ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Хороший армянский стол… как его описать… Ну, он почти такой же, как хороший грузинский стол. Или даже как хороший азербайджанский. Эти турки многому у нас научились, просто после своего господства названия поменяли. Поменяли не азербайджанцы, нет. Не знаю, кем же всё-таки они были раньше, но когда уже стали говорить на тюркском, названия многих блюд перешли вместе с языком. Но при чём тут национальность? Разница, строго говоря, не на столе, а за столом, в людях. И то не всегда в глаза бросается, особенно для иностранца. А вот мы эту разницу хорошо и глубоко чувствуем. И, разумеется, не только за столом.
Вы говорите, что всё не так? Но я вовсе не об этом хочу рассказать.

На самом деле был хороший, настоящий ереванский летний вечер. Настоящий, потому что прохладный ветер кружит по ереванским улицам, сгоняя жару, тополя шуршат, шелестят, оборачивая трепетные листья то серебряным цветом, то зеленым. А на балконе дяди Гаспара стоит огромный стол, его жена Назик и дочки Ани и Шаан несут и несут блюда, то новые горячие, то заполнить опустевшие. Чего там только нет! И толма с зелеными листьями, так упакована и уложена, как-будто на фабрике делали. Фасоль красная, пёстрая, непременно горисская, в больших глиняных и фарфоровых плошках, покрытая мелко-мелко нарезанным луком и амемом-кинзой, и рыба сиг, откуда-то выловленная, тайно привезенная — кто не знает, что её запретили ловить? Не осталось в Севане рыбы, бедное государство умоляет подождать, чтоб рыбки успели поразмножаться, но кто слушает? Если допустить, что милиция — тоже государство, то одной рукой запрещает, а другой берёт взятку и отпускает. Поэтому в казане у тёти Назик глаз у сига вот- вот из мутного станет белым и почти выскочит. То есть, готов, говорит. А уж сколько еще салатов нарезали, сколько ваз стоит рядом на низком столике! Разрезанные торты прикрыты белой бумагой, конфеты в хрустальных вазочках будоражат взор своим разноцветным блеском. Как должен быть голоден, чтоб всего этого отведать. После двух-трёх ложек из нескольких салатниц и кусочков бастурмы разве что-то еще полезет в рот добровольно?

Дядя Гаспар справляет день рождения внука. У братьев Гаспара по 2-3 дочки. У него — две дочки. А мальчика ни у одного. И тут умница Шаан после второй девочки математику задействовала, жена Назик сообщила мужу, когда уже всё было готово и заплачено, что докторша по-новому польскому методу рассчитывала, но какая разница, какой национальности эта новая методика? Всё равно это их внук, сын Шаан и Петроса. И теперь все сидят за столом, все перед глазами, и слава Богу, всё есть, и мясо, и вино льётся, с соседней улицы от октемберянци Вазгена целый баллон приволокли, и своя водка в штофах потеет.
Если кто-то думает, что дядя Гаспар пьян, так это у него лицо всегда такое —улыбка постоянно бродит по губам, глазам, иногда до ушей дело доходит.
Но самым главным делом за армянским столом после обязательного изобилия, конечно, это тосты. Они не такие заковыристые, как у грузин, не такие литературные, придуманные в специальных книжках, как у русских, и не такие туповатые и плоские, как у некоторых других.

Армянский тост всегда немного печальный. Тамада думает, что веселит людей, на самом деле у него взгляд блуждает где-то, а в голове всё вертится, и конечно, вертится вокруг денег, о чём ещё может думать мужчина в цвете лет? Завтра, как отрезвею, в машину садиться надо? Ну! Бензин нужен? Ну? А спектор на обочине прячется? Ну? А кто-нибудь знает, когда-нибудь было такое, чтобы вместо денег спектору тост произнести? Сразу в психушку потащат! Вот и блуждает взор у тамады, керы Арташеса, хотя не один он сидит на мели. Вон Кро, Киракос, у того вообще цех стоит уже полгода —территорию отбирают. Какой суд, разве за таким делом идут в суд? Кро мотает головой, видно, сосед рядом уговаривает его подать в суд. Киракос приехал из Тбилиси давно, он до сих пор называет его Тифлис. Отобрали там у него старый красивый дом — под гостиницу. В Тифлисе тоже суду не поверил, какой суд с грузинами? Раньше можно было хоть фамилию поменять, но, даже тогда, когда особо видимой разницы между советскими нациями не было, не считая прибалтов и среднеазиатов, вроде все любили друг друга, и то Киракос в Цатурашвили заделаться не захотел, а срочно продал за бесценок полдома молодому глехи-грузину, вот пусть он и судится, раз про гостиницу понятия не имел. Дед Киракоса был из Ардвина, там всё оставил, еле бежал, сначала в Батум, потом дети в институт поступили, в Тифлис переехал.

