ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Из множества мастеровых, которые с утра пораньше стекаются на биржу перед метро Авлабар, штукатур уста-Гевуш*, — так зовут его те, кто помоложе, — самый уважаемый и авторитетный. Многие почитают за честь покумиться с ним, и он не кому он не отказывает покрестить дитя. Дело-то, слыхал богоугодное! Готов без колебаний пощедриться на проведение обряда. И всякий раз по его настоянию как главной, кафедральной армянской церкви Сурб-Геворг – натура масштабная! Не поскупится заплатить не только духовным лицам, но и тем, кто приняли хоть малейшее участие в проведении обряда. А напоследок, подаст каждому из нищих на паперти. Только вот, надо признать, на еженедельном патараке–литургии его не увидеть. Эту прерогативу отдал своей благоверной, принимающей активнейшее участие в церковной жизни. И чтоб просто прийти в воскресенье, постоять, посудачить там во дворе с завсегдатаями, то ему и своей биржи хватает.
Гиви Заридзе, известный прораб–подрядчик на самые серьезные работы приглашает именно Гевуша. Он виртуоз в работе с разновидностью известки под названием «гажа». Слово, не столь утонченное для уха русского читателя, и звучащее на местных языках не иначе как «гадж» или «гаджи»… Работа с этим раствором требует особых навыков. Гевуш освоил их безукоризненно. Знает множество всяких тонкостей. И нередко с гордостью подчеркивает, что Достоевский, о котором, правду сказать, вряд ли еще многое знает, находясь в ссылке, работал именно штукатуром. Ни для кого не секрет, что многое из своих познаний Гевуш приобрел в благословляемую им ныне пору, перед всемирной олимпиадой в Москве. Трудился на строительстве грандиозных спортивных объектов. «Думаете, так просто было устроиться туда на работу?! — хвастается Гевуш,- шантрапу и близко не подпускали!.. А какие девушки, какие красавицы работали наравне с мужиками! А бывало,принарядятся в выходной день,и мы шли куда-нибудь на концерт,в ресторан, многие кинозвезды им бы позавидовали!..
Комплекция у Гевуша солидная, заметно выступает брюшко. Шея широкая. Мосластые, чуть корявые руки порхают, как у лучших боксеров тяжелого веса. Не всякий подсобный рабочий успевает за Гевушем подготовить и вовремя подать очередную лохань с раствором. Поэтому он щедро делится с расторопными работниками. Ну, а если какой-нибудь новичок оказался нерасторопным, то церемоний не будет, уже на следующий день будет другой помощник. «Всему на свете свое назначение! — поясняет он. — Бревно не одолеешь пилкой для ногтей, Человек в деле – тот же рабочий инструмент: годный или негодный. Пустишь не по назначению — хорошего не жди!»
Последнее время с ним работает давний кореш Левуш. Обоим есть что вспомнить из совместно проведенных юных лет. Хотя бы то, как все летние дни проводили на Куре. Для тогдашних удалых парней — забава обыкновенная. Обоим не раз доводилось прыгать пусть и не с самой верхотуры, но и это дело — с парапета тогдашнего Мухранского моста. Теперь, спустя годы, они нередко вспоминают жуткие случаи, когда лишь самым отчаянным усилием удавалось спасти свою жизнь, вырвавшись из водоворота — коварной «крутели». И не счесть, скольких утопленников унесла река далеко за окраину города, аж до самого Рустави!
Левуш такой же крупный и массивный как Гевуш, и тоже достаточно подвижен. На армянском Гевуш и Левуш – вроде как на русском Толян и Колян. Такая огласовка, согласитесь, придает образу некую лихость. Кто-то прозвал этот дуэт «бригада — две смены», подразумевая их склонность трудиться после работы иным макаром: похлебосольничать. Обычно направляются в какую- нибудь дешевую харчевню: «Кто трудится, как пчелка, не транжирит, как оса!» Однако пьют исключительно вино! Водку — в редчайших случаях. Пиво не употребляют категорически. И это при нынешней, такой настырной его рекламе и неслыханной у нас доселе популярности «ячменного слабоалкогольного отвара».
— Да как же размениваться на него, когда вот, оно, благословенное, виноградное! — благодушествует Гевуш.
