ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
«Наша среда» завершает публикацию армянского эпоса «Давид Сасунский» в переводе Александра Рюсса.
26. Нападение вишапов
ДАВИД-ПАХЛЕВАН. КЛАД ВИШАПОВ
Давид отсутствовал, был в храме,
Ходил за харисой, когда
Внезапно — как в хорошей драме —
Стряслась нежданная беда.
Лишь тьма легла густою тенью,
Вишапы – племя дикарей —
На пастухов и на селенья
Напали яростней зверей.
Всё ценное свалили в груду —
Рогатолобы и крепки —
Одежду, золото, посуду
Снесли в седельные мешки.
Не пощадили и скотины,
Навьючив краденым добром
Их добродетельные спины.
Поджогом кончили погром
И скрылись в тень крутой хребтины.
Давид с котомкой для еды
Ходил в Сасун.
Вернувшись к стаду,
Нашёл разбитую ограду
Кошар и, сколько видно взгляду,
Следы разора и беды.
«К-кто, г-где, к-когда, — спросил, икая,
(Язык во Мсыре повредил)
Что за беда стряслась такая,
Пока я к родичам ходил»?
«Вишапы, бешеные в злобе,
Пришли, незваными, сюда;
Ломали, грабили и гробили,
Угнали женщин и стада».
«Давно ль?» « Часа тому четыре,
Как в лес с награбленным ушли.
Следы огня и чёрной пыли
Ещё виднеются вдали».
«Ну, ждите, я уже в дороге».
«Их там не меньше сорока»!
«Управлюсь, чай они не боги!
Намну насильникам бока».
Весь день преследовал вишапов.
Под вечер зарево костра
И мяса жареного запах
Ему сказали, что пора
Сыскать оружие для боя.
Он, выбрав дуб обхвата в два,
Сказал заветные слова –
Молитву воина — героя:
«Хлеб и вино, и Божье мщенье!
Крест Патараза, помоги!
Пусть в адском пламени враги
Познают вечное мученье».
И стал, стараясь не частить,
Блюдя достоинство мужчины,
Дубовым деревом крестить
Их мордорогие личины.
Валились, как чертополох
Травой, подрезанной по кругу,
Вишапы, словно с перепугу,
Иль оттого, что их врасплох
Застали Бог и Крест Давида,
Но только прах земных дорог
Им стал воротами Аида.
Недурно начал пахлеван
Свою карьеру боевую.
Давида летопись живую
Начнёт с вишапов Тер-Оган.
Ну а пока,
в пещеру боком
войдя,
Давид остолбенел:
Вокруг, куда достанешь оком,
Переливался и звенел цветной металл.
Монеты, слитки
Мерцали в грудах янтаря,
В старинных амфорах напитки,
За аппетит благодаря,
Рога и кубки искушали,
Влекли к жаровням, вертелам,
Где гроздья мяса источали
На весь разбойничий бедлам
Дух опьяняющий, дразнящий,
И, пряным запахом маня,
Роняли сок животворящий
На жар пещерного огня.
Здесь золото в больших чувалах,
И чистых самоцветов – тьма.
Их свет, то режущий, то алый
Слепил, пленял, сводил с ума.
Давид каменьями и златом
Мешки седельные набил,
Неспешно кубки пригубил
И у жаровен супостата
Мясное впрок употребил.
Затем, прикинув по размеру,
Валун гранитный накатил
На вход в заветную пещеру.
Свой ратный подвиг посвятил
Святому Ангелу и Мгеру,
И вниз, по выверенным тропкам,
Где он преследовал врага,
Погнал скотину неторопко
На изумрудные луга.
По каждому, кто слаб и болен,
Прошёл живительной волной
Дождь самоцветов проливной.
Давид, вишаповой казной
Всех оделил, кто обездолен.
27. Давид сераскир
Исполнив праведное дело,
Он, с отощавшею сумой,
Явился к дядюшкам домой
И заявил, что надоело
Пасти овец.
Судьбой самой
Ему дорога сераскира
Дана, и этот путь прямой
Милее всех соблазнов мира.
«Богатств несметно у меня.
Всех оделю, лишь пожелайте.
Седлайте мула и коня,
Да что там? сто коней седлайте!
С собой берите сто чувал,
И – все за мной! Мы едем в горы.
С вишапами я кончил споры
И клад у дэвов отобрал».
«Ты шутишь, увалень – заика,-
Верго ответствовал ему,-
Казна вишапского владыки
Тебе, дружок, не по уму…
Круты рога, остры их зубы,
Ужасен рост их, страшен вид.
И зря насмешливые губы
Лукавишь, маленький Давид».
«Я не такой уж, дядя, малый».
И клад свой перед ними – бух!
Свет самоцветов остроалый
Смутил дядьёв суровый дух.
«Неужто правда, непоседа,
Ты победил лесную рать,
Сумел богатства отобрать,
Упрочив славу репоеда
И выиграв смертельный бой?
Ступай! Мы следом за тобой.
Вот и заветная пещера.
Давид валун отворотил
И кровных родственников Мгера
На много лет обогатил.
Сасун, как дерево, что влагой,
Живой водой орошено,
Расцвёл богатством и отвагой,
И гордой славой, заодно.
28. Давид наследует лук и стрелы отца
Давид проведал:
У Огана
Хранятся лук его отца
И стрелы.
В сердце удальца
Зарделось пламя пахлевана.
Любого смертного спросите:
Возможности рождают спрос.
И не случайно юный витязь
Приметил под сплетеньем лоз
В пещерной тьме
альков укрытый,
Где конь (вернее – жеребец)
Косил глазами и копытом
Стучал в окованный ларец.
В ларце, усеянном камнями,
Качались сбруя и седло.
Над ними ширилось, плыло
Гало волшебными огнями,
Залив сырой пещерный мрак
Живыми брызгами рассвета…
По праву этот аргамак
В преданьях звался дивом света.
Вернёмся к луку.
Поскрипел
Хранитель скАредно зубами,
Но, предпочтя семейной драме
Покой, оспорить не посмел
Права Давида на наследье,
Условье выставив одно:
Коль тетивой обводы медные
Смирит, то Богом суждено
Сменить оружию владельца.
Сие не каждому дано.
Доселе не было умельца.
«Усилье да не будет тщетным»-
Давид лукаво подмигнул
И мановеньем неприметным
Струну на рожки натянул,
Сомненья дядюшки рассея
Строкой Гомеровых стихов…
Оган читал про Одиссея
И вероломных женихов.
В хрустальных кубках янтаря
Мрачнел огонь дневного света.
Спускалась, сумраком одета,
На лес багряная заря.
Давид, натруженной рукой
Забросив лук отца за плечи,
Благословлял ночные свечи
И возвращался на покой,
Чтобы от утреннего звона
Бамбиров,
дудок пастухов,
Или божественных стихов,
И притч святого Соломона
Опять воспрянуть с лаской в свет,
Взяв лук и стрелы,
чтоб охотой
Продолжить перечень побед,
Гоняясь до седьмого пота
За дичью или птицерьём
По склонам верхнего Сасуна.
Льва подстеречь,
когда Фортуна
велит,
послушать Гамаюна
В волшебном виденье своём.
29. Давид узнаёт про Цовасар
Однажды мудрая старуха
У Сехансарова холма,
Кудесница и повитуха,
Ему сказала, что долма
Куда вкусней из кабана,
Или хотя бы поросёнка,
Чем из овцы, или цыплёнка.
Она-де в том убеждена.
Давид ей:
«Я ведь не опричь,
Но ты б-бабуленька скажи-ка,
Где от-тыскать такую дичь
К долме? — найдёт её заика».
«Эх, дурачок! А Цовасар,
Глухой стеною ограждённый,
В честь Армаган сооружённый
Тер-Мгером, как любовный дар?
Там «Божья матерь» за стеной
(Так храм полуденный зовётся)
Сожжён Мсыритами весной.
Там сила белого колодца.
Дичины там – невпроворот.
Узнай дорогу у Огана.
Тень Мгера,
сына — пахлевана —
Тебя — там ищет и зовёт».
«Хорошенькое дело, дяди,
Вы до сегодняшнего дня
Хранили тайну от меня
Про Цовасар в его ограде.
Не прячьте хитрогого лица,
Смотря по- девичьи невинно.
Меня – наследника и сына —
Ведите к детищу отца».
Лисили путаным хвостом,
Таились, взглядами блудили,
Но образумились потом
И к Цовасару проводили.
И объяснили по пути,
Что Мсра-МелИковым запретом
Всяк, кто осмелится войти,
Разрушив кладку стен при этом,
Да будет заживо сожжён,
Ободран иль посажен на кол.
«Сам посуди, какой, однако,
Резон лезть сдуру на рожон»?
«Понятное, да извинимо,-
Давид озвучил тишину,-
Не стойте здесь, ступайте мимо,
А я за стену загляну».
30. Храм
ВОССТАНОВЛЕНИЕ ХРАМА СВЯТОЙ МАРУТ
Как боль, как память о былом
Храм Богородицы в руинах
Лежал, а в рощах соловьиных
Ломились трели напролом.
Сжимала челюсти обида
И возникал и гневно рос
К дядьям естественный вопрос:
«Как смели?!..» На вопрос Давида
Смолчал Оган, смолчал Торос.
«Отцы, я стену развалю,
Отрою яму под основу.
А вас Спасителем молю
Отстроить эту церковь снова.
Оган мой, кликни громкий глас.
Зови ваятелей и зодчих,
Умельцев и разнорабочих,
С кем дружен шнур и ватерпас.
