ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Сюрреализм – это совмещение сна и реальности.
Это черное шерстяное женское платье с белым бантом, в начале двадцатого века сразу стало настоящей революцией в мире высокой моды, даже во Франции. Итальянка Эльза Скиапарелли делала моду в Париже!
Исторический факт.
Над её невообразимым заказом трудилась чуть ли не вся женская половина армянской диаспоры в Париже.
Неоспоримый исторический факт.
Тягучие капли дождя забарабанили по тонкому навесу, вокруг запахло пьянящей свежестью. Измученный взгляд женщины чуть скользнул по дороге и остановился на бледных лицах дочерей. Потрескавшиеся губы девочек кровили. Собрав силы, Варди намочила под дождиком кусочек тряпки и перетащила детей под навес. Как пушинки, механически подумала она, глядя на дочек, на их восковых личиках еле проступал нездоровый румянец. От самой Варди тоже остались кожа да кости, но она сама себя не видела, чтобы сравнить с прежней Варди, красавицей и любимицей всей родни.
Здесь была вода и жажда не так мучила. А боялась она холода. Холод уже унёс двух младших, сыновья остались за теми далёкими холмами. Варди вздрогнула, снова услышав их стоны наяву, но даже плакать уже не было сил. Неожиданно она осталась одна, Варди никак не могла взять в толк: шла, шла, вся погрузившись в мысли и вдруг увидела, что рядом никого нет. Кинулась за поворот, и там никого не было. А их было трое, уцелевших в пути женщин. Страх остаться совсем одной с детками пригнал её к ближайшей деревне. В самом крайнем домике как раз выгоняли скотину. Хозяин вытаращил глаза, увидев истощённую молодую женщину в лохмотьях, молча протянувшую к нему обе руки. В её глазах он прочёл лишь одну мольбу – не прогонять.
– Oh, qui;tes-vous? – хозяин подошёл к оборванцам, знаками показал, чтобы зашли под навес, и погнал скотину за ворота, где их ждал старый пастух Жанвье и с любопытством поглядывал из-за изгороди.
Вернувшись, Симон , хозяин дома и маленького сельского трактира, подтолкнул свалившееся на его голову семейство к дверям.
Женщина испуганно схватила худеньких девочек и, прижавшись друг к другу, они вошли в полутёмное помещение. У дверей стояла плита, в глубине комнаты притулились широкие лавки и три стола. Невыносимо пахло едой и вином.
Симон рукою указал им сесть за крайний стол и стал разжигать плиту. Он слышал, что недавно пастор приютил в церковной сторожке целых две семьи, таких исхудалых и слабых, что пастор позвал на помощь лекаря. Говорили, что они из Турции.
Женщина неверными шагами подошла к плите и знаками показала, что хочет помочь. Симон поставил на стол доску, вытащил из ларя муку и высыпал на стол. Женщина неожиданно улыбнулась. Она сразу взяла котелок, и, насыпав туда муки и воды, поискала глазами соль. Её тонкие руки летали над тестом, иногда она поглядывала на своих ослабевших от голода девочек, которые, прижавшись друг к другу, дремали.
Симон смотрел на медленные, но умелые движения прибившейся к его дому женщины, и перед глазами вставала его Сесиль, так рано ушедшая из жизни. Симон так и не решился на новую хозяйку, после весёлой светловолосой Сесиль ему нравилось быть одному. Но и от одиночества он устал, не с кем было и словом перекинуться.
Запах свежеиспеченного хлеба разбудил детей. Они медленными шажками подошли к плите, протягивая руки. Мать что-то сказала им на своём языке, Симону показалось, что на турецком. Девочки не отрываясь смотрели на мать. Наконец, Симон вытащил широкий противень с горячими дымящими лепёшками. Ловко подцепив лепёшки, женщина разломала одну, дуя то на одну половину, то на другую, и поспешно протянула девочкам. Схватив хлебцы и обжигаясь, жадно, почти не разжёвывая, они проглотили их и снова не мигая уставились на стопку лепёшек. Но мать отвела их на лавку и тихо на своём турецком языке стала втолковывать, что-то объясняя и поглаживая головки.
Симон понял, что она боится перекормить их после голодных дней, и спрятал лепёшки. Но из ларя вытащил кружки, налил молока и протянул их женщине. Та благодарно улыбнулась немного измученной улыбкой, а девочки выпили молоко до половины и снова заснули.