И тут же ему поддакивает Левуш, полностью разделяя такое мнение. Хорошо знающие его замечают, однако, что до нынешнего тандема с Гевушем он как раз и наливался пивом, да еще иной раз не отказывался от «ерша» — гремучей смеси пива с водкой…
— Ну и что такого?! – вступается Гевуш за друга, — что же, не видим, мы, как наши правители вчера твердили одно, а сегодня, не моргнув глазом, говорят совсем наоборот!.. Людям в церковь мешали ходить, а теперь сами в первом ряду молятся!..».
В школьные годы Левуш вдруг объявил себя анархистом. Поднабрался чего-то из тогдашних кинобаек о батьке Махно, и его душу охватило мятежное состояние. Апогеем стал случай, когда он стащил из учительской и спрятал в пожарный ящик все классные журналы – по его разумению, главный атрибут школьного диктата. Заметили, исключили из школы. По чьему-то совету он пошел в ученики к маляру-альфрейщику, одинокому холостяку, кажется, литовцу или поляку. Прежде он был художником где-то в газетах. Но после какой-то серьезной разборки в неком идеологическом секторе, плюнул и ушел расписывать потолки и стены…
Левуш частенько захаживал к нему. Внимательно слушал хоть и не очень понятные, но чем-то привораживающие речи. Иногда пытался вникнуть в какую-нибудь раскрытую на столе книгу, пока ее хозяин слушал радио, прильнув ухом и опустив звук до минимума, чтоб умерить неистовые хрипы и вой глушилок, извлекал из западных радиостанций пищу для ума.
Пару раз Левуш завернул с ним в католическую церковь, но почувствовал себя там сиротливо и неуютно. Вскоре, однако, гуру неожиданно слинял – вроде на родину. В итоге у Левуша остался сумбур в голове и такие трудные слова и имена, как то ли Штирнер, то ли Штайнер, то ли Шпенглер, Хаим Сутин, релятивизм, экзистенциализм… И, главное, сведение о том, что некий Камю написал книгу о бунтующем человеке, которая так и называется, и посвящена чуть ли не его, Левушиной личности! И разве не лестно, что обладаешь хоть крупицей неких познаний, о которых вокруг не имеют никакого представления!.. Да и забавно ведь, потехи ради, иной раз в разговоре ввинтить заумное словцо!
А что же Гевуш в его школьные годы?.. После седьмого класса нужда заставила перейти из приснопамятной Мадояновской школы на Авлабаре в некую вечернюю, да и ту не закончить. А вообще школьные премудрости особого трепета у него не вызывали. Как и термины и имена, которыми перед ним щеголяет иной раз Левуш. Но вот во время возлияний с ним Гевуш обожает пофилософствовать, предаться рассуждениям о смысле бытия, о хлебе насущном… И под конец, как бы резюмируя им же затронутую тему, всякий раз изрекает неоспоримый тезис: «Все равно – все умрем!». И все-таки задается вопросом: «Вот, как понять, скажем, такое: своя рубашка ближе к телу. То есть – подумай о себе?!.. А ведь другая народная мудрость что гласит: Сделай добро и вылей в реку…!» — ухмыляется Гевуш и провозглашает любимый тост: «Дай Господи, суметь заработать столько, чтоб и себе хватило, и ближнему дать, и в реку вылить!». Левуш с энтузиазмом поддерживает тост, правда, с оговоркой, мол, чтоб и некую долю припрятать на черный день!..
У обоих отцы погибли на фронте. Увы, факт нередкий для детей их поколения. А мамы всю жизнь вкалывали за двоих. На обувной фабрике. Были времена – в двух, а то и в трехсменке!..
Дальше судьбы приятелей сложились по-разному. Гевуш сколотил крепкую семью. Вернувшись из армии, живо вскружил голову ученице выпускного класса Доник – теперь уже Донаре. Она жила поблизости, младшая из дочерей кровельщика Варужана, в своем деле едва ли уступавшему самому уста-Сурену с Элиа. Их всякие поделки и витиеватые узоры из оцинкованной жести до сих пор смотрятся картинками на многих домах. Даже на крытых усыпальницах Кукийского и Петропавловского кладбищ. Полно особняков от Гори до Шулавери, где радуют глаз искусные орнаменты на желобах, наличниках, карнизах. А чего стоят водосборные воронки по углам крыш – ну, просто шедевры, царские короны!.. И там же, на самой верхотуре слухового окна парочка обращенных одна и другой горлиц, символизирующих неразлучность семьи!..
