Геворк Мелик-Карагёзян

Через несколько дней состоялось заседание Московского Армянского Комитета, на котором я выступил с письменным докладом. Он остался при мне. Я позволю себе привести его целиком. Быть может, как сжатый исторический очерк политической ориентации армянского народа он пригодится кому-нибудь в будущем.

Известно, что как только Турция в последнюю мировую войну стала на сторону срединных держав, ориентация трех главных народов Закавказья определилась также. Азербайджанские татары в течение двух де­сятков лет распропагандированные панисламизмом и пантюркизмом, не смея публично выражать своих симпатий, бесспорно, сочувствовали Турции, желая ей победы. В штабе Кавказской Армии имеется богатый секретный материал, обнаруженный после революции 1917 г., о разветвленной агентуре, которую имела Турция среди азербайджанских татар.

Грузинский народ в массе, на основании вековых традиций, был на стороне христианской России. В грузинском же обществе, т.е. в интеллигентских слоях народа положение складывалось сложнее. Крайние на­ционалистические элементы строили свои давнишние мечты о поражении России, о независимости Грузии путем отторжения её от России и дохо­дили до установления связей с первых же дней войны с Турцией и Германией. Сама Германия в лице правительства и общественно-полити­ческих кругов, прекрасно учтя значение центробежных сил в многопле­менной России, с первых же дней стала проявлять особое внимание к застрявшим в Германии русским «инородцам», особенно к тем, которые принадлежат к народам, населяющим пограничную полосу России, в то время как к коренным русским она применяла крутые меры, даже издеваясь над ними. По мере развития событий, в особенности после Февральской революции с провозглашением лозунга «самоопределения народов», пози­ция грузинских националистических кругов вполне определилась и укрепилась. Считая себя выразителями интересов грузинского народа, эти круги находили, что национальные чаяния могут быть осуществлены при помощи Германии и её союзников, в частности Турции.

Кроме того, так как чаяния армян в отношении Турецкой Армении давно уже приобрели место в международной политике, эти грузины имели ввиду судьбу Грузии втолкнуть в международную политику, чтобы на случай победы срединных держав, сделать её предметом обсуждения и договора мирной конференции. И так как все эти расчеты могли быть основатель­ны при внутренней катастрофе или внешнем поражении России, естественно они ждали и того и другого.

Иначе смотрели на вещи социалистические партии Грузии, принадлежавшие к РСДРП или к партии социал-революционеров. Я, кажется, не ошибусь, если скажу, что эти организации, РСДРП и партия эсеров, не дер­жались «пораженчества» и планировали обновление России путем общего выступления революционной демократии после войны, вследствие этого и все национальные ответвления этих общерусских социалистических организаций, держась общей платформы и тактики, не только отгоражива­лись от сепаратистских стремлений националистов, но и подавляли такие же тенденции, вспыхивавшие порой и в их среде. То же самое можно ска­зать и о грузинских социалистах, с той только оговор­кой, что они ненадолго удержались на этой интернациональной платфор­ме. Вопреки ожиданиям грузинских националистов из всех партий паде­ние царизма имело своим последствием еще большую спайку между социалистическими и демократическими элементами народов России, и в проме­жуток между отречением царя и примерно Октябрьской революцией вся­кое настойчивое возбуждение национальных вопросов — неза­висимости и автономии, расценивалось революционной демократией, как подрыв и измена делу революции. Только Октябрьская революция, имевшая своим последствием отделение Закавказья от России и связанное с ней оголение фронта, отказ России от войны и, наконец, сокрушительная побе­да Германии на мирной конференции в Брест-Литовске, выдвинули необходимость для Закавказья определить свое государственное положение.

