АРЦАХ НЕПОКОРЁННЫЙ
Продолжаем публикацию глав из книги Заслуженного деятеля науки Армении, профессора Степана Даниловича Лисицяна (1865-1947) «Армяне Нагорного Карабаха. Этнографический очерк», вышедшую в 1992 году в издательстве Академии наук Армении. Работа представляет историко-этнографическое исследование армян Арцаха (Нагорного Карабаха), в основу которого легли полевые материалы, собранные автором в этом регионе исторической Армении в 1920-гг.
ГЛАВА IV. ВЕРОВАНИЯ
Разложить сложный комплекс верований карабахского армянина на генетические элементы представляется при современном состоянии наших знаний возможным лишь в самых общих чертах.
Конечно, было вовсе не случайностью, что древний Арцах примкнул к христианству; также нельзя не искать глубоких причин тому, что армянские трудовые массы Карабаха на протяжении многих веков шли за своим духовенством и землевладельцами — князьками, выступая в защиту христианства. Христианская церковь окрасила своим религиозным миросозерцанием все верования карабахского крестьянина. Однако, что поражает здесь, это слабое распространение почитания христианских святых. Подавляющее количество мест богомолья или совершенно не носит названий, связанных с определенными лицами, или носит название чисто местных святых: Хондик около с. Аветараноц, Сарибек около с. Дашушен, девы Ехиша кус между с. Сос и Чартар и др.
Общее почитание армянских святых заметнее выступает в северной части области, по долинам рек Хачен и Тартар, где благодаря более близким сношениям с внутренними армянскими провинциями, особенно с бассейном Севанского озера и с Вайкской (Даралагязской) котловиной, церковное строительство полнее усвоило более совершенные формы армянской архитектуры: в этих долинах возведены лучшие монастыри области — Гандзасарский, св. Акоба (недалеко от с. Колатак), святого Геворга Птки (у с. Улупап), Хатраванк, Хата (или Дадиванк), апостола Егишэ и др. Среди сельских церквей лишь одна (в с. Хрхан) посвящена Григору-просветителю Армении, одна (в с. Карасни) — Рюпсимэ и две (Кхарци и Арав) — первым переводчикам-ученикам Месропа, наконец, одна (в Нор Драхтике) — Григору Нарекаци.
С другой стороны, не лишен интереса, для выяснения происхождения отдельных переживаний, и тот факт, что из 104 церквей Нагорного Карабаха 59 носили название богоматери. Невольно возникает вопрос, не имеем ли мы здесь склонность к почитанию женского начала, унаследованного от дохристианских времен, и не следует ли тут видеть доказательства распространенности в этой местности женского культа еще в древнюю эпоху.
Во всяком случае, из-под христианской оболочки еще сильно выступают в Нагорном Карабахе отдельные частицы языческого ядра, всех стадий исторического развития. При своем исследовании я искал, между прочим, культурно-бытовые пережитки в воззрениях, обычаях и материальной обстановке от времен влияния зороастризма, которому приписывают сильную роль в развитии культур восточноармянских провинций, Великого и Малого Сюника, куда входил в древности и Арцах (Карабах). В предположении найти развалины «атрушанов» — башен для возжигания священного огня и «дахм» — мест выставления трупов я взбирался на все скалы, на которых имеются, по уверениям местных жителей, какие-то странные башни и постройки. Все эти развалины оказывались частями крепостей или отдельными передовыми укреплениями — наблюдательными позициями. Поклонение домашнему очагу, совершение обрядов свадебных и крестильных у туруна, поклонение горным вершинам, отдельным скалам, рощам, деревьям, родникам и могилам, всем этим священным местам, которыми так богаты окрестности всех карабахских деревень, едва ли можно отнести к пережиткам специально авестических верований и следует возвести их к другим первоисточникам, чисто местным.
Однако, обычай закрывать дверь при выносе покойника из дома, пробивая ее тремя ударами гроба или погребальных носилок, можно считать идущим от близких к зороастрийским традициям, как и воспрещение роженице в период сорокодневия осквернять землю босыми ногами и частями своего «нечистого тела» (отрезанными ногтями, грязью, смытою с тела). Нельзя было осквернять воду и огонь, грешно было плевать в воду или в огонь, грешно гасить огонь дуновением: гасили пламя свечи или светильники зажимом пальцев или металлической иглой, огонь же посыпали золой. Все это очень напоминает запреты зороастрийских магов (1). Точно так же обычай у замужних женщин завязывать себе подбородок до кончика носа необходимо признать возникшим из источника, общего с обычаем священнослужителей огнепоклонников, которые подобной повязкой оберегали во время служения огонь от осквернения нечистым дыханием: замужним женщинам ведь чаще всего приходится возиться у огня. Вообще, с точки зрения женского костюма всю Армению (и Грузию) можно разделить на область, где господствует обычай открытого подбородка и рта и область, где господствует обычай закрывать подбородок и рот. Нагорный Карабах относится к последней области, охватывающей почти весь восток Закавказья До бассейна оз. Ван и южнее (2). О близости с религией древней Персии говорит также целый ряд выражений, где свет отождествляется с добром и счастьем: «Да будет свет своим очам» — «Աշքըտ լուս», «Да осветит бог его душу», «Да станет светлой душа его», «Мир его праху, покой душе его» — «Աստօձ հօքին լուսավորի, լուս ինի նրա հօքին» Эти выражения общи всем армянским провинциям. Еще лет 40 тому назад, когда Ерванд Лалаян собирал материалы для этнографического описания Варанды, там можно было встретить стариков и старух, поклонявшихся солнцу и луне — источникам света (3). В настоящее время этих обрядов уже нет, но тогда нередки были случаи, когда опустившись на колени перед восходящим солнцем или нарождавшейся луной, старики говорили: «О солнце, получившее сияние от бога» или: «О луна, только что родившаяся из лона матери, лик мой у ног твоих, сохрани детей моих» и т. п. Пережитки однако остались. До сих пор клянутся: «Ей солнце! Ей луна! Ей огонь! Ей светильник! — «էս ըրըշնանը, էս լուսընկան, էս կըլորակը, էս ճիրաքը» — формулы, связанные с культом света и его источников. Недалеко от с. Вагуас в долине р. Тартар, на вершине горы Ходжа-хурд стоят две часовеньки, носящие название Вахи, совершенно сходное с армянским именем бога восходящего солнца Вахагн (он же бог грозы и молнии). Если в засуху полить одну часовню водой — польет дождь; если же на другой зажечь огонь в дождливый день — взойдет солнышко. Безусловно, эта вершина (2402 м) была посвящена почитанию солнца (4).