Мастера очень печалило то, что зятья не переняли его дело… Гевуш непрочь был пойти к нему в напарники, на самых крутых крышах орудовать киянкой, если б не комплекция…
Он относился к тестю с почтением, с тещей неплохо ладил. А в скорбный час, пусть кровь из носу, но взял на себя главные расходы на похороны. Потратил сумму не меньшую, чем после кончины родной матушки. От свояка-то чего было ждать, всю жизнь преподаватель истории в самой зачуханной армянской школе. Разве что одно только – завуч?! И всякий раз, когда на их тихой улочке, рядом с Ходживанком**, растягивали обширный шатер, накрывали траурные столы, ни у кого в их Шихлоевом околотке не возникало сомнения в широте души Гевуша… А что касается преданности жене Донаре, то ее неизменно благодушное настроение говорит само за себя. И детям, вот, дали образование: Музыкальный техникум тоже не бесплатно обошелся!.. Теперь обе уже замужем, попали в достойные семьи потомственных автомехаников – профессия надежная!.. От каждой дочери уже по внуку. Досадно лишь то, что обе семейные пары недавно сорвались с места. Оставили мальчиков в домах у сватьев и невесть как оказались в Португалии… «Не пойму толком, чем они там заняты! – удивляется Гевуш. – Сперва говорили, что нашли работу в гараже, вдруг перешли в химчистку. Потом – куда-то готовить кавказские блюда. Теперь на винзаводе… Дочери, музыкантши – ехидствует отец, – тоже в деле! В католической богодельне горшки выносят!».
Недаром Гевуш провожал их скрепя сердце: “От хорошей жизни не станешь прыгать с места на место! Ну, зачем ехать черт знает куда, если можешь добыть на хлеб, живя под собственной крышей, в своем доме?! И сколькие вокруг, чувствую, стали завидовать нам!” Именно этот аргумент, к изумлению Гевуша, молодые взяли в оправдание своего отъезда: «Вот и оставим завистникам хлеб вьючного мула!» Домой звонят часто, предлагают прислать денег еще больше. Но Гевуш резко возражает: «Знаю, как так достается лишняя копейка!» Он с ностальгией вспоминает годы, когда на «Москвиче» ездил с семьей дикарем в Пицунду. «Не из ГДР там отдыхали, э-э! Из ФРГ! А что за вино пили?! Самое дешевое, да к тому же водой разбавляли!» И когда однажды, Гевуш, сгорая от любопытства более чем от зноя пицундского солнца, накупил в ближайшем баре целую охапку бутылок холодного «Оджалеши», он уже знал, что интуристы, закончив ужин, как всегда, вот-вот вновь появятся на пляже, на сей раз, приодетые… И надо было видеть, какими восторгами и песнопениями они обычно препровождали закат ярко-оранжевого солнечного диска за линию горизонта.
Интерес Гевуша был удовлетворен!.. Его угощение приняли без малейших попыток разбавить водицей. А та их единственная бутылка, естественно, так и не раскупоренная, была упрятана подальше… Ничего предосудительного! Только, вот, какое удовольствие от разбавленного вина?!
В отличие от Гевуша, Левуш о своей жизни особенно не распространяется. Однако все знают, что женат вторично. Первая супруга укатила с ребенком куда-то за границу. Во втором браке своих детей не имеет. Но есть падчерица. Учится в той школе, где преподает ее мама. Девочка умная и старательная. Только по откровениям с Гевушем, он и на этот раз не познал того семейного счастья, о котором писал классик в самом начале знаменитого романа, – кстати сказать, литературу преподавал Левушу знаменитый словесник Карл Эмильевич Кшондзер, известный далеко за пределами своей школы на Авлабаре. И чем дальше день его кончины уходит в историю, тем откровеннее признания его учеников: умел он-таки вдолбить хоть что-нибудь полезное даже в самого отъявленного бездельника…
– Ну, что ты все Лев Толстой, Лев Толстой… – однажды не выдержал Гевуш, советуя своему приятелю умерить свою требовательность. – Мало ли что он написал когда-то!.. Неужели хочешь быть удачливее нашего прародителя Адама?!
