• Чт. Мар 28th, 2024

Елена Асланян. Геташен – обратной дороги нет

Июн 18, 2013

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Елена Асланян
Елена Асланян

Был такой фильм про Великую Отечественную войну «Обратной дороги нет». Маленький Самвел из Геташена любил этот фильм больше всех других. Больше даже, чем про танкистов и собаку, больше, чем про Штирлица. Сердце мальчика, потом юноши, а затем уже парня – всегда сжималось, когда видел он Майора, в исполнении одного из лучших актёров советского кино Олялина, создавшего, возможно, самый трагичный и сильный образ Мужчины на войне. Предчувствие сдавливало Самвелу дыхание, когда видел он кадры этого, так незаметно всегда проходившего на экранах, замечательного фильма – едут на телеге старик в ушанке и Майор. И старик говорит, что, мол, с он-то с Майором своё отжили, а вот молодёжь жалко. И виновато вздыхает, когда в ответ на вопрос, сколько ему лет, Майор отвечает:
– Двадцать девять.
Весной 1991 года, когда автохтонное армянское население Геташена и Шаумяна было подвергнуто этнической чистке в результате проведения операции «Кольцо», Самвелу было двадцать семь. Мануш, его молодая жена, как раз пеленала их сына, когда деревенскую утреннюю тишину взорвал истошный женский крик. Тут же в угол их дома попал снаряд, и Мануш со стоном рухнула на колени. Самвел подбежал к жене, в спину ей попал осколок снаряда, смерть была мгновенной.
Самвел так и сидел на полу с мёртвой Мануш, не слыша ни плача своего ребёнка, ни плача чужих детей и женщин. Он оставался неподвижен, когда вдруг рядом с кроваткой сына появились двое солдат.
– Что с малым-то делать? Родителей убило, видно. Давай я догоню женщин, отдам его им.
– Да, нет, вроде, дед живой. Смотри, живой.
К Самвелу начало возвращаться сознание, когда один из солдат приблизил ему плачущего сына в пелёнках:
– Беги, дед, беги, дочку не воротишь, а вот малого спасать надо. Сейчас сюда звери придут. Давай, торопись, дед, уходи.
Другой солдат оттащил труп Мануш и рывком поднял Самвела на ноги. Ребёнок плакал.
– Вон, смотри, бутылка с соской.
Самвел заметил слёзы в глазах одного, который поднёс соску ребёнку.
– Приказ у нас, понимаешь…
«Какая дочка?» – промелькнуло у Самвела в голове. Впрочем, какое это имело значение.
Вот так, шагая метр за метром прочь от земли предков, он до­гнал, наконец, группу односельчан, преданных и брошенных верховной властью на произвол судьбы. Не в первый, впрочем, раз.
В течение двух часов, в конце XX века, в век покорения космоса и всеобщей компьютеризации, был положен конец тысячелетней истории его края, – без шума, без возмущения «цивилизованной» западной общественности и протестов защитников прав человека. И только вертолёты, присланные из Еревана, говорили этим несчастным, что есть маленькая, оболганная Мать-Армения, которая, истекая кровью после землетрясения, погромов армян в Сумгаите, Баку, Кировабаде, из последних сил, делала всё возможное для спасения своих детей, теперь уже из Геташена и Шаумяна.
Самвел не сел в вертолёт. Он отдал сына своей родственнице:
– Мануш убили снарядом. Я должен вернуться и похоронить её. И ещё должен заплатить долг своей земле, я должен ей двадцать два врага.
Мануш было двадцать два года.
После двадцати двух зарубок на своём автомате, Самвел перестал вести счёт убитым врагам. Он молился каждый день и благодарил Бога за каждый прожитый день и возможность отомстить уже за других, за осквернённые могилы своих предков, за убитых друзей, – целой жизни не хватит армянину, чтобы вернуть все долги врагу, наверное, не перешедшим бы грань человечности в Сумгаите, Баку, Кировабаде, Агдаме, Шеки, если бы не равнодушие и прямое потворство «сильных мира сего», которое, естественно, вызвало ощущение безнаказанности. Но, что прощали в департаментах и апартаментах, то не прощали в выжженных и разграбленных армянских домах.
Самвелу, уроженцу здешних мест, способного с закрытыми глазами пройти по любой тропке, спрятаться в родной земле так, что враги, проходя рядом, его не замечали, – доверяли самые опасные рейды в тыл противника, его люди были неуловимы, удары всегда неожиданны. Интересно, как распространяется информация в условиях войны. «Тени из Геташена» боялись как огня, безошибочно угадывая его почерк на горле снятых часовых и оставленных «подарках».
Ну а когда, группа «Тени» неожиданно вышла на физулинском направлении карабахского фронта в тыл отряду афганских наёмников, в результате чего больше половины их осталось в такой далёкой от их родины армянской земле, так и не получив обещанных манатов, а остальные сидели уже ниже травы и тише воды, дожидаясь решения своей участи в степанакертской тюрьме, с Самвелом захотел увидеться сам командующий.
– Ну вот, отец, а говорят, молодые должны воевать. Мой отец рвался сюда, мы его на смех подняли, старик, да ты пройти сто метров не сможешь. Вот теперь позову его сюда, к тебе под командование.