В деревне, где жил Симон, никто не знал турецкого языка. Но про пастора говорили, что он знает много языков, хотя и непонятно, для кого он мог знать язык турок, людей, к католикам никакого отношения не имеющих. Симон надел шляпу и в задумчивости вышел на улицу. Проворная женщина, ему хорошая работница не помешает, но лишних два рта ему не прокормить. После этой проклятой войны все обнищали. Пусть остаются на месяц-два, пока наедятся, а дальше видно будет.
Пастор долго молчал, потом вытащил из-под сутаны бумажник и отсчитал Симону несколько купюр. Симон благодарно поклонился и спросил:
– Как же мне с ней разговаривать, падре?
– Ты её немного покорми, сама научится.
Утро начиналось со скотины, Варди доила корову, чистила хлев, всего-то несколько кур выпускала во двор, и готовила в трактире нехитрый завтрак. Приходили к Симону попить немного вина и поговорить о новостях. Варди уже не выглядела худой, Симон даже заметил, что турчанка довольно красивая женщина. А девочки ходили к жене лекаря учить буквы. Через два-три месяца они начали переводить матери немногословного Симона. Как-то Симон спустился с чердака с мешком и старшая, Азнив, объяснила матери, что это нитки.
– Я и сама вижу, что нитки. Он что хочет?
– Деде Симон говорит, это для вязания, можно вязать.
Варди обрадованно стала вытаскивать разноцветные клубки добротных шерстяных ниток.
– Спроси у него, спицы есть?
– Иджне, иджне! – показывая руками, засмущалась Азнив. Этого слова она ещё не знала, но деде всё понял. Спицы тоже были в мешке. Сесиль, даже в последние месяцы, совсем ослабевшая от рака, любила вечерами вязать, полусидя возле Симона и напевая что-то под нос.
Через несколько дней Симон обнаружил в своей спальне тёплую, красивую вязаную фуфайку. Азнив радостно смотрела, как он надел её и сел за стол. Варди смущённо улыбалась.
– Анне, деде говорит, нам тоже можешь связать. И тебе тоже!
Так потекли дни. Такие же работящие, как мать, девочки привязались к своему деде, а Варди благодарно сновала по хозяйству, уже объяснялась с Симоном сама, иногда призывая на помощь девочек. Однажды Симон осторожно спросил, как она очутилась возле его дома.
Рассказывала Варди скорбно и медленно :
– Потом они зарезали всех, кто собрался в церкви. Вспарывали беременным женщинам животы и обрубали руки. А я с детьми и мужем побежала в сторону большой дороги. Мужа убили, а меня не смогли догнать. Или не захотели…
– В церкви? Постой, так ты не турчанка?
– Нет, деде, мы армяне. Иначе зачем бы они нас убивали?
– А что, армяне разговаривают как турки?
– Да, деде, все разговаривают как турки, – потом, подумав, добавила, – но мы наш язык знаем. Но при них боялись на нём говорить, они не любят.
– А дальше? А почему полиция не вмешивалась?
– Азнив, что говорит деде?
– Анне, он спрашивает, военные тоже убивали?
Варди недоуменно посмотрела на Симона. Как могут военные не убивать? Всех мужчин собрали и сожгли. Но дети всё видели. И Богос там был, и Варзик, братья, соседи… Крик стоял детский. Взрослые молчали. Она до сих пор не верит, что убежала. Мужа всё-таки застрелили. К ней через несколько часов присоединились две-три женщины из соседней деревни, там тоже бесчинствовали курды. Бежали к морю, говорили, будто у моря стоят французские и английские корабли и ждут, у них можно найти защиту. Всё это у неё смешалось с явью, иногда она не знает, где воспоминания, где сон, а где остальное…
Варди смолкает. Ничего не хочет вспоминать. А Симон не может поверить. Хотя и он сам много повидал, воевал, стрелял… В такого же солдата, как он сам, но вражеского. С детьми и беременными женщинами воевать не приходилось.
Варди по вечерам вязала фуфайку за фуфайкой, и, однажды увидев, что ниток больше нет и остались недовязанными рукава, попросила у Симона купить шерсть, сказав, что сможет нитки сама прясть. Симон привёз из соседней деревни козью шерсть, Варди соорудила странную прялку, надела на деревянный стержень обточенную круглую надолбу с железным крючком. Ловко раскручивая деревяшку от бедра, она поднимала руки, вытягивая нежные нити, через два дня пушистая шерсть превратилась в мягкие пушистые нитки.
