АРЦАХ НЕПОКОРЁННЫЙ
Продолжаем публикацию глав из книги Заслуженного деятеля науки Армении, профессора Степана Даниловича Лисицяна (1865-1947) «Армяне Нагорного Карабаха. Этнографический очерк», вышедшую в 1992 году в издательстве Академии наук Армении. Работа представляет историко-этнографическое исследование армян Арцаха (Нагорного Карабаха), в основу которого легли полевые материалы, собранные автором в этом регионе исторической Армении в 1920-гг.
ГЛАВА II
ГОРОД И СЕЛО. Г. ШУШИ
За время русского владычества лишь одно поселение в Нагорном Карабахе превратилось в город—крепость: это Шуши. Но это был город особого типа. Одновременно на южном конце стала развиваться штаб-квартира Гадрут (в селении Ванк(1), где успели образоваться довольно обширные торговые и ремесленные ряды, обслуживавшие нужды не только расквартированных здесь воинских частей, но и всего, довольно густо населенного Дизакского района(2). Однако накануне революции Гадрут представлял собою не городское поселение, а скорее большую деревню, где главным занятием жителей оставались садоводство и хлебопашество.
Шуши и до сих пор остается для жителей тем, чем она была при своем основании — крепостью—кала, и шушинцы иначе себя не называют, как кылици—жители крепости. И русская власть в своем утверждении в Нагорном Карабахе использовала это поселение прежде всего именно как стратегический пункт и превратила его в штаб-квартиру. Однако ж, развитие Шуши обусловлено было другими обстоятельствами, так как штаб-квартира была перенесена в с. Ханкенди (под Шуши), где были более благоприятные климатические условия. Шуши превращается в центр обширного уезда с соответствующими административными, судебными и другими учреждениями. Сюда перешло и центральное управление армянской епархии.
Не без основания некоторые старики из карабахцев, ссылаясь на слова своих отцов, утверждают, что на плато, где были заложены джеванширцем Панах-ханом крепостные сооружения, уже до того существовал поселок с ремесленными мастерскими и торговыми лавками. Экономической базой этого поселка служило нахождение его на главном пути продвижения скотоводов с прикаспийских низменностей на карабахские альпийские пастбища, на том месте, где поднимавшиеся вверх скотоводы без особого труда, не затрачивая много времени на переезды, могли обменять продукты скотоводства: сыр, масло, шерсть, кожу на нужные им предметы ремесленного производства: люльки, сундуки, лопатки, чесалки, папахи, гребешки, местную шаль, подковы, гвозди и всякие металлические мелочи, подчас на привозной сахар и прянности, починить свои арбы, седла и т. д.(3) Это экономическое значение сохраняется за Шуши и теперь, после сожжения города во время армяно-татарских столкновений, несмотря на перенесение административного центра в Степанакерт (с. Ханкенды). И теперь в здешних лавках и мастерских происходит живой товарообмен мануфактуры и обработанных готовых предметов, — с одной стороны, на продукты хозяйственного производства кочевников, — с другой.
Через Шуши пролегает кратчайший путь из Шамахи в Тавриз, перерезая Карабахский хребет. Образование в середине XVIII в. Карабахского ханства с центром — укрепленной резиденцией по середине этого пути, у самого удобного перевала Ттуджур и с границами, доходившими на севере до переправ на Куре, а на юге — до переправ на Араксе, означало обеспечение безопасного продвижения торговых караванов между Шамахи и Тавризом. Шамахи была исходным пунктом для товаров, шедших из России и через Россию, Тавриз же — основным складом для товаров персидских, европейских (поступающих через Трапизон (Трапезунд), Карин (Эрзерум), Ереван и Нахичеван) и, наконец, индийских, проникавших через гавани на Персидском заливе. В Шуши предпочла переселиться, почти тотчас по утверждении здесь Панах-хана, часть жителей Агулиса, связанного торговыми интересами с Тавризом, и основала в ней свой квартал, до последнего времени называвшийся — Агулецоц (Агулисским). В «Описании Карабахской провинции» 1823 г. упоминается особый квартал Казанчалу (Казанчецоц)(4), т. е. переселенцев из с. Казанчи, лежащего у истоков р. Алиджа в пределах нынешней Нахичеванекой АССР. Это были опытные мастера по выделке медной посуды (откуда и село получило свое название: казан означает котел), но вместе с тем и смелые отважные торговцы, перебрасывавшие товары между джульфинской переправой(5) на Араксе и нижнекуринскими районами (особенно нахичеванскую каменную соль, предпочитаемую скотоводами). Агулисцы и казанчинцы(6) принесли в Шуши и свой ремесленный опыт, и свои торговые навыки, приняв живое участие в местном товарообмене и в транзитной торговле.