Наряду с такими формами поклонения солнцу и свету, в Нагорном Карабахе в еще большей мере продолжал жить в народе страх перед тьмой, наступающей после заката солнца (см. ниже), перед ночью, когда выползают отовсюду кашк-ер — злые духи (дивы). Этот страх привел к запрету некоторых видов работы после заката солнца. Как все это просится на сопоставление с религией персидских магов! Однако делать вывод о прямом заимствовании преждевременно вследствие невыясненности многих вопросов о происхождении самого учения Зороастра: маздеизм и современные воззрения Нагорного Карабаха могут иметь одни и те же первоисточники в более отдаленных местных и далеко на восток и запад распространенных домаздеистических верованиях.
Вообще многие из характерных верований и связанные с ними обычаи в Нагорном Карабахе, совпадая в подробностях с горскими, указывают на местное их происхождение, другие — праздник Вартэвур (Преображение) ведут нас к хеттам, третьи — еще дальше на запад, в Средиземноморье. Однако наличные материалы еще настолько не полны, что многие вопросы сравнительной этнографии в связи с их эволюцией у нас могут только быть намечаемы, но не разрешаемы категорически.
МЕСТА ПОКЛОНЕНИЯ
Горные вершины. В такой стране, как Нагорный Карабах, где горный рельеф не перемеживается с каким-либо значительным пространством равнинного характера и вся жизнь льнет к лону гор, поклонение горным вершинам естественно выступает на первое место. Нет ни одной более или менее высокой горы, на вершине которой не было бы святыни — сурп или хач — последнее слово в Нагорном Карабахе употребляется реже. Сурп — буквально «чистое», в переносном смысле — святое. Хач хотя на церковном языке и означает крест, в народном представлении имеет значение места, где сверхестественные силы особенно охотно готовы выслушать и исполнить мольбы человека. К таким вершинам относятся прежде всего Мрав на севере, Дизапайт на юге и оба Кирса в центральной части, привлекавшие богомольцев из самых отдаленных частей Карабаха.
Вершина Мрава поднимается на хребте того же имени между Джрабердом и Гюлистаном. Зимой, весь одетый в белый саван, он особенно рельефно вырисовывается среди разбросанных в разных направлениях горных массивов. С него открывается панорама: на юг — до Аракса и далее до Савалана в персидском Азербайджане, на север — на степи, упирающиеся об исполинскую стену Большого Кавказа, на восток — через гладкие низменности до волн Каспийского моря и на запад — по ответвлениям Малого Кавказа, тянущимся к Куре. По двум опасным и круто извивающимся тропинкам богомольцы взбирались среди душистых трав и цветов к голым скалам, торчащим на самой вершине, чтобы там приложиться к маленькому белому хачкару, стоящему на небольшой площадке, обложенной по краям громадными камнями, ограждающими людей от падения. У одного из входов на эту площадку, в неглубоком колодце, они находили в самую жаркую летнюю пору снег и холодную воду (5).
Так же на юге царит над всеми окружающими вершинами гора Дизапайт, с которой взору открывается такая же величественная картина. И здесь вершина увенчана круто выступающими голыми скалами, из которых на самой высокой расчищена площадка. Тут стоит маленькая часовня, куда из отдаленных деревень летом в день Вардавара (Преображения) направлялся народ на богомолье и не только армяне, но и тюрки. На поклонение приходили сюда и поздней осенью, и ранней весной. Предметом почитания являлась не эта часовня, сравнительно недавно сооруженная, а могилы неизвестных мучеников или вернее, большой камень на их могиле, из-под которого суеверные женщины выгребают по горсти земли, в которой искали пшеничные или ячменные зерна: если попадается пшеничное зерно, у них родится мальчик, если же ячменное — девочка 6). Предание, занесенное в местные Четьи-Минеи — Айсмавурк гласит, что гуннские передовые отряды захватили в Арцахе многих из учеников Месропа Маштоца (V в.), изобретателя армянских письмен, между ними и знатную женщину по имени Такуи. Гуннский предводитель, плененный ее красотой, хотел насильно взять ее в жены. Она оказала сопротивление его вожделениям и поэтому была изрублена на куски. Ночью следы ее крови и разбросанные по полю куски ее тела стали испускать яркий свет. Полководец со своими двумя сыновьями и воинами, пораженные чудом, приняли христианство. Царь гуннов, узнав об этом, приказал казнить их. Однако сыновьям полководца — Мовсесу и Ераносу удалось бежать. Царские воины нагнали их на вершине горы, изрубили и положили их трупы в виде дров (пайт) на снопы (дэз) из пшеничных и ячменных колосьев и предали сожжению. Отсюда и гора получила название Дизапайт, а вся провинция— Дизак. На том месте, гае были сожжены Мавсес и Еранос, в земле до сих пор сохранились пшеничные и ячменные зерна, выпавшие из колосьев (7).
Вследствие недостатка воды на вершине горы богомольцы спускались к родникам, расположенным у подошвы(8). Здесь они закалывали жертвенное животное (барана), которое тут же варилось или зажаривалось на углях и поедалось с обильным возлиянием вина и водки. Тут же продолжался пир с песнями, играми, плясками и игрой на зурне и тымбла (барабане). В народе крепко держалось убеждение, что у сурпа необходимо отдаваться безудержному веселью.
Из других гор, после Мрава и Дизапайта, обоготворялись вершины Кирса, на которых тоже находится несколько мест богомолья. У с. Хрхан показывают камень, напоминающий издали женщину, кормящую грудью ребенка. Это Кирс исполнил просьбу несчастной матери, не желавшей вернуться к злой свекрови и взмолившейся к Кирсу обратить ее в камень. В другой раз Кирс превращает в камень женщину с ребенком, просившую ее спасти от нападавших разбойников: камень этот до сих пор стоит недалеко от с. Ашан (9).
Рощи. Вообще, в Нагорном Карабахе нет почти ни одной вершины, на которой не было бы сурпа. Редко тут можно увидеть часовеньку. Обычно это груды камней, между которыми иногда можно найти более или менее орнаментированные хачкары. Если эти сурпы ниже пояса альпийских пастбищ, они непременно окружены рощицей из деревьев разных пород. Рощи эти считались священными и неприкосновенными. Ветви их были увенчаны лоскуточками от платьев молящихся, которые вместе с этими лоскутьями рассчитывали оставить тут свои болезни и несчастья (10). Иногда дерево обматывалось ниткой — кыныч-кармур. Тут почитание горных вершин тесно сплеталось с почитанием деревьев.
В настоящее время, когда горы Нагорного Карабаха лишены некогда бывшего роскошным лесного покрова, в особенности вблизи больших деревень, там и сям высоко на горных вершинах резко вырисовываются силуэты рощиц вековых деревьев, по которым нетрудно догадаться о нахождении там сурпа. Такие обособленные рощицы виднеются во множестве и на низменных местах, на холмах среди полей или у родников. Так, между нив с. Чартар один из холмов увенчан рощицей Кохак. В день Вознесения тянулись к ней толпы молящихся и возжигали свечи у камней какого-то святого; иногда закалывался жертвенный баран. Роща эта давала плодородие окружающим полям, хранила их от засухи, градобития, ливней, саранчи и др. бедствий. Среди деревьев тут виднеются развалины часовни: Кохак не выносит ни монастырских, ни церковных стен; сколько ни пытались возводить здесь храм — холм сбрасывал с себя его стены.