Фуфайки продавались хорошо, но Варди отказалась брать деньги у Симона.
Селяне спокойно отнеслись к ловкой и умелой беженке, которая быстро научилась готовить привычную для них еду и содержала в полном порядке хозяйство Симона. А старый бездетный Симон постепенно привязался к пришельцам, как родным, особенно к девочкам. Через два Рождества война как-будто закончилась. А через ещё одно Рождество Варди попросила показать ей, далеко ли до Парижа. Пастор сказал ей, что армян очень много в Марселе и во французской столице. Варди любила ходить к пастору домой, стирала, убирала, аккуратно складывала раскиданные на столе книжки. Пастор, высокий и полный балагур, ему вместо фуфайки пришлось связать жилет, но падре очень обрадовался. Тёплый жилет он почти не снимал с себя. Как-то на исповеди Варди рассказала, что не может забыть тех трёх женщин, с которыми бежала от турок, может, она их найдёт. Пастор посоветовал поехать в Париж, это не так далеко, но он слышал, что армян там много.
Симон уже не представлял, как он будет жить без девочек и Варди. Но, встретившись с умоляющими глазами, развёл руками и пошёл искать попутчика, одну не решился отпускать, ещё потеряются. Варди надеялась найти там родню.
Двое селян ехали в пригород Парижа продавать зелень, и Симон подсадил её к ним. Через несколько дней она оказалась в шумной толкучке, кто-то в толпе показался ей знакомым, потом ещё один, потом ещё… Французы были похожи на её уже несуществующих односельчан, только были одеты получше. Ей показали здание, где армяне стояли в очереди за какими-то паспортами. Побежав туда, Варди неожиданно оказалась среди толпы людей в оборванной одежде, там стояли не только армяне. Люди разных племён и народов после войны остались без родины и приюта, и стояли в очереди за спасительными паспортами, по которым беженцы могли уехать в другую страну или остаться жить здесь.
Поддержав в своё время Турцию, Франция пыталась теперь поддержать преданных Антантою армян, стараясь отмолить и искупить вечные грехи своего равнодушия.
– Братец, ты откуда? Сестра, ты откуда? Отец, ты откуда?
Из каких только городов и деревень не доползли сюда люди! Названия когда-то цветущих сёл и поселений комком застревали в горле, иногда они не отвечали и отворачивались…
– Гаро, Гарабед! – вдруг бросилась она к смуглому худому мужчине.
– Варди! Где Богос? Где дети? Ты здесь живёшь? А куда поедешь? – сыпал он вопросами.
– Мелин, Мелин…так вы живы! – Варди уткнулась в плечо жены Гарабеда, подбежавшей к ним.
Обнявшись, они почти не плакали. А вокруг стояли многие из тех, кто не мог ни с кем обняться. Молча смотрели на их невидимые слёзы, зная, что слёз всё равно не хватило бы…
Гарабед и Мелин решили уехать в Америку. Туда ещё раньше уехал её брат, ювелир, и был очень доволен. Они рассказали родственнице про датского ученого, который сделал им всем паспорта. Ученого звали Нансен, неужели она не знает? Но откуда могла Варди знать кого-нибудь из ученых? Мелин приходилась ей троюродной сестрой и радостно перечисляла тех, кто сумел добраться до Парижа. Получалось, что действительно, кто-то спасся. А Варди была уверена, что все погибли…
Вдруг ей пришло в голову попросить у Мелин бумагу и карандаш. Она стала обходить очередь усталых, почти бестелесных людей и, заглядывая в глаза, спрашивать:
– Брат, где тебя найти? Сестра, откуда ты, где ты живёшь?
Кое-кто отвечал, и она нацарапала их адреса. Училась Варди всего два-три класса в церковно-приходской школе, для женщины в Турции это чуть ли не университет, так что писать умела. На бумажке оказалось имён десять. Варди подумала, что потом их найдёт и вместе жить станет легче. И тоже встала в очередь.
Одна из женщин, Айкануш, предложила ей жить вместе, сообщив, что работает в большом доме служанкой, и там есть большая комната, где они смогут ночевать и жить. Если согласна, пойдут попросят хозяина, может, работу даст.
