ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Сосед со второго этажа оказался художником. Хорошо рисовал, видела я его картины у них дома, но, в основном, он иллюстрировал книги. Синеглазый, с мягкими манерами и с правильными чертами лица, Нанушян казался даже красавцем рядом с женой. Жена, Клара, была невообразимо некрасивой, каждый раз, глядя на неё спереди и сзади, я размышляла над перипетиями судьбы, которые заставляют таких красавцев жениться на таких дурнушек. Например, внешне мы с мужем были немного похожи… Никаких придирок!
С моим отцом – врач и художник, они сразу подружились, сблизила их любовь к цветам. Отец любил разводить цветы, мы ведь до этого жили в саду, и он отвоёвывал кусочки придомовой территории у диких горожан – пролетариев, мечтавших о гаражах, не видевших цветов на грядках, сажал, поливал, одышливо уминая землю вокруг. А утром высокий, грузный пенсионер чуть не плакал над вырванными с корнями саженцами. А Нанушян писал картины с цветов, и потому их уважал.
Цветоводы накупили саженцев и рассады, стали дежурить по ночам. Наконец, на пятую ночь настигли каина. Тот оказался соседом с третьего этажа, расчищал площадку для своего драного жигулёнка. Он и сейчас стоит, этот жигуль, зажатый между стенками всё-таки возведённых гаражей, ни войти, ни выйти, и ржавеет.
А их нет на свете давно, ни моего отца, ни соседа художника, ни каина.
Кое-как отвоевали они свой питомник, и виноградные кустики пышно разошлись, блестящие кисловатые на вкус стебли поползли по тарме, и робкие саженцы прижились… Кроны этих уже могучих деревьев давно взлетели вверх к пятым этажам и шумят в обнимку с родным арабкирским ветром… А от цветов практично и предательски отказались – всё равно сорвут, проходя мимо…
Клара дружила с моей мамой, хотя регулярно поливала потолок кухни и санузла разными своими стоками, и, спускаясь к нам, долго и слезливо извиняясь. Мы понимали, что они ждут денег за хорошую книгу, чтобы поменять дырявые трубы ещё с заселения и по-добрососедски терпели.
Из дочерей ни одна внешностью не пошла в отца, больше в мать, но всё равно замуж потом вышли.
Как говорила моя бабушка, дырявая бусинка на земле не заваляется… Кстати, почему-то эта пословица не замечаает толпы старых дев.
А Клара как-то утром пришла, никакой водой не залив, и стала всхлипывать на кухне.
Оказалось, Нанушян переехал жить к себе в мастерскую. Мама даже не всплеснула руками – откуда-то она предполагала. Да и тётя, портниха, ситуацию объяснила по своему портновскому разумению: такая толстобёдрая фигура, а он всё-таки художник!
Мы ей пододвигали кофе, успокаивали, а она время от времени повторяла: всю жизнь, кроме него никого не любила, всю жизнь ему посвятила. Я тогда не знала, как часто такое бывает – посвящаешь свою жизнь, посвящаешь, а они скок – и в сторону…
Клара плакала, между всхлипами рассказывая, как она его любит и какой он на самом деле хороший, умоляла маму поговорить с ним на предмет возвращения. Мама тут же согласилась, ибо, как домком, она считала, что у неё были права и какие-то обязанности заботиться о моральном облике нашего шестиподъездного дома.
Но оказалось, что дело зашло слишком далеко. Как это часто бывает, Клара сначала рассказала не всё. С каждым приходом по утрам выяснялись новые подробности, мама совсем запуталась. У Нанушяна от этой «грязной проститутки» родился лакот! То есть сын, он был «лакот», то есть щенок, и «бич», то есть незаконнорожденный. Мама, хоть и педагог весьма строгих нравов, стала чисто по-житейски успокаивать, объясняя, что сын тоже нужен художнику, пусть растёт себе, ведь он не разводится, за квартиру платит, на еду даёт, девочкам всё покупает…
Однако, настоящий гром разразился чуть погодя. Клара ходила к гадалкам, наводила порчу на эту «грязную, грязную, дальше слов нет», привораживала к себе, потратилась немерено. В результате порча тоже запуталась и … обернулась против мужа самой Клары, бедняги Нанушяна!
У художника открылся лейкоз. Или лейкемия. Какая разница, если приговор? Клара теперь рыдала вполне легитимно, все жалели, впрочем, бедная женщина действительно, искренне жалела любимого, может, о той разлучнице и вовсе позабыла при таком ужасном диагнозе!
Художника увезли в больницу,
Клара день и ночь моталась туда, тёрла на соки морковку, петрушку, бегала в церковь молиться… Врач утешал, мол, вылечится, во Франции ведь лечат.
А художник, похудевший, бледный и слабый, вернулся всё же домой, о чём и мечтала его законная жена…
На солнце Нанушян не выходил, лишь вечерами спускался к лавочке у подъезда, поливал цветы, перекидываясь с отцом вопросами о состоянии своих анализов.
И, конечно, умер. Денег на Францию у них не было, а то прожил бы ещё немного.
На похоронах Клара билась в истерике, человеку едва минуло сорок лет, молодой, соседи, конечно, сочувствовали… Красивых все любят, даже осуждают за то, что на две жены живут. Под квартет с кларнетом увезли в художника последний путь…
А там, на улице, во время похорон, мама глазами показала на стройную, красивую, очень породистую женщину, которая стояла на противоположном тротуаре, опираясь на передок машины.
– Это она, Циала.
Присмотревшись, я заметила, что женщина беременна…
Как поёт Вероника Долина:
Была ещё одна вдова
В толпе гудящей.
Любовь имеет все права
Быть настоящей.
Клара так и не сняла с себя траурной одежды, грузинские армянки носят их долго и скорбно, почти всю жизнь. Циала так и не вышла замуж. Но у неё росли синеглазые погодки, удивительно похожие на отца, красавца Нанушяна… Мама, как всегда, обнаружила общих знакомых и была в курсе личной жизни Циалы: работает, всегда элегантно одета и неплохо выглядит, чуть ли не счастлива …
Ведь ей остались сыновья,
С его чертами…