Проезжая или проходя мимо святой рощи, карабахец благочестиво снимал шапку и осенял себя крестом, а в известные дни здесь собиралась молиться масса народу. Прежде никто не осмеливался сорвать здесь лист, срезать ветку или же унести упавшие с дерева сучья: такого святотатца согласно повериям постигала или болезнь в виде паралича той или иной части тела, или несчастье в семье и неудача в делах. Рассказывают, что один, сорвавший ветку с дерева у святыни Сарибека (около Шуши, под с. Дашушен), сорок лет был пригвожден к постели.
Кроме рощ, имеются и отдельно стоящие деревья — великаны, сурны. Около с. Гадрут, у родника Хор-Ахбюр, стоит священный гигантский чинар, более четырех саженей в окружности. Упавшие с него сучья валялись под ним, и никто их не трогал. Порошок от сгнивших ветвей исцелял от многих болезней. Другой многовековой чинар более 20 м в обхват почитался у с. Схторашен: при всякой беде сюда собирались молиться и прикрепляли зажженные свечи к его коре и в дупле.
Родники. Благодаря народному суеверию, многие родники спасены от усыхания, потому что в большинстве случаев священные рощи затеняют места, где из-под земли выбивается вода. Почитание воды, вызывающее запрет осквернять ее плевком или другим способом, превращается в настоящее поклонение. Имеется ряд родников, которым предписывалась чудесная сила исцеления от разных недугов и которые стали местом поклонения. Одни «излечивали» от чесотки (у с. Xюнот), другие от малярии и экземы (у с. Аветараноц, «Воске хач» у с. Гиши), третьи — от болезни глаз (родник «Ехин-Ахбюр» у с. Кусалат). Из расщелины скалы над с. Чартар бьет родник, защищенный густыми деревьями от палящих лучей солнца: сюда приходили искать исцеления от краснухи из Шуши, Шамахи, Нухи и др. отдаленных местностей. Он называется «Ухтацахик» (Верблюжьим цветком). Нужно было помолиться у родника, возжечь свечи, зарыть в землю два яйца и два гвоздя, зачерпнуть воды и смазать ею больное место или выкупаться в водоеме. Можно было взять воды для больного, но во время переноски воды на место нельзя было опускать посуду на землю и оглядываться — иначе вода теряла свою целительную силу.
С некоторыми родниками связываются рассказы о чудесном их возникновении. Так, у монастыря Егише Аракял, на левом берегу р. Тартар, священный родник бьет на том месте, где сын царя Вачагана, отказавшегося от царства, застал отца таскающим воду издалека для возведения стен монастыря: сын хотел было помочь ему и стал вырывать у него из рук тулух — кожаный мешок для переноски воды, но отец воспротивился; тулух разорвался, и там, где пролилась вода, из земли стал выбивать родник, у самого места постройки. В другом месте, у с. Хачмач, ключ стал выбивать в часовне, где ребенок приставал к молящейся матери, прося воды: не желая прерывать своей горячей молитвы, мать обратилась к богу с просьбой утолить жажду ребенка — тот же родник тотчас забил.
На склоне г. Дизапайт богомольцы обыкновенно останавливались у родника Арчи ахпюр. История его такова: как-то в жаркий день из соседнего леса вышел медведь (арч) и стал подыматься на гору, сильная жажда томила его. В изнеможении он упал на землю и стал лизать раскаленные камни и с ревом обратился за помощью к небу: небо сжалилось над ним, и тут заструился Медвежий родник (ахпюр). Но раньше чем зверь достиг священной горы, молния поразила его. Могилу его показывали богомольцы у кучи камней, что под самой скалой у вершины и, спускаясь с богомолья, останавливались тут с молитвою, разводили огонь, закалывали барана и устраивали жертвенный пир (11).
Нахатак. Ко всем этим горным вершинам, священным камням (а их также много в Нагорном Карабахе), рощам, отдельно стоящим деревьям и родникам народ одинаково применяет слово сурп или реже хач. На вопрос, чем ознаменованы эти места, в большинстве случаев получаешь неопределенный ответ: «Ну, святое место и только». Редко когда с ними соединяется какое-либо сбивчивое предание. Или просто прибавляют: «Нахатаки тэха» — место мученика. Например, у с. Кызкала — Большой и Малый нахатак; у с. Пирджамал — Коба, а по соседству, у с. Нахичеваник — Чгнаворци (Мученица), у предыдущего села погибли за веру два брата — Пир и Джамал, а у последнего — их сестра; у с. Нор Кятук — Спитакхол и Зинавор; у с. Дрнаваз — Ахин Нахатак; на старом шушинском кладбище —Нахатак Антон Тифлисеци; в тюркской части Шуши — Каму хач — от ревматизма, у с. Дахрав — Брнчи нахатак; у с. Птрецик (Бадара) — Цэра Нахатак; у с. Ванк — Хыкэхан; у с. Атерк — Астхаблур; у с. Оратах — просто Ныхатак и т. д.
Нахатак (ныхатак) — это погибший за веру человек или павший в бою без причащения воин (в Кохаке, Мецшене или иначе Хырты пыток — в с. Нахичеваник), или человек, пораженный молнией. Так, у с. Гадрут погибли за веру брат и сестра — Хорен и Мина; у с. Кусапат там, где стоит дуб и под ним лежит куча камней, из которых один с грубым изображением креста — Хариби хач убит какой-то чужеземец — христианин, спасавшийся от преследования. На вершине горы, между сел Аветараноц, Саргсашен и Верхний Тахавард, среди рощи погребены мученики — священник Гевонд и сестра его Анна, убитые язычниками; отсюда и название этого места Хондиг. О мученице Деве Егише, место погребения которой указывают среди леса на вершине горы между с. Сос, Керт и Чартар, в народе сохранилось свое предание (12). Молния считалась мечом в руках ангелов, которые ею поражают злых духов, поэтому очищены от всего нечистого те места, куда попала молния — и вершины, и высокие деревья (у с. Хачмач и Арав), и даже человек, пораженный ею.