Течение событий лило обильную воду на мельницу грузинского национа­лизма, захватывавшего все более и более широкие круги общества и разные слои народа, тем более, что с разрывом связей между Закавказьем и Россией, стала формальной, связь между социалистическими партиями Грузии и России, а с заключением Брест-Литовского договора, нанесшего удар Закавказью, связь эта оконча­тельно оборвалась. Затем угрожающее, безостановочное продвижение турецких войск в пределы Закавказья окончательно расшатало, а под конец и порвало до того еще державшийся общий фронт армянской и грузинской революционной демократии. Выступление Германии на юге России, успехи турецких войск в Закавказье, послужили благодарной почвой для расцве­та националистических стремлений грузин и в закулисной политике наиболее яркого представителя грузинского социал-национализма, министр иностранных дел Чхенкели, а также в провозглашении независимости Грузии 26 мая 1918 г. получила окончательное оформление германская ориентация грузин. И вся эта ломка в ориентации совершалась не в тяжелых психо­логических муках, ибо грузинское общество за последние полвека достаточно было распропагандировано публицистикой, что Россия вероломно поступила с Грузией, безоговорочно присоединив её к российской короне вопреки договору 1801 г.

Гораздо сложнее положение армян. Армяне также в течение веков смотрели на Россию, как на свою единственную реальную покровительни­цу против тюрко-монголов и вообще против ига мусульманства. Но в его одинаковом с грузинами историческом тяготении к России, армяне имели на своей стороне и большую давность и большую интенсивность. Причинами этого служили, как более ранняя потеря Арменией своей государственной независимости (на несколько веков раньше грузин), так и несравненно большая вкрапленность армянского населения в тюрко-монгольские массы. Это тяготение армянского народа росло и крепло в течение последней четверти всего 19 века, вопреки национальным притеснениям, вызванным после Александра ΙΙ и отмены Кавказского наместничества и русификаторской национальной политикой Александра ΙΙΙ и Николая ΙΙ под лозунгом «Россия для русских». Если не считать небольшой группы лиц представленной в указанном периоде в так называемой «консервативно-клерикальном» направлении армянской публицистики (той группы, которая уверяла, что только в рамках турецкой государственности армяне смогут сох­ранить свое национальное лицо, ибо Россия, сохраняя армян физически и обогащая их, в то же время денационализировала, растворяя их в себе, в целом армянское общество в России спасение турецких армян (а их судьба и была всегда на первом плане армянской политической мысли, начиная с 70-х годов) обусловливало присоединением армянских вилайетов в Турции к России, если образование из них под гарантией России или держав автономной области неосуществимо. Такой взгляд считался нераз­рывно связанный с «прогрессивным» направлением, так как такое направление армянской общественной мысли главным своим источником имело прогрессивные идеи русского общества, и не подлежало сомнению, что Россия, чем дальше, тем больше вовлекалась в семью цивилизованных европейских народов и была страной роста и будущего, а Турция во всех отношениях пред­ставляла обратную картину. Естественно, что передовое армянское общест­во (не говоря уже о народе) не могло сделать иного выбора между Турцией и Россией. Но такой ориентации армян пришлось пережить серьезные испы­тания. Отношение, проявленное Россией, после ущемившего её интересы и самолюбие Берлинского конгресса к освобожденной ею же Болгарии, реак­ционная политика внутри страны и притеснения инородцев и наконец, определенное настроение в правительственных и патриотических сферах Росси­и — ни в какую «освободительную» войну больше не втягиваться, — все это толкнуло армянскую молодежь в Закавказье к другой мысли, а именно, что турецкие армяне могут спастись от уничтожения самозащитой и освободиться революционным путем, полагаясь на свои собственные силы. Эта идея, чер­павшая свое оправдание на примере болгарского четнического движения (в 1876 г.) и послужила основанием к учреждению армянских революционных организаций “Гнчак” и “Дашнакцутюн”, почему-то, очевидно для пущей радикальности окрестившееся в «социалистические». Ненавидя Турцию, эти армянские социал-революционеры сами должны были отрекаться от самодержавной России, тем более от России Александра ΙΙΙ, преследовавшей своих же армян. Не имея никакой внешнеполитической программы и игно­рируя всякую коньюнктуру международной политики, новые вершители армянских судеб устремили свои взоры на Англию, как на страну наибольшей политической свободы и цивилизации[1]. Эти революционные