянно меняет свою скорость. (смеётся) Смеюсь, чтоб не плакать, Элен: мне надо спешить. (рабочему) Веди! Веди меня к моему моноплану! (идёт, оборачивается, медленно идёт к Элен; она – так же. Не дойдя друг до друга, он вытягивает руку – останавливает её, сжав всего себя в кулаки, отступает, поворачивается и идёт за Рабочим. Элен, застыв, остаётся на месте)

                         Голоса, звуки, шум  двух битв: рабочих на земле и Грехэма в небе

Грехэм – (с интервалами сквозь музыку битвы) Вот так тебе, Острог! Один! И другой! Это за моё прошлое! — Второй был! Вот и третий пошёл, Острог! Это тебе за народ, тобой обманутый! – Ура, четвёртый пошёл, Острог! Это тебе за меня, преданного тобой! – Радуйся, Острог, пятым сам я иду, падаю я, но народ уже не упадет! Шестым за мной пойдёшь ты, Острог! Что вижу? Ура! Кувыркаешься ты, Острог!? Вот она, справедливость: сначала ты, а я – потом!.. — Элен, посмотри наверх, посмотри и скорей загадай желание, Э-эээлллееенн…

Элен – (поднимает голову лицом в зал, видит вспышку, сквозь слёзы смеётся) Чтоб не сойти с ума, смеюсь, Грехэм…

(народ выходит с криками — Победа! — Мы победили! — Народ победил! — проходит, обходя её двумя рядами, оставляя её за собой одну, она всё так же лицом вверх) Есть и второе желание: ты его знаешь, Грехэм, оно у нас с тобой одно на двоих (утирает руками над улыбкой слёзы со щёк)        

                                                           К О Н Е Ц

ГРЕТА ВЕРДИЯН