У Хондига и Девы Егишэ возведены маленькие обители — пустыни (анапат), где когда-то жили отшельники, но большинство сурб-ов и хач-ей или не носят никаких признаков прикосновения христианства, или это выражается грубым изображением креста на камне, и в некоторых случаях возведением маленьких алтарей—бэм-ов. Один из таких бэмов, сравнительно недавней постройки, но придерживающейся общепринятой архитектуры, возвышается на гребне выступа откоса, спускающегося к речке Вагуас из-под Цорской крепости (у сел Tax и Ванк, около Гадрута). Он называется Ангачи хач — так как сюда приходили молиться при болезнях уха — и представляет четырехгранную призму, имеющую у основания 1,50х1,75 м, а в вышину — 2,20 м и заканчивающуюся четырехгранной же пирамидой с крестом на вершине. С восточной стороны, на половине высоты, в ней оставлена маленькая ниша почти квадратного очертания, глубиной в 0,30 м. В этой нише нет ни образка, ни даже маленького хачкара. Больные не оставляли здесь никаких железных фигур человека или части его тела, пораженной болезнью (как это делалось, например, в Грузии или в Лори), Обедни также не служили, а богомольцы oграничивались возжиганием свечей и принесением в жертву барана. Рядом с этим бэмом стоит священное дерево, обвешанное еще и теперь лоскутками и обвязанное зелено-красным шнуром. Таких бэмов насчитывается по Нагорному Карабаху около полусотни,
У некоторых Ныхатаков выросли довольно обширные монастыри. К таким надо причислить, например, монастырь Мавас (у села того же имени), воздвигнутый на могилах четырех мучеников, или Иннымас, стоящий на гребне возвышенности у с. Кусапат; по преданию, здесь погребены девять братьев, зарубленных язычниками; уверяли, что они являются во сне молящимся женщинам все одетые в одинаковые одежды, верхом на белых конях.
В другом месте к могилам мучеников приурочена ветхозаветная история о трех вавилонских отроках. В трудно доступном ущелье р. Груи, левого притока р. Тартар, несколько выше развалин Джрабердской крепости, на узкой площадке на гребне откоса, спускающегося с Мравского хребта, стоит храм, в котором лежат останки этих отроков, перевезенных из Багдада. Верблюд, на котором их перевозили, дойдя несколько ниже этого места, пал на колени. В этом усмотрели указание свыше и начали тут строить храм, но стая ласточек налетала на раствор извести, приготовленный для постройки, и стала лепить гнезда выше на гребне. В этом было усмотрено новое указание перенести постройку туда, а на месте, где остановился верблюд, возвели маленькую церковь (13). На Пасху и в конце августа к храму Ериц Манкунк по крутым лесным тропинкам тянулись богомольцы с обоих склонов Мравского хребта.
Могилы. Почитание могил повсеместно распространено в Нагорном Карабахе. Могилы павших внезапно (от пули, меча, молнии) и не успевших причаститься имели целительные свойства. Заболевшего от испуга заставляли наклониться над такой могилой и лили ему на затылок воду или заставляли выпить воды из чашеобразного углубления на могильной плите, или смазывали ему затылок землей с такой могилы. Такой же силой обладали и могилы лиц, отличавшихся геройством или чудесами. Такова могила девицы Гаяне из рода Мелик-Шахназарянов, убившей турецкого полководца Сулейман-бека, занявшего со своими отрядами Варанду и требовавшего ее руки (в 1733 г.). Она согласилась было выйти за него замуж, но умышленно откладывала свадьбу под различными предлогами до того дня, когда по общему уговору во всем Карабахе народ кинулся на турецкие гарнизоны и стал их избивать. Во время избиения Сулейман-бек искал убежища в доме Мелик-Шахназарянов, но при вступлении в их дом он был пронзен мечом Гаяне. Затем она удалилась в монастырь. На надгробной плите она изображена с мечом, пронзающим голову у ее ног; меч зацвел. Тут же у ее ног высечено углубление, из которого пил воду тот, кто заболел от испуга. Такая чаша высечена и в с. Нинги на могильной плите священника Карапета Тер-Петросяна (в 1864 г. умершего 97-ми лет): его род из поколения в поколение лечил от колдовства и испуга. К его могиле — Дэри герэзман — ездили не только из ближайших деревень, но и из Шуши и Баку(14).
Культ животных. Почитаются могилы не только людей, но и некоторых животных. Выше было сказано о святости того места, где молнией был поражен медведь, взбиравшийся на вершину Дизапайта. Трогательный рассказ сохранился о другом медведе, могилу которого чтили в монастыре сурп Григора в Птхес-берке. Один из основателей монастыря встретил в лесу медведя, у которого от занозы распухла лапа. Монах достал занозу, обмыл и перевязал рану. Медведь последовал за ним в монастырь и стал помогать ему на стройке, доставляя на спине тяжелые камни из каменоломни. По окончании строительства он остался жить в монастыре и исполнять всевозможные поручения. Однажды, вернувшись из дальнего путешествия, медведь не застал в живых своего благодетеля. Тогда он с горя стал биться головою с камни на могиле покойного и вскоре околел. Его похоронили у восточной стены храма. Ночью на его могилу снизошел свет. Его могильная плита являлась наибольшей святыней для богомольцев, посещавших монастырь(15).
Поклонение медвежьим могилам — слабые следы когда-то существовавшего здесь культа животных. Можно указать и другой след этого культа. При глазных болезнях больные направлялись на излечение к священному роднику Ехин ахпюр, восточнее с. Кусапат. Рассказывают, что когда-то к нему ежегодно являлся олень. Он пил воду из этого родника и тут же ложился, добровольно отдаваясь жителям на заклание. Раз, когда, по обыкновению, у родника появился олень, жители не дали ему лечь и кинулись на него. Животное убежало в лес, но крестьяне нагнали его и убили стрелами, а затем вместо того, чтобы разделить мясо как жертву — матах между всеми сельчанами, взяли его только себе. С того времени бог не посылал больше оленей к этому месту, но родник сохранял целебную силу: здесь возжигались свечи и закалывался жертвенный баран.
