ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
О тебе я не писал никогда. Ведь писать о матери, в силу какого-то неписаного правила, священное табу, и никогда не осмеливался я обратиться к этому хрупко-заветному миру. Теперь, когда уже завершилась твоя земная жизнь, когда тебя уже так давно нет в доме, по старой детской привычке я решил тайком от тебя сделать что-то запретное… Решил написать о тебе.
Мне кажется, что ты и на этот раз простишь меня – ведь каждое написанное о тебе слово, каждая буква будут омыты будоражащими душу воспоминаниями, горькими слезами по невероятной потере, но будут увиты всем теплом моей души, сладкой и нежной тоской по ушедшим дням…
Самое далекое воспоминание о матери – с деревенской свадьбы одного из наших родственников. Я, малыш двух с половиной лет, никогда еще не видевший сразу так много людей, оказался среди незнакомых и полузнакомых людей, ужасно перепугался и заплакал. Одна из далеких родственниц, обняв меня, указывала на плачущую красавицу-невесту и краснощекого жениха, горделиво поглядывавшего по сторонам. На их головы то и дело лился обильный “дождь” сушеных абрикосов, изюма, орехов и миндаля. Но родственнице так и не удавалось успокоить меня, пока я не заметил в толпе родное лицо, спешившее ко мне… Эта молодая женщина в темно-зеленом платье в белый горошек была моя мать, и когда она обняла меня, я стал самым защищенным ребенком в мире….
Все эти годы, когда я где-нибудь читаю или слышу слово “мать”, перед глазами непременно встает хранящийся в самых заветных уголках памяти этот неизгладимый образ – в темно-зеленом платье в белый горошек, прозрачно-светлым лицом, с локонами вокруг головы, так естественно и гармонично уложенных кудрявым венцом.
Как-то августовской ночью, когда я и моя младшая тетя спали на тахте под нашей старой шелковицей, мы проснулись от детского плача. Тетя поспешила в дом, пообещав скоро вернуться. Немного погодя возвратилась и сообщила, что у нас появилась маленькая девочка.
Утром я увидел ее – мою крохотную сестренку, почему-то непрерывно плачущую. Однако вечером дома собралась целая группа врачей и медсестер. На рассвете отца увезли в больницу, а через неделю по ведущей к нашему дому дороге, тянувшейся через все ущелье, потянулась вереница мужчин с печальными лицами и плачущих женщин. Старшие сыновья соседа, посадив меня на осла, увели в сад, чтобы я не видел похоронной суеты. А мать, покорная выпавшей ей судьбе, с этого дня без остатка посвятит себя двум своим малышам, став шестой дочерью деда с отцовской стороны…
– Мам, почему у тебя нет детских фотографий?
– А кто же фотографировал, чтоб им быть? Однажды твоя бабушка, взяв на руки твоего дядю, пошла к приехавшему из города фотографу – сфотографироваться. Ну, а я, маленькая, заплакала, тоже хотела пойти с ними. Она не пустила. Сказала – ты не причесана. Не причесана, так причесала бы, мама.
Волосы матери… Самое удивительное и самое загадочное в ее внешности. Светло-каштановые, расчесанные и свободно распущенные после купания, они, став пружинообразными кудрями, гармонично рассыпались по всей длине плеч.
Мама рассказывала, что в детстве, когда ее обижали или в доме бывал нежеланный гость, она убегала, взбиралась на самую высокую ветвь гигантской орешины возле двора и часами играла с собственными волосами – протянув пряди к лучам солнца, обнаруживала в них бесчисленные златокрасно-медные ниточки.
– Когда подросла, они постепенно исчезли.
– Фактически со временем ты потеряла свое золото,– шутил я.
– Теперь вы мое золото, ты и твоя сестра. Если будете хорошо учиться, станете хорошими людьми, непременно вернете утерянные мной и твоим отцом сокровища.
Я был студентом первого курса, когда весной на руках и ногах неожиданно появилась очень странная розовая сыпь, день от дня распространявшаяся.