«Хозяин» оказался старым садовником, который уже не мог следить за садом, как в молодости. И поэтому взял на себя обязанности обеспечивать в порядке огромный дом в пригороде. Варди обещала ему печь свежий хлеб, булочки, содержать всю территорию в порядке, а как именно – он покажет. Узнав, что у неё есть ещё девочки, садовник замахал руками. Но потом сжалился:
– Здесь недалеко есть школа, может, они согласятся содержать весь день учениц, если ты будешь и там убирать в классах.
Симон грустно стоял на дороге. С девочками он совсем не хотел расставаться. Может, младшую оставит на первое время? – подумал он. Но Варди заплакала. Иссушённое горем сердце Варди было неспособно понять старого Симона. Она дрожащими руками взяла у него мешочек с нитками и спицы Сесиль. Обещала приезжать.
Парижские предместья залечивали раны после войны. Одни пострадали от неё, другие наоборот, разбогатели. Дом, в который она устроилась, принадлежал как раз одному из тех, кто постоянно богат, при любой войне. Роскошь внутренних покоев вызвала в ней ощущение скорее беспричинной радости и изумления, ведь она никогда не видела ничего подобного. И даже не предполагала, что на свете живут люди в похожих условиях. Но через несколько месяцев уже не представляла, как можно было жить в том домике, куда она вошла невесткой, родила и вырастила детей. И родительский дом был такой же.
Ночами Варди не могла сомкнуть глаз, перед глазами качалось тельце младшего сына, горячее от лихорадки, старший сын простудился и тоже горел, просил воды, а её не было. Она боялась выйти к дороге, слабый стон детей не давал ей заснуть.
У Симона Варди так уставала, что ложилась спать без задних ног. Здесь же жизнь текла по-иному. Настоящий хозяин жил где-то в другом месте, в этом доме жила лишь прислуга.
Девочки от счастья прыгали вокруг матери. Учительница похвалила их, так как они лучше всех украсили классные комнаты к празднику. Занятий в школе давно не было, летние каникулы, но к празднику F;te nationale многие пришли в школу.
Обе девочки очень хорошо учились, и, несмотря на крайнюю бедность, были «хорошо» одеты. Варди вязала им красивые платья с отделкой. Обычно она украшала их цветком. Вязаное платье очень удобно довязывать на вырост, сначала рукава, потом подол. Девочки тоже умели вязать. Как-то, проходя мимо овощного рынка, Варди увидела на верёвке мотки шерсти. Продавал, как оказалось, армянин из Диарбекира. Он тут же пожаловался на погоду, на отсутствие клиентов и приличного товара. Варди купила у него несколько мотков, дома разгладила на доске и связала красивый детский комплект. Армянин из Диарбекира долго мял в руках эту красоту и попросил дать ему на продажу. А Варди из каждого моточка вывязала образцы с разными узорами, наклеила на кусок картона, и диарбекирец повесил у себя над лотком.
Каково же было удивление Варди, когда Ардаваз, продавец мотков, попросил её связать ещё несколько детских комплектов и за это пообещал ей продать нитки со скидкой. Торговля у диарбекирца пошла, люди останавливались, долго разглядывали образцы и заказывали, и конечно, покупали его нитки. А как-то к нему подошла армянская пара из Америки и заказала срочно несколько комплектов. Варди с огорчением, но сразу отказалась, она не смогла бы успеть, говорили, что приедет Хозяин и весь дом драили и украшали к его приезду. Диарбекирец пребывал в глубоком унынии, но пара уехала, оставив адрес родственников, и комплекты потом переслали им в далёкое Фрезно. На следующий год они через этих родственников заказали ещё несколько детских комплектов. Видно, в этом Фрезно было много младенцев.
Варди уже ходила в церковь, сначала католическую, здесь тоже был очень добрый пастор, потом открыли армянскую церковь, и там она познакомилась с женщинами, которые хотели научиться вязать. Варди показывала им свои секреты, а на следующий день придумывала новые.
Шёл 1925 год. Ровно десять лет назад пронесся этот смерч, кровавый и страшный, унеся с собой сотни тысяч невинных юношей, девушек, беззащитных младенцев, беременных женщин и ещё столько же неродившихся. В этот день в церкви собралось очень много народу, Варди стояла со всеми вместе, и высоко в небе, почти рядом с Богом, витали надежды вернуться в свои дома, в свои сады и в свои горы. Горечь потерь ещё не прошла, кругом плакали и обнимались.