Очаги. К местам поклонения относятся, наконец, и очаги — оджах. Почти в каждой деревне можно встретить иногда полуразрушенный карадам, от которого сохранились только стены, или еще жилой карадам, где помещается очаг, считавшийся священным не только для данного селения, но и для соседних. Иногда в деревне таких очагов бывало несколько. В отличие от хачей и сурбов очаги носят родовые названия: в с. Кусапат имеются очаги Эрицанц и Веданц; в с. Чартар — Мирзабеканц, Тохцонц, Ходжанц; в с. Вагуас — Дилкянц; в с. Аветараноц — Меликанц; в с. Цоватех — Бгеранц; в с. Херхер — Чалунц; в с. Сарушен — Кеханц; в с. Пинги — Деранц и т. д. Во всех этих случаях фамильные названия употреблены в род. падеже множественного числа — Эрицянов, Ведянов и т. д. Эти фамилии основателей деревень (Эрицанц, Веданц, двух из двенадцати родов, основавших Кусапат) или родов, поселившихся здесь позже (Мирзабекяны из с. Мегри, Тохецяны — из с. Тох, Ходжяны — из Гандзасара), но выделявшихся своим благосостоянием и достатком, или домов, отличавшихся древностью происхождения и знатностью (Ходжяны — из рода меликов Гасан-Джалалянов, Бгеряны — из рода Мелик-Парсаданянов, Меликяны — из рода Шахназарянов), или семейств, дававших из поколения в поколение сельских старшин (Кохяны) и священников (Деряны). Вообще это — очаги—оджахи, когда-то хорошо объединенных, крепких и могущественных родов, некоторые потомки которых позже, может быть, и обеднели и не пользовались былым почетом, но не утрачивали благоволения сил, сидевших у их дедовских очагов. И в Нагорном Карабахе, как и вообще в Армении и во многих других странах, очаг считался символом семейной спайки. И здесь выражение: «Да погаснет очаг твой» являлось высшим проклятьем, означавшим пожелание прекращения рода; и тут в каждом доме очаг был центром жизни семьи до самого последнего времени. У очага сажался почетный гость, здесь совершались зачастую обряды венчания и крестин, с очагом и добрым домашним гением прощалась невеста, уходя в дом мужа, где она поклонялась новому очагу. Очагом божились: «Эн оджахи» — «էն օջախը» и его призывали в свидетели правоты своих слов. Желая подчеркнуть, что такая-то семья является хранительницей добрых традиций и обладает нравственной устойчивостью, говорили: «Это ведь оджах» — «օջախ ա է». Лучшей похвалой для девушки служили, слова: «Она дочь оджах-а — «Օջախի ախճիկ ա». Знатность, почет, положение в обществе, достаток давались оджахом, вернее добрым гением, сидевшим у него. И подобно тому, как его благоволение можно было перенести с огнем из родительского дома в дом выделившегося сына, так и силу сельского очага можно было перенести в другую деревню. Так, в Вагуасе сила семейного очага Дилаканц перешла от очага Пап-а — деда в Атерке, куда она, в свою очередь, перешла из Геташена (Чайкенд, Гянджинокого р-на) (16).
Священные очаги ничем не отличались от обычных очагов и ими продолжали пользоваться для домашних надобностей. Но всегда тут же рядом стояли подсвечники для возжигания свечей. В редких случаях тут выставлялись церковные предметы — металлический крест, Евангелие, ларец с мощами в виде посеребренной или позолоченной десницы с коробочкой и т. д. Но эти предметы почти везде уже исчезли и были несомненно атрибутами позднейшего происхождения.
К очагам являлись молиться с возжиганием свечей и принесением в жертву петухов родные (женщины) больных и сами больные и «задетые», попранные—кохвацнэр. Голова петуха оставлялась тут же. Мясо варилось и чаще съедалось дома. Но в с. Нинги у оджаха Деранц искавшие исцеления «задетые» (иногда их бывало так много, что приходилось ждать очереди) прибегали к содействию знахаря-священника. Еще недавно это был внук покойного священника Дер-Карапета, унаследовавшего свое искусство от предков. Знахарь клал на затылок больному чашку с водой и произносил молитвы, наливал туда расплавленный на огне священного очага свинец с воском; по силе шипения узнавалось, как сильно больной «задет» злым духом. Процедура повторялась три раза. Самый очаг помещается во дворе, под открытым небом, в развалинах маленькой комнаты, уже освобожденной от провалившейся крыши.
ФОРМЫ ПОКЛОНЕНИЯ. МАГИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ
Хождение по сурбам и всем тем местам, которым приписывалась способность влиять на направление человеческих дел, сопровождалось обрядами, долженствующими обеспечить благоволение сверхестественных сил, пребывавших в этих местах.
На первом месте стояло возжигание восковых свечей —самая распространенная форма почитания. Возжигание свечей сочеталось, хотя и не всегда, с возжиганием ладана. Последнее особенно практиковалось при посещении родных могил и совершении поминок. Но самым действительным средством приобрести благосклонность духов и высших сил считались жертвоприношения и общие обеды. На могилы покойников клалась «доля души» — хокэбажин из кушаний, принесенных на кладбище во время поминок. Все поминальные обеды жымаац — «церковные обеды», повторявшиеся в течение года в доме умершго, являлись скрытой формой кормления его души. Менее сознавался скрытый действительный смысл жертвоприношений — матах, которые в позднейшее время имели характер некоторой благотворительности; мясо матаха целиком поедалось на месте и предлагалось всем прохожим или рассылалось соседям и в первую очередь -беднякам: матах нельзя было приносить домой с места богомолья.
Матах. Матах бывал общественным и частным. Первые приносились в большие праздники — в день Пасхи, Вардевара, Успения, Воздвижения креста и др. Группа лиц собирала с деревни деньги и покупала быка, а чаще —несколько баранов, и заказывала лаваши (длинные, очень тонкие хлеба). Животное закалывалось в день праздника, чаще всего у церкви, без совершения какого-либо церковного обряда, мясо либо варилось в больших котлах и раздавалось сельчанам в кусках, завернутых в лаваш, либо в сыром виде. Матах приносился также во время засухи и другого общественного бедствия.
Частный матах приносился обычно у мест богомолья, но иногда и у себя в деревне, например, по поводу выздоровления тяжелого больного или по обету (17).
Присутствие священника было не обязательным. В большинстве случаев брали освященной соли (запас которой в некоторых местах дэр-ами — священниками оставлялся у сурпов или у церквей) или земли от сурпа, заставляли -животное лизать ее и затем его закалывали, предварительно проведя его три раза вокруг святыни. Шкура и одна из передних ляжек принадлежали дэр-у. Выбиралось всегда жертвенное животное мужского пола: бык, баран или петух (последний предпочтительно приносился у священных очагов). Мясо редко раздавалось в сыром виде: обыкновенно и частный матах отваривался и заворачивался в лаваш. К известным праздникам принято было готовить традиционные кушанья (например, хашил — к празднику св. Саркиса). Вероятно, желанием почтить святого объясняется обычай целования камней и стен святыни, коленопреклонения, говения, посты — вплоть до полного воздержания от пищи.
Магические приемы. Карабахец в еще большей степени верил в действенность магических приемов. Он смазывал себе грудь и больное место землей, водой и древесным порошком со священного места или выпивал воду с растворенной в ней святой землей и порошком. Болезнь свою он «навешивал» с кусками своего платья или привязывал ниткой к веткам священного дерева, к камню родника, если тут не было дерева, к самому храму. Во время эпизоотии пастухи с. Кусапат и окружающих деревень пригоняли окот к святыне Тавара-Хач — Святыне скота и заставляли его три раза обойти вокруг священного дерева. Пастухи ломали тут свои посохи и куски вешали на дерево. Так же поступали пастухи с больной скотиной у с. Дрнаварз и в монастыре Шошк (18).
Существовало поверие, что болезни можно пригвоздить к святому месту. У Сарксашена больные вбивали гвозди в священное дерево и, таким образом, по их мнению, излечивались от кашля. На многих священных деревьях можно было видеть ряд головок таких гвоздей, а также подковы (у с. Дзамдзор и Андуцберк).