В том же «Описании» третьим кварталом Шуши в 1823 г. значится Тавризли, т. е. Тавризцев (Тавризцецоц), заселенный исключительно мусульманами: название указывает как на самое происхождение жителей этого квартала, так и на их тесную связь с Тавризом(7).
После бегства Мехти-кули хана и упразднения ханской власти, Шуши при русском управлении превратилась в центр обширного уезда с соответствующими административными, судебными и другими учреждениями. Вместе с этим в 20-х гг. все еще до того высоко стояло экономическое значение этого города в восточном Закавказье, что члены «Базельского евангелического общества», исходатайствовавшего в Петербурге разрешение на распространение христианства на Кавказе среди язычников, мусульман и евреев и Библии среди христианского населения, избрали центром своей деятельности именно Шуши, где в 1823 г. они приступили к постройке здания для типографии и школы: в последнюю, по ее открытии в 1827 г., было принято до 130 учащихся, почти исключительно детей несостоятельных армянских семейств. В их типографии печатались книги не на Древнеармянском литературном языке, а на новом, основанном на живых говорах, поэтому общепонятном: язык этот тогда только что формировался. Так как работа миссионеров не ограничивалась только общепросветительной областью, но и имела в виду насаждение протестантского учения, и то не среди мусульман, евреев и язычников, а в первую очередь — среди армян, то она вызвала враждебное отношение к себе среди армянского духовенства. По настойчивому ходатайству Эчмиадзинского католикоса, поддержанного высшей кавказской властью (стоявшей на той точке зрения, что насаждение христианства на Кавказе, как и обращение из одного христианского вероисповедания в другое должно быть привилегией православного духовенства), кабинет министров запретил базельским миссионерам как преподавательскую деятельность в Закавказье, так и печатание книг (1831 г.)(8). Миссионеры должны были оставить Шуши(9), но начатое ими школьное дело дало толчок к основанию здесь правительственного уездного училища, а в 1838 г. Армянской духовной семинарии — первого полного среднеучебного заведения. Семинария была единственным среднеучебным заведением Нагорного Карабаха до 1881 г., когда было открыто реальное училище. Во второй половине XIX в. возникли женские неполные средние школы: одна — ведомства армянского духовенства — в 1864 г., другая —правительственная. Таким образом, Шуши становилась и значительным культурным центром закавказских армян (10).
Вскоре после присоединения Ереванского и Нахичеванского ханств к России по Туркменчайскому договору 1828 г. персидская граница была закрыта для транзитной торговли. Это нанесло огромный удар шушинской торговле, но она сумела быстро оправиться, расширив свою роль посредника между российскими фабриками и местным сельскохозяйственным производством. Это благоприятствовало тому, что Шуши не дошла до того крайнего ограничения торговых оборотов, до которого быстро, в течение одного десятилетия, дошли Ереван и Нахичеван, где путешественники уже к концу 30-х гг. застали пустующими и приходящими в ветхость обширные каравансараи и склады, до русского владычества снабжавшие центральное и восточное Закавказье привозными товарами.
Нефедьев, посетивший по служебным делам в 1837 г. вновь присоединенные области, жалуется, что русские товары очень туго проникают сюда и российская промышленность не заинтересовывается новым рынком (11). Совсем иное было в Нагорном Карабахе. Составители «Описания» 1833 г. считают необходимым подчеркнуть, что в Шуши многие из жителей занимаются торговлей: одних только торгующих красным товаром было 94, лекарствами и красками — 30. Меж тем, как Ереван и Нахичеван превращались все более в большие села, строящие свое благосостояние на садоводстве и виноградарстве, с отмирающим ремесленным производством и незначительными торговыми операциями, в Шуши ремесла и торговля продолжали оставаться единственными источниками дохода; ее жители почти не имели ни садов и виноградников, ни пахотной земли. К 1914 г. население в ней возросло до 25 тысяч с 7 тысяч в 1823 г. (12). На территории Закавказской Армении она была единственным поселением чисто городского типа, оторвавшимся совершенно от сельскохозяйственных занятий.