По клятвенным уверениям Гевуша, сравнение с первым библейским героев помогло Левушу выйти из состояния уныния и обрести бодрость духа…
…Сегодня жарище. Последние дни августа. Штукатуры только что закончили работу, взятую подрядчиком у крутого авторитета с Лиловской ярмарки. За четыре с половиной дня отштукатурили и отделали в набрызг внушительную ограду участка, в центре которого высится белоснежный особняк с металлопластиковыми окнами, полукруглой верандой и аэрарием на крыше. Строение очень похожее на корму лайнера, по неразумению экипажа севшего на мель. Всякий раз при взгляде на сие строение посреди недавнего пустыря, между скопищем хибарок Промышленного поселка и высоким полотном железной дороги, ждешь и надеешься, что вот-вот начнется прилив и судну с его нерадивой командой удастся подняться над этой, Гевушем оштукатуренной оградой, и отплыть в морские синие дали…
Для Гевуша здешняя работа – пустяк, недостойный его высокой квалификации: раствор-то цементный! Если Гевушу подворачивается выгодное дело, он работает и с такой штукатуркой. Его конкуренты удивляются, что, мол, совсем не боится «испортить себе руку»… Прямо-таки страшно было наблюдать, как хилые козлы опасно поскрипывали, угрожая развалиться, когда он с размаху накладывал строительную косметику на грубую кладку. Быстренько заштукатурив очередной отрезок стены, он с особой медвежьей ловкостью спускался вниз. Вместе с Левушем, не прекращавшим густо дымить сигаретой, шустро передвигал подмостки. И уже команда: «Левуш!.. Раствор!»
Наконец дело полностью закончено! Все еще в рабочей одежде, штукатуры сидят перед воротами, покуривают в ожидании шефа. Он должен принять работу и выплатить причитаемое. Хозяева особняка в отъезде. С самого начала поставили подрядчику условие – все закончить до их приезда. Левуш, уже с утра настроенный на гастрономический лад, глубокомысленно рассуждает:
– Ну, разве непонятно!.. Не хотели каждый день морочить себе голову, кормить рабочих… Подумаешь, деньги нам платят!
– Иные нынче времена!.. Вчерашний голодранец всегда прячется от людей, боится, что сглазят! – поясняет Гевуш, поглядывая на часы. А вот и их недавний знакомый, инженер-электрик Саша Степанов. Явился за своими деньгами. Днем раньше закончил тут монтировать придуманную им самим систему сигнализации. Утверждает, что подобных аналогов нет…
Наконец, на тарахтящем УАЗе издали выруливает Заридзе. Левуш сияет и делится со Степановым:
– Такого честного подрядчика в жизни не найдешь!.. Сам посуди: деловики, якобы, имевшие гарантии “Интеллектбанка”, зажилили у него деньги, кинули… А он сам и не заикнулся об этом. Пришел и выплатил из своего кармана. Когда узнали, спрашиваем: «Почему молчал?». А он: «Я сам виноват! Не так и не с теми заимел дело!» Представь?.. Релятивизм, да и только!..
– Д-д-да… – неуверенно подтвердил электрик и со вздохом прибавил. – Мне, вот, так и не выплатили компенсацию, после того как свернули наш трест. И суд не помог. Говорят, нет денег и все!
– Тьфу!.. – скривился Левуш. – И не дождешься!.. Небось те, кто там остались хозяйничать, на самых дорогих “джипах” разъезжают!.. Полнейший синдикализм!..
– Да разве только с тобой так поступили?!– вмешался Гевуш, – ты вспомни, как со всеми вкладчиками обошлись!.. Вон, мой тесть!.. Потом заработанные деньги не выдали даже на похороны!.. Сказали, все счета заморожены!.. Кому пожаловаться?!
…У Гиви Заридзе вид самый унылый. Сообщил, что в его скромненькую ремонтно-строительную фирму, где он состоит пайщиком, с утра нагрянули контролеры. Внеплановая проверка! Настроены злее, чем свора церберов!
– Раз злые, то все ясно! – оживился Левуш. – Чем скорее дадите им на лапу, тем раньше отстанут! До армии, когда я вкалывал грузчиком в “Обувьторге”, кто только туда не приходил! Ко всему придирались!.. Даже как-то измеряли на складе влажность воздуха. Так что, как сказал великий философ Шпенглер, без смазки не обойтись!
