ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Утро было жарким. Аракс, переполненный талыми водами, бурлил во всю мощь, и шум его был слышен на много километров вокруг. Быстрое течение образовывало такие воронки и водовороты, что казалось: на дне сидит умирающий от жажды дракон и всё втягивает воду в себя, но никак не может напиться. Вид речного пейзажа порядком надоел Ветру и он, поигрывая барашками на поверхности реки, перекинулся на низкие ближайшие холмы. Потом, раздув песок в колючую занавесь, ринулся ввысь к небесам и вдруг, посмотрев вниз, замер. Там внизу, разбросав свои развалины, словно руки по сторонам, безжизненно распласталось множество строений — церкви, монастыри, башни удивительные в своём разнообразии и дополняющие друг друга. Даже покрытые пылью времён, они были прекрасны и величавы во главе с полуразрушенным кафедральным собором. В унылом безлюдном окружении всё это выглядело вместе с тем странно, будто стоят строения не там, где им положено стоять, будто это не их место! И это были даже не просто строения. Это была крепость, гордо выставившая на всеобщее обозрение израненные стены – величественные, мощные, изумляющие красотой и тонкостью отделки. Стены строений, словно специально рухнули, чтобы обнажить и показать солнцу сохранившие краски фрески. Множество разрушающихся башен с удивлением уставились на Ветра своими пустыми глазницами.
Ветер был так заворожен видом города, что даже просторное молочно-голубое небо уже не влекло его ввысь и не вызывало восхищения на фоне заплатанных мхом поверженных стен. Он стал тихо опускаться вниз к травам, щедро осыпанным каменной охрой, как вдруг услышал голос, похожий на стон:
— Дуй, Ветер, дуй, …развей мои думы и печаль, …освежи мои раны и горечь потерь… скрась моё одиночество.
— Кто говорит со мной? – удивился, испугавшись, Ветер, ибо вокруг было неподвижно.
— Это я — гордый, непокорный, как эти скалы, Дух города, — ответил глухой голос.
— Дух города? Какого города? – встревожился Ветер, заглядывая во все щели.
— Я — Дух столицы Ани, древней, как мир, столицы Армении …
— Столицы? Но я не вижу вокруг тебя государства! – Ветер рванул ввысь, осмотрелся и, рассердившись за обман, налетел на развалины города. — Вокруг лишь пустынные горы и редкие курдские деревни, — вскричал он. — Что ты делаешь один на этой ничейной земле над тесниной Аракса?
— О-о-о, — вскричал Дух, — кто выдумал эти границы, в тисках которых я как в капкане? Кто установил законы и порядки, заставившие мой народ бросить меня на своей земле, дав ей новое определение «ничейной»!? О, Бог мой, — стонал Дух. – А ведь когда-то за обилие храмов и памятников меня называли ещё и городом «тысячи и одной церкви». Сегодня лишь руины хранят свидетельства моей былой красоты. Посмотри на меня, Ветер, посмотри и запомни, но не разграбленным и униженным, а безмолвно осуждающим несправедливость Миров.
— Ты бесподобен! – воскликнул Ветер.
— Многие побывали на моих руинах, — поведал Дух. — Как только они не называли мои древние церкви и монастыри — произведениями наивысшего мастерства и искусств, шедеврами и даже ветвью мировой культуры, но никто из них не сказал, что во мне живёт истина истории. Истина, скрытая под моим раненым сердцем. Она будет жить не только для того, чтобы напоминать Миру о трагической истории моего народа, но и чтобы приблизить мир к моей боли, сделать её осязаемой и понятной. — Каждый, кто увидит меня, поймёт разгадку моей стойкости и стойкости моих детей. Смотри, Ветер, поросшие мхом склоны гор, поросшие мхом камни, всё же набрались мужества сверкать каплями росы, похожими на бриллианты слёз разбросанных по миру армян.
— Кто? – взметнулся вихрем Ветер. — Кто надругался над тобой?
— Кого назвать мне тебе, Ветер? Ведь по стране армянской, словно смерч проносились — персы, римляне, гунны, монголы, арабы, турки-сельджуки, византийцы, османы. Ни один из народов мира не был так преследуем за веру, как мой: нашествия, изгнания, массовые репрессии. Всё время обнажённая, всё время разграбленная на стыке противоборствующих религий земля.