Вот и получалось, что семья Кро привыкла всю жизнь территориями разбрасываться. А теперь ждёт сына — приедет, немного денег привезёт, в район переедут, там езди Кялаш, старый друг семьи и сосед по родительскому домику, обещал помочь соорудить напополам ферму. Кялаш был честным малым, своё дело знал, за сыром к нему приезжали из Тифлиса. Такие же езиды, сидели у него дома и пели грустные песни про Апо, ихнего вождя Оджалана. Интересный народ эти езиды, как спросишь у них, а не курды ли вы, мать вашу, в 15-ом курды резали армян, тут же начинают: Хазаре, хазаре! А как Оджалан — так он им отец. Апо, Апо… приговаривают и так жалостливо качают головой…
Уезжать не хочет Кро никуда, надоели чужие земли. Но и своя ведь не любит! Вот и он тост произнёс — про старого зареци Паргева, они сватами приходятся Гаспару, хороший человек, и зять хороший. Правда, занятие у него непонятное, но семью кормит. Говорил, уезжает молодёжь, свою землю на кого оставляют, вот зять мой крепко держится за свой дом, на чужбину не тянет его. Старый Паргев меланхолично послушал, как Киракос расписывает ему сына, и усмехнулся:
—Уста Киракос, я сам делал, хорошо его знаю. Ты лучше выпивай, а то сидишь трезвый, как адвокат Мелкон!

Адвокат Мелкон на свою беду всегда ходил трезвый, не пил из-за язвы, как он считал, заработанной на почве зазубривания тысяч статей из разных кодексов, но ему и поесть тоже не давали. К адвокату попеременно кто-нибудь подсаживался, разве найдётся армянин, который не интересуется своими правами, да ещё на халяву? Адвокат, давясь, быстро доедал очередной кусок и начинал скороговоркой отвечать на вопросы. Ответы особо не отличались друг от друга: «Надо посмотреть документы» или «Приходи в офис, посмотрим». В офисе у него сидела племянница и аккуратно записывала, кто пришёл, с каким делом и сколько платить за консультацию. Поэтому все, кто подсаживался к адвокату Мелкону, старались хитрить, упрощая дело, чтобы на месте если не консультацию получить, то хотя бы прикинуть шансы. Сегодня повезло Тлик Бенику, у него родной дядя закрыл калитку и запретил проходить на улицу через его приватизированный участок. Сестре своей, матери Бено, тоже запретил, раз с младшим сыном живёт и пенсию ему отдаёт. Можно подумать, сам он пенсию у своей матери не забирал. Больше месяца Беник взбирается на стремянку на самый верх забора, перекидывает её на улицу и осторожно спускается вниз. Стремянку он нёс к соседу жештанчи Рубену, чтобы не свистнули ненароком. Мать крутилась во дворе, и каждый раз спрашивала:
— Ай Бено, с той стороны тоже так высоко?

Мелкон послушал Беника, послушал, но почему-то с документами в офис не позвал, а сразу сказал:
—Нарисуй!
Конечно, Бено не на голову же был тлик. Чертёж у него был ещё тот! Прямо кадастровый! Поводив зубочисткой по бумаге, адвокат победно воскликнул:
— Этот судья мне хорошо знаком. Можно с ним договориться.
У Тлик Бено, еще верящего в справедливость, губа сразу отвисла, и он, вздохнув, с безнадёжной и кислой миной засунул свой чертёж обратно в карман.
— Смотли, чтоб не очень долого, Мелькон джан! Сам знаешь, без штанов остался после авалии…