Вези сюда архимандритов,
Попов и певческую рать,
Чтобы крестить, соборовать,
Венчать и службы отправлять
У Богородицы открыто.
Хочу, чтоб за четыре дня
Назло мсыритскому тирану
Святой Маруты дом воспрянул.
Кери, ты слушаешь меня?»
«Ты прав, малыш, назло врагу
Всё делай так, как понимаешь,
А я, и ты об этом знаешь,
И подскажу, и помогу».
Прекрасен труд, когда творят,
Руководясь духовным благом.
Большой строительный отряд
Неторопливо, шаг за шагом,
Красиво, прочно, веково
Клал камень, цветил изразцами,
В шипы увязывал его
простенки крепкими венцами.
Здесь всяк, каким бы знатным ни был,
Трудился, не жалея сил:
Крепил леса, раствор месил…
Давид отёсанные глыбы
С каменоломен подносил.
Белком куриного яйца
И молоком питая глину,
Бутил базальтовую спину
В основу нижнего венца.
Вилась мозАика, как струйки
По телу розовых колонн.
На сводах стрельчатых окон
Горели золотом чешуйки.
Паря на уровне орлов
Вознёсся крест, как Божья веха,
И чистозвон колоколов
В горах усиливало эхо.
Любовью люди укротили
Разгулье злобы и огня.
Храм Богородицы в три дня
И возвели, и освятили.
Щедра Давидова рука,
За труд воздавшая сторИцей.
Всех силодарственной водицей
Он напоил из родника.
Открыв казну, как Мгер когда-то,
Давид, молитву сотворя,
И драгоценности, и злато
Раздал, народ благодаря.
Зелёный вихрь, что у пилона
Могилы Мгера трепетал,
Опал и стал приветно ал,
Как лал короны Соломона.
Дела в Сасуне шли на лад.
Народ забыл про дань и войны,
Жил благонравно и достойно
Дареньем нив и тучных стад.
31. Мелик готовится…
КОЗБАДИН СОБИРАЕТ ВОЙСКА
Всё было б ладно, но Мсыриты,
В спесивости уязвлены,
Пришли к МелИку и открыто
Грозят и требуют войны.
«Армяне перешли за грани,
Наглеют! Просто стыд и срам…
Семь долгих лет не платят дани,
На Цовасаре новый храм
Построили, разбив кумирни,
А всё братишка твой – Давид.
Пора покой трусливый, мирный
Забыть, пусть меч заговорит».
Темны зыбучие пески,
Туманны помыслы Мелика.
В тени владетельной руки
И присноцарственного лика
Паразитировала клика
Шакалов,
Тех, что грызлись дико,
Терзая шкуры на куски,
За честь сожрать его объедки
Из под стола или банкетки.
Так Козбадин, придворный воин,
Бахвал и низкий подхалим,
Меликом был весьма любим
И высших званий удостоен.
Постиг дворцовую науку:
К стопам властительным прильнёт,
Скульнёт и радостно лизнёт
С собачьей преданностью руку.
«Тревожить царственный покой,
Мой господин, тебе не стоит.
Есть Козбадин, он всё устроит:
Сасун сожжёт,
по землю сроет
Маруты храм
И приведёт
к повиновенью непокорных
Гиксосов, низменных и горных,
И дань с лихвою соберёт».
«Иди, мой раб, изобрази
Армян баранами на стрижке.
Убей Давида! Привези
На блюде голову братишки.
На Цовасаре возведи,
Как прежде, крепкую ограду.
Иди, и царскую награду
За всё содеянное жди.
Ступай в конюшни.
Шестинога
Для дела бранного бери.
Недели где-то через три
Явись с победой до зари
К порогу царского чертога».
«Исполню»,- молвил Козбадин,-
И на Леранские поляны
Сошлись Мсыриты – пахлеваны,
Как повелел им господин.
32. Вояж Козбадина
КОЗБАДИН ВХОДИТ В САСУН
И УЧИНЯЕТ РАЗБОЙ
На сорока верблюдах ночью
Вошёл МелИковый шакал
В Сасун.
Увидев их воочию,
Верго от страха заикал.
Оган, как гостя, Козбадина
В покоях встретил, угостил.
Давида — названного сына —
За дичью в горы отпустил.
Чтоб мальчик, по крутому нраву,
В сердцах чего не натворил,
Оган лукавил и хитрил,
Ласкал МелИкову ораву.
И вот, пока Давид, в забаву,
Гоняет туров и козлов,
Мсыриты наломали дров,
Верша не суд, скорей – расправу.
В темницы заперли девиц,
Взломали кельи и амбары,
Коров, овец, домашних птиц
Загнали в стойла и кошары.
Верго, Оган и Козбадин,
Открыв казну, считают злато.
В чувалы льётся из корзин
Дань – семилетняя расплата.
Давид, не зная, что народ
Его корит и проклинает,
Пролез задами в огород,
Сидит и репу уминает.
Вдруг слышит:
«Ирод, вражий сын,
Позор Творца, чума, холера!
Чтоб не дожил ты до седин
Отца – прославленного Мгера!
Ест репу юный сумасброд
Глядит невинными глазами,
Когда в стране его народ
ЗалИт кровавыми слезами.
Мсыриты грабят, губят, жгут,
Гребут казну родного крова,
А ты безруко, безголово
Ешь репу краденную тут»!
«Мсыриты? Дядюшка послал
Меня за дикою газелью.
Я подстрелил у дальних скал
Косулю, редкостную, белую.
Спасибо, б-бабушка, вот т-туша
Тебе з-за реповый разор.
Я на р-расправу с детства скор.
Из тел повым-мотаю души,
Их к-кровью смою наш позор.
Пошёл к темницам, цепи сбил.
Схватил за ноги пахлевана
И, словно палицей, охрану
Мсыритов смял и перебил.
Дев, жён отправил по жилищам,
Из плена скот освободил
И с содроганием бродил
Среди родного пепелИща.
Вот и дворец. Подвалы вскрыты.
Верго, Оган и Козбадин
Ссыпают в Мсырские корыта
Казну из Мгеровых корзин.
Как сон, спустилась тишина.
Лишь Козбадин, привстав для вида,
Проблеял:
« Голова Давида!
Она без тела мне нужна»!
Давид, сумнящеся ничтоже,
Сказал: «Здесь нужен пересчёт.
Я ненасытному вельможе
Давидов окажу почёт».
Взял в руки мерку и ему
Так приложил по наглой роже,
Что, чур меня, помилуй Боже!
Не пожелаю никому.
Местами лоб его и зубы
Ударом мерки поменял,
Потом за шкирку приподнял
И пояснил не очень грубо:
«Твою бы душу намотать
На кол, на дерево осины,
Да заповеди Бога — Сына
Велят обидчика прощать.
Иди во Мсыр. Скажи МелИку,
Чтоб в мой Сасун он ни ногой,
Ни даже пальцем, поелИку
Он вор и пария — изгой.
Не помышляя о войне,
Ступай, холоп побитый, с миром.
Довольствуйтесь арабским Мсыром,
Сасун добром оставьте мне.
Вам не к лицу такие игры».
Избитый, жалкий и кривой
Шакал с поникшей головой
Побрёл в вертеп шального тигра.
Не станет другом битый враг.
Сильна обида на Давида.
У побеждённого планида
Юлить и лгать, скрывая страх.
Но Мсра – Мелик (он не учён)
Был зол и полн пренебреженья.
Не знал доселе пораженья
И потому без уваженья
Отнёсся к Козбадину он.
33. Война
МЕЛИК СОБИРАЕТ ПОЛЧИЩА
И ИДЁТ ВОЙНОЙ НА САСУН.
ИСМИЛ ПРИСОЕДИНЯЕТСЯ К СЫНУ.
Не уживаются с рассудком
Слепая ярость, дикий гнев,
Хотя Исмил вторые сутки
Ему твердила нараспев:
«Остынь, Мыс солнца, Бога ради,
С тобою мама говорит.
Пусть за Батманом в Сасун-граде
Царит беспошлинно Давид.
Ужель тебе пол мира мало?
Есть где поспать и что поесть.
Вам — братьям — более пристала
Любовь, чем ненависть и месть».
«Как, мать?
он сборщиков-мсыритов
Избил, унизил, обокрал.
Эй, там! Подайте мне кинжал
И позлащённое корыто».
Рассёк широкий лоб
и, кровью смочив калам,
отдал приказ
Войскам:
«Вперёд, медноголовые!
Мужская слава ищет вас!
Война!
Спешите под знамёна
Мужи — и старцы, и юнцы —
Летите, смелые птенцы,
К подножью царственного трона.
Весь воинский Мусульский цвет,
Явись пред очи господина!
Давид обидел Козбадина
И дань не платит много лет.
В Сасуне ждёт вас хлеб и злато.
Любой бедняк, пойдя туда,
Вернётся толстым и богатым,
И многоразово женатым
На все грядущие года.
Война!
Готовьте луки, стрелы,
Кинжалы, острые мечи.
Вперёд, мои бородачи!
Смирим мятежные пределы!
Пусть поле заревом огней
Напомнит звёзды небосвода!
Седлайте огненных коней,
Терзайте, рвите до корней
Наследье Мгерового рода».
Исмил тревожат сновиденья,
Вещует сердце о беде.
Но все её предупрежденья
Плывут кругами по воде.
«Раз так, и я с тобой поеду!
Возьму придворных мудрецов,
Возьму бамбиров и певцов,
Чтоб глаз сбивали репоеду».
Тьмы тем Меликовых бойцов
На лошадях и пешим строем
Замкнули круг в конце концов
Как агамЕмняне у Трои.