– Да… – закивал Гиви. – Потому-то и не привез вашу зарплату… Строительное дело – кляузное, к любой бумажке могут придраться… Пусть главный там и договаривается без свидетелей!..
Надо отметить, что ни один мускул на лицах работяг не выдал их недовольства. И все-таки прораб, довольно оглядев идеально отделанные стены, поспешил их успокоить:
– Максимум через три дня расплачусь. Ну, а сейчас соберитесь, развезу по домам, мне по пути… Завтра, сдам хозяевам работу…
– Да-а-а… А мы-то ждали! – вздохнул Гевуш, но тут же взбодрился. – Конечно же, подождем три дня, не помрем с голоду, но, на что настроились сегодня, перекладывать нехорошо! К тому же, если так рано развезти нас по домам, уж точно перепугаем наших жен, еще подумают, что захворали! И допустимо ли сейчас не выпить за удачное окончание ревизии у нашего прораба?! У меня с собой пять лари. У кого сколько, чтоб добавить?!
Саша Степанов выудил из бумажника два лари. Левуш с кислой миной развел руками.
– Раз уж так!.. – рассмеялся прораб и полез в карман.
– У подрядчика кутерьма с ревизорами и грех брать с него даже мелочь! – искренне запротестовал Гевуш, пытаясь оттолкнуть Гивину руку с купюрой, которую тот всучил-таки в конце концов Левушу.
– Двенадцать лари – вполне приличная сумма! – бодро резюмировал Левуш, взваливший на себя обязанность казначея. – Запросто можно где-нибудь приятно посидеть по рабоче-крестьянски: хлеб, сыр, салат… А на остальное возьмем вина!..
В дальнем углу участка прячется ха кустами сирени уютная беседка. Рядом кран с поливочным шлангом. Идеальное место, с первого же дня облюбованное работягами под раздевалку… По быстрому скинули спецовки… И вдруг Гевуш заметил на полу нечто, внесшее в действо существенный корректив…
– Однако, дорогие мои, – довольно восклицал Гевуш, разминая руки, но стараясь не мешать вовсю жмущему на газ подрядчику, – согласитесь, приятно после честно выполненной работы поднять тост за десницы-кормилицы! И чтоб притом вино было настоящее, кахетинское, охлажденное настолько, чтоб в такую жаркую погоду по стенкам графина слеза стекала. А на закуску что-нибудь мясное! А не Левушкино рабоче-крестьянское!
– Я знаю, где очень прилично готовят хинкали! Ешь и чувствуешь по-настоящему мясную начинку!.. – сообщил Саша Степанов и скромно прибавил. – К тому же совсем недорого…
Наступила небольшая пауза, которую нарушил Гиви Заридзе:
– Ты знаешь, Гевуш, я в таких вопросах как-то избегаю брать на себя инициативу…
– Хинкали – нет!.. – поморщился Гевуш. – Как бы вкусно ни готовили, а все равно – летом рубленое мясо опасно!.. Левуш!.. А чего бы твоя душа пожелала?! Тоже хинкали?.. Не остерегаешься?!
– Э-э… Экзамен устраиваешь?! Ясно, что шашлык гораздо лучше чем тесто с черт знает с каким экзистенциями! Одно только знаешь, что там полно перца!
– Ха!.. Вот и отведаем того, что ясно заметно. Гиви-джан! Выгуливая к Гулаберу!.. – потер руки Гевуш.
– Туда с двенадцатью лари?! – удивился Левуш. – Получается, вместо вина придется просить у него воду из крана?!
– А я выдам фокус! Превращу воду в вино! – объявил Гевуш с такой уверенностью, что только и осталось ждать настоящего чуда. Оставшуюся дорогу ехали, обсуждая необыкновенную деловитость и ловкость некого Гулабера, недавно перебравшегося из провинции. Его заведение знают уже далеко за пределами квартала. Когда-то типовой павильончик с мозаичным холодным полом, в каких торговали одной лишь плодоовощторговской полугнилой картошкой, вялой капустой и твердыми, как камень, незрелыми яблоками… Правда, и теперь не фешенебельный ресторан с фонтаном, зеркалами и швейцаром в униформе. Обычная столовка, каких в городе стало полно. Но готовят из добротнейших продуктов. Только вот цены заметно выше, чем в других харчевнях. Закажешь шашлык – знаешь, что без жилок – сплошь мякоть, во рту растает! А в хашламе косточки нежные, одни только хрящи, на тарелках отходов не остается. И выходит, жива, жива старая истина: “Заплатишь дороже – обойдется дешевле!”. Но где взять столько, чтоб заплатить подороже?! Оттого-то посетителей у Гулабера не густо. Была бы рядом просторная автостоянка!..