Обвязав шнуром кыныц-кармур дерево или шею жениха и руку невесты, считали, что тем самым заключали в круг все злые силы. По-видимому, и радуга, называемая по-карабахски кыныч-кармур — (зелено-красный), имела также магическое значение: ею после грозы — борьбы добрых и злых духов — кашк-ов связывались эти последние. Круг не должен был быть материальным: его можно было обвести действием, при этом троекратным. Над головой ребенка, «задетого» злой силой — кохвац, три раза обводили рукой, держа яйцо и гвоздь, затем зарывали это яйцо и гвоздь в могилу убитого. Сажая наседку на яйца, три раза одним яйцом обводили рукой вокруг корзины с яйцами, клали это яйцо в центре остальных яиц и потом уже сажали курицу (19). Являясь к сурпу, обходили его три раза справа налево, чаше всего на коленях. Такой же троекратный круг описывала мать жениха перед вступлением новобрачной пары в ее дом. Таким образом, она как бы приносила себя в жертву, подобно тому, как жертвенного барана или быка три раза заставляли обойти святыню: так объяснял народ. Надо думать, что обряд описания круга имел целью прочнее связать пару и их кавора вместе (20), охранить от вторжения злых сил в их отношения.
Если заключение в круг «связывает», то выход из круга «развязывает», «освобождает». Такое действие приписывали прохождению сквозь отверстие. У сурпа Сарибек, в монастыре Птхесберке, в Аваптуке показывают камни, в которых проделаны отверстия: сквозь эти отверстия проползали бездетные женщины, чтобы освободиться от бесплодия. В Дзамдзоре под старым корнем священного дерева протискивали в его отверстие детей с больным горлом. В Шмонеке (у с. Чартар) три больших камня вместе со скалой образуют нечто вроде тоннеля: через него прогоняли корову, которая задерживала молоко, не подпускала теленка сосать ее или не давалась доить. У богомолья Гизат (около с. Хин Кятук) во время засухи выливали воду сквозь отверстие в скале: тотчас начинался ливень, «небесные воды освобождались». В с. Норшен хилых детей просовывали сквозь дупло священного дерева. Это прохождение сквозь отверстие не только снимало с человека и скотины всякое колдовство и злое навождение, но и вообще меняло человека. Может 6ыть, этим вызвано уверение карабахцев, что у прошедших под радугой (сквозь кольцо радуги) менялся пол: мужчины становились женщинами, а женщины — мужчинами.
В Нагорном Карабахе было распространено вызывание желанного действия совершением подобного же ему действия. Выше было описано, как для того, чтобы помочь родам, здоровая женщина садилась курицей над окошком в потолке и симулировала несение яйца: «Я уже снесла, рожай поскорей и ты!» Когда рождался мальчик, бабка бросала часть пуповины на открытое место, «чтоб выросши, он не стеснялся большого общества и играл в нем роль»; когда же рождалась девочка, бросали пуповину куда-нибудь в уголок; девочка вырастет скромной, стыдливой хозяйкой-домоседкой. Женщины после похорон начисто стирали белье покойного, чтобы душа его в чистом виде предстала на том свете. Глубокой древностью несет от обычаев, связанных с вызыванием дождя в засуху, и обратное, с вызыванием солнца во время продолжительных ливней. В соху — кыр вместо волов впрягалось несколько пар женщин, а другие их погоняли, обливая водой и браня самыми площадными словами. «Волы» в платье заходили в ручей, канаву или в ладью для водопоя у родника и проводили сохой несколько раз борозды по воде, а вся толпа женщин вопила к небу, прося ниспослать дождь. Затем, помолившись в церкви и зажегши там изготовленные дома луйс — восковые свечи о трех концах, приносили общественную жертву (Вагуас, Атерк, Дзамдзор).
Для того, чтобы остановить продолжительные дожди, опасные для всходов, вызывали солнце, которое по мнению карабахцев, являлось существом женского пола. Женщины собирались в ограде церкви и помогали маленьким девочкам 8—10 лет делать из накрест связанных палочек куклу, одевали ее в женское платье, и девочки затем ходили с этой куклой — чоли по дворам, распевая песню: «Чоли, Чоли, Чоли нет. Приготовили бы мы хавиц (мучное блюдо на взбитом масле), да масла нет. Чоли упала в море — некому ее оттуда вытащить, дайте яйца в ручки ей положить, дайте масла — ей волосы умаслить и т. д.» (21). Собирали масло, яйцо, муку, рис, хлеб и все это сносили в ограду церкви, где готовилась специальная каша, которая тут же поедалась женским населением села в присутствии куклы.
В обоих случаях, при вызывании как дождя, так и солнца, мужчины оставались лишь зрителями, а участие принимали одни женщины: характерные пережитки тех времен, когда возделывание земли было исключительно женским делом.
Чтобы остановить град, «перевернуть» погоду, народ, чтобы разогнать злых духов, не только трезвонил в колокола и подымал всячески шум, но переворачивал (пыранэл) камни, а женщины выбрасывали во двор под дождь таган (треножник) вверх ногами и чтобы обратить крупный град в мелкий, начинали градины делить пополам ножом или топором.
Чтобы женщина забеременела, «отяжелела» — цынрана, она брала себе на затылок тяжелый камень, обходила храм три раза на коленях и затем священник (или монах) в церкви, покрыв ее подолом своей ризы, читал над ней молитвы. Камень она уносила с собой домой.
Если скотина терялась и ее не находили, то, чтобы ее не растерзали волки в лесу или в поле, последним «связывали» пасть особым способом, который назывался кюлкап, т. е. «связыванием волка». В руки брали шнур или веревку и трижды описывали круг в воздухе, как бы над тем местом, где должна была быть по предположению скотина. При этом произносили: «Ловлю волка, связываю волка» и т. д., тем самым как бы заключали скотину в круг, в который волк уже проникнуть не мог, и затем повязывали шнур (веревку) на лезвие ножа или кинжала тремя узлами. Существовал и другой вариант: совершив в воздухе подобного рода движение топором, топор вбивали в зубья чесалки от шерсти и прятали в такое место, где никто не мог его тронуть. Уверяли, что не раз пастухи на следующий день или несколько дней спустя находили скотину в лесу или в поле спокойно пасующуюся, а рядом с ней волка, который не в силах был раскрыть пасти (22).
Не только действие имело магическое влияние, но и мысль, заключения в слове, и даже само слово. Благословение или проклятье может сделать человека счастливым или несчастным. У опытных старух, знахарок и колдунов — чопчи. существовал целый запас молитв, заклинаний, заговоров и т. п., которыми они одной «чудесной силой» слов, иногда потерявших смысл (проникших из забытых уже языков) вызывали желательные результаты. Эти магические формулы не сообщали посторонним из боязни, что формулы утеряют свою магическую силу (вернее, чтобы не потерять своего дохода) и передавали их в своем роде из поколения в поколение. Свою магическую силу слово сохраняло и тогда, когда оно написано. Ловкие знахари писали таинственные молитвы на сложенных треугольником бумажках, которые пришивались к одежде больного, клались ему под подушку или опускались в воду, которую затем или давали пить больному, или зарывали в землю у порога дверей. Иногда эти бумажки имели форму длинного узкого свитка в 3—4 метра: свитки эти имели постоянную силу, между тем, как треугольные бумажки сохраняли свою силу только на определенный случай.