— Но за что?! – вскричал разгневанный ветер. — За какие грехи?
— Я был богатейшим городом на Шёлковом пути. Мой народ создавал шедевры письменности, литературы, архитектуры, созидал успешно во всех областях, чтобы затем снова быть растерзанным и униженным. О, наивные мои дети! Сколько раз они были коварно обмануты и сколько раз были наказаны за то, что не учились на собственных ошибках и позволяли обманывать себя вновь и вновь! А ведь я, — голос Духа окреп, — я когда-то превосходил своими размерами большинство крупных европейских городов…
Ветер заметался от возмущения, представив образ многолюдного города, но потом притих в печали, лаская тёплые камни цвета выжженной солнцем земли. Молчал и Дух, тоскуя о былом. Ранние лучи солнца проникали сквозь пробоины стен и кривыми полосами падали вниз на разбросанные всюду глыбы камней, испещрённых буквами армянского алфавита. Достояния веков, переданных непонятно кому, а возможно самому Богу в доказательство его несправедливости, возносились к небу своими безмолвными жалобами. Коричневые ржавые полосы от струек высохшей дождевой воды были похожи на кровь, соединяющую части разваленного организма. Кафедральный собор Ани напоминал смертельно раненного отца семейства, защищавшего честь своих детей. А церкви и монастыри, рассыпанные по древнему городу тут и там, словно насильно оторванные от родителя дети, вызывали ощущение незащищённости и растерянности. Оазис своеобразного духа, духа Ани, витал в воздухе. Ветра пронизывал немой крик мёртвого камня и он, встрепенувшись, спросил с болью:
— Ну почему? Почему они не возвращаются к тебе, или как многие неблагодарные дети они приедут лишь на похороны?
— Как ты можешь так говорить!? – возмутился Дух. — Известно ли тебе слово «спюрк»? – Молчишь? – То-то, я был уверен, что ты не знаешь, не то бы не задавал таких вопросов.
— Что же означает это твоё волшебное слово? — рассердился Ветер.
— Это слово не волшебное, лучше бы его не знал мой народ. Оно полно боли, тоски и печали, так как означает «рассеяться». Рассеянные по свету армяне живут на всех пяти материках планеты. Разбросанные по планете частички моего сердца, которые объединены общим прошлым. О, расставания и трудности для армян не препятствия. Они бы вернулись, если бы человечество вникло в их проблему.
— Уж поверь мне на слово, — сказал Ветер, — у всех людей есть проблемы.
— Ты не знаешь моих детей, — возразил с отеческой гордостью Дух, — не у всех народов такие проблемы, как у моего. Моя страна почти всегда в блокаде, изолированная и открытая для опасностей. – Ты свободен и не знаешь, как трудно быть расположенным между чужими мирами и не принадлежать ни к одному из них. Мои дети всё время в пути, всё время в битвах за справедливость. Но в них живёт унаследованный от предков неиссякаемый гордый дух, что подобен роднику. Я чувствую их любовь, чувствую, что их, даже рассеянных невозможно уничтожить. – Нет, ты не знаешь моих детей, Ветер. Ты не знаешь величия их любви и преданности своим корням…
От слов, похожих на заклинание, Ветер ощутил в себе внезапный подъём и, взлетев до облаков, взъерошил их и погнал в сторону Ани. Однако даже головокружительная высота не спасла его от обретённой печали, но своими метаниями он вывел из равновесия погоду, вызвав дождь.
Под сеткой дождя тесно жмущиеся друг к другу развалины выглядели сиротами, которым дождь помогал снять напряжение от гнева. А Ветер растерянный и ошеломлённый от услышанного,
почувствовав глубокую усталость, забился, было между двух хачкаров, которые, как двое старых раненных солдат, склонились в печали друг к другу, но потом, вдруг передумав, встрепенулся, и тихо, не мешая дремлющему городу, выскользнул из-под камней. Поднявшись к небу, он оглянулся: справа, гордо, как и Ани возвышался Арарат, а впереди виднелась зеркальная гладь Аракса. Именно туда и полетел он, мечтая отыскать следы мужественных детей города Ани…