Гевуш первым переступил порог заведения и оглядел пустующие столы… Лишь в дальнем углу сидели две молоденькие брюнетки, сосредоточенно слушавшие разглагольствования плечистого детины в джинсах, с кобурой на ремне. На столе была разная закуска, высокая бутылка с серебристыми наклейками должно быть импортной водки, Высокая бутылка “Кока-колы”… Гевуш с компаний заняли столик наискосок, у противоположной стены, и в ту же минуту официант, он же, видимо, и повар, быстрым шагом подал пышущую жаром большую черную сковородку на угловой стол, и тотчас с наиприветливейшей улыбкой направился к новым посетителям.
– Ну, что сегодня хорошего? – начал допрос Гевуш, косясь на сидящих в углу и как бы давая понять, что и его компания не менее, а может, и более, достойная клиентура.
– У нас всегда все очень хорошее, – имеретинской скороговоркой, с достоинством отозвался повар-официант и, сделав выразительный жест по направлению к углу, прибавил: – Могу предложить наш оджахури***… Еще есть острая солянка, люля-кебаб, шашлык…
– Цены все те же?! – с достоинством продолжил Гевуш и снова бросил косой взгляд на угол.
– Оджахури – порция три лари! Шашлык – четыре, кеба – два пятьдесят!.. – разом выпалил повар-официант.
– А что найдется крепкого – не отрывал Гевуш взгляда от угла.
– Прекрасная водка, удивительно легко пьется. Совместного с Израилем производства. Бутылка – четыре восемьдесят…
– А вино?.. Вина нету?! – с тревогой осведомился Гевуш, уже переводя взгляд на официанта.
– Есть и вино. Домашний “Манави” – лари с полтиной литр. Для продолжительного застолья-то, что надо!
– Холодное?.. – уже спокойно, как бы на всякий случай спросил Гевуш и снова бросил взгляд на столик в углу.
– Помнишь, нам здесь понравилась жареная печенка с луком… – как бы невзначай бросил Левуш… Порция стоила лари пятьдесят!
– Пожалуйста! Через десять минут будет готово! – выпалил повар, будто удачно ответил на вопрос для засыпки абитуриента.
– Значит, так… – сощурил один глаз и на миг, уставив в потолок, начал перечислять Гевуш: – Хлеб, само собой!.. Салат, чтоб зелени в нем побольше… Четыре порции оджахури, лимонад для человека за рулем и пока что два литра вина. Потом пожаришь четыре целые порции печени и еще два литра вина!
И тотчас щуплая пожилая женщина в шлепанцах, в белом поношенном халате и черной косынке вокруг головы, расставила тарелки, разложила вилки, ножи, заменила пустую салфетницу, принесла хлеба, большой салатник с помидорами, огурцами, густо пахнущий зеленью и ароматным перцем. Вторым рейсом принесла двухлитровый графин вина, который и впрямь моментально покрылся холодной испариной, и еще бутылку “Кока-колы”.
– А обычного лимонада нету?! – встревожился Гевуш и, получив утвердительный ответ, попросил заменить им “Кока-колу”, ибо твердо был убежден в особенной губительности последней для стенок желудка. Затем плеснул в стакан немного вина, нюхнул, сделал небольшой глоток, сосредоточенно продегустировал, перекинув от щеки к щеке, проглотил и лишь после этого попросил Левуша наполнить всем стаканы:
– Хорошее!..
За соседним столом то и дело подтренькивали мобильные телефончики, отвлекали от трапезы и самих владельцев, и соседей.
– Вот напасть так напасть!.. – забрюзжал Левуш. – Люди сами себя ставят под чей-то постоянный контроль!.. И даже если временно отключить его, чем не рыба на крючке?! Даже была бы у меня возможность за него платить, ни за что бы не таскал с собой!.. Подумаешь, все вдруг деловиками стали!.. Показушники!
– Ну, конечно, ведь ты же анархист!.. Птица вольная! – хихикнул Гевуш. – Думаешь, без этой штуки в жизни нет других крючков?! Нет, брат! А я бы лично за мобильники! Штука удобная! Чего людей сторониться?..