Тлик Бено не врал и не прибеднялся. Он не только остался без крохотной квартирки, которую продали, чтоб закрыть долги перед «Аудио», протаранившую его жалкий «Москвич», но тот парень выставил такой счёт за ущерб, да еще такие качки повсюду за Бено таскались по всему городу, что Бено продал квартирку и возместил. Жену с двумя дочками перевёз к тестю, а сам переехал к матери, кое-как перебиваясь на копеечные проценты от оставшейся жалкой суммы, которой и на кухоньку не хватило бы… Но Бено потерял в аварии не только веру в справедливость. То ли он в момент опасности высунул свой ущербный язык, то ли беда в одни ворота бьёт, но во время «авалии» бедный Бено лишился кончика языка, и теперь он стал совсем Тло… К чести Бено, как раз по поводу своего усугубившегося дефекта он не особо комплексовал. На выборы мог ведь за Левона пойти- Левон и есть Левон, без буквы «р», хоть миллион раз выговаривай. Так нет, он называл себя «селжакан», а прежнего президента почему-то клял последними словами: «Этот Лобик»… и дальше шли приобретения «Лобика», в которых Бено никак не мог быть замешан и тем более, обделён.

Но вот за столом снова оживились — принесли шашлык, разнесся непревзойдённый шашлычный аромат, подали большие миски с запеченными овощами. Хозяйки ловко освобождали место для глубоких мисок, покрытых лавашем, и гости запустили руки под тёплый лаваш.
Учитывая число пустых бутылок водки, которые выстроились на балконе, можно было предположить, что гости перебрали давно, но то ли возраст, то ли обильная еда еще позволяли глубокомысленно разбирать всевозможные вопросы на самые трепетные темы. Перекидываясь шуточками, словно мячиками от тоста к тосту, иногда кто-то «отходил от темы» и возвещал:
— Русский президент опять пенсию поднял, вот это президент! — или же: в Америке такого не допустят!— доподлинно зная, что в Америке допускают и чего никогда не может быть. Ещё бы, в одном Лосе армян больше, чем в Ереване с пригородами!
Любое телодвижение в любой стране большинство из сидящих за столом очень близко принимало к сердцу. А степень осведомленности никоим образом не зависела от образования. У многих дома стояло по целых два телевизора, иногда даже рядом. Смотришь одну программу, слушаешь последние известия, серьёзные политики у вещают у микрофона и тебе твою жизнь наперёд раскладывают, а переводишь взгляд левее, а там непристойными вещами заняты, и зачем всё показывают, никакого стыда не осталось у людей. Или сразу два оппозиционных канала включают.

Обсудили постепенно и городские новости, и острополитические. Какой армянин, усевшись за стол с гостями, не станет обсуждать политику остальных государств? Не выведет на чистую воду истинные намерения президентов великих и не очень великих держав?
— Тхек, мы их давно раскусили! Мы им не нужны! Им наша земля нужна! — прорезались у кого-то глаза. Может, кому-то покажется, на первый взгляд, странным, что наша каменистая земля приглянулась американскому или французскому президентам. Вот русскому — это было бы понятней, она, эта земля, раньше была русской. Но русские разве понимают такие простые вещи?
— Э, нет, Салибек джан, не пенсию поднимать надо. Цены эти жулики слазу после газет поднимают! Цены им нельзя в луки давать!
— Э, Беник джан, тогда опять в совет попадём, еле от коммунизма ноги унесли! А нам Европа нужна!

— Тулки Евлопу во сне видят! Их туда не пускают! — радостно сообщил Бено, спьяну позабыв, что свояк Славик, который сумел остаться в Германии, в каждый редкий звонок не забывал в конце удрученно добавлять, что «турок много». Как говорится, от кого бежал, и к кому попал. Свояк был бакинским армянином, беженцем, тоже еле спасся, но, оглядевшись в Ереване, ничего хорошего, кроме нежной и черноглазой Нарине, не увидел. То ли дело Баку… Да и ереванцы особо их не жаловали. Шуртвац, шуртвац… не ладились у него отношения даже с новыми родственниками, а друзья остались или там, или раскидало их по всем рейсам из бакинского аэропорта. На все свои сбережения, добавив деньги на приданое, свояк Славик купил себе и жене две туристические путёвки в одну сторону, в Германию. Но, конечно, заплатили «туда обратно», вся группа состояла из октемберянцев, которые продали свои дома, утварь, обстановку и не представляли даже, куда вернутся, если б поездка «в одну сторону» не удалась… И говорить нечего, как Славик был обескуражен, увидев в маленьком немецком городке столько турок. Причем, настоящих, из Турции.