организа­ции, а за ними и все армянское общество, вследствие враждебного отно­шения русского правительства к армянскому вопросу в Турции, втянутое в это движение, установили как бы новую ориентацию – английскую. Но эта ориентация не была противоположна российской и не исключала послед­ней: она была частным случаем, касалась только Турецкой Армении, совер­шенно не затрагивая вопросов Русской Армении. Она была побочной, имела своей целью осуществление обещанных Турцией по Берлинскому трактату реформ. Руководители русской политики и публицистики правого лагеря не поняли или не желали понять, что армяне бросили умоляющие взоры на Англию вследствие полной безучастности и враждебности России к положению турецких армян[2]. Великие армянские погромы в Турции 1894-1896 гг. и отказ Англии, где произносилось представителями правительства столько громовых речей действовать в решительную минуту, создало в армянском обществе состояние полного оцепенения: турецкий деспот, вековой русский “освободитель” и «великая страна свободы и цивилизации” – Англия, оказались стоящими друг друга. Англия отсту­пила перед твердым заявлением России (Франции), что она не допустит никакого иного, кроме морального давления на султана, а премьер Сол­сбери заявил, что «английские броненосцы не могут подняться на армян­ские горы… » В сознании полного своего поражения и бессилия, и, не видя никаких иных путей для поиска нового покровителя турецких армян, армянская политическая мысль стала невольно обхо­дить нависшую на ее совести тяжелую проблему устроения Турецкой Армении, и несколько лет после этого наступило в печати и обществе мертвое затишье при всеобщем обвинении наших революционных комитетов в гибели 300.000 армян. Новая постановка этого вопроса требовала предварительной основательной критики, что «произошло» или что было “наделано^’’. Но такая публичная критика стала невозможной вследствие, главным образом, того террора, который проводили гнчакисты и дашнаки в отношении всех «ретроспективных» критиков их политики и »подвигов». Немалую роль играла тут странная установка, считавшаяся тогда непререкаемой вообще во всей идеологии публицистики в России, что не этично критиковать революционные подпольные организации, если они не имеют возможности защищаться в легальной печати. Таким образом, всякая попытка такой критики глохла в своем зародыше. Что можно сказать о политическом сознании и моральной ответственности общества, руководив­шегося этим бездушным и гнилым принципом, отдававшим судьбы целого народа интересам партии!? Годы 1896-1905 были для армянского народа годами летаргии, разочарования и озлобления, сменявшихся одно другим. Конфискация имущества армянских церквей в 1904 г., которым содержались все армянские школы, всполошила весь армянский народ и на этот раз, по моему мнению, очень глубоко потрясла его привычное тяготение к России. Безработные в течение истекшего десятилетия армянские революционные комитеты (Дашнакцутюн и Гнчак), хотя и томились своим без­действием, тем не менее, в начале гнушались вмешательства в «клерикальное» дело (церковные имущества!), но стихийный подъем всего народа против царского насилия увлек их, и вскоре уже дашнаки и гнчакисты старались опередить друг друга в руководстве национальным сопротивлением. Непосредственно за этим последовавшие инспирированные властью массовые армянские погромы во всем Закавказье, окрещенные более деликатным названием «армяно-татарских столкновений» окончательно убе­дили было армянский народ, что рядом с Турцией, злейшим врагом его является Россия. Такой вывод мог бы внести в вековую ориентацию ар­мян на Россию коренное изменение, если бы не русская революция 1905 г. и диаметрально противоположная политике ненавистного князя Голицына, политика нового начальника края, наместника графа Воронцова-Даш­кова[3]. Эти два фактора вновь воскресили в армянском обществе и народе тяготение к России, а «свободы», добытые революцией 1905 г., окрыли­ли армянскую молодежь новыми идеалами, связав ее с российскими рево­люционными и социалистическими организациями. Создалась возможность деятельности на общегосударственной почве. Зиявшие армянские раны стали залечиваться, возбуждение и озлобление утихать и сменяться но­вым чувством удовлетворения, что в конце концов правда восторжествовала и что вековая верность армянского народа России, наконец, оце­нена. Но вот, спустя некоторое время для армян Турции наступает тоже новая эра. Их, забытых и покинутых, вновь вспоминают, и прежде других хочет помочь им та самая держава, которая в 1895 г., вопреки своим «освободительным» традициям, тайно сопротивлялась введению реформ в Ту­рецкой Армении с циничным лозунгом «нам нужна Армения без армян.»[4]