Дабы от гибельных обид
Сберечь Сасунское светило,
Был усыплён вином Давид.
Сманила дьявольская сила
Дурманом сладкого вина
В края неведенья и сна.
Оган с Верго готовят выкуп.
Кери и сорок сыновей
его,
Готовятся Мелику
Дать бой всей силою своей.
Родной предел обороняя,
Здесь каждый воин был готов
Погибнуть, Бога поминая,
Иль перебить наёмных псов.
Дехцун — почтенная старуха-
Спустилась в погреб.
Ну и вид!
В объедках плавает Давид
И спит, постанывая глухо.
Рыдая, бросилась будить
Своё уснувшее светило.
Водой холодной окатила
И ну ругать! И ну стыдить!
«Проснись! Мсыриты у порога!
Ох, укуси тебя змея!
Очнись, внучок за — ради Бога!
Неужто силушка твоя
Дана для пьянства и разгула,
Для сумасбродства одного?
Опомнись! Воинство Мусула
Стоит у дома твоего»!
«Ты что, нанэ? Утри слезинки!
Я снова бодр и начеку.
Иду, чтоб в честном поединке
Сорвать с МелИка — Мсра башку».
«Постой, Давид, сперва вели
Сюда доставить капу Мгера,
Доспехи нужного размера,
Меч – молнию и Джалали.
Когда украсит одесную
Тебя отцовский Ратный крест,
На Цовасар скачи до мест
Святых, где здравицу лесную
Питает силой белый ключ.
Испив воды, как светлый луч
Пади на полчища МелИка,
Как водопад, свергаясь дико,
Как белый барс Сасунских круч».
34. Битва
Оган, увидев гнев Давида,
По ветру нос держа острО,
Чуть поупрямившись, для вида,
Отдал отцовское добро.
Разносит фабулу преданья
Копытный дробный перестук…
То время, сделав новый круг,
Легло в размер повествованья.
Давид
на сказочном коне,
Чудесной силой ключевою
Налит.
Во Мгеровой броне
Простёрся тенью гробовою
Над сонным лагерем врага
И крикнул зычно, по — Оганьи:
«Эй, ненасытные пирании,
К оружью,
если дорога
вам жизнь!
Спешите! Стройтесь в лаву!
Вершите ратные дела!
Не сможет враг меня ославить,
Сказав, что бью из — за угла.
От разговоров и угроз
Уйдя,
со стороны Сев-Сара,
Лихих гостей Кери Торос
Гвоздит упористо и яро.
По склонам Лервы кровь рекой
Стекает в пыльные долины.
Согнуты вражеские спины
Предсмертной горестной тоской.
Светлее молниевых гроз
В руках детей Кери — Тороса
Мечи, и сам Кери — Торос,
Подобьем древнего Колосса
Подавшись грудью и плечом,
Крушит противника руками,
Через колено да о камень,
То булавою, то мечом.
А от Давидового маха
Стал воздух пьян и ядовит.
Миазмы тлеющего праха
Сгустил убийственно Давид.
Старик араб, склонившись долу,
Просил:
«Давид, повремени
Губить людей по произволу
Меча, безвинных не вини.
У всех нас матери и дети,
Нас ждут босые сорванцы.
Их непутёвые отцы
Попали в царственные сети.
Твой враг — МелИк. Убей задиру.
Над нами власть себе бери
И добродетельному миру
Миг состраданья подари».
«Ты прав, старик, кровопролитие
Не остановит в мире зла,
И раз пощада вам мила,
Я обещаю подарить её.
Но где МелИк»?
«Вон в том шатре.
Исмил сыночка ублажает
И вместе с ним соображает
Ходы в запутанной игре.
Убей тирана и войска
Тебе охотно покорятся.
Они властителя боятся,
Доколь тверда его рука».
Чуть сжал колени и поводья
Понатянул, а Джалали
Уж оторвался от земли,
Взлетев над лесом у разводья.
Остановившись у шатра,
Что охраняли пахлеваны,
Давид кинжалом от бедра
Повёл – и больше нет охраны.
Она, зализывая раны,
Сбежала.
Так летит с поляны
От солнца злая мошкара.
35. Первый бой с Меликом
ДАВИД ВЫЗЫВАЕТ МЕЛИКА НА ПОЕДИНОК.
КОВАРСТВО ИСМИЛ
«МелИк, я тут,-
Давид воскликнул,-
Мужайся, смерть твоя пришла!
Она насильника нашла.
Вглядись внимательнее в лик её».
МелИк, в прощелину Давида узрев,
Невольно задрожал,
Но из шатра не побежал
И не подал о страхе вида.
«Зайди, братишка, пообедай,
Присядь у нашего стола
Оговорим свои дела,
За мирной братскою беседой».
Нравоучительно и грозно
Давид ответил:
«Как не так!
Не до еды мне, милый враг,
И объясняться тоже поздно.
Не смог сдержать свою натуру,
Довёл до крови и войны.
Неси в заклад своей вины
Дурную голову и шкуру».
Запела сладкая Исмил:
«Давид, сыночек, Бог с тобою.
Ведь я кормила вас обоих,
Растила, не жалела сил.
Да будет век твой светлый долог.
Устал, измучился в бою.
Сойди с коня, зайди за полог,
Тебя я чаем напою».
Слова – коварные лучи,
Что мотылька влекут в огнище.
Ползут, ощупывают, ищут,
Сжигают пламенем свечи.
Давид сошёл, хоть Джалали
Кусался, на дыбы взвивался,
Потом, обидевшись, умчался,
Растаял в пасмурной дали.
А мальчик наш, не зная броду,
У входа вражьего шатра
Попал, споткнувшись о колоду,
в ловушку.
Чёрная дыра
Ещё вчера была готова-
МелИк её соорудил.
Простак, как Мгер когда-то,
снова
В оковы Мсыра угодил.
Сковав цепями,
жерновами
МелИк Давида завалил
И непотребными словами
Его судьбу определил:
«Тебе ль, щенок, тягаться с нами?
(Мели-Ик, то смерть твоя идёт!)
Тебя никто здесь не найдёт,
Сгниёшь под этими камнями».
Не спит, тревожится Оган.
А сном забудется, так снится,
Как разгорается, искрится
Звезда Мусульского врага.
Звезда Сасуна угасает:
Мигнёт, за облако уйдёт.
Тускнеет светлый небосвод
И тьма над миром нависает.
Оган встаёт, бинтует брюхо,
Чтоб не порвать чего в сердцах.
Его кобыла – развалюха,
Превозмогая липкий страх,
Везёт, пыхтя, по Сехансару…
И он, во весь природный дар,
Так завопил, что Сехансар
Обрушил, словно Ниагару.
«Давид, сынок, пошевели,
Как прежде, крепкими плечами.
Ты слышишь, плачет Джалали,
Косит лиловыми очами.
Очнись от спячки, напрягись,
Прорви тюремные затворы,
На Цехансар, в родные горы,
Могучим мстителем явись».
Под жерновами и цепями,
А услыхал его Давид.
Пронзили боль его и стыд.
Он молвил:
«Божья сила с нами»,
И так рванулся из тенет,
Что цепи крепкие, стальные
Порвались, словно нитяные
Силки,
и выбрался на свет.
Поцеловал Огана в губы,
Пред Джалали склонил чело,
И зло коня пошло на убыль,
Добром развеялось, прошло.
36. Смерть Мелика
ДАВИД СНОВА ВЫЗЫВАЕТ МЕЛИКА,
УСТУПАЯ ПРАВО ПЕРВОГО УДАРА.
«Спасибо, дядюшка, иди
Теперь домой и спи спокойно.
Твои сражения и войны
Ушли. Мои же – впереди».
Он снова у шатра Мелика.
«Ты вновь намерен плутовать?
Вставай, на бой зовёт заика,
Теперь тебе несдобровать».
«Грозишь мне?
Как неблагородно!
Здесь и сестра моя, и мать,
И мне б хотелось подремать,
Но, раз приспело умирать,
Пусть будет, как тебе угодно.
Давай открыто, принародно
Махать мечом поочерёдно,
Или дубинами карать…
Согласен если, кинем жребий,
Равняя шансы на войне».
Давид ответил:
«Не потребен
здесь жребий.
Первым бей по мне.
Ты старший. Уступаю право.
Бей трижды, а потом изволь
Сменить карающего роль,
На роль убитого без славы».
Разгон был близок ли, далёк,
Но трижды мимо проносила
Судьба Сасунца смертный рок
И прыть МелИкову гасила.
Брань замыкала оборот.
Клубилась пыль, сгущались тучи…
Но, наконец, настал черёд
Давида.
Пахлеван могучий,
Венчая смертную игру,
Меч-молнию вознёс, как знамя,
И с криком: «Божья сила с нами»
Понёсся к вражьему шатру.
МелИк в подвал,
под сорок шкур воловьих
спрятался надёжно,
И жерновами осторожно
Себя прикрыл.
«Пускай гяур
Ломает меч о камни сдуру,
Я пережду беду внизу.
Руками разведу грозу
И сохраню родную шкуру».
Свет Божий яростью затмил
Давид,
МелИка обличает.
А у шатра его встречает
И очень этим огорчает…
Кто? — несравненная Исмил.
«Постой, сыночек, этой грудью
Тебя спасла однажды я;
МелИка тоже,
мы – семья.
Грудь жаждет жала-острия;
Дай совершиться правосудью.
Приму удар твой первый правый,
Убей кормилицу и мать.
Вручаю тело, исполать,
На суд твой гневный и кровавый».