Кявар Аргам ел, чтобы не заснуть, но и жена не давала ему расслабиться, всё толкала в бок и шептала: Арго, Арго…
Но Арго был категорически не согласен с Сарибеком, насчёт коммунизма у него были свои экономические мысли. Уплетая любимый зеленый лук с лавашом и сыром, он прошамкал:
— Совет, совет… и порядок был, и закон был…
— Наши земли заселили курдами, никакой медицины, как кролики размножаются! — вспомнил Кро свой Ардвин. При слове «курды» гости заёрзали, зашумели, у каждого, чьи деды жили раньше не в Армении, был особый счёт и к курдам, и к туркам, и азерам…
— Курды сейчас не те, они в душе признают геноцид, — авторитетно заявил Кро, призывая лучше относиться к езидам. — Вот Кялаш тоже вроде бы курд, но он же не мусульманин, нормальный человек!
— Э, Кро, причём тут мусульманин? Арабы сейчас к нам хорошо относятся, а во время геноцида сколько народа пригрели и спасли!
— А в Иране наши церкви ихнее государство строит! Или ремонтирует за свой счёт! А эти турки всё равно турками и остаются! — подал голос Мелкон. Он часто работал с ирано-армянами, доставал им и оформлял купленные квартиры. Те наперебой расхваливали отношение иранцев к армянской колонии, особенно в городах. Хотя с другой стороны и тем не менее, на всякий случай покупали дома в Ереване. Как подумаешь, любому армянину несколько домов в разных странах намного нужней, чем даже олигархам.

— Тхек!- устало обратился тамада к немного размякшим гостям. — У меня демократичная идея появилась! Давайте слово дадим, кто о чём мечтает, пусть скажет, а мы за это выпьем!
Все удивлённо уставились на керы Арташеса. Мало ли о чём люди мечтают! По закону надо ещё за лореци Сарибека выпить, до него ещё не дошли, до кявар Аргама, вон, сидит с женой, в галстуке в такую жару, не иначе, как на старую работу устроился, тогда он тоже всегда в галстуке ходил.
Но Кчат Сако, ближайший сосед, который недавно стал жить в доме своей мечты, с евроремонтом и сравнительно молодой второй женой, задумчиво ковыряясь в зубах, демократическую идею поддержал:
— Хорошо говорит, будем евро-тосты произносить, я слышал, за границей как-то по-другому это делают.

Первым встал Тлик Бено, у которого чувствовалась жажда и выпить, и выступить. Он закашлялся и проникновенно начал:
— Конечно, все думают, что я мечтаю делжать лечь, как этот мелзавец Тел-Петлосян! Но я мечтаю купить квалтилу, или лучше, дом, лучше за голодом… и конечно, «Мелседес» или джип! Мы с моей Лозик только там и поместимся.
Его Розик еле помещалась на диване для троих, оставив полоску на сиденье для Шогик, тощей жены Кчат Сако, которая после евроремонта худела под еврофигуру, хотя могла и во время ремонта похудеть!
Гости одобрительно заголосили. Кому не захочется дом за городом (разумеется, второй дом, бедный Бено не посмел сразу размечтаться), а уж «Мерседес»… такое общечеловеческое счастье…
— Хороший шашлык делает Рудо! Давайте экстра за Рудо! — раздались благодарные голоса.
Рудо свой шашлык давно отжевал там, во дворе, но на чистом воздухе и аппетит приходит звериный, он с младшим братом уплетал мясо и мычал:
— Это от мяса, не я…

Все смолкли, когда встал Сарибек, высокий, как жердь, тоже непьющий. Сарибек не дождался тоста в свою честь и поэтому обидчиво начал:
— Ну раз всё не по закону, установленному нашими предками раз и навсегда, то я мечтаю, чтоб в моём Дсехе еще один Туманян родился!
Все захлопали. Ай, да Сарибек! Вот это мечта! Правда, совершенно неисполнимая, но и не то, что груда железа на колёсах или груда камней под крышей! Сарибек оказался патриотом лорийской земли, лореци есть лореци, земля есть земля!
Гости, напрягая интеллект, слегка протрезвели. Все уставились на Кро. Он наклонился к Гаспару и о чём-то яростно спорил.
— Я последним помечтаю. У меня депрессия.