Человек больше всего страдает от «сглаза». Этой опасности подвержены не только человек, но и домашняя скотина, птица, даже пчела и червь шелкопряд. От «сглаза» спасают различные талисманы, прежде всего, «глазные бусы» — ашка улунк — черные кубики с белыми точечками в виде глазочков. Их навешивали на люльках, нашивали на плечики детям, вешали животным на грудь. В Нагорном Карабахе особенно верили в защитную силу бырышни —калины, а также всех сделанных из нее предметов; ярмо из этого дерева наверняка спасало волов от сглаза (23). Можно было, наконец, сглаз набить, «пригвоздить», как всякую другую болезнь; так в Дзамдзоре, вбивая в ствол священного дерева гвозди, приговаривали; «Злой глаз—ЗЛОЙ ГВОЗДЬ» — «չար աչք, չար մէխ»
Боясь сглаза, карабахец боялся считать свое добро. Он, конечно, великолепно знал, сколько у него волов, коров, лошадей, ослов, овец, кур или сколько чвалов он собрал урожая (24), но никогда не стал бы он вслух считать. Даже своим детям часто не сообщал он размера своего достатка и дохода. Он как бы боялся, что слова его будут подслушаны злыми духами — кашками, которые, конечно, постараются напустить порчу на его добро. Этот страх перед счетом является нередко и теперь одной из причин того, что карабахец с большим трудом дает официальные сведения о своем имуществе и тем затрудняет статистическое обследование, столь необходимое для рационального устройства его хозяйственной жизни при новых, послереволюционных порядках. От несчастного последствия счета карабахец старается себя оградить теми же магическими приемами, какими и от сглаза.
ЧЕРТИ — КАШ-КИ
Научные объяснения кажущихся таинственными явлений природы еще так мало проникли в среду крестьянских масс Нагорного Карабаха, что до последнего времени в них продолжал жить страх перед силами, которые управляют этими явлениями. Этот страх был особенно силен среди женского населения, менее соприкасающегося с новой городской культурой.
Вся природа наполнена злыми духами — кашк-ами. Они насылают болезнь, тяжелые нравственные переживания, смерть, несчастья в семейной жизни и неудачу в делах. Они живут везде — в воде, в воздухе, в скалах, особенно в темных пещерах и расщелинах, в заброшенных мельницах и развалинах. Над меликскими карадамами в с. Аветараноц зияет открытый вход в пещеру — «Дом кашк-ов» —кашкатон. Когда-то затененные густыми лесами ущелья между деревнями Тахлар и Азох до сих пор называются «Чертовыми» — Кашкадзор-ом. В этих местах и теперь карабахец избегает проходить ночью. Кашки бывали мужского и женского пола, старики, молодые и дети. По мнению одних, они бессмертны (Сос, Чартар, Атерк), по мнению же дзамдзорцев, они смертны: их убивает молния, от которой они стараются укрыться под высокими деревьями и камнями. Потому-то меч ангелов — молния и поражает чаще всего эти места. Они любят устраивать свадьбы с музыкой (зурной), но это одна только шутка —тыназ, для завлечения прохожих. Как-то они завлекли музыкой в свою компанию Джангира из деревин Сос, повели его на вершину скалы и предложили спрыгнуть вниз; он перекрестился; замолкла музыка, все они исчезли, Джангир остался один. Это они сбрасывают в воду уснувшего на берегу человека или же скатывают в обрыв заснувшего в горах. Они забираются в конюшни, садятся верхом на лошадей, свивают им гривы и мучают на месте до потения. Раз хозяин смазал спину лошади смолой, а на следующий день поймал прилипшего к ее спине кашка. Страсть у кашков — выкрадывать из дома новые наряды, рядиться и всю ночь плясать в них. На следующий день хозяйка находит эти платья на месте, но помятыми, со следами пятен.
Ночью кашки проникают в деревни к спящим крестьянам и душат детей в люльках. Наутро мать находит ребенка мертвым. Правда, она не желает признаться, что кормя ребенка, заснула и своей грудью удушила его. Во всем виноваты кашки.
Они могут принимать всякий образ, например, козла, даже мухи и вредить. Иногда они околдовывают человека и превращают его (обычно женщин) в волка, в мыртакюл — человека-волка, который ночью рыщет со стаями волков, а днем принимает человеческий образ и возвращается в людское общество. Это человек-волк утаскивал у уснувших матерей детей из люлек, и кости их затем подбирали где-нибудь у околицы. Он разрывал свежие могилы и пожирал трупы. Но если случится найти волчью шкуру, в которую человек-волк переодевается ночью, и сжечь ее — все чары спадут, человек перестанет рыскать ночью волком.
Кашк любил пребывать около человеческого жилья, чаще всего у порога, в противоположность доброму гению дома, который восседает у очага. Происходила ли дома свадьба, начинались ли роды, готовилась ли пища или кипятилось молоко — кашк тут как тут. Он старался все «перевернуть» — тырсыцнел, все обратить во зло. Недаром и ноги у него были выворочены пятками наперед и пальцами назад. Он все делал наперекор и наоборот. Как-то Акоп-апэру (с. Чартар) удалось поймать одного кашка, который не заметил, как ему в платье воткнули стальную иглу. Черт стал служить дяде Акопу, пока не дал слова, что перестанет вредить ему. Черт этот все делал обратно тому, как ему показывали. Так, если надо было послать его за водой, надо было вместо того, чтобы сказать: «Принеси воды», сказать: «Возьми кувшин и разбей».
Кашки появлялись всюду с наступлением темноты, после заката солнца. Ночыо не следует нагибаться и пить из ручья или родника — кашк может завлечь тебя в воду и утопить, а потому раньше чем нагнуться, надо перекреститься (с. Сос). Нельзя после заката солнца одалживать ни сита, ни весов, ни огня — иначе все предметы и припасы, с которыми они связаны, потеряют спорость — барик (баракят) и быстро иссякнут: кашк станет их таскать из дома.
Нельзя после заката подметать комнату, чтобы не задеть черта: если это необходимо, то надо отломить от веника прутик и кинуть его в огонь; нельзя лить теплую воду (которой коснулся огонь) на землю, по той же причине ее надо слить в другую посуду (с. Тахлар); нельзя выбрасывать сор у порога, где сидят кашки. С наступлением сумерек женщины прекращали шить и вязать и вообще оставляли всякое рукоделие. Это было обязательным, в особенности в течение восьми дней после Крещения и после Пасхи до Вознесения (25); иначе можно было схватить куриную слепоту — авкур. Если роженице запрещалось показываться на солнце или молодой ходить днем за водой в период сорокодневия (они могли выходить из дома лишь до восхода и после заката солнца), то это логически вытекало из того представления, что в это время женщина нечиста, «погана», как бы находится во власти темных сил и своим появлением перед лучами солнца может их оскорбить, осквернить.