И он смирился, опустил
Меч в ножны,
не нанёс удара,
И Джалали поворотил
Назад, в предгорья Цовасара.
Опять летит, но тут сестра
МелИка бросилась под ноги
Коня
и около шатра
Застыла в горестной тревоге.
«Давид, я нянчила тебя,
Еду готовила, стирала,
Кормила, с кудрями играла,
За эти щёчки теребя.
Мне подари второй удар»…
И снова он не пОднял руку.
Опять, смиряя сердца скуку,
Погнал коня под Цовасар.
Вновь разогнался…
и напрасно
Кружились в пляске огневой
Рабыни, обликом прекрасны…
Взлетел металл над головой
И на Меликовы хоромы
Упала ярость трёх атак.
Меч — молния рассеял мрак
Со звуком молниева грома.
«Марут Высокая и Ратный
мой Крест, воздайте палачу»!-
Воззвал,
и эхо многократно
Пролепетало:
«Брат мой,
брат мой»…
Вернувшись к молнии – мечу.
Все жернова и шкуры разом
Пробил, в сырую землю врос.
На целых семь продольных гязов
Врубился,
молнию пронёс
до самых чёрных вод Коцита,
Едва не выпустил их в свет…
Добро, что ангел деловито
Заклеил молниевый след.
Чуть слышно из-за покрывала
Где меч, как смерч, прошелестел,
На крыльях смерти из подвала
МелИка голос долетел:
-«Я здесь, Давид»…
-« А ты встряхнись»!
Но он не смог, как ни старался,
Привстал… и надвое распался,
Растёкся, как густая слизь.
Распорядился победитель
Оставить Мсыр Исмил — хатун.
Чтоб каждый воин, каждый житель
Служил ей до последних лун.
Войска домой отправил с миром,
Но посоветовал им впредь
С Сасуном дела не иметь,
Не верить царственным задирам.
Язык набегов и войны
Отныне чтобы позабыли,
Пасли стада, хлеба растили
Под сенью мирной тишины.
Проснулась властная манера.
Победной битвой умудрён,
Давид открыл палаты Мгера,
Взял царский жезл и сел на трон.
37. Сватовство…
ДЯДЬЯ СВАТАЮТ ЗА ДАВИДА ЧЫМШКИК,
НО ОН ЕДЕТ К ХАНДУТ.
Чего б ещё? Живи спокойно,
Паси бодливые стада,
А коль заявится беда,
Сумей принять её достойно.
Но начеку сосёстры Евы.
Им скучен медленный покой.
В ткань судеб вяжут нити гнева,
И, если муж, такой — сякой,
Избави Бог, пойдёт налево,
Их рвут безжалостной рукой.
Дядья бородками седыми
Трясут, усердствуя зело.
Им скукой челюсти свело.
Мечтают, возрасту назло,
Гадают на воде и дыме.
И, ностальгически шаля,
По дури ли, забавы ради,
Плетут докучливые дяди
Вокруг Давида вензеля.
Шлют кольца и сватов-гусанов
Чымшкик, что силой превзошла
Маститых местных пахлеванов
И недурна собой была.
Дядьям важней всего на свете,
На взгляд, естественный закон:
Должны крепить Сасунский трон
Богатырей могучих дети.
Царицей Хлатскою была
Дочь Дэва Белого, что зла
исчадьем слыл для Сасунидов,
Которого отец Давидов
Убил, как дикого козла.
Ум дядюшек давно постиг:
Когда Давида и Чымшкик
Повяжет браком их понуга,
Сасун не сыщет лучше друга,
Чем Хлат.
Союзный договор
Их примирит, и давний спор,
Коль так угодно будет Богу,
Придёт красиво к эпилогу.
Чымшкик – султан, по части стати
Затмила воинов иных;
Не в смысле подвигов в кровати,
Что богатырке было б кстати,
А в смысле вольностей своих.
Коль не понравится мужчина,-
В дугу его, в бараний рог.
Пинком могучим за порог
Лишая звания и чина.
А тут ещё Хандут – принцесса
Шлёт вести внуку Дехцун — цам,
Твердит гусанам и гонцам,
Что свёл с ума её повеса
И что она, как поэтесса…
Мол, приезжай, увидишь сам.
Взыграло страстью ретивое.
«Отстаньте со своей Чымшкик!
Я не холоп, не ученик,
Живу своею головою!
Хандут мне ближе и прелестней.
Чымшкик, конечно, баба-бой,
Но только сердцу интересней.
Хмельней лирические песни
Подруги с девичьей судьбой.
Мне у красавицы Хандут
Милее шёлковые сети.
Оставьте свой напрасный труд:
И сватовство, и кольца эти».
Лишь только утренние слёзы
Росы упали на луга,
Давид с охапкою мимозы,
К Хандут отправился — в бега.
38. Царственные капризы
РОКОВАЯ ВСТРЕЧА С ЧЫМШКИК
И БЕГСТВО ОТ НЕЁ.
В дороге, будто ненароком,
Героя встретила Чымшкик.
Он не успел моргнуть и оком,
Как очутился в тот же
В её шатре:
Питьё с едою,
Хмельные вина и долма…
Не мудрено сойти с ума!
Известно, дело молодое.
Наутро чешет репоед
Свою повинную головку…
Не затевать же потасовку
С виновницей случайных бед!
Шасть за шатёр – и боком, боком
За куст,
за ель,
за бугорок…
С Чымшкик,
быть может,
и жестоким
он был,
но иначе не мог.
Свобода! Джалали пластает
Копыта в чуждые поля.
Хандут встречает, страстью тает,
Признаньем сердце веселя.
Читает смелые экспромты,
Где всё Эрот да Гименей.
Ведёт в причудливые гроты,
Кладёт кусочки пожирней.
Пропал Давид.
Как, в бытность, Мгера,
Его налево и вперёд
Несёт любви водоворот,
Ах, каторжанину галера
Порой приятней и милей,
Чем жар убийственных углей
Любви, подчас неразделённой,
Крылами смерти осенённой.
Везувий сердца – блудный стан.
Толкаются в предсердье двое.
Хандут сжигает ретивое
И леденит Чымшкик-султан.
Вероотступник! Еретик!
Воркуют – не разлей водою.
Сасун оставлен,
Капутик
Сияет новою звездою.
Семь долгих лет в единый миг
Стеклись счастливой чередою.
А дома злобствует Чымшкик,
Грозит убийственной бедою.
Дел у Хандут невпроворот:
Иных прогнать, иных приветить.
Леса и пастбища разметить,
Поправить прясла у ворот.
Избить коварных женихов
С их воинством,
Царя Шапуха
отправить без обиняков
назад в Багдад,
Гамзе, по слухам,
Дурную голову скосить,
Рассеять войско папы — Френки…
Кого поставить на коленки
Перед Хандут, кого простить.
Любить, как любят первый раз,
Ловить мгновенья роковые.
Но неизбежен день и час,
Когда копыта огневые
Чету Давида и Хандут
На суд ревнивый приведут.
39. Чымшкик вызывает Давида
Таясь, как чёрная вдовица,
Чымшкик-султан в тенетах ждёт,
Мечтая кровушкой упиться
Изменника.
Небось смирится,
Как в сети смерти попадёт.
Зовёт на битву пахлевана.
Когда в сраженьи победит
Давид, он будет невозбранно,
Без тайной мести и обид
с Хандут любиться,
«А иначе… Тому порукой бранный меч!
Слезами горькими поплачет
За радость с ней на ложе лечь».
«Остынь, Чымшкик, имеешь право
Желать мне смерти.
Я готов
Искать защиты и управы
У бога мартовских котов.
Ну, времена! Опять работа!
В пыли дорожной рамена.
Моя вина не так страшна,
Чтоб биться до седьмого пота.
Ты видишь, я ведь не один.
Отложим нашу потасовку.
Дай мне семь дней на подготовку.
Вернусь. Я слову господин».
«Клянись»!
«Клянусь величьем Бога,
Святой Марутой и Крестом,
И чёрным мартовским котом
Предстать у этого порога
Через неделю.
Разрешим
Обиды в честном поединке.
Что править – свадьбу ли, поминки
За упокой моей души».
«Запомни же»!
Чымшкик-султан
Посторонилась, дав дорогу,
И через сутки, слава Богу,
Их встретил дядюшка Оган.
40. Давид забывает о клятве
Вздохнув о юности наивной,
Давид с красавицей Хандут
В заботах нежности взаимной
Деньки, как ниточки, прядут.
Любовь пьянит вином забвенья.
Их ослепил счастливый пыл.
Сливая дни в одно мгновенье,
Давид о клятве позабыл.
Однажды Патаразов Крест
Давиду в грустном сновиденьи
Велел сыскать пятьсот невест
И пахлеванов всех окрест
Переженить, во искупленье
Тех молодеческих забав,
Когда людей, хоть трижды прав
Был перед совестью, однако
Сгубил насильственно вояка.
Прощаясь с ласковой женой,
Давид в вояж очередной
В град Гюрджистан лететь готов.
(Оттуда слышан властный зов.)
«На снОсях я, родить должна»,-
Давиду молвила жена.
«Коль будет сын, во славу деду
Его ты Мгером назови.
Не плачь и волосы не рви.
Я возвращусь к тебе, приеду
Годочка эдак через три.
А коль случится – не прибуду
Я в срок под родственную сень,
Браслет из злата в изумрудах
На руку правую надень
Сынку,
чтоб мог его при встрече
Я по браслету отличить
И на пиру, и в ратной сече
Узнать, в объятья заключить».
Давид уехал.
