«Наша Среда online» — Кто хочет понять, как соцреализм ломали в кинематографе, настоятельно рекомендую фильм «Хроники ереванских дней» Фрунзе Довлатяна. Звучит музыка гениального Авета Тертеряна, оператор гений Альберт Явурян. Сильный актёрский состав, главную роль архивариуса играет Хорен Абрамян.
Несмотря на будничное название ( и это не случайно, чтобы не создавать большую зрительскую аудиторию), в фильме заложено несколько пластов, в том числе и абсурдистский. Его прописал в сценарии Перч Зейтунцян. Он родился в 1938 году в Александрии. В 1948 году вместе с семьей репатриировал в Советскую Армению. Так, в Армении начинается еще одна волна репатриации. В 1936 году вернулся в СССР из Парижа авангардист Ерванд Кочар. На родине его обвиняли в формализме, что в то время считалось синонимом «врага народа». Его первая персональная выставка состоялась в 1965 году, лишь через 30 лет после его возвращения в Армению. Запреты, тюремное заключение, изоляция. Сегодня в Ереване можно посетить его музей.
По поводу блокирования в советском искусстве театра абсурда у меня выходила подробная статья ИЗ «МУЗЕЯ» В «АРХИВ» — ТЕАТР АБСУРДА В ДРАМАТУРГИИ ПЕРЧА ЗЕЙТУНЦЯНА («Голос Армении «). До того, как создать сценарий к фильму Ф. Довлатяна, он написал абсурдистскую пьесу «И т.д, и т.п», которая не публиковалась до 2018 года.
В СССР абсурдистская эстетика была табуирована, в 70-х профессор ГИТИСа Игорь Дюшен был единственным специалистом по театру абсурда. Как писал в своих воспоминаниях актер Станислав Садальский, именно Дюшен, «которого обожали студенты, давал молодым актерам запрещенные в то время копии сочинений Ионеско, Беккета, М.Чехова, выпуски «Самиздата», которые они передавали из рук в руки и зачитывались по ночам».
Когда Фрунзе Довлатяна спрашивали, какой фильм он любит больше всего, он отвечал: «Хроники ереванских дней», который больше всего бит. Фильм был закончен в 1972 году, и начались его мытарства. На экраны он вышел только в январе 1974 года. Эстонский писатель Калле Каспер говорил мне, что смотрел этот фильм в каком-то жалком сарае на окраине Минска. То есть даже после жестокой цензуры фильм был ограничен в прокате. В книге «Фрунзе Довлатян. На излёте оттепели» мы с Павлом Джангировым пишем о том, что в процессе создания фильм был под двойным контролем – московским и армянского политбюро.
Многие сцены, которые мы сейчас воспринимаем как странные, метафизические, – это, возможно, остатки художественных кодов внетекстовых связей, утраченные в процессе цензурных сокращений.
В пьесе «И т.д, и т.п» действие происходит в абсурдном музее, именно такое место было воссоздано и в «Хрониках». Очевидно, что Зейтунцян отвечал за абсурдистские сцены этого фильма. Довлатяну удалось совместить язык реальности и психоделики. Натуралистическое видение мира замещается смысловым путем привлечения культурных и исторических ассоциаций, цитат из воспоминаний.
Из пограничных героев — это сам архивариус Армен и героиня второго плана, беременная женщина, жена погибшего в аварии, которую он увозил в больницу на своем «Запорожце». Ведь она появляется потом в его сне, который снимался в Гарни на фоне природной красоты Симфонии камней. Ведь Зейтунцян описывал эту сцену несколько по-другому: лежа в ванной, архивариус вдруг оказывается в Гарни. Взвалив на плечи архивные коробки, люди двигаются в направлении какого-то крупного, напоминающего стеллаж строения. Ассистенты заворачивают Армена в простыню, укладывают на дощатый стол. Армен лежит распятым на столе, происходит полная имитация операции. Потом Карен и его помощники оперируют коробку с документами, где написано «Армен Абраамян». Люди с разными фамилиями и одним и тем же лицом. Все они подбрасывают Армена в воздух, и он парит и падает в пенящуюся воду реки. Безусловно, создатели пытались соединить языческие и христианские образы армянской истории. Теперь мы можем только догадываться, почему эта беременная женщина, попав в сон Армена, встречается ему на улице Еревана, когда она спокойно ест мороженое, а герой через несколько минут умрет.
Поэт, публицист Амирам Григоров считает, что герой Хорена Абрамяна, лежащий в ванне, является образом крестящегося христианина, а ванна тут выступает купелью. Это, возможно, художественное отражение крещения Армении. Врачи, врывающиеся в ванную и тащащие героя на хирургический стол, обещают герою страдания, подобно тому, как переход в христианство влечет за собой мучения, подобные крестным мукам Спасителя (в которых тут угадываются страдания армянского народа).
Кадры, где герой лежит в свитере, перевязанный грубыми веревками, отчетливо напоминает о распятии – таким образом, сначала привязывая к кресту и только после того поднимая крест, это и проводилось.
Бумага, которая горит обращенным пламенем и становится целой – символ невозможности скрыть что-либо от Провидения. Тут Довлатян ввел метод обратной съемки с эффектом возвращения прежнего вида сгорающей бумаге.
Беременная героиня – аллюзия к богине-матери Анахит, и пейзаж Гегарда, без самого монастыря, – напоминание, что прежде там был языческий храм. Бег по ущелью – как возвращение к язычеству, возвратиться к которому невозможно.
Все эти сложные образы показались надзирающим органам подозрительными. В фильме была заявлена тема геноцида армян (герои в Цицернакаберде) и армянские национальные темы, как Мхитар Гош и царь Артавазд, которые остались в сценарии. Я сама разбирала их в РГАЛИ и видела, как менялся концепт ленты. Более того, в ленте практически воспроизведен сюжет фильма Бертолуччи «Стратегия паука» (1970 г) по мотивам рассказа Хорхе Луиса Борхеса «Тема предателя и героя».
Довлатян с горечью констатировал: «Вся оставшаяся пленка, та, что была посчитана «несоответствующей правде жизни», сожжена». Мало того, Фрунзе проработали в партийном журнале. В те дни его супруга и звукооператор Ирэн Ордуханян впервые увидела, как Фрунзе плачет. Его сын Микаэл, предоставивший нам огромное количество семейных фотографий, вспоминал, что тогда у отца произошел первый инфаркт.