К Варди протиснулась красивая, полная женщина и расцеловала её. Рядом стоял Ардаваз, тот самый диарбекирец, который сейчас уже держал два магазина шерстяных и ковровых изделий. Женщина назвалась Сэдой, это она заказывала из Америки и покупала её комплекты. Варди счастливо улыбалась, ведь эта женщина положила начало её более-менее сытной жизни. В знак благодарности она за несколько ночей связала ей свитер, рукава довязывали дочки. Темно-синий, почти чёрный свитер, с круглой горловиной, и отделка ярко-белой шерстью с ввязанным бантом. Сэда охала и ахала, поминутно прикладывая к груди. Потом сняла с себя золотую цепочку с кулоном и повесила на шею старшей, Азнив.
– На свадьбу твою приеду обязательно. У меня тут много родственников, не захотели в Америку. Но мы уже неплохо там живём, вот только по старому дому тоскуем страшно, – Сэда стала утирать слёзы.
1927 год запомнился Варди двумя событиями. Азнив она выдала замуж за хорошего работящего парня, из Зейтуна. Они познакомились в церкви. А младшая запела. И её звали на все мероприятия и праздники, которые армяне устраивали по случаю. В этот же год для Варди в пристройке церкви устроили школу вязания. Громко сопровождая словами быстрые движения спицами, Варди терпеливо показывала нехитрое своё мастерство:
– Набираем на спицы необходимое число петель основной нитью, считайте, их должно быть в 2 раза больше, чем нужно по рисунку, – переворачивая вязание, поднимала, чтоб всем было видно, – то есть половина петель остаётся на лицевой части изделия, половина “уходит” на изнанку. Смотрите, я набрала 40 петель синей нитью, это основная… – и поправляла у них обхват пальцами, чтобы вязка оставалась воздушной.
Приходили и взрослые, и дети, даже несколько молодых ребят, решивших поучиться заодно со своими невестами. После месяца работы обязательно устраивали благотворительную выставку. Много женщин стали зарабатывать и одевать семью вязанием.
Из Фрезно приехала Сэда, красивая, элегантная. Привезла подарки, ходила в гости к многочисленной родне. И вдруг появилась неожиданно в дверях и с порога закричала:
– Варди, Варди, я тебе заказ привезла!
И радостно улыбаясь, и не скрывая гордости за мастерицу Варди, она рассказала, как вчера с мужем пошла в гости к своей подруге итальянке, с которой познакомилась ещё в Америке, зовут её Эльза. Муж бросил её, и она с маленькой дочкой уехала обратно во Францию. Занималась Эльза музыкой, рисованием, чем только не интересовалась, получила хорошее образование, но сейчас сидит с дочерью, больной церебральным параличом и без работы.
–И вдруг, представляешь, увидев на мне тот свитер, который ты связала в прошлый раз, а на Дикране спортивную фуфайку, ту, что с твидовым рисунком, Эльза тут же загорелась и стала просить скорей познакомить её с этой мастерицей.
Варди, смущаясь, даже не веря такому успеху своей вязаной кофты, согласилась, и назавтра они сразу с утра отправились к Эльзе домой. В комнате был именно тот беспорядок, который окружает таких художников. Навстречу им выпорхнула молодая волоокая женщина с растрепанными волосами, с замазанными краской руками и удивительно приятной улыбкой.
– Эльза, Эльза Скиапарелли, – улыбнулась она и тут же спросила:
– Вади, Вади! За сколько времени вы свяжете мне точно такой свитер?
– Какой размер, ваш? За два дня.
– Тогда чёрный, как у Сэды. А как вы вывязываете вашу бейку? Она какая-то двуслойная!
– Как вам объяснить… особенность в том, что когда цветной мотив крупный, то при вязании по кругу оба цвета присутствуют на протяжении всего ряда. Ну, а когда белый и чёрный, у меня темно-синий был, когда для Сэды вязала, то с контрастными цветами получается как бы “подсветка”, вот художники так делают, когда рисуют, а с двуслойностью ещё и теплее получается!
– Вади, вы просто прелесть! А нитку вы подхватываете на изнанке или как-то по-другому провязываете?
– Просто. Я покажу. У меня все женщины легко вывязывают это.
– Новый способ! Армянское вязание армянки Вади! Ты просто чудесница!