Через время
Залётный аист у крыльца
Хандут
оставил молодца –
Сасунца доблестное семя.
Новорождённого крещая,
Мать будто крылья обрела
И, как отец просил, прощаясь,
Малютку Мгером нарекла.
Сын рос таким же бузотёром,
Нескладным увальнем на вид
Как в прошлом маленький Давид,
Дядья наплакались с которым.
Шалил беззлобно, как и он,
Опережая разум ростом,
Смотрел бесхитростно и просто
На тех, кто знаньем умудрён.
Бил сверстников, не помышляя,
Что причиняет этим зло,
Лупил по первое число,
На сплетни тАской отвечая.
Его приблудышем дразнили,
За безотцовщину корили,
И он, страдая от того,
Спросил Хандут о папе…
«Или … не врут, что не было его»?
«Отец твой — царь Давид, сын Мгера,
Непобедимый пахлеван.
Он нам с тобою Богом дан
Как Ратный Крест и наша вера.
Ты крепок телом и красив,
Сильней богатыря иного.
Альков слезами ороси
И Бога вечного проси
Вернуть под сень родного крова
Отца.
Страдая за народ,
Взял искупленья груз на плечи
Давид
и вот десятый год
Гордыню странствиями лечит.
Примерь из золота браслет.
Отец тебе его оставил.
Он твой вопрос и твой ответ,
И твой хранитель – амулет
В игре без жалости и правил.
Ещё немного подрасти,
Окрепни духом, раменами…
Я отпущу тебя, лети,
Вернись с отцом к жене и маме
В Сасун,
иль к деду в Капутик,
Я буду ждать вас у дороги.
Пусть поскорей подарят боги
Мне этой встречи добрый миг».
41. Возвращение Давида
А что Давид? Его размаха
В делах по части сватовства
Не ведала иная сваха.
И молодица, и вдова
Дарили юношей вниманьем
На много дней пути окрест.
Отцы пристроенных невест
Воспринимали этот крест
Давидов
С добрым пониманьем.
Вот и последний пахлеван,
Из тех, кто был невольной свитой
В его затее знаменитой,
Очередной невесте сдан.
Одну красавицу с собою
Давид забрал.… авось пойдёт
К Хандут в служанки.
От забот
Избавит силой молодою.
И поскакал на Джалали,
Пристроив девицу над гривой,
В пределы отчиной земли,
Довольный, вольный, горделивый.
Глядит: сияя красотой
Навстречу витязь юный скачет.
К чете приблизившись, —
«Постой, – кричит,-
Старик, что это значит?
Зачем красотку умыкнул?
Она тебе не по годам уж.
Возьму её, пожалуй, замуж
Иль на забаву и разгул».
«Щенок! Ты смеешь мне такое?
Да я тебя в бараний рог!
Да я тебя одной рукою
Порву,
задам тебе урок».
Тут бросились остервенело
Юнец и старец, колотя
Друг друга палицами смело,
Всерьёз, до смерти, не шутя.
Потом отбросили дубины,
Переплели со взглядом взгляд.
Напружив ноги, руки, спины,
Забыв, кто прав, кто виноват,
Кружили по полю до ночи.
Но юность всё-таки своё
Взяла.
Кинжала остриё
Мгер (это он) занёс и хочет
Разить отцовские седины,
Его, конечно, не узнав,
Но, как Сухраб, в былом Турине,
Сумел смирить суровый нрав.
И, как Сухраб, отцу – Рустаму,
Мгер жизнь Давиду подарил,
Свёл к фарсу яростную драму
И злую долю повторил.
ПОБЕЖДЁННЫЙ ДАВИД ПРОКЛИНАЕТ СЫНА
«Ты кто,- спросил он у Давида,-
Мне что-то силушка твоя
Напоминает. Не в обиду,
Ответь мне, где твоя семья?»
«Я Давид. Меня в палатах
Жена Хандут, скучая, ждёт.
Тому десятый год идёт,
Как не был я в родных пенатах».
Стирая кровь и грязь с лица,
Мгер закричал: «Святые боги!
За что ко мне вы слишком строги?
Я поднял руку на отца!
Взгляни! Браслет твой!
Амулетом
Ношу его уже давно.
Каким проклятьем суждено,
За что нам определено
Врагами встретиться при этом?
В Сасуне, дома, у Хандут
Страданье сердце разрывает.
Она всё ведает, всё знает
Про нас.
Храни её, Марут.»
Отца целуя, он прощенья
Просил за дурь свою и нрав.
Давид, позором пораженья
Был уязвлён до возмущенья,
И, чадолюбие поправ,
Молил богов —
бессмертьем сына,
Но и бесплодьем обложить,
Чтоб Мгер всевечно клял судьбину
И мир, где вечно должен жить.
Услышав гневное проклятье,
Мгер зарыдал, к коню приник,
Сел на него и в Капутик
Погнал, порвав от горя платье.
Там пил с ровесниками чачу,
У деда ВАчо пировал,
Чтоб заглушить позывы плача
Души, убитой наповал.
РАТНЫЙ КРЕСТ ДАВИДА ЧЕРНЕЕТ
Давид, вернувшись, рассказал
Хандут о горькой встрече с сыном,
Что проклят, будучи невинным,
Он, как в сказании старинном,
Себя изгнаньем наказал.
Смывая грязь, разоблачился Давид,
И вскрикнула Хандут.
Крест Ратный сажею покрылся,
Как знак от праведной Марут,
Как беспощадная примета…
«Хандут, я вспомнил!
у Чымшкик,
Произнося слова обета,
Крестом я клялся, в тот же миг
Вернуться к ней для разъясненья
Долгов взаимных и обид.
Обет был мною позабыт,
И это – кара за забвенье.
Прощай, я еду!.. долг велит
Держать ответ за наважденье.
За покаянье в преступленьи,
Надеюсь, Бог меня простит.
Когда бы знать пределы гнева
Ревнивых брошенных невест
И как смертельно тяжек крест
Плодов забытого посева!
Всяк смертный сам себе довлеет,
Но и не властен над собой.
Так агнец с жертвенной судьбой
Беспечно прыгает и блеет.
Вот и Чымшкик, черна от злобы,
Корит неверного, язвит.
Не спорит с женщиной Давид
И просит час всего лишь, чтобы
Омыть в реке усталый пот,
Найти оружие для брани.
Пусть подготовится и ждёт
Его на буковой поляне.
42. Смерть Давида
ВНЕБРАЧНАЯ ДОЧЬ УБИВАЕТ ДАВИДА
Разделся и в речной поток
С разбегу прыгнул, как когда-то,
В стремнину …
рок его повлёк,
На стрежень возле переката.
Плывёт, не зная, что в тиши
Тенистой заводи и света
Таят глухие камыши
Судьбу забытого обета.
Там дочь Давида и Чымшкик,
С отцом увидевшись впервые,
Торопит мести сладкий миг,
Взяв лук и стрелы роковые.
К глазам прицельно подняла
Оружье.
Тетиву тугую
Перстами гневно напрягла
И в бесконечно дорогую,
Незащищённую, нагую
Ей плоть,
как тать из-за угла,
Разжала пальчики.
Обида
уже летит к спине Давида…
Неумолима Немезида,
Смертельна чёрная стрела.
Как предсказание сулило,
Судьба не раз ему грозила,
Открыто и исподтишка…
Но предала и поразила
Единокровная рука.
Предсмертный крик и скорбный гул
Три раза землю обогнул.
Как Гектора, в минулом, Троя,
Как Ярославна — со стены,
Сасун оплакивал героя
В объятьях смертной пелены.
Семь горьких дней струились слёзы,
Рыдали струны, рвался крик.
В горах сошли лавины.
Грозы
терзали молниями лик
летящих туч.
Над Цовасаром
Семь дней звучал протяжный стон.
Закат, пурпурно воспалён,
Пылал болезненным пожаром.
43. Гибель Хандут
НАГЛОСТЬ ВЕРГО И ГИБЕЛЬ ХАНДУТ
Верго – поганец непутёвый —
Стал приставать к Хандут — ханум:
«Пора уйти от горьких дум
И возродиться к жизни новой.
Давида тень не воскресить!
Оставь печали, Бога ради,
Довольно плакать — голосить!
Пора виновницу простить
И стать наложницею дяди.
Моей, естественно, кому ж
Ещё достанется красотка?
Ведь не Оган с лужёной глоткой
Войдёт к тебе, как новый муж»?
«Давид мой,
розовое пламя надежды,
сердца соловей,
Взгляни, как грязными руками
К святыне тянутся твоей!
И кто? Твой дядя!
В этом мире
Я оставаться не хочу!
Мне боги двери отворили.
В твои объятия лечу»!
И со стены, как в волны моря,
На чёрный камень гробовой,
С судьбой – разлучницею споря,
Метнулась гордой головой.
Их схоронили телом к телу…
Кто защитит теперь Сасун?
Горлан Оган?
Верго – пачкун?
Кери-Торос, хотя и смелый,
Но старый, где-то ста годов?…
Он биться мысленно готов,
Да плоть, на деле, одряхлела.
44. Угрозы Чымшкик
ЧЫМШКИК ГРОЗИТ САСУНУ
Как дождевая пелена,
Как тучи, что туда стремятся,
Где в атмосфере слабина,
Где анероиду подняться
Давленье низкое не даст,
Так в механизмах сопряженья
Соседних стран тиран горазд
Упрочить вес и положенье
Отдельно взятой стороны
За счёт соседней слабины.
Чымшкик — султан Кери — Торосу
В Сасун веленья Хлата шлёт.