Сосредоточение в Шуши правительственных учреждений и школ послужило новым стимулом к развитию в ней торговли и промышленности. Шушинские торговцы, пользовавшиеся большим кредитом у фабричных складов в Москве, Баку и в др. местах не без содействия родственных и других связей с банковскими и биржевыми деятелями, развернули в своем городе обширную оптовую и розничную торговлю, связавшись с сетью мелких частноторговых пунктов не только Шушинского и Джеванширского, но и Зангезурского, даже Елизаветпольского уездов. В Шуши же сконцентрировались главные агентуры по скупке местного сырья и переотправке его на российские заводы и фабрики.
Эта связь со столицей и промышленными центрами поддерживалась еще и специфическими условиями, а именно тем, что Шуши, благодаря своему здоровому, горному климату обратилась в излюбленное дачное место для всех карабахцев, обосновавшихся не так давно на постоянное жительство в отдаленных городах и успевших сколотить себе там хоть кое-какое состояние. В этих выселенцах, которых воспоминания детства и еще свежие семейные традиции тесно связывали с родным краем, поддерживался своего рода местный провинциальный патриотизм, который неудержимо влек их в родные нагорья. Редко кто из этих материально себя несколько обеспечивших карабахцев не считал своим долгом возвести в деревне, а чаще всего в Шуши, прочный, уютный, хорошо обставленный особняк, иногда с довольно обширным садом, чтобы или самому с семьей, или, по крайней мере, только семье отправляться летом на дачу. Этот наезд дачников, усилившийся с проведением бакинского участка закавказской железной дороги и с проложенном шоссе от ст. Евлах на Шуши, оживлял в летние месяцы Шуши и даже весь Карабах. К этому «слету» Шуши—Евлахский почтовый перегон усиленно готовился, увеличивая свои перевозочные средства; сюда перекидывались и частные фаэтоны и фургоны из Тартара, Елизаветполя и даже Баку. Жизнь в Шуши получала отпечаток массового веселья, которое широкой волной разливалось по бульвару, общественному саду, на скалах над обрывами в городе и перекидывалось далеко по окрестностям в форме пикников у Пехи— Ахпур (родники с. Каринтак), у источников Ттуджур, хождения на богомолье у Сарибекской святыни и кавалькад к ближайшим селениям. Вся эта масса отдыхающего, гуляющего и веселяющегося люда вызывала на месте повышенное потребление продуктов и мануфактуры. Этот летний «слет» карабахцев оставлял в Шуши и ее окрестностях довольно большие денежные средства, живительно действуя на местную экономику. Ими, между прочим, и поддерживался в эмигрантах некоторый интерес к вопросам местной жизни, который они сохраняли и по отлету назад, на места своей постоянной работы(13).
Влияние приезжих дачников на культурный облик Нагорного Карабаха b смысле внесения новых бытовых форм было достаточно велико. Конечно, двух, а иногда и трехэтажные городские дома, костюмы дачников, свободные взаимоотношения мужчин и женщин в этой среде, распеваемые ими песни и наигрываемые мотивы, их художественные вкусы, забавы и т. д. не могли не внести переворота во внешнюю обстановку и быт коренных жителей не только «Крепости», но и ближайших окрестных селений и безусловно способствовали исчезновению здесь многих стародавних обычаев и традиционных верований. С другой стороны -большой слет учащейся молодежи, в особенности университетской, освежил местную интеллигенцию притоком новых идей. Дачники в летние месяцы придавали Шуши вид большого города, которого не имели более многолюдные города Южного Закавказья —Ереван и Александраполь.
Село и отхожие промыслы. Впрочем на быт деревни влияла городская жизнь помимо Шуши и других городов, лежащих вне пределов Нагорного Карабаха, в первую очередь Баку и Грозного. Проводниками этого влияния явились крестьяне, уходившие в большие города на заработки. Передвижения их имели иной характер, чем передвижения групп дачников. Там дом, семейный очаг перенесен за пределы Нагорного Карабаха, здесь он еще органически связан с местной хозяйственной и общественной жизнью. Там городские впечатления идут от буржуазной среды, тут они накапливаются от трудящихся слоев городского фабричного населения.