– Сынок, что это случилось, зачем ты к кожнику ходишь?– хитро улыбаясь, спросил указавший мне дорогу к кожному диспансеру сапожник.
А пожилая врачиха, изучив результаты анализа крови, торжественно объявила, что таких-то и таких-то опасных заболеваний у меня нет, но я должен долгое время непременно употреблять такие-то и такие-то таблетки и мази.
По совету матери я отказался от всех привезенных с собою в деревню лекарств. И на следующий же день мы вдвоем молча поднялись в нашу родовую часовню Святого Акопа на высоком склоне горы Камотдар.
В моей родной деревне чтили старозаветный обычай – тот, кто шел в эту святую обитель, излечивавшую все кожные заболевания, ни с кем не должен был разговаривать по дороге – чтобы милосердный святой исполнил его желание.
По дороге мать набрала из родника Святого Акопа маленькую бутылку воды, а когда мы дошли, перемешала воду с желто-белой землей у часовни и обмазала мои руки и ноги. Потом мы затеплили свечу, помолились, у входа в часовню я умылся святой водой, мы трижды обошли вокруг святого места и вернулись домой.
Через три дня, к нашему удивлению, не говоря уж о родственниках и соседях, новая сыпь перестала появляться, а старая… начала бледнеть и исчезать.
Каждый раз, вспоминая эту историю, я долго думаю: святая ли вода Святого Акопа была могущественнее, или (прости, Боже) материнская мощная аура…
Помню, как в шестилетнем возрасте, в жару краснухи, слышал голос плачущей матери, советовавшейся со вдовой парикмахера-знахаря, которая пришла взять у меня кровь, и думал: не материнские ли всесильные слезы двигают милосердием Святого Саркиса (прости, Боже), приходившему на помощь нуждающимся,…
Помню, как в тот весенний день, когда впервые увидел горные цветы в волосах моей матери, возвращавшейся домой с группой девушек-невест, собиравших в горах зелень, я подумал – неужели в этом мире (прости, Боже) есть еще кто-то, так похожий на Богоматерь…
Меня всегда пронизывает чувство необъяснимого страха, смешанного с удивлением, после моих дивных, почти провидческих снов… Передававшимся от поколения к поколению наследственным удивительным чутьем много раз видел я во сне самое ближайшее и далекое будущее: предчувствовал смерть бабушки, рождение трех детей моей сестры, утрату родой деревни, стихийное землетрясение, обрушившееся на нашу страну, скорое выздоровление перенесшего несколько инфарктов друга, исцеление оказавшейся в безнадежном состоянии после четырех операций коллеги…
В тот день я проснулся с несказанно тяжелым чувством. Маму должны были оперировать ранним утром. Хирург (он же заместитель главного врача больницы по лечебной части), несколько дней назад “подробно исследовав” состояние здоровья матери и “не обнаружив ничего серьезного”, пояснил, что единственной причиной ее исхудания в последнее время была “всего лишь образовавшееся в результате предыдущей операции, а потом сильно разросшаяся грыжа”.
В ту же ночь я увидел сон: сидя в кресле стоматолога и уже не выдерживая его более длительных и болезненных, чем обычно, ковыряний-мучений, я с нетерпением ждал, когда же он окончит работу, но стоматолог вдруг коснулся инструментом другого зуба… У нас с сестрой совершенно не было времени и настроения расшифровывать наши сны с помощью символов в сонниках (оказалось, что очень похожий сон видела и она), но, собираясь в больницу, передачу мы укладывали без настроения и с каким-то дурным предчувствием. И когда наконец прошли бесконечные полтора часа операции, и старшая медсестра пригласила нас к врачу, это предчувствие буквально в считанные секунды стало горькой реальностью. Бездушный врач – явление, к сожалению, довольно частое, сообщил неожиданное и леденящее известие – в брюшной полости матери (по его словам – в конце операции) обнаружена злокачественная опухоль.