Преклоннолетнему гиксосу
Грозит, покоя не даёт:
«Кери, коварный ваш Давид
Довёл меня до униженья,
Явил ко Хлату небреженье,
За что недавно был убит.
Готовьте воинов к сраженью.
Вам не уйти от пораженья!
Чымшкик вам это говорит!
Я знаю:
из пещеры Хлата
Мои сокровища когда-то
Тер — Мгер, убив отца и брата,
В Сасун на мулах перевёз.
Верни мой клад, Кери — Торос.
У вас ведь нет богатырей!
Чтоб избежать кровавой брани,
Несите Хлату, и скорей,
Казну моей законной дани
За десять лет.
Неуваженья Сасунцев я не потерплю,
Дам бой, кровавое сраженье
И всё живое истреблю».
45. Возвращение Мгера в Сасун
МЕДЖЛИС ПРОСИТ У МГЕРА ЗАЩИТЫ
Собрав отчаянный совет
Князей и клир с католикосом,
Оган поведал про обет
Чымшкик, грозящий всем гиксосам.
«Сасун в тревоге и нужде.
В нём нет дружины для защиты,
И, коль заявятся Чымшкиты
Или Мсыриты,– быть беде!
Одна надежда:
в КапутИке,
У деда Вачо, ссыльный Мгер.
Обижен нами не в пример
Сын убиенного заики.
Когда удастся пробудить
В нём сострадание к Отчизне,
Его, бессмертного по жизни,
И ста Чымшкикам не побить.
Но согласится ли ребёнок
Смириться, отвести беду?
В Сасуне он ещё с пелёнок
Терпел обиды и вражду.
А запоздалые объятья,
Посулы царского венца
Смягчат ли гневное проклятье
Им оскорблённого отца?»
«Виновны? — надобно виниться,
А там – что будет»,- произнёс
Достойный муж Кери — Торос,
Взглянув в расстроенные лица.
Смиряя дрожь и нервный тик,
Ловя спиной дыханье Хлатов,
Меджлис назначил делегатов
К Вачо и Мгеру в Капутик:
Кери Торос богохранимый,
Семь шкур воловьих, плюс Оган
И с ними Табл – неукротимый,
Неугомонный пахлеван.
С Вачо язык нашли не сразу.
Он уклонялся и юлил.
Лгал, что Давид, с дурного глазу,
Родного сына погубил.
Тогда Оган в воловьи шкуры,
Как в кокон тутовый червяк,
Залез и в силу всей натуры,
Запричитал примерно так:
«Мгер! Мальчик!
Твой Сасун в осаде!
Над ним куражатся враги.
Забудь обиды,
помоги,
Не оставляй нас Бога ради».
От крика полегли стада,
Случились схватки родовые,
Свалились кедры вековые,
Прошла обвалов череда.
Услышал Мгер из заточенья
Призыв Огана громовОй,
И, не скрывая огорченья,
Прервал застольное леченье
Вином от памяти живой:
«Я здесь! Кто звал меня?
По силе, вполне похоже, что Оган.
Простите, я немного пьян.
Меня тут славно угостили.
Привет вам, дядя и Кери.
А где отец, скажите прямо?
Здоров ли?
Как здорова мама?
Я рад вам, чёрт меня дери»!
«Ребёнок, мы посланцы горя.
Одежды видишь черноту?
Твои родители, не споря
С судьбой, ступили за черту,
Что отделяет свет от тени,
Живых от мёртвых навсегда.
Их рока чёрные ступени
Целует чёрная вода.
Давиду отомстить решила
Чымшкик, посулам вопреки,
Он умер от её руки.
Хандут не вынесла тоски
И добровольно поспешила
За мужем в светлый мир иной…
А та, что этому виной,
Армян побором обложила
И на Сасун идёт войной».
«Отец мой! Мама!
Сиротою зачем оставили меня»? —
Рыдает Мгер, судьбу кляня,
Терзаясь смертною тоскою.
Он сутки лил потоки слёз,
С сырой земли не поднимался.
Потом его Кери — Торос
Поднял, утешить постарался.
«Твои родители в раю.
Тревожит их судьба Отчизны.
Пора сменить страданья тризны
На гнев и ненависть в бою.
Ужель угас Сасуна свет?
Гиксосов слава исчезает?
Где силы нет, там счастья нет
И будет ли – никто не знает.
Ужели кровью обагрит,
По воле злого провиденья,
Чымшкик родимые владенья,
Народ свободный покорит?
И Цовасар сожжёт фамильный,
Где храм Маруты, где Хачкар,
Где Мгер, где славный Санасар
Уснули под плитой могильной»?
«Прости смятение моё!
Я понял всё, мой мудрый Кери.
Чымшкик — султан?
найди её,
Иль дай совет, по крайней мере,
Как поскорее отыскать
Ту, что надменно и кроваво
Осуществила злое право –
Измену гибелью карать.
Прощай, дед Вачо, видишь сам,
Пора за дело браться внукам».
Внимая мщенья голосам,
Копыта падающим стуком
Взлетели к синим небесам.
В пути, у стен монастыря,
Что Матхаванкским назывался,
Ждала засада.
Только зря
Их враг за стены укрывался.
Кери и Мгер настороже,
В смертельном жутком вираже
Наймитов подлых перебили,
Тела на части разрубили
И разметали по меже.
ИгУмена из МатхавАна,
За мзду предавшего гостей,
Мгер высек, как секут смутьянов
И провинившихся детей,
И повелел — не МатхавАнкским
Звать этот иноческий храм,
Что пережил Иудин срам,
А по заслугам –
МатнавАнкским.
Чымшкик
(а то была её
затея с названной засадой)
Всклень накормила вороньё
Плодами битвы.
Чрево ада
на миг открылось, поглотив
Кровавых рек аперитив.
Сама ушла за войском новым
Молиться Хлатовым богам,
Грозя набегами врагам,
Войной и мщением суровым.
Вот и Сасун! Оган выносит
Доспехи ратные отца.
И Джалали огнисто косит
На пахлевана – удальца.
Признал по хватке Сасунида
Конёк
и, видно по всему,
Товарищ Мгера и Давида
Вполне доверился ему.
46. Месть Сасуна
СТРАШНАЯ МЕСТЬ САСУНА
Кери Торос с Горлан – Оганом
Вдвоём пошли на крепость Хлат,
А Мгер
негаданным — нежданным
Явился там, где супостат
его — Чымшкик,
готовясь к бою,
Вновь собрала большую рать.
Ей видно нравилось играть
В орлянку смертную с судьбою.
«Хлеб и вино, и Божья слава»,-
Промолвил Мгер, и Джалали
Понёсся огненною лавой
К войскам, что замерли вдали.
Метёт хвостом, сечёт копытом,
Мгер молнией меча разит,
Как будто пахарь деловито
Оралом землю бороздит.
За рядом ряд косою косит
Мгер силу ратную Чымшкик.
По полю эхо переносит
Его победный грозный клик:
«Вот за отца вам, вот за маму,
Мою бесценную Хандут…
О мести весть дарую храму
Святой Божественной Марут».
Чымшкик-Султан работой Мгера
Уязвлена, посрамлена.
Припав к загривью скакуна,
В бега ударилась она.
Но преисполнилась, знать, мера
Её грехов.
За ней намётом
На богоданном Джалали
Помчался Мгер,
И вот в пыли,
Мешая прах с кровавым потом,
Копьём в бедро поражена,
Зашлась в агонии она.
Мгер хвост конька и косы девы
Связал загадочным узлом
И, зло гася ответным злом,
Исполнен яростного гнева,
Помчал по взгорьям и холмам,
Плоть на кусочки разрывая.
Так эта встреча роковая
Закончилась… ну просто срам.
Ведь есть конвенции, закон…
Но был суров в то время он.
Карал безжалостно, жестоко
Убийством смерть и оком — око,
И кровь лилась со всех сторон.
Горлан Оган с Кери — Торосом
Ворвались в Хлат, как смертный рок,
Прошлись мечом, кровавым чёсом
По праху Хлатовых дорог.
Убийственно метался крик
Огана — яростен и дик —
Рисуя гибельные звенья
Картины светопреставленья.
Град Хлат снаружи и внутри
Разрушили богатыри,
На камне камня не оставив
И всё живое погубя,
(ну, о каком, простите, праве
здесь речь?) Утешили себя.
А тут и Мгер подъехал.
«Браво, деды,- сказал, вздымая бровь,-
Не скисла праведная кровь,
Сасунцев не померкла слава».
Глядят: дымок в руинах вьётся.
Смекают: кто-то уцелел!
И к месту, где костёр алел,
Погнали добрых иноходцев.
В чаду занявшихся углей
Колдует древняя старуха,
И, пришепётывая глухо,
Калит стрелу, чтоб стала злей.
«Мир седине! скажи, откуда
В твоих руках орудье зла?
Ведь это смертная стрела,
А не вязальная причуда!
В твои-то годы о душе
Бессмертной надо длить заботы.
Прости за спрос, но для кого ты
Таишь оружье в шалаше»?
«Стрела для Мгера.
Он, в расчетах
С Чымшкик, не ведал, что творит.
Чудесной силой знаменит,
Губил без жалости и счёта
Людей.
Им сын мой был убит.
Мгер мстил за грешного отца,
Но Тер — Давид добрее сына.
Не изводил народ безвинный,
Убив МелИка – наглеца».
«Я Мгер.
Ты, женщина, права.
Губя, я заповеди рушу.
В заблудшую, слепую душу
Я принял мудрые слова.
Благодарю за назиданье.