Гаспар улыбался своей безмятежной улыбкой и сам встал:
— Тхек, я мечтаю, чтобы мой внук вырос… вырос и стал президентом!
— Огоо! — выдохнули все хором. — А Сержа или Робика внук куда денется?
— В Карабах вернутся! К тому времени признают!
За столом не было ни одного карабахца, можно было и размечтаться.
— А разве это не мечта? И чтоб признали, и чтоб вернулись… Там же мало кто остался, кому, как не им? И язык менять не надо… — местные «тхек», посмеиваясь, подливали себе сок и ждали, что скажут адвокат и Кро, выйдя из своей «депрессии».
Адвокат Мелкон не только мечтал, но и неуклонно шёл к своей мечте, поэтому с тостом был давно готов и выразился коротко и ясно:
— Я мечтаю выиграть все дела для богатых клиентов!
Жадность и одностороннее мышление сгубили Мелкона, лишив его лавр мечтателя, ибо жена бедного Бено, видимо матерьялистка, которая усвоила вечный баланс судейства, пискляво добавила через весь стол:
— И чтоб все бедные проиграли, да?!
Так как для настоящего армянина бедность постыдна, и пьеса Островского «Бедность — не порок» писалась явно не про них, а большинство гостей в глубине души относили себя не к богатым клиентам, то Мелкону никто даже не похлопал.

Кявар Аргам когда-то был братом самого могущественного человека в своём районе, но после краха СССР секретарское кресло разломилось вдребезги, ровно на столько кусков, сколько партий оказалось в цветущем и небогатом Кяваре. О чём он мог мечтать? О возврате в прежнюю страну? Но и у него был «дисбаланс», все знали, что дед жены, известный в республике большевик, был замучен в лагерях. Со всеми однофамильцами. А его бизнес был маленький — переправлял рыбку в город, то есть в Ереван.
Аргам, выпятив круглый кяварский живот, раздобревший от вечных попоек и кюфты с хаш-хоровацом, развёл руками и широко улыбнулся:
— Тхек джан, ничего не хочу! Севан пусть будет рядом, полный воды и рыбы, мне больше ничего не надо!
Севан, полный воды и рыб, был нужен всем, а не только кяварцам. В те голодные несколько лет, когда республика переходила на шоковую экономику без терапии, исчезли и деньги, и мясо. В дело пошёл сиг. Даже толму делали из него. А уж котлеты сам Бог велел!

Наконец встал Кро и начал как-то странную оцифрованную речь:
— На 100 километров… — потом, глядя в окно и шевеля губами, выправил какую-то цифру и выпалил — Нет, на 250 километров… Чтоб вокруг никого, кроме армян не было! И убежденный в своей правоте, разъяснил, если кто не понял:
— Ни турок, ни курдов, ни этих, — показав куда-то неопределенно, и было непонятно, кого он имел в виду— то ли грузин, то ли азеров. Кро сердито обвёл мутным взглядом своих осоловелых сограждан и продолжил:
— Да, чтоб никого, даже, может, и армян чтобы поменьше было, — выкрикнул страшно обиженный на весь свет Кро. Опрокинул в себя бокал с водкой, сел, и вдруг почему-то вспомнив про езди Кялаша, тихо добавил:
— Вот только Оджалана пусть освободят, жалко его…
Насчёт «ни турок, ни курдов» всем понравилось, а уж про 250 километров неплохо рассчитал… Но Кро явно загнул про армян, и так мало, а он хочет поменьше…

За столом больше никто не хлопал, все выговорились.Принесли фрукты и стали разносить «чай или кофе» и гости заскучали. Дядя Гаспар, не обращаясь ни к кому, обронил:
— Ахчкек, включите телевизор, может, что-нибудь хорошее покажут.
Но после мечтательных речей и такого количества выпитого на телевизор никто не смотрел… гости друг за другом встали, чтобы разойтись. А дядя Гаспар, который был у себя дома, продолжал счастливо улыбаться, довольный и собой, и уходящими гостями, и даже внуком, который орал в дальней комнате.
— Тхек, армяне все, а себя и свою судьбу не любим… хотим силой изменить её… тхек джан, силой ничего не получается, любить надо, Кро джан… — стал прощаться с гостями Гаспар. Но ни гости, ни Кро уже не помнили, почему вдруг старый Гаспар вспомнил о любви. Все мечтали скорей попасть домой.

Гоар Рштуни, писатель, поэт, переводчик

__________________

Словарик
Спектор — инспектор (простореч.)
Керы — дядя, брат матери
Лос — Анджелес
Тлик,тло — не выговаривающий полностью слова
Левон — Тер-Петросян (первый президент)
Лобик (Робик) — Роберт Кочарян (второй президент)
Селжакан — (сержакан) приверженец Сержа Саргсяна (третий президент)
Совет – армянское название советской власти (слэнг)
Ахчкек — девочки, обращение к женщинам дома
Тхек — ребята, обращение к близким мужчинам