Ряд сложных причин заставлял карабахского крестьянина уходить на более или менее продолжительное время из деревни. Среди этих причин чуть ли не первое место следует отвести малоземелью, при истощении почвы вызывавшему необходимость применения большого капитала в целях увеличения удобрительных и оросительных средств. Эти неблагоприятные условия резче были выражены в южной половине Нагорного Карабаха, где население в редкие годы не бывало вынуждено прибегать к побочному заработку.
Один вид отхожих промыслов, по-видимому, очень древнего происхождения; это отход крестьянской рабочей силы на низменный Карабах и в Муханскую степь на время пахоты полей и особенно, уборки урожая (14). Еще до установления русского владычества большинство земледельческих работ на этих низменностях выполнялось руками нагорных жителей, которым позднее наступление весны в возвышенных районах издавна давало возможность спускаться на низменности до начала полевых работ у себя. Русское владычество, ускорив процесс перехода степного населения от скотоводства к земледелию, способствовало расширению пахотной площади на низменностях и тем самым увеличило спрос на рабочие руки. При таких условиях уход нагорных карабахцев в степи к сезонным срочным полевым работам стал явлением постоянного характера. Такое положение будет сохраняться тем дольше, чем большая площадь, по мере расширения сети оросительных канав на низменностях будет отводиться под интенсивную культуру. Однако, вследствие еще крайней отсталости хозяйственных и общественных форм жизни тюркского населения, несмотря на быстрый темп общего развития всех сторон его культуры, армянская деревня и в первые годы установления советской власти продолжала получать с низменностей, через возвращающихся с работ крестьян, мало стимулов к изменению своих бытовых особенностей. В этом отношении гораздо более решительная революционизирующая роль принадлежит отходу второго вида — отходу на работы в большие города, приводившего к непосредственному соприкосновению с жизнью городского пролетариата и к более или менее продолжительному пребыванию среди заводских и фабричных рабочих.
Отход в города возобновился только по утверждению советской власти, в особенности же после образования Закавказской Федерации, объединившей край в одну хозяйственную и культурную единицу. Так, к концу лета 1924 г. в Сосе, Чартаре, Нинги и других деревнях имел место усиленный спрос на личные книжки для выезда в Баку и другие города. Ожидалось, что, например, в Нинги, где урожай в тот год был очень плох, все мужское население зимой будет отсутствовать. Отходили не одиночками, а целыми группами, так как обыкновенно деревня поставляла рабочих той же категории (15) и на месте легче было найти работу артелью и жить в общих помещениях.
Пребывание в городах не всегда продолжалось одну зиму, до нового сезона полевых работ. Те, которые устраивались там не на заводах, фабриках или строительных работах, а в учреждениях, конторах, магазинах и в частном услужении и обеспечивали себя хорошим местом, оставались подолгу и, постепенно свыкаясь с условиями новой жизни, нередко стремились совершенно обосноваться там и если возвращались на родину, то только потому, чтобы повидать родных или жениться. Часто женитьба являлась причиной, заставлявшей выделиться из семьи и оставаться в деревне для ведения своего самостоятельного хозяйства. Большая же часть, особенно уходившие в Баку и другие ближайшие города, с весной обычно торопились домой к началу полевых работ; во всяком случае из братьев, ведущих совместное хозяйство, один непременно возвращался. Бывали случаи, когда отходившие считали для себя более выгодным не бросать занятий в городе, а в деревне полевые работы выполнять наемными руками на половинных или иных арендных началах.
К сожалению, не имеется учета, кто, как часто и как долго удалялся в города на отхожие промыслы, где, кто и как устраивался и каковы были размеры заработка. Судя по данным опроса, в общей сложности это пребывание в городе бывало довольно продолжительным и захватывало молодой возраст мужского населения, особенно восприимчивый ко всяким внешним воздействиям.
Отходящие в города крестьяне вносили в карабахскую деревню городские привычки.
