ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Красивое село Апна, особенно, если с запада смотреть, красоты невероятной! Каждый день здороваешься с горой Аралер, повернёшь голову – вот он, красавец Арагац! Все четыре главы, в снегу, не в снегу, всегда хороши! А как благоухают склоны Арагаца! Жёлтые ковры, лиловые ковры, потом снова жёлтые… ветерок пригибает горную ковыль, серебром несёт вдаль… А если подняться к вершинам, разлеглись на траве островки снега, правда, Варуж давно туда не поднимался, с ума сошёл, что ли, не турист какой. Но проходившим туристам и кров давал, и таном поил, а те, закатывая глаза к небу, рассказывали, какое озеро там видели. Сейчас их мало, а вот давно, лет двадцать-тридцать назад, отбоя от этих туристов с рюкзаками на шее не было, всё просили проводить.

Дом у Варужа большой, хороший двухэтажный деревенский дом, на троих сыновей рассчитан, да вот ни один из них в селе не живёт. Старший в райцентр переехал, средний на Украину подался за дядей, а младший в Россию, лучше всех устроился. Скоро машину купит.
Придел большой, еле управляется, скотинка, работы двум снохам много досталось, и жена, поди, ни минуты не садится… Сыр, масло, всё сами делают, и продают тоже. Пасеку недавно завели, мёд на горных лугах ароматный, чабрецом и клевером настоенный. Из города за ним приезжают, целебный, говорят.

Хорошо в горах, соседи как родственники, сто лет рядом живут, в гости ходят, детей растят. Ещё деды их соседились…
Вот только Тевос явно умом тронулся, судиться вздумал.  С хворостинкой за скотиной на выпас вместе бегали, в школу вместе ходили, детей переженили за одним столом, даже забор между ними лишним казался. Да вот, поди ты ж, про суд вспомнил, думает, если племянник в районе работает, так ему всё можно. А орешина у них ещё с дедовых времён стоит, мало ли, криво стоит, вся к соседу поникла, будто пшат какой-то, так неправильно и растёт, все плоды в тот огород. Но это его, от деда орешина! Пришлось межевать заново, кабастр какой-то снять, сказали, надо забор узаконить.
– Тевос, ай Тевос, совесть имей, на моей земле орешина стоит!
– Ай Варуж как тебе не стыдно! На мою землю ветви клонятся, полсада в тени держат, посадить ничего не могу! На моём заборе ветви лежат, у тебя только ствол, и то кривой, ты же помнишь, отец этот забор поставил, когда бухгалтером немного поработал, орехи падают на мою землю, всю войну этими орехами дед семью кормил, вёдрами, отец рассказывал!
–Ай Тевос, стыдно тебе должно быть, помнишь, ещё в школе ты пригибал ветви, вязал к рогатинке, чтоб с вашей стороны больше росло!
– Я не помню такого, а ты забыл, как в нашего пса Толбаза камнем попал?
– Слушай, Толбаза давно нет, околел, ты зачем его путаешь? Я же в тебя целился, забыл, как ту Сируш хотели сосватать за моего сына, а она гулящая оказалась, видели в городе с трактористом из Арагюха!
На шум люди подходили к забору, соседи умолкали, назавтра всё начиналось сначала, за вечер старики напрягали память и с утра начинали напоминать:
– А ты вот забыл, не иначе, скрылоз у тебя начался, рановато, ещё 80-и  нету…
Наконец, догадались, или кто-то надоумил, съездили в районный суд.
Судья долго слушал препирающихся старцев, пожевал жвачку и, отгоняя мух, позвал секретаря:
– Напиши, чтоб землю замерили, в кадастре заверили, там разберутся.

В кадастре разобрались. Долго ли? Деньги забрали, каким-то пистолетом пощёлкали, план составили снова, как будто земля перевернулась и что-то поменялось. Выдали новёхонькие свидетельства. Старики долго вертели этот всемогущий план, а орешину ни на чьём плане не смогли найти.
Не обозначена эта самая бесхозная орешина в свидетельстве. Прямоугольник, дом, сарай, а деревьев нет, голый генплан. Нет у них закона на каждое дерево генплан рисовать.
Опять пошли к судье, а судья больше не жуёт жвачку, кричит на них:
– Вы мне надоели! И урожая никакого не будет, все мои абрикосы помёрзли, персики градом снесло, а тут вы!
– Ай гражданин датавор, гражданин судья, твой дед помнит моего отца, и твой отец всё видел, как мой отец во время войны на выручку с продажи плодов этой орешины кормил нас, своих детей. Я тоже хочу это право иметь, раз оно ещё с войны было… И у меня внуки есть, и мне деньги нужны, хоть войны давно нет, а всё равно худо живу! И эти деньги за орехи я бы на корм скотинке потратил бы, у жены давно обувь сносилась…

Судья недовольно морщился, вспоминая свои бесплодные в этом году деревья, а вот Варуж, услышав, что у жены Тевоса давно нет обуви, тут же вспомнил свою Арегназ. Неужели он её без обуви оставил бы, святая была Арегназ, вот и так рано ушла… Расчувствовался…
– Слушай, Тевос, что ты захныкал опять? Никто у тебя эти орехи и не думает отбирать! Собирай, продавай, если урожай будет, как твой отец и дед собирали,  я поливать обещаю! – неожиданно сипло распорядился Варуж. – Покупай что хочешь на эти деньги! Расписку даю, вот судья, вот я, вот ты! – потыкал Варуж во все стороны, будто там ещё кто был.
– Как это, значит, все орехи мне? Со всего дерева?
– Да, да, со всего дерева!– крикнул Тевос, видно, решив, что орехи может купить у соседа по сходной цене. Всё дерево – тебе, все орехи – тебе, а землю мою не трогай. Земля моя.
– Э, Варуж, что ты мелешь? Как это – земля твоя, а дерево – его? Так не бывает. Дерево растёт на земле, земля твоя, значит, и дерево твоё!
– Нет, дарю я ему это дерево! Немного листьев сорву, от моли в гардировку положу, дело говорю: дарю! Дарю! И от имени внуков тоже дарю, дай бумагу, подпишу! Но только дерево и орехи. А землю я не имею права дарить. Земля эта мне от деда досталась отцу, от отца мне, от меня внукам перейдёт. Можно сказать, кровь какую-то пролили…
– Варуж что-то ты не договариваешь, даже не знаю, благодарить или нет, – растерянно пробормотал ошалелый Тевос.
Но Варуж договорил:
– Вот когда эта орешина засохнет, моя земля опять мне останется, никуда она не денется…
Тевос пошевелил губами, что-то хотел сказать, но вместо этого хитро улыбнулся:
– Хорошо, Варуж джан, орешина триста лет может жить, а там, глядишь, или осёл, или хозяин осла…