– Каждому – свое! – примирительно отозвался Саша Степанов. – Ну, за что пьем?!
Гевуш поднял стакан:
– Когда Бог наказал Адама и Еву, что им сказал?! В поте лица добывайте хлеб свой!.. Поэтому, первым делом, за нашу правую! За десницу-кормилицу. Ведь без нее мы кто? Никто!.. Даже не какая-нибудь птичка, а пушинка, подхваченная ветром… Вот эта, вот рука, и защита, и опора, и надежда на завтрашний день!
Тост Гевуша был всеми выпит до дна. Закусывали салатом, и тут подоспело урчащее на сковородке жаркое…
Пили последовательно за удачное окончание ревизии, за подрастающее поколение, угодившее в столь нелегкое время, за удачу ему в личной жизни, ведь, ой, как нелегко стало решиться создать молодую семью. Малышам, ясно, пожелали успехов в учебе, освоении премудростей, о которых прежде и слыхом не слыхивали. Саша Степанов похвалился сыном, призером городского компьютерного конкурса. Гиви Заридзе с гордостью сообщил, что его внук прошел отбор на учебу в каком-то весьма авторитетном лицее в Германии… Гевуш не замедлил добавить, что гимназия, в которой учатся его внуки, взяла крутой уклон на математику! По мнению Гевуша, там директор основал собственный метод обучения основному предмету – сугубо практический: все приобщает и приобщает к одному и тому же арифметическому действию: помимо установленного взноса он то и дело поручает детишкам вычесть то один, то два, то и пять лари, а бывает и больше из бюджета родителей на всевозможные расходы, во имя повышения престижа его учебного заведения… Левуш не без гордости поведал, что его падчерица в школе на хорошем счету, особенно по литературе. Пишет очень содержательные рассказы о китах, слонах, носорогах, проблемах их сохранения и природа!..
Затем все переключились на тост за вторые половины, с их заботами о детях, домашнем уюте и, конечно же, о своих мужьях!
– Всегда говорю своей: прежде с этого света уйду я, а уже потом ты. Не приведи мне Господь оказаться на попечении невестки!.. Куда я без тебя денусь?! – подмигнул Гиви при полном сочувствии своих соотечественников.
– А как быть с Левушем?! – подмигнул напарнику Гевуш. – Ну, все-таки признайся, что и твоя прежняя все еще в твоем сердце!
– Так оно и есть! – опрокинул Левуш за обеих своих жен стакан до самого дна, после чего самокритично отметил: – я-то все летаю в облаках, а вот их иллюзии обрести со мной женское счастье, уж точно, растаяли, как прошлогодний снег!.. Ведь я же к ним, правду сказать, не внимательный!..
И вот уже Гевуш принимает серьезный вид и посвящает тост погибшему, единственному сыну Гиви Заридзе и всем тем жертвам не так давно отгремевшей у них гражданской войны, на которую те отправились исключительно из высоких чувств!
– Эх!.. – вздыхал отец. – Да разве смог бы кто-нибудь удержать его дома?! Нацепил, как в заграничном боевике, темные очки и все такое, думал, и там будет, как в кино…
Далее Гевуш отдельно посвятил тост погибшим в Великой Отечественной, то есть своему и Левушиному отцам и иже с ними.
– А помните, еще недавно недоумки сожалели, что Германия проиграла войну?.. Мол, случись все наоборот, безбедно пили бы баварское пиво!.. Сейчас я их спрашиваю, ну, как, нравится нынешняя жизнь?! Полно стало и баварского и всякого другого, пейте, заливайтесь!.. Но где денежки? Поди их заработай!.. Можешь?!
Мобильники за соседним столиком не унимались. Но компанию Гевуша отвлекали уже меньше. Разве что сам он все косился в ту сторону… Ну, да уж ладно, что тут предосудительного, если человек смолоду неравнодушен к рубенсовским женщинам?.. Она сидела к Гевушу почти спиной. Жаль, что невозможно было лицезреть ее в полную меру! Зато он живо ощущал упругий круп молодой кобылки, силой втиснутый в узенькую мини-юбчонку, и еще беломраморные шары ее высоченного бюста, вот-вот готовые выскочить из широченного выреза коротенькой майки, которая, следуя моде, заканчивалась выше самого пупка. Неожиданное, давно уже так сильно не просыпавшееся в Гевуше амурное чувство выплеснулось в очередной тост:
– Выпьем за наши глаза! За то, чтоб они всегда замечали красивое! Ценили прекрасную женскую прелесть! И если нам не дано одарить ее своей лаской, то хоть добрым взглядом пожелать ее объятий достойного мужчины!..