Прежде всего перемена сказывалась во внешней бытовой стороне. В тех районах, где особенно распространен был отход, в Дизаке и Варанде, отчасти в нижнем Хачене, деревни уже изменяли свой внешний облик: в одежде, мебели, домашней утвари замечались русские новшества, в развлечениях ясно выступали городские вкусы. И в этой-то части области ярче наблюдалось разрушение старого миропонимания. Однако, в хозяйственной жизни это влияние почти совершенно не отражалось: ни хлебопашество, ни садоводство, ни скотоводство, ни молочное хозяйство не усваивали новых форм. И это вполне понятно: в городе отходящие устраивались исключительно в торгово-промышленных или чисто городских предприятиях и поэтому вовсе не обогащали своего сельскохозяйственного опыта.
Нарождение новых поселений городского типа. С пожаром Шуши значение местной городской жизни для создания нового быта доведено было до крайне ничтожных пределов. Новый административный центр — Степанакерт (в 1927 г. — около трех тыс. жителей) только что обстраивается и имеет вид довольно большого, опрятного поселка. Но у него пока нет своей экономической базы, хотя бы такой, которая все еще сохраняется за Шуши: эта база может создаться тогда, когда главная артерия, соединяющая низменности с карабахскими пастбищами, будет перекинута с Шуши на Степанакерт и тяжелый подъем по шоссе вверх на Шуши будет заменен новым, более легким, через Степанакерт.
А пока, при существующих путях сообщения и новых условиях быстрого развития производительных сил низменных равнин, намечается возникновение новых торгово-промышленных центров вместо Шуши, население которой с 27 тыс. (в 1902 г.) пало до 5 тыс. и вызывает тенденцию к дальнейшему сокращению. Они нарождаются на периферии Карабахского нагорья, у выходов речных долин к низменности, некоторые из них лежат в пределах Нагорного Карабаха, другие же, играющие более значительную роль вне этих пределов, иногда всего в нескольких километрах.
К первым относятся с. Мардакерт в Джрабердском районе, при выходе на Карабахскую низменность р. Овананист (Охан-Ятаги), объединяющей мягкими перевалами бассейны р. Тартар и Хачен, и с. Хонашен (16) в Варанде, при выходе р. Хон. на Муханскую степь. Оба эти пункта уже превратились в районные центры.
Ко вторым относятся с. Тартар, на речке того же имени, у ее выхода на степь, далее — Агдам, самый населенный и крупный пункт, находящийся на том месте, где спускаются на низменность р. Гаргар со своими притоками и мелкие речки с Варазабунского угла Варанды, орошая поля и сады густо населенного района, наконец, с. Карягино (17) у конца р. Куры, на самом краю Муханской степи. Агдам перетягивает к себе всю торгово-промышленную жизнь Шуши, а Карягино, давно оттеснившее Джебраил, бывший центр уезда того же имени — всю торгово-промышленную жизнь Дизакского района, где Гадрут уже потерял значение главного рынка.
Из Агдама и Карягина в годы нэпа вывозилась мануфактура и др. товары в Нагорье — их торговцы господствовали не только на еженедельных ярмарках, устраиваемых в Нагорном Карабахе здесь и там в определенные дни (например, в с. Тох — по пятницам), но и на Шушинском рынке, где главные частные лавки принадлежали тюркскому капиталу, базирующемуся на Агдам. Этот крайне характерный процесс образования городов и поселений городского типа на периферии, там, где нагорье соприкасается со степью, естественно объясняется самим направлением гор и речных долин, где реки прорезали естественные пути сообщения. Долины эти облегчают движение снизу вверх и сверху вниз, а разделяющие их горные цепи мешают своими крутыми перевалами поперечному сообщению, переходу из одной долины непосредственно в другую. Существующие в Нагорном Карабахе удобные колесные пути из Степанакерта в Варанду, Дизак или Джраберд ведут из этого административного центра области сначала вниз, по направлению к Агдаму, а затем по самому краю степей, вдоль подошвы нагорья на юг — к Хонашену или (через Карягино) к Гадруту и Тахлару и на север — к Мардакерту. С экономическим оживлением степей и все большим переходом степного населения к преимущественно оседлой форме хозяйства эти новые торгово-промышленные центры будут оказывать громадное влияние не только на хозяйственную, но и на бытовую жизнь Нагорного Карабаха. Здесь всесторонне будет происходить скрещивание двух культур — армянской и тюркской, нагорной и степной.