Через три дня Эльза Скиапарелли вошла в гостиную своих друзей в роскошном чёрном свитере, отделанном ярко-белой бейкой и белым бантом, вывязанным как орнамент. Фурор, который она произвела, трудно и описать, и переоценить. Заказы посыпались со всех сторон, а через несколько месяцев из Нью-Йорка пришёл первый огромный заказ с поистине американским размахом. Безработная, без средств к существованию, Эльза Скиапарелли была спасена! Она схватила больную дочку, кружа по комнате, стала петь:
– За–каз! О–гром–ный за–каз! Сенсация!
Действительно, это черное шерстяное женское платье с белым бантом, в начале двадцатого века сразу стало настоящей революцией в мире высокой моды, даже во Франции.
Над этим невообразимым заказом трудилась чуть ли не вся женская половина армянской диаспоры в Париже. Вязали, подглаживали и складывали в спальне у Эльзы. Итальянка делала моду во Франции! Невидимый фронт армянских женщин не подвёл, всё количество изделий, заказанных из Нью-Йорка, было исполнено вовремя,. Но наибольший успех Эльзе принесла работа над коллекциями спортивной одежды, и опять в этом помогало ей многочисленное сообщество армян в Париже.
Так, уже в январе 1927 г. Эльза Скиапарелли запустила в производство первую коллекцию под своим именем. И в Париже вошли в моду черные свитера с белыми рисунками «от Скьяпарелли».
Назвать производством это и тогда можно было с натяжкой – несколько десятков армянских женщин-надомниц вручную изготавливали свитера по ее внезапно родившимся эскизам, но, тем не менее, затея удалась. По воспоминаниям самой Скьяп, как звали её друзья, «Первый свитер не завоевал успеха, он оказался с одной стороны более плотным, чем с другой, и совсем некрасивым… Второй – уже лучше; третий я признала сенсационным. Стараясь, чтобы остались незаметными мои опасения, убежденная, что выгляжу почти сенсационно», – написала она позднее.
Проработав несколько лет со спортивной одеждой, Скиапарелли стала пробовать силы в создании вечерних туалетов. И здесь она достигла успеха. Её простое длинное платье-футляр из чёрного крепа в сочетании с белым жакетом и шарфом, перекинутым через спину, стало эталоном элегантности. Все кутюрье так или иначе повторяли эту идею, и все знали, что идея пошла от того чёрного свитера с белым воротником.
Скиапарелли начала свою жизнь в трёх крохотных комнатках на Рю-де-ля-Пэ. А через несколько лет её знал уже весь мир. Свитера с «армянским вязанием», благодаря чему такой способ вязания теперь во всем мире известен, как армянский, завоевали тогда внимание всех модных журналов и показов.
Эльза Скиапарелли, великая законодательница моды, соперница Коко Шанель, делала моду сюрреалистичную, а Коко Шанель – классическую, традиционную. Дом Эльзы Скьяпарелли стал одним из ведущих домов моды в Париже, а сама Скьяпарелли (как ее называли в Париже, Скьяп) – одной из важных фигур культурной жизни довоенной Европы.
Её Дома высокой моды в Лондоне и в Париже поражали современников своими авангардными коллекциями, её клиентками были самые известные женщины довоенных лет: герцогиня Виндзорская, Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Джоан Кроуфорд, Мэй Вест, Глория Свенсон, Клодетт Кольбер, Норма Ширер.
А те женщины-армянки, которые днём и ночью вязали, радуясь такому счастливому заказу, в тот год за эти деньги смогли решить немало проблем. Сама Варди открыла трикотажную мастерскую. А дочь с мужем и свекровью стали выпускать армянскую газету, обходя прихожан церкви и предлагая стать авторами. Потом, через несколько дней, обходили тех же прихожан и раздавали пахнущие типографской краской свежие листочки своей армянской газеты. Кстати, эта газета выходила много десятилетий, до самой смерти сестёр, через 80 лет после того дня, как они испуганно вошли в тёплый дом Симона.
Казалось, почти у всех армян, которые спаслись и оказались здесь, в Париже или Марселе, или в других больших и малых городах Франции, жизнь наладилась. И казалось, время унесло все воспоминания, всё прошло и можно спокойно жить.
Но почему днём Варди обучала вязальщиц нехитрому ремеслу, подправляла, показывала новое плетение, а вечером, укладывая спать и прижимая к себе внуков, слушала их лепет на двух языках, она старалась отогнать страшные видения? Они так и не исчезли. Всё так же дымило её сердце и саднили раны, всё так же в ушах стояли стоны сыновей, И была она так же бессильна, как тогда, когда бежала от резни…