Если Россия так внезапно воспылала любовью к армянам вообще, и к турецким в частности, то по всей вероятности она была побуждаема к тому предвидением возможной в ближайшем будущем войны с тройственным союзом (Германия, Австрия, Италия). Рост влияния Германии на Босфоре, ее Багдад­ская железная дорога, занятие Австрией Боснии и Герцеговины (1908 г.), войны Балканских государств против Турции — все эти моменты являлись как бы предвестником надвигавшейся грозной мировой катастрофы, которая неизбежно должна была бы перекинуться на области азиатской Турции. Чтобы обеспечить себе здесь сочувствие христианского населения (в данном случае армянского), необходимо было благожелательным отношением к нему заста­вить забыть прошлое, отвлечь его взоры от «Европы», подогреть в нем не­доверие к новым правителям Турции — младотуркам, укрепить его экономи­чески и политически и таким образом сделать его надежной опорой на случай войны и проводником дальнейшей политики России на Востоке.

И вот, с исключительной настойчивостью Россия вместе со своими союзниками — Францией и Англией-, преодолев сопротивление Турции и держав Тройственного Союза, провела в 1914 г. важную административную реформу для шести армянских вилайетов Турции, примыкающих к русской границе. Этим был завершен весь курс новой политики к армянскому населению, как в Турции, так и в России, и для всего армянского народа, для всех его классов и политических партий российская ориентация (а с возникновением войны, следовательно, ориентация и на союзников России — Англию и Францию) вновь стала единственной, бесспорной и незыблемой. Вспыхнула мировая война 1914 г. Для русского правительства наступил как бы момент пожи­нать плоды своего «благоволения» к армянам. Устами наместника кавказского Воронцова, министра Сазонова и даже царя были даны, правда, смутные обещания относительно армянской автономии в Турции, делая вид, что оно идет навстречу настойчивому желанию самих армян, правительство органи­зовало роковые армянские добровольческие отряды, послужившие, по общему мнению, сигналом для младотурок к уничтожению (с весны 1915 г.) всего армянского населения в Турции.[5]

Однако, отчасти по инерции добровольческого движения, отчасти вследствие нетвердых сведений о трагической судьбе армян в Турции, все армянское население в России продолжало относиться с энтузиазмом к войне, так же относились и армянские воины в государственных добро­вольческих отрядах, несмотря на начавшееся явно недоброжелательное отношение к армянам со стороны русского военного командования на Кавказском фронте. Первое, весьма чувствительные разочарование в этот период испытало армянское общество, когда стало известно наме­рение кавказского начальства об организации в занятых по праву войны армянских вилайетах колонии «Заевфратского казачества». Но самое большое потрясение испытал армянский народ с уходом после 1917 г. русского войска с фронта. Но если этот факт мог бы еще расце­ниваться, как явление стихийное, безотносительно к армянам, то иное, моральное впечатление должно было произвести возвращение Брест-Литовским договором Турции не только армянских областей ее, занятых по праву войны, но и сдача, входивших в пределы России важнейших для края и решающих для русской Армении округов – Карса, Ардагана и Батума. Сарказм истории! Этого ли армяне могли ожидать от русской револю­ционной социалистической демократии, всегда утверждавшей, что только с падением царизма и с приходом ее к власти, армяне, как и все угне­тенные народности получат свободу самоопределения?

Позиция, занятая грузинами с их пассивным сопротивлением и активное содействие проникающим в Закавказье турецким войскам со сторо­ны азербайджанских татар, довершали картину отчаянного положения армянского населения и бежавшей из Турции армянской массы, которым по ге­ографическому положению предстояло принять на себя первые и главные удары от турецкой армии при обнаженном фронте. При этом армяне отлично сознавали, что турки применят к ним ту же политику истребления, которую они провели у себя. Вот то положение, в котором оказались армяне в конце 1917 г. Это было время полной растерянности и, по моему мнению, вынужденного и вымученного энтузиазма, борьбы неорга­низованной нации против испытанной турецкой армии. Бесконечные слово­прения в Закавказском Сейме о необходимости отстоять общий фронт при фактическом расхождении интересов главных закавказских народов от приближения турок были совершенно бесплодны. Тщетны были со стороны Сейма и запугивания е Турции «революционной демократией». Представители держав Антанты в Тифлисе заявили о своем бессилии помочь надвигающемуся на край бедствию. Таким образом, армянский народ был предоставлен исклю­чительно своим собственным силам. Надежда одними армянскими силами предотвратить оккупацию Закавказья турками была очень слаба, тем более при настроениях в татарских массах. Все это повелительно требовало от Армянского национального совета принятия всех мер для спасения физического существования армянского народа. Какой ценой? Не было ни времени, ни обстановки для обсуждения. Закавказская власть, а вместе с нею и остатки войска на Кавказ­ском фронте в состоянии непонятной атрофии шаг за шагом делали туркам дипломатические и позиционные уступки, и линия фронта все более и более приближалась к армянским областям.