– А сколько лет Вашему отцу, товарищ генерал?
– Шестьдесят. А сколько тебе, отец?
– Двадцать девять.
Командующий молча обнял Самвела.
– Есть семья? – глухо спросил он, просто чтобы что-то спросить.
– Сын, – немного удивлённо ответил Самвел, и вдруг его прорвало, – мне в Ереван надо, товарищ генерал. Больше двух лет сына не видел.
«Есть, есть обратная дорога, Майор», – разговаривал Самвел со своим единственным другом из детства, сбривая бороду, подстригая седые космы, подрезая ногти. Обратно к мирной жизни, где спят на простынях, едят с семьёй за столом, ходят с сыном на прогулку в парк. У Самвела заныло сердце, когда он увидел свой любимый Ереван, неухоженный, с заколоченными магазинами и редкими автомобилями, со стихийными нищими базарами на улицах, где отчаявшиеся люди пытались продать что-либо из дома, но всё равно живой, красивый, смеющийся, побеждающий Ереван.
Самвел провёл целый день в визитах по родственникам и односельчанам, переходя из одного дома в другой, пока, наконец, нашёл следы родственницы, которой отдал сына. Она выехала с семьёй из Армении, а его сына согласилась приютить у себя семья геташенцев, которая потеряла своего сына на войне. Дали телефон, он позвонил:
– Здравствуйте, я – Самвел, отец Алёши.
В трубке послышался всхлип, потом сдавленный женский голос назвал адрес.
Он вдруг с ужасом подумал, что не узнает сына, если ему на него не укажут. А потом в голове молнией пронеслась мысль, от которой у него остановилось дыхание. А что будет дальше, после того, как он встретится с сыном? Куда он его заберёт? У него нет ни дома, ни жены рядом, которая плохо ли, хорошо ли, заботилась бы о семье. У него есть только место на Войне, и больше ничего.
Особенность землячеств, где все друга знают, где благодаря «деревенской почте» все в курсе всегда друг о друге. Самвел знал эту семью, которая обосновалась в Ереване давно. Павел, глава семьи, был директором швейного цеха, а его жена Гоар, преподавала в институте. Их восемнадцатилетний сын погиб в Карабахе за неделю до появления вертолётов с геташенцами в Ереване.
Дверь Самвелу открыл Павел, они прошли в гостиную.
– Самвел-джан, – Павел поморщился, поглаживая сердце, – Алёша меня называет папой, а Гоар – мамой. Нужно время, чтобы подготовить ребёнка… Я прошу тебя, он очень маленький…
– Да, я понимаю, – глухо ответил Самвел.
Через минуту из соседней комнаты вышла Гоар с ребёнком на руках и опустила перед Самвелом:
– Вот, Алёшенька, это дядя Самвел, наш друг.
Ребёнок с радостным смехом подбежал к Самвелу и, взобравшись к нему на колени, крепко обнял.
– Какой ласковый ребёнок, – Самвел кашлем попытался остановить вырывающиеся из груди рыдания, – он со всеми такой?
– Нет, – тихо ответила Гоар, – он даже меня так не обнимает.
Всё было, как в нормальной семье – обед за столом, прогулка с сыном, ночь, проведённая у мирно спящего ребёнка, находящегося в полной безопасности. Только натянутость от молчаливого ожидания, это рвущееся из глаз Гоар «не отдам» напоминало Самвелу о том, что всё это – не его.
Вечером следующего дня, когда Алёша уснул, состоялся разговор, которого ни он, ни Павел с Гоар избежать не могли.
– Что ты собираешься делать, Самвел? – спросил его Павел.
– Я должен вернуться на Войну.
– Тогда Алёша останется у нас, – выпалила Гоар.
– Я и так в неоплатном долгу перед вами. Вы вынянчили моего сына с пелёнок, научили ходить, говорить…
– Он может жить у нас всегда, – закричала Гоар, – Да, да, – отмахиваясь от пытающегося заткнуть ей рот мужа, – всегда. Даже если ты останешься жив после Войны, женишься, Алёша будет пасынком у твоей жены. Несчастным, понимаешь… А я ему – мать. Ему у нас очень хорошо, ты никогда не сможешь создать ему таких условий…
Павел с трудом вытолкнул Гоар в соседнюю комнату, запер дверь, из-за которой донёсся женский плач.
– Самвел-джан, забудь, всё, что сказала эта несчастная. Она и в живых осталась после смерти нашего сына только благодаря Алёше. Но Алёша – твой сын, и я не позволю ей помешать тебе забрать сына, когда только пожелаешь. Если ты на самом деле собираешься вернуться на Войну, Алёше лучше остаться у нас до твоего возвращения. Ну а если, захочешь забрать прямо сейчас – воля твоя.
– Я должен подумать, – ответил Самвел, закрыв лицо ладонями.
Утром он сказал Павлу и Гоар, что хотел бы оформить официально их опеку над его сыном.
– Возможно, для меня нет обратной дороги с Войны – ни в родной Геташен, ни к любимой Мануш, ни в мирную жизнь. Если мой мальчик стал так дорог вам, я буду спокоен за него.
– Нет обратной дороги, значит, надо найти другую, – Гоар с плачем обняла Самвела. – Найдётся другая дорога. Есть к кому, и есть куда. Должна быть такая дорога, Самвел-джан, должна быть… Ты только возвращайся…

Елена Асланян

Top