Не знаю почему, но мне и моей сестре, лишенным с раннего детства отца, всегда казалось, что мама очень долго будет с нами и проживет непрожитые отцом годы, поскольку для нас была и матерью, и отцом – в самом реальном и фактическом смысле слова…
Этот тяжелый день, однако, расстроил наши надежды…
В течение нескольких часов я не мог отвечать на телефонные звонки коллег и родных… Боже мой, как только мне удавалось скрывать от мамы слезы, используя несуществующие сценические таланты – изображать, что якобы и операция прошла хорошо, и вообще все будет хорошо…
Сколько раз я ездил на дачу в маршрутном такси Ереван-Ахавнадзор. Сколько раз считал себя самым счастливым пассажиром, потому что твердо знал: мама всегда, при любых обстоятельствах, в любой момент времени и в любой точке пространства всей душой и сердцем ждет меня, она самая близкая и незаменимая опора и поддержка в этом непростом мире…
Всю дорогу я представлял, с каким воодушевлением она прибирала своими худенькими руками весь дом, приводила в порядок двор и сад, не забыла поджарить мою любимую зеленую фасоль – с присущим только ей вкусом и запахом, сварила из садовых фруктов и ягод самый лакомый летний компот…
Каждый раз, отправляясь в отпуск, я думал – интересно, сколько еще лет смогу наслаждаться этим богом данным счастьем… Потом со страхом сам себе признавался, что, к сожалению, жизнь не бесконечна, и рано или поздно, увы, в этом изменчивом мире все становится прошлым – и хорошее, и плохое…
И каждый раз, как бы подтверждая эти взволнованные мысли, мама будет вспоминать сон знаменитого ясновидца нашей деревни – о том, что у ее детей будет светлая жизнь, но различные судьбы, и в который уже раз с грустью повторит: матери не вечны, женись… О, как мне хочется поверить больничному врачу – смуглому и доброму молодому гюмрийцу, уверявшему, что взрослые с такими болезнями живут порой довольно долго…
Спустя два года после операции здоровье мамы сильно пошатнулось. Силы оставляли ее. Исследование показало, что опухоль увеличилась и распространилась, и состав крови изменился. Врач прописал восстанавливающие кровь вливания, и через какое-то время стал заметен небольшой положительный сдвиг.
Как-то февральским вечером, когда мама спокойно спала на диване, я смотрел передачу из телевизионного цикла молодого психолога “Нерашхар”. С первых же мгновений очередного выпуска я с удивлением понял, что передача задумана для людей, находящихся в моем душевном состоянии…
…Ветер мягко колыхал занавески распахнутого окна, автор передачи размышлял в полутемной комнате, при бледном свете свечи, о жизни и смерти, о приходе в этот мир и уходе из жизни… Два героя передачи, работавшие в полярных сферах жизни, – косметолог прозекторской и акушерка родильного дома, развивали эту тему…
К счастью, мама во время передачи спала и не заметила мои взволнованные переживания, а утром моя сестра озабоченно сказала, что чем ближе день появления на свет ее первой внучки – первой правнучки нашей мамы, тем меньше надежды на ее выздоровление…
– Боюсь, что все перемешается,– тревожилась сестра и сразу же добавляла,– но мы не имеем права терять голову, мы теперь и хозяева, и слуги… У нас не будет времени даже волноваться…
В те яркие майские дни, когда весна царила и буянила в своей красивой стихии, когда расцвело молодое абрикосовое дерево в нашем саду, когда мы ждали первый урожай привезенной с нашей малой родины и выращенной материнскими руками особого сорта орешины – с тремя ядрышками, когда многие с новыми надеждами стремятся к новым целям в жизни, мне приснились подряд три сна, которые, по моим толкованиям, увы, имели тот же невероятный и неизбежный смысл.