Разглажу злобные черты.
Прощай, живи, пойми страданье
Отверженного сироты».
«Будь проклят, Мгер,
Пусть под тобой
Земля разверзнется могилой.
Чтоб в серый камень гробовой
Ушёл ты с молниевой силой
И силой грозного коня.
Чтобы и в камне ты покоя
Не отыскал, судьбу кляня,
Чтоб вечно маялся тоскою —
Попомнишь старую меня».
«Кери — Торос, какое диво!
Я жизнь старухе подарил
И говорил с ней незлобиво.
Не насмехался, не грубил,
Предупредительным был, чтобы
Дошло раскаянье моё…
И что я слышу от неё?
— Слова проклятия и злобы.
Ну, времена! Как тут добро
Нести и ласковое слово,
Когда в ответ тебе готово
Помоев грязное ведро.
Скажи мне, дядя»! …
«Я не знаю.
Уж так устроен этот мир.
Он не Эдем, не званный пир,
Он рана гнойная, сквозная.
На ласку зло летит в ответ.
На таску — рабское смиренье.
Нет счастья в нём и правды нет,
И темы нет для вдохновенья.
Другой, к большому сожаленью,
Не знаю жизни я, мой свет,
А мне без малого сто лет».
47. Мгер в Багдаде
ЖЕНИТЬБА НА ГОАР
В Сасуне мир и благолепье,
Но Мгеру скучен мир любой.
Его уже десятилетье
Гнетёт бесплодье и бессмертье,
Определённые судьбой.
Преследуя оленье стадо,
По странной прихоти светил,
Мгер ненароком прикатил
Под стены древнего Багдада.
Без обозначенных границ,
Без виз в то время люди жили,
Без карт дороги находили,
У гнёзд насиженных кружили,
Как стаи перелётных птиц.
Меня, признаться, умиляет
И удивляет их язык.
Он нас туда переселяет,
Где первозвук первовозник.
Болтают, как кому угодно,
В Сасуне каждый – стар и млад,
Но понимает превосходно
Язык их Мсыр, и Рим, и Хлат…
Хамзаабад и сам Багдад
На нем общаются свободно.
Как будто к нам донесены
Переплетения событий
Такой далёкой старины,
Где изъяснялся каждый житель
На языке одной страны,
То бишь, ещё до Вавилона,
До разделенья языков
По воле Бога – гегемона
Седых затерянных веков.
Царь Пачик – властелин Багдада,
Узнав, что Мгер недалеко,
Послал векила ибн Клико
Сказать, что будут страшно рады
И он, и древний Халифат,
Принять Тер-Мгера,
что как брат
Приехал, не в пример другим,
Роднёй и гостем дорогим.
«Роднёй»?
Тер-Мгер от этой нови,
Интригой странной удивлён,
Поднял на лоб густые брови.
Но, как откажешь? — едет он.
Застыв в почётном карауле,
Стояли царские пажи.
В палаты двери распахнули
ВизИри — знатные мужи.
Царь прибежал из кабинета,
Встречая, мол – не утерпел.
Уж так, противу этикета,
Скорей обнять его хотел.
Тер-Мгер дивуется.
«Одна-ако»!
Но Пачик быстро, в трёх словах
Рассеял оторопь и страх
Недоумения и мрака.
«Добро пожаловать, Тер-Мгер.
Во времена борьбы с МелИком,
Давид, не зная полумер,
Поклялся клятвою великой,
Что мы
(Багдад, тире, Сасун),
Дабы забыть вражду былую,
На много солнц и много лун
Предотвратить привычку злую
Губить сожителей и коз,
Дабы не в шутку, а всерьёз
Мог вечный мир установиться,
Обречены, мол, породниться…
О том слыхал Кери — Торос.
Давид хотел просватать сына
За дочь — наследницу мою.
Будь сыном мне, войди в семью,
Да будет царство двуедино.
Согласен ли»?
«Всё может быть,
Когда понравится девица,
Коли случится полюбить,
Так отчего б и не жениться?
Как звать владыню женских чар»?
«О-о! Имя редкое ей дали,
Раскрыв наследные скрижали.
Ты только вслушайся!
Гоар»!
«На слух в нём что-то есть от кошки
С тигриным нравом.
Не томи!
И не корми по чайной ложке,
Чадру с лица её сними».
И вот, в дверях оставив свиту,
Отец покои приоткрыл
Своей Гоар и деловито
Исчез, как будто воспарил.
Мгер не видал такого чуда:
Глаза как звёзды, чистый лоб.
Волос спадающая груда –
Отличье царственных особ.
Как персик, щёчки наливные,
Кораллы — губы, речи — мёд…
Сказать про прелести иные
Мне воспитанье не даёт.
И Мгер хорош!
Конечно, оба
Вскипели страстью роковой
И с потрохами, с головой
Влюбились сразу и до гроба.
Их поскорее повенчали…
Тут не понятно мне одно
Теософистское пятно:
То ли армяне помельчали,
То ли арабам суждено
Принять за честь Христову веру?
О том сказитель промолчал,
Легенду далее помчал
В угоду юному Тер-Мгеру.
А вспомните про Ратный Крест.
Где Мгер, там нет о нём ни слова,
А этот крест всему основа
В делах сражений и невест.
Добро ли?
Но струится тема
Песком,
и не остановить.
Мне остаётся перевить
Её цветами.
Пусть поэма
Сияет, точно диадема —
венец Гоар.
Да длится нить
повествованья безыскусно,
А если вам зевнётся грустно,
Повествователя винить
Не стоит, право,
строки эти
Его, как вас, поймали в сети.
48. Мгер властелин Багдада
МГЕР БЬЁТСЯ С МСЫРИТАМИ
И ТЕ БЕРУТ ЕГО В ПЛЕН
Как полагается,
неделю гуляли свадьбу.
Лишь прилёг на ложе Мгер,
Гоар
в постели
кладёт убийственный клинок.
«Прости мне, муж,
но царь мсыритов
(Вот шалунишка озорной!)
Кричит нахально и открыто,
Что на Багдад идёт войной.
Гоар подай ему на блюде!
Коль не прибудет, не взыщи!
Все Божьи твари: кони, люди
Забьются, как в сетях лещи.
Разбей мсыритов, мой родимый,
И возвращайся в выходной.
Я стану вечной, неделимой,
Неукоснительной женой».
«Вновь душегубство, потасовка.
Эх — ма! Ох-хонюшки – охо!
Опять рекой польётся кровка,
Опять оплачут женихов
Невесты горькими слезами!
Неладно обустроен мир!
Ну что ж! Ты сам хотел, эмир,
На гульбище, кровавый пир
Взглянуть бесстыжими глазами».
В поля, что маками цвели,
Марут молитвой поминая,
Несётся, тень перегоняя,
Тер — Мгер на резвом Джалали.
И закружилась деловито
Баталья. Дело не впервой.
Мсыриты скошенной травой
Ложатся под его копыта.
Конь Джалали не устаёт:
Палит огнём, хвостом сбивает,
(При этом многих убивает).
Как вдруг…
(с кем это не бывает,
Из тех, кто вдоволь ест и пьёт)?
Мгер понемногу отстаёт,
На время битву прерывает
И по нужде за куст идёт.
Был сераскиром у мсыритов
Внук Козбадина.
Понял он,
Что будет рать его побита,
Коль сей же час не взять в полон
Тер Мгера.
Случай-тот, что надо!
И вот большая кавалькада,
Лишь только снял доспехи Мгер,
Летит к нему во весь карьер.
Арканит, сетями бинтует,
(Мгер о Кресте не памятует)
Вот вам ещё один пример,
Того, что вещий Патаразов
Крест больше силой не поит.
Тер — Мгер, униженный, стоит
Перед мсыритами
и глаза
Поднять не может от стыда.
Ему не мнилась никогда
Во сне подобная картина:
Тер-Мгер в плену у Козбадина!
Мсырит, ликуя, не спешит
С убийством знатного вельможи.
Диван рассудит и решит,
Как погубить его:
иль кожу
содрать,
Иль на кол посадить.
Иль на цепи его водить,
Чтоб мог плевать любой прохожий
Врагу в лицо,
а злые чада
Бросали б камни в удальца:
Не дотянулись до отца,
Так с сыном поквитаться надо.
И вот закукленного Мгера
В колодец бросили глухой,
Давно заброшенный, сухой,
Полузасыпанный трухой,
В руинах старого карьера.
Покуда, лыня от заботы,
Охрана пьяная спала,
Нашлись армяне–патриоты
В глубинке мсырского села.
Их клан, узнав про злую муку
В колодце Мгера самого,
Простёр спасительную руку
И ночью вызволил его.
И Джалали врагу не дался;
Как был — с доспехами, с мечом —
На Цовасар родной умчался
С его живительным ключом.
Гоар сбежала от мсыритов
В предгорье, к дедовой родне.
И Пачик с ней, и двор, и свита…
Туда и Мгер к своей жене
В конце концов сумел добраться,
И, ну лобзаться, миловаться —
Чай стосковался на войне.
Разлуке краткой быть иль длинной –
Во власти магии светил.
Тер-Мгера род его старинный
В Багдадской ссылке навестил.
Им краем уха о романе
С Гоар услышать довелось,
И замерещилась в тумане,
Запечатлелась в общем плане
Межгосударственная ось.
Узнав, что витязь на свободе,
Что вновь, при всём честном народе
Взял меч и сел на Джалали,
Мсыриты снялись и ушли
Добром под сень родного крова,
Припомнив таску у холмов…
Не много сыщется умов
Искать пришествия второго.