И вот уже парень встает из-за стола, решительно поправляет ремень, привычно ощупывает кобуру, после чего расплачивается и, взяв под руку обеих девушек, направляется к выходу. И вдруг, прежде чем скрыться им за дверь, он улавливает поразительно знакомую улыбку…
Вот это да!.. Гевуш опешил. Ему адски стало стыдно. Он узнал свою крестницу!.. «Надо же, сатана попутал!.. Ведь это Илоночка!» Разинутый рот с недостающими зубами придал его лицу идиотский вид, превратив на миг в беспомощного старикана. Хорошо, что этого не заметили сотрапезники. Они были заняты и содержимым своих тарелок… Стараясь отогнать нахлынувшее чувство неловкости, Гевуш отчаянно силился найти себе оправдание: «Ну, откуда мне могло прийти в голову, на кого я пялюсь битый час?.. Не узнаешь! Выросла, повзрослела, округлилась!.. Видно, недаром, женщинам прежде не позволялось посещать злачные местечки!..» Отчетливо вспомнились дни, когда мать еще носила ее под сердцем, а отец, близкий приятель Гевуша, загодя попросил его стать кумом… Но вот уже несколько лет друга нет в живых: внезапный обширный инфаркт!.. Уж слишком болезненно реагировал на происходящие вокруг перемены…
Зато супруга его проявила завидную расторопность. Потеряв мужа, недолго думая, с выгодой обменяла квартиру и как в воду канула. С тех пор Гевуш ни ее, ни дочку не видел… Доходили слухи, что вдова удачно вложила вырученную сумму в дело: скупку и реставрацию старой мебели, и при этом еще и спуталась с компаньоном. Что же касается его крестницы, то она по настоянию матери, следуя конъюнктуре, сменила и фамилию отца, и его веру… Закончила какой-то платный колледж, где-то работает…
Судьба своего покойного друга, огорчила Гевуша еще больше… «Оф-ф… – постарался отогнать мрачные мысли. – Сейчас каждый живет по-своему!» Тем временем внесли жареную печенку…
…Навернули, опустошили полную сковородку, запили вином, осушили оба графина, – Гиви, правда, так и не пригубил – за рулем! – наконец поднялись…
Гевуш расплатился. И когда вышли, Гиви первым задал заинтересовавший всех вопрос:
– Гевуш-джан! А какой ты все-таки выкинул фокус?! Неужели правда воду и воздух обратил в вино и закуску?
– Э-э… Если б уметь такое… – расхохотался Гевуш. – Фокус выкинул не я, в Левуш!.. Десять лари из его кармана мы добавили к нашей складчине…
Левуш от неожиданности икнул и, выпучившись, полез шарить в карманах…
– Вах… Гевуш-джан!.. Точно! Десять лари были, а вот теперь нет… Как ты их вытащил?!
– Не я вытащил, а ты выронил, когда менял рабочую одежду!.. А еще утверждал, стервец, что ничего нет как нет!
– Но они мне были нужны!..
– Так и сказал бы – есть, да нужны!.. А для чего, скажи, пожалуйста, нужны?
Левуш с жаром заобъяснял, что рассказ его падчерицы напечатан в журнале и что завтра у нее день рождения, хотел купить ей подарок, к тому же порадовать жену!
– Жену порадовать?! – с удивлением переспросил Гевуш. Он ожила любого ответа, но только не этого. Ведь такое он слышал от Левуша впервые!
– Если и правда так, Левуш-джан, – расчувствовался Гевуш, – завтра же отдам твою десятку и еще одну, от меня, для твоей девочки. Только вот почему ты молчал, что ее рассказ напечатали в журнале? Или это неправда?..
– Ты что, ты что!.. Как неправда!.. – весь раскрашен, нарядный, “Белый журавлик называется”!..
26 сентября-19 июня 2002 года
Тбилиси
_________
* мастер-Гевуш (вост.)
** Старое армянское кладбище
*** Семейное (груз.)