В первом сне я увидел входную дверь нашего дома полуразрушенной, внутри дома за дверью лежал на полу кусок испеченной моей матерью гаты. Когда я с сожалением подошел, чтобы подобрать его с пола, проходивший снаружи с бабушкой маленький мальчик просунул вдруг руку через трещину в стене, взял и унес его…
Во втором сне я брился у зеркала в коридоре. Мама стояла в комнате возле дивана и что-то говорила мне. Вдруг свет в комнате погас, а в коридоре остался… Я очень растерялся и удивился – как может в доме отключиться часть лампочек…
И третий сон – самый ужасающий: я хотел взять иголку из маминой катушки, чтобы что-то зашить. Вдруг иголка молниеносно вырвалась из руки… и я почувствовал в правом глазу жуткую боль…
В те июньские дождливые дни, когда твоя старшая внучка готовилась стать матерью, когда твой единственный внук уезжал в армию, когда младшей внучке, отличнице университета, исполнилось восемнадцать, увы, произошло самое невероятное…
Последний день… Твои последние часы… Никогда и никак я не мог представить, что этот день придет… В полдень я пришел домой с работы. Силы окончательно оставили тебя, и уже мучили боли. Я позвонил в аптеку на первом этаже. Заверили, что медсестра придет минут через десять-пятнадцать. Немного погодя боли утихли, успокоившись, ты задремала на диване. А когда захотела сесть, и я подошел помочь тебе, то увидел возле уголка правого глаза каплю слез – всего одну каплю прозрачной чистейшей слезы… Из-за кого была пролита эта одинокая капля?…
Потом позвонила медсестра. Я попросил зайти вечером сделать инъекцию. И вдруг моя тетя, которая приехала из деревни час назад, заметила, что ты больше не участвуешь в нашей беседе, и взгляд твой не мигая устремлен к сочившемуся из окна свету… Откуда нам было знать, что несколько минут назад два светлых ангела, подхватив под руки твою душу, уже вознесли ее на небо, и вместо тебя на диване осталась сидеть старая измученная женщина, изменившаяся почти до неузнаваемости…
И откуда нам было знать, что ровно через семь дней после твоего ухода случится, как в сказке, чудо из чудес – в мир придет твой первый правнук, который окажется девочкой и в каком-то смысле заменит тебя в этом мире…
У нее будет точно такая же белая и прозрачная кожа, как у тебя, мягкие, как шелк, рыжеватые волосы, так естественно и равномерно уложенные кудрявым венцом…
Солнечным весенним днем я отведу в сад твою пятилетнюю правнучку, так похожую на фотографию твоей молодости, и когда приведу в порядок растрепавшиеся косички, вдруг сердце мое переполнится при виде притаившихся в ее волосах золотистых ниточек – точь-в-точь как рыжевато-красные потерянные золотинки волос твоего детства… И поцелую волосы моей маленькой племянницы с безгранично счастливыми слезами…
Мам, без тебя здесь пройдут годы, и однажды, когда мне уже станет неинтересным этот насколько дивный, настолько и непостижимый мир, в весенний дождливый рассвет я приду к тебе. Конечно, мне будет грустно расставаться с этим ставшим уже родным миром, но надежда встретить тебя ободрит меня, и к тебе, обещаю, я приду смело…
Темная и таинственная дорога приведет меня к мерцающему вдали и постепенно разгорающемуся свету. Потом я окажусь в сплошь увитом зеленью лучезарном новом мире. По склону темно-зеленого бархатного ковра, устланного белыми маргаритками, легко скользя, помчусь к вершине холма, где среди множества незнакомых, полузнакомых и знакомых лиц увижу плывущее ко мне самое родное лицо – лицо моей матери, в любой момент времени и в любой точке пространства душой и сердцем всегда ждущее меня. Ты будешь одета в твое нарядное темно-зеленое платье в белый горошек, а волосы кудрявым венцом будут обрамлять ставшее еще более светлым и прозрачным лицо…
И в такую теплую, такую долгожданную нашу встречу я вспомню старую истину: каждое расставание обещает встречу, каждая утрата – приобретение…
2012-2013
Ереван-Севан
Перевод с армянского – АНАИТ ХАРМАНДАРЯН