В Сасун с дядьями не вернулся
Тер-Мгер:
«Я проклят был отцом.
Жить рядом с дядей – наглецом,
Что чести матери коснулся?
Увольте! Будемте мертвы;
Сасунцам – Мгер, а Мгеру – вы.
Мне вековать с женой в Багдаде,
Дыханьем греть её, ласкать,
Сказанья древние листать
Милей, чем славу обретать,
Не обижайтесь, Бога ради.
Я Мгер — армянский сераскир,
Не Каин я и не Иуда,
Но не вернусь в Сасун, покуда
Не обновится божий мир».
Ушли домой родные дяди.
Скончался у Гоар отец.
Тер — Мгеру царственный венец
Жрецы пророчили в Багдаде.
«Ты дальновиден и силён,
Надежда наша, оборона», —
Петляли мыслями у трона,
И все ж пристроили на трон.
49. Подвиги Мгера
ВНУКИ КОЗБАДИНА ОСАЖДАЮТ САСУН
Тому, как празднуя победу
Ушли Сасунцы, десять лет
Прошло, и снова зреют беды.
Нет в мире радостей без бед.
Четыре внука Козбадина,
Узнав, что некому хранить
Сасун,
исполнены старинной
Вражды, пришли заполонить
Его свободные просторы,
А жителей в глухие норы
Загнать иль вовсе истребить.
Несметной ратью окружили
Его селенья и стада,
Посмертной данью обложили
Захваченные города.
Оган шлёт горькое посланье
В Багдад:
«Голубчик, отзовись!
Мсыриты – Божье наказание —
Ползут, как пагубная слизь,
По нивам нашего предела,
Жгут города, уводят скот.
Кери – Торос уж третий год,
Как помер, Сарья окривела.
Я стар. Страна обречена
На гибель без твоей защиты.
Вокруг свирепствуют мсыриты,
Дань крови требует война».
Целует Мгер жену: «Мужчине
Быть там, где битва, надлежит.
Сасун в развалинах лежит,
Грустит о проклятом им сыне.
Прошло тому немало лет,
Как занят царскими делами
Я позабыл Сасунский свет.
Тоскует кровь. Давно пора мне
Снести отцу и милой маме
Сыновней памяти букет.
Ты мне жена, а не вдовица,
Разгладь морщинки, не грусти.
В чём провинился, отпусти,
Я скоро должен воротиться.
Едва отдам свои долги –
Сыновние и родовые.
Не плачь! Нам это не впервые.
Себя для Мгера береги».
А дальше, что ж, сценарий схожий.
Знобит мурашками по коже,
Как вспомню ужасы войны!
Но Мгером освобождены
От Козбадиновых наймитов
Пределы царства сасунитов.
В изгнанье дни враги влачат.
А Козбадиновых внучат,
Припомнив сечу у Багдада,
Мгер на ограду Сасунграда
Прибил,
как некогда, на Крест
Мессию от священных мест
Распяли волею Пилата
Легионеры супостата.
Здесь — Homo Homes Lupus est.
Ушли заботы и волненья.
В Сасуне достославный Мгер
Обрёл покой и вдохновенье,
Как дед, достойный уваженья,
Жилец, увы, надгорних сфер.
Могилы предков в Цовасаре,
Источник силы, посетил.
У Богородицы просил
Грехам прощенья, что в угаре
Борьбы невольно допустил.
Потом с Оганом распростился
И, стосковавшись по Гоар,
Поехал к ней, но заблудился
И незаметно очутился
В объятьях новых бед и свар.
Там к людоедке (что за диво!)
Пришлось талант употребить.
Людей вкушала!
Особливо детей и дев.
Зачем ей жить?
В пути попался город Джзир.
Жильцы
(строительное дело им не далось)
так неумело пообустроили свой мир,
Что Джзира — Шат,
река большая,
Текла не пашни орошая,
А поперёк всех улиц – вширь.
Свергаясь с гор, издалека,
Порой весеннего разлива,
Бежит по улицам река,
В домах свирепствует гулливо;
И нет сухого островка.
Проникся Мгер заботой Джзира.
Как не помочь?
Скалу взвалил
на гору мышц, (ни капли жира!)
И на два русла развалил
Исток реки.
Теперь потёк
Её стремительный поток
В обход, и лёг на карту мира,
Не как слепой летящий рок,
А двуедино, точно лира.
Возликовал честной народ
И просит доблестного Мгера
К себе, надеясь, что займёт
Он пост главы (как нынче – мэра).
Мгер отказался. На скале,
Где русло надвое делилось,
Построил храм, чтоб вечно длилась
О нём легенда по земле.
Храм Пёстрой Башни.
И сейчас
В нём часто слышатся молитвы
Тому, кто в час бескровной битвы
От наводнений город спас.
50. Смерть Гоар. Эпилог
Семь лет скитался Мгер по свету.
Семь грозных дэвов истребил.
Да только счастья не добыл,
И, наконец, в Багдад к рассвету
Явился, в рог свой затрубил,
Как твой Роланд:
«Гоар, я дома! – кричит,-
(а в доме тишина), –
Налей, Богиня и жена,
В ладони странника вина!
Встречай!
Иль нынче нет приёма»?
Бежит, предчувствием томим
По тронным залам в нетерпеньи
И вдруг,
о Боже, перед ним
Его Гоар в оцепененьи
Холодном,
без сердцебиенья,
В венце, что был им так любим,
Лежит, исполнена смиренья.
В руке письмо:
«Прощай, далёкий.
Тоска ужалила меня.
Тебя всё нет.
Прошли все сроки
Судьбой завещанного дня,
Когда опять тебя увижу.
Нет сил и нет желанья жить.
Не осуждай, родной, прости же,
Коль в чём умела досадить.
Я поищу тебя у Бога,
Вдруг ты в раю и встречи ждёшь.
Не укоряй, не сетуй строго,
Коль жив — и мёртвую найдёшь.
Тоска больное сердце гложет.
В Сасун свези меня, к Хандут.
Хочу лежать на смертном ложе
Я рядом с ней.
Пускай найдут
успокоенье наши души.
Да будет верным мой удар,
Что плоть уставшую разрушит.
Супруга вечная — Гоар».
По сердцу Мгера паутиной
Морщины скорби пролегли.
С Гоар в Сасун дорогой длинной,
В слезах, на верном Джалали
Он двинулся, чернее тучи.
Был полон красок, но поблек
Подлунный мир.
Тоской измучен,
Мгер проклял уходящий век.
Альков в земле гробницы милой
Он вырыл для своей Гоар
И долго плакал над могилой,
Кляня отца бессмертный дар.
Что в жизни, если рядом нету
Того, кто дорог на века?
Зачем бродить по белу свету,
Считая скорби облака?
«Отец, ты слышишь?».
«Сын любимый,-
могильный трепет пробежал,-
Терпи!
Всё в мире повторимо.
Жизнь протекает мимо, мимо…
Дрожит Божественный фиал.
Горит неверными кругами…
За старым миром – новый мир
Мудреет новыми богами,
Где современный нам кумир
Меняет ангельские перья,
Берёт иные рубежи.
Прости, обиды не держи.
Живи, исполненный доверья,
Что приближается, грядёт
Спасенье каждого творенья.
В прекрасный день Богоявленья
Проснётся избранный народ.
Ступай на Ван, в Агравакар.
Мечом раздвинь утёс на части;
Войди в него, доверься власти
Судьбы, до нового витка.
Едва закончится виток,
Злосчастья людям приносящий,
Твой добрый меч и твой конёк,
Лиловым трепетом косящий,
Спасут,
поверь мне, сераскир,
Сасун от злого супостата.
Он расцветёт, как встарь когда-то,
Едва созреет для возврата
Героев обновлённый мир.
Взойди звездой над этим миром,
Чтоб вечной истиной сиять.
И прах земли под сераскиром
Да не расступится опять».
Давид умолк. Ни слова боле
Из — под плиты не донеслось.
Мгер не запамятовал роли —
И всё, как сказано, сбылось.
С конём в скале Агравакара
Поныне грезит Мгер и ждёт,
Когда над храмом Цовасара
Звезда счастливая взойдёт.
Эпилог.
Расцвёл короной эпилога
Костёр имён, как лала жар.
Да будут святы, волей Бога,
Сасун,
праматерь Цовинар,
И Санасар с Кери — Торосом,
Ревнивый к славе Багдасар,
И Дехцун – цам,
что в Цовасар
Вплетала огненные косы.
Будь свят, Оган миролюбивый,
И старший Мгер,
и Армаган,
И наш Давид,
с мечом над гривой
конька,
Что мчит, как ураган.
Хандут — хатун да освятится
В умах людей,
и младший Мгер.
Пусть той же славы причастится
Гоар,
как верности пример.
Исмил – ханум…
Её заботой
Был всё же выкормлен Давид.
Пусть Мгера памятный визит
Её в потомках сохранит.
Простим обиды ей, чего там!
Своих родителей помянем
Добром.
Да будет с ними мир.
Но тем, кто крив,
желать не станем
добра.
Да сгинет злобный Мсыр,
И Мсра-МелИк,
Верго трусливый,
Блудливая Ханум-Сарья.
Навек запомнится кичливой,
С клеймом убийцы нечестивой
Чымшкик и вся её семья.
Да славятся умельцы слова –
Вот этих льющихся страниц.
Мы благодарно вновь и снова
Склоняемся пред ними ниц.
Бессмертны корифеи духа,
Что, памятью обожжены,
Несут преданья старины
Из уст в уста,
от губ до слуха.
Мир вам…
Александр Рюсс