ПОСЕЛЕНИЯ И ДОМА
Села. Село—шен является преобладающим типом поселения в Нагорном Карабахе (18). Оно обыкновенно жмется к возвышенным склонам долин и ущелий, ближе к отвесным скалам, под самыми вершинами гор, которые когда-то служили естественными укрепленными местами во время опасности. Эти торчащие, обрывистые скалы носят здесь специальное название — кэрц. Кроме удобств обороны, и другое обстоятельство влекло население селиться под самые скалы близость родников, пробивающихся здесь из-под камней.
Дома разбросаны неправильными массами, без какой-либо планировки, но с ясными следами старой группировки по родам.
Когда-то каждый ревниво держался своего родового квартала, но разраставшийся род не умещался уже в тесных квартальных рамках и члены его подыскивали свободные участки, в большинстве случаев, у окраины села, где селились, не считаясь уже с родственными связями, но все же не слишком отходили от самого поселения. Характерно, что зажиточный крестьянин редко уходил за сельскую черту и там обособлялся на просторе, а предпочитал обстраиваться в своем родовом квартале, расширяя свою домовую площадь и двор за счет соседей, всячески стараясь вынудить их к уступке ему своих участков. Этим облегчалось его непосредственное влияние па родственников, а, с другой стороны, и поддержка последних в его соперничестве с другими зажиточными семьями.
В деревне кривые улицы, подымаясь вверх, часто превращаются в лестницы, грубо сложенные из едва обтесанных камней. Часто крыша одного дома служит двором и улицей для другого, построенного несколько выше. Весь сор, а часто и навоз прямо выкидывается на улицу, где уединенные уголки служат местом отправления естественных надобностей. Все эти отбросы когда-то уносились лишь ливневыми потоками, после которых воздух освобождался от зловония. Теперь по деревням установлен уже надзор за содержанием улиц и двора в чистоте.
Дома. Старой формой домов повсеместно является глхатун карадам, врезывающийся задней стеной в землю. Это — каменное здание правильного квадратного плана с потолком из толстых дубовых бревен горизонтальной кладки, поддерживаемых четырьмя толстыми вертикальными свободно стоящими столбами на каменных базах. Бревна потолка перекидываются горизонтально в определенном, точно воспроизводимом везде традиционном порядке постепенно суживающимися квадратами (19), доходя до квадратного же оконного отверстия в потолке, служащего одновременно и дымовой трубой. Единственная дверь выходит на крытый балкон, где семья проводит все летние месяцы. И дом, и балкон покрыты общей земляной крышей. Тип таких домов был общераспространенным и повторялся даже в меликских дворцах—амарат-ах. Эти помещения, почерневшие от сажи костров, разводимых посреди комнаты, под оконным отверстием потолка, служившем и дымовой трубой, в Хачене, Варанде и Дизаке уже забрасываются, либо же то здесь, то там служат жилищами для бедняков и осиротевших семей. Используют их также в качестве амбара, хлева или для других хозяйственных нужд, но чаще всего они сносятся, чтобы уступить место новым, надземным постройкам, с окнами в боковых стенах и двускатной крышей. Карадам-ы сохранились более в северных районах, в особенности в отдаленной Атерской волости; здесь в с. Вагуас все дома — карадам-ы, врывшиеся в землю. Новые, часто двухэтажные дома снабжены обширными балконами только с одной стороны. Нижний этаж обычно служат для хозяйственных надобностей, а верхний — для жилья. Впрочем, летом население предпочитает жить в нижнем этаже, где значительно прохладнее. Крыши покрываются листовым железом, окрашенным в любимый здесь красный цвет или плоской черепицей в тех местах, где развито черепичное производство. Саманник, хлев для скота и другие хозяйственные строения возводились несколько в стороне и покрывались соломой или камышом. Дворы оставались маленькими, не огораживались и часто служили для общего пользования соседей. Кое-где, особенно там, где хозяином являлся карабахец, приезжавший домой летом на дачу, при домах были разбиты садики. Однако повсюду чувствовалось стремление выбраться на простор, и некоторые жители строились за пределами деревни, на более обширных участках, окружая дома сравнительно большими садами.
