ДНИ В ИСТОРИИ

«Наша Среда online» — Разница во времени между Баку и Москвой — всего лишь час. Разница во времени между Баку и Москвой огромна — не всем здесь легко понять, как решение Верховного Совета Армянской ССР о выделении специального бюджета для Нагорного Карабаха сорвало с горного склона смертоносную лавину. Я только что оттуда, из Баку, у меня перед глазами рассеянные по бакинским стенам плакаты, с хищной армянской рукой, стремящейся вырвать из азербайджанской груди алое сердце — Нагорный Карабах,- и властная бакинская рука, перехватывающая воровскую руку, на стенах научные трактаты о том, что «Великой Армении» не было и не будет, на перекрестках люди мне говорят: «Эти армяне…». А где-то далеко Ереван, живущий зеркальным отражением, все наоборот. Люди сражаются на тонущем корабле.

Активист Народного фронта (так, по крайней мере, он представился) говорит в телефонную трубку: «Завтра будет очень тяжелый день. Ожидается демонстрация, трудно сказать, с каким исходом. Ситуация, как накануне штурма Зимнего дворца. В ЦК можете не звонить — там никого нет. Они, наверное, уже все разбежались. В женском платье». Бодрый голос человека, в эйфории не могущего уяснить самому себе смысла сказанного. Как пьяный.

Ночь. Я не могу спать, мне мешает странный грохот с улицы, будто оторвал ветер кусок жести на крыше и гоняет его с упорным постоянством; я застываю у окна — во дворе скромного голубого дома с закрашенными стеклами зачарованной вереницей, будто повинуясь неумолимой дудочке Крысолова, спускаются солдаты, громыхая изредка огромными с мертвенным отблеском щитами, поправляя за спиной автоматы.

Я иду в город, сосед советует: «Возьмите паспорт показать, что русский…» Суббота начинается хмуро и ветрено, ветер сушит последние лужи, прохожих немного, горничная говорит: «Не выходите на улицу».

На улицах меньше прохожих, но уже собираются легкими черными сгустками кучки черноголовых мужчин в черных пальто — они стоят на перекрестках, рассматривая прохожих с молчаливым, изучающим вниманием, что-то коротко говорят за спиной, у киосков замирают, глядясь в развернутые зеркала газетных страниц, люди подписывают какое-то воззвание, на улицах заметно еще не ясное, но все более определенное движение людей к центру, к площади: много подростков, женщин почти нет; и вот, наконец, первый громовой выкрик, и толпа хлынула к площади, вознеся над головами трехцветный флаг, как кусок, отпиленный от общей семицветной радуги, тротуары опустели, я становлюсь в тень киоска, и колонна идет мимо меня, и вдруг, срываясь на бег, люди мчатся через скверик на соседнюю улицу.

На площади уже вещают ораторы, и толпа густеет, люди сбиваются в плотную массу, не оставляя между собой просветов, ощетинившись флагами и транспарантами; вокруг этого черноголового поля, прорастающего ненавистью, прямо на глазах образуется пустое окаймление асфальта. Трудно сосчитать, сколько здесь людей: сто, двести тысяч?

«Горбачев забыл про нас…- плачет русская женщина.— Как мы тут будем жить? Я домой ходить боюсь. Вчера окружили у метро и говорят: «Вы, русские, вы почему не с нами?» Куда мне ехать? У меня отец с пятнадцати лет в Баку. Я коренная».

После трехчасового митинга толпа расползается, как лава из жерла вулкана, распаленные люди окружают милицейский «уазик» лимонного цвета, взбираются по нему, пинают ногами, не позволяют выехать из толпы, подростки забегают вперед, смотрят номера машин: не армянские ли? И сразу эти машины окружает торопливая толпа, небо над городом темнеет, наливаясь грозовой синевой, люди идут рядами, задрав головы, подолгу задерживая взгляд на людях, смотрящих на них из окон, будто хотят увидеть чей-то взгляд, в их глазах странное ожидание.

— Куда они пошли? — спрашиваю я молчаливого соседа.
— Армян искать.— мрачно отвечает он.— Да где их сейчас найдешь-то? — медленно добавляет он.

Я тогда еще не знал, что этот вечер станет последним для десятков человеческих судеб.

Банды погромщиков не жалели никого — бакинский погром кроваво войдет в историю, как вошли в историю Сумгаит. Фергана, Тбилиси, — историю трагических ошибок народа, историю преступлений. Милиция, армия пытались сделать все от них зависящее, люди разных национальностей укрывали армян от озверевшей толпы. Но все же кровь пролита. И она останется на бакинских улицах навсегда. Печать преступления останется на совести тех неформальных организаций, которые подвигли народ к насилию, — месть не имеет права на людские жизни, чем бы она ни мотивировалась. Маятник вернется — прошел огромный митинг в Ереване, брошен клич собирать оружие, мстить, отплатить кровью, чуть ли не десантом обрушиться на Баку. Мельница ненависти продолжает свою работу.

Самый невыносимый дефицит ситуации, по-моему, это дефицит реального руководства, а не фантомов, которые сажаются в кресла невидимыми аппаратными играми и безвольно тащатся за событиями, лишь изредка пытаясь их схватить под уздцы с помощью внутренних войск. Нужно правительство, способное остановить кровь, все остальное потом.

Потом, может, через десятилетия, мудрые потомки решат проблемы Карабаха. А сейчас правительства народного доверия должны уяснить очевидные сегодня горькие факты: идет война, мы признаем это, мы заключаем перемирие, выводим боевиков, отвечаем за жизнь ваших соотечественников, как вы за наших, создаем делегации на переговорах, и пусть эти делегации седеют и стареют за «круглым столом» — лишь бы не пролилась кровь…

Проблема в людях, которые могли бы ответственно говорить от имени народа. О том, как этим людям приходить к власти, должны подумать наши депутаты, которые заседали и голосовали на Съезде с таким спокойствием, будто в запасе времени еще вагон. Свободы нужно не столько, сколько хватит большинству. Свободы нужно столько, чтобы хватило всем.

Сегодня — уже поздно. Но завтра уже будет — никогда.

Эти строки я пишу 14 января. Новый год по старому стилю. Неужели по старому?..

АЛЕКСАНДР ТЕРЕХОВ
(«Огонёк», №4, 1990 г.)