В этих условиях отправка делегации в Германию была скорее жестом от­чаяния, чем более или менее обдуманной мерой. Быстрота, с которой делегация была командирована, диктовалась элементарным инстинктом физического самосохранения, и никто не строил себе иллюзий на счет того, что вопрос шел не о столкновении двух армий, а об уничтожении армянского населения Закавказья, которое турки считали препятствием своей государственной прочности. Поэтому первейшее жизненное требование — сделать все, чтобы предупредить такую катастрофу.

Мы так и понимаем нашу миссию. Но именно эти широкие, ничем неограниченные полномочия весьма тягостны. Не имея никаких официальных до­казательств нашего права идти при переговорах на самые крайние меры вроде принятия так называемой германской ориентации и не имея уверенности, насколько мы могли бы иметь достаточный авторитет для ведения от своего имени переговоров в этой плоскости, мы не знаем, какие собственно конкретные уступки мы могли бы сделать в Берлине, чтобы добиться воздействия Германии на Турцию.

Я сознательно дал истори­ческий очерк политической ориентации армянского народа, чтобы самому себе и всем, с кем придется обсуждать этот вопрос, было ясно, насколько армянский народ был традиционно верен своей ориентации на Россию, несмотря на иногда очень горькие разочарования, пережитые им. Трудность изменения этой ориентации усугубляется тем, что судьба Турецкой Армении не может разрешиться ни при каких условиях без согласия России, как пограничной державы, и, следовательно, отвернуться от России, значило бы собственными руками погубить дело, из-за которого армяне понесли огромные жертвы. Кроме того, отвернуться от России означало бы для армян не что иное, как оказаться в тисках Грузии, Азербайджана и Турции, без выхода к морю и с очень сомнительным покровителем — Германией. Армяне чувствуют все это и потому не решаются непоправимым шагом погу­бить и себя и идею автономной Армении. Для армян это роковой вопрос. Это вытекает из моего доклада. Но из него же следует, что армян­ский народ попал в такое положение сейчас, которое требует какого-то нового способа разрешения, ибо помощь от традиционного «покровителя» исключается. Крайние революционные элементы, в лице большевиков, были виновниками оголения фронта и, кроме того, они же открыли широко ворота в Закавказье турецким войскам, сдав им Карс, Ардаган и Батум. Таким образом, на обоих полюсах российской ориентации — в лице царя и большеви­ков — эта ориентация дрогнула, а с ней вместе всякая надежда ожидать спасения с севера. В корне изменившееся положение требует и соответ­ствующих мер. Это сознают все. Но если углубиться в свои собственные чувства и чувства армян, можно уловить инстинктивную потреб­ность не сделать ничего такого, что может оказаться непоправимым, если колесо истории вновь повернется в пользу России. И в самом деле, кто из нас, ошеломленный внешними и внутренними событиями в России при продолжающейся в Европе войне, верит безоговорочно, что положение вещей внутри России и позор Брест-Литовского договора останутся незыблемыми? Наоборот, хотя это быть может и привычка мысли, все мы чувствуем, что должны приспособиться к создавшемуся положению, не предрешая дальнейших шагов, иначе говоря, не ставить резко вопрос о принципиальной позиции армянского народа. Так ограничительно и следует пони­мать это громко и страшно звучащее слово «ориентация», и в таком понимании небезнадежны и вполне реальны те уступки, которые мы могли бы сделать Германии.

Выезжая на переговоры в Германию, мы исходили из убеждения, что народ, оторванный от государства и покинутый им, вправе решать свою судьбу по собственному усмотрению и если ему угрожает опасность физического уничтожения (по примеру армян в Турции), он вправе, а его политические руководители обязаны не останавливаться ни перед какими мерами и избрать тот путь, который окажется для народа спасительным.