Отселки. В связи с расширением площади посевов за счет лесов и удалением пахотных земель от поселений, появился новый тип поселений. Дело в том, что крестьянам приходилось большую часть рабочей поры проводить вдали от дома, ближе к пашням. Поэтому там устраивался ток — кал и возводились временные жилые помещения, которые превращались затем в постоянные, так как далеко было посылать сюда из дому продовольствие и утомительно было гнать скотину в село. Так возникли подле старых деревень Чартар, Сос, Тахавард отселки, многие из которых еще не имеют собственного названия и просто известны под именем калэр—тока. Обыкновенно они расположены значительно ниже первоначальных поселений, на более широких местах, часто у тутовых и садовых насаждений. Отселки образовались и в тех укрытых местах, защищенных от ветров, где издавна содержался зимой окот в прочных хлевах—кюм-ах. И здесь возникли самостоятельные отселки. Так, от Вагуаса откололся Арутюнакюмэр, от Арчадзора (Дав шанлу) — Погосакюмэр, Вырсыкюмэр. Этот процесс выделения из состава старых деревень новых поселков с прирезкой к ним соответствующих площадей из общинной земли особенно рельефно выражен в Оратахской волости, где из с. Кусапат выделились Дамирлу, Оратах и Мардакерт, оттесняющие уже свою «метрополию», или в Каладарасинской волости, где из Бердадзора (Каладараси) выделились Новые Каладараси, Хрхан, Коразерк, Каначтала и Чобангоне…
Еще во время меликов практиковалось удалять из деревни слишком размножившуюся семью и поселять ее у кюмэр (хлевов). Так, из с. Аветараноц выделились Аламанцкюмэр, Мргаманцкюмэр, Плкананцкюмэр, Асананцкюмэр, из которых некоторые существуют и теперь (20). Отселки в большинстве случаев носят либо родовые имена, либо имена глав семейств.
Для выяснения происхождения местной топонимики материалом может служить частое повторение в названиях селений корпя тах—околоток, квартал, а также—свод (21).
Обстановка дома. Лет сорок тому назад учитель Гадрутского училища И. Давидбеков дал картинное описание внутренней обстановки карадама.
«При входе в карадам прежде всего бросается в глаза очаг, где пылает огонь; вокруг него обыкновенно располагаются на разостланных коврах или паласах, поджавши ноги, все члены семьи. Отец, как старший член семьи и глава дома, занимает почетное место около самого очага. В одном из углов жилища хорошего домовитого хозяина помещаются разной величины кувшины, с маринованными или посоленными овощами; здесь вы найдете капусту, похи (перекати поле), огурцы, помидоры, перец и проч. В другом углу лежит большое деревянное корыто с печеными круглыми и плоскими хлебами, называемыми по местному проз. В третьем стоят мешки, по местному— чвал, вытканные из овечьей шерсти, с мукою и другими хлебными зернами. В четвертом углу помещается курятник, над которым лежат земледельческие орудия, остатки шкур и кож убитых или павших от разных болезней домашних животных. Перед одною стеною, вдоль ее, сделана деревянная тахта, с аршин высоты и около 10 аршин длины, куда складывают постель и другие домашние вещи; а под тахтою прячут посуду. Около другой стены стоят карасы с водкою. На стенках развешены сушеные овощи, веревки, маленькие мешки с орехами и др. сушеными фруктами. Освещается жилище одною глиняною лампадою, в которой горит черная нефть; фитиль делается из остатков старых, совершенно изношенных, бумажных материй. Всякого рода горячие кушанья готовятся женщинами на очаге, а хлеб два раза в неделю пекут на тондире» (22).
В настоящее время новые привычки и технические удобства совершенно видоизменили эту картину. В парадам проникли фарфоровые тарелки и эмалированные кружки, ножи и вилки, побитый венский стул, однако старая обстановка все еще является господствующей. Не то мы видим в новых домах: комнаты отапливаются каминами или железной печкой; во многих селах увидите, если и не всегда железные кровати, то во всяком случае широкие деревянные тахты, табуретки, скамейки и стулья, столы, комоды, шкафы, словом, всякую городскую мебель. На стенах висит целая