Чтобы помешать кашкам выполнить злое намерение, поднимали шум. Такого происхождения тот шум, которым наполнялся дом во время родов, крики и стрельба макаров на улице вокруг невесты и жениха, трезвон колоколов во время градобития, стрельба в ночь на Навасард. Чертей можно было отгонять, осенив себя крестом и произнося имя Христа, Богоматери и вообще святых. Но больше всего они боялись стальных предметов. Это, по-видимому, находится в связи с тем убеждением, что сталь (огниво) сродни с молнией, которую она высекает в виде искры из кремня. Во время родов под подушку роженицы клали стальные и железные предметы — веретено, нож, ножницы, кинжал, замок, а перед порогом, где сидели кашки, кидали цепь. Такие же стальные предметы можно было найти и под подушкой у ребенка. Лемех, нож, ключ, погруженные в кровь свадебного быка (барана), имели такое же значение. В пятницу на Страстной неделе кузнецы изготовляли стальные кольца, которые девушки носили на среднем пальце левой руки, чтобы оградить себя от кашков (с. Гадрут, Тахлар и др.). Детям нашивали на плечики маленькое стальное огниво (26), так как оно спасает от злого духа и от поражения молнией: верили, что в этом месте черт прячется за спиной.
Вообще, чтобы уберечь не только живые существа, но и неодушевленные предметы от приближения кашков, надо воткнуть в них иголку (в платье, рукоделье) или вбить (в дверь) гвозди с широкими головками либо подкову. Причиной сглаза обыкновенно являются кашки; это их злое дыхание — «нафас» обдает предмет, который кому-либо нравится, и потому все приемы против сглаза являются и приемами против них: «աշկավ տալ, աշկը նի տալ» — сглазить, равносильно выражению -նաֆաս նի կյալ, проникнуть внутрь дыханием (27).
Надо бояться не одних злых духов — кашков. Добрые духи, живущие в разных священных местах, не прочь насолить человеку, если им не оказать должного почтения, не снять шапки, проходя мимо них, не поклониться, не приложиться к ним, не возжечь свечи и пр. Они очень мстительны. В гневе они были опаснее кашков, и потому в случае какого-либо несчастья прежде всего необходимо было знать, кто из них является причиной и чем только возможно ублажить его и побудить сменить гнев на милость. Вот для чего нужны были знахари, колдуны, гадатели. И их было множество в Нагорном Карабахе.
Степан Лисицян, профессор, Заслуженный деятель науки Армении
(1) Впрочем, этот обычай, распространенный у очень многих народов и объясняемый стремлением оградить дом от возвращения духа умершего или смерти, мог возникнуть и без влияния зороастризма.
(2) В архиве автора сохранилась рукопись его статьи «О повязывании рта и носа у армян». См. Научный кабинет-архип (прим. ред.).
(3) Վարանդա, с. 216.
(4) Մ. Բարխուդարյան , Արցախ… С- 193.
(5) Մ. Բարխուդարյան , Արցախ… с. 239)
(6) Выяснилось, что сторож — единственный наблюдатель за этой святыней, накануне праздника перемешивал по равной части пшеницы и ячменя с золой под камнем.
(7) Ա. Բաբախանյան, Ուխտավորի հիշատակարանը, Շուշի, 1885, с. 53
(8) Место жертвоприношений лучше всего показывает, что поклонение воздается горе.
(9) Վարանդա, с. 189, 193.
(10) Там же, с. 193, 198.
(11) Ա. Բաբախանյան, Ուխտավորի հիշատակարանը, с. 83
(12) В одной только надписи Егише названа «Девой» (куйс), в народе же ее называют Аракэл-апостол.
(13) См. статью Г. Израелова о Кусанате— СМОМПК, 1892, вып. 13, с. 48—50.
(14) Вера в чудесную силу могил имеет связь с другим местным обычаем: испугавшегося три раза проводили под носилками или гробом покойника. Точно также младенца три раза проносили под носилками или гробом умершей матери: это уберегает его от всякой напасти в жизни. К этой же категории относится обычай купать ребенка, задетого злой силой—«кохвац»—над черепом человека.
(15) Մ. Բարխուդարյան, Արցախ … … с. 163, Լեո , Հինգ օր- մուրճ,,1889, № 2, с. 263. По другой стороне р. Хачен, на правом берегу которой находится монастырь Птхесберк, находится с. Арчадзор, которое неправильно возводят к форме Арачадзор.
(16) Ныне Ханларский р-н (прим. ред.).
(17) Вокруг больного обносили барана или петуха. Если тот поправлялся — этот баран или петух приносился в жертву.
(18) Израелов Г. Село Касапет…, с. 49;Վարանդա, с. 202.
(19) Там же, с. 243.
(20) Подобно этому в Новгородской губернии пастух совершал трижды
«обход» своего стада перед выгоном весной в поле, чтобы сплотить их, чтобы не разбегались и чтобы в поле зверь не напал на скотину. См. Феноменов, Современная деревня. М., 1925, 1, с. 106.
(21) Ср. такие же обычаи и в с. Каринтак (Даш-Алты). Осипов Г. Селение Даш-Алты…, с. 133.
(22) Ср. такой обычай у осетин. Чурсин Г. Ф. Осетины. Этнографический очерк. Тифлис, 1925, с. 207 (Отд. оттиск из трудов Закавказской Ассоциации», сер. 1 Юго-Осетия).
(23) Վարանդա, С. 240.
(24) Чувал—«джвал» или 10 лак-ов = 7 1/2 пудам. Лак = 30 фунтам.
(25) После Пасхи до Вознесения крестьяне по пятницам не переворачивали —турур чын там -տուրուր չըն տամ- земли, т. е. не пахали, не копали в саду и на огороде.
(26) Эти огнива в виде кольца изготовлялись кузнецами в Страстную пятницу и назывались орпатарур. Так же назывались и крестики из ниток, нашиваемые в этот день на плечики.
(27) Во время родов не называли роженицу по имени, боясь, что его подслушает черт и воспользуется, чтобы увлечь ее за собой. Этим объясняется и то, что взрослые редко называли друг друга по имени, а более описательно: мой муж, твой сын, старшая невестка, отец моего мужа, дочь такого-то, сын такого-то, а имена детей коверкались.
Источник: Лисицян С.Д. Армяне Нагорного Карабаха. Этнографический очерк/Отв. ред.: Л.М.Варданян и Д.С.Вардумян. — Ер., Изд-во АН Армении, 1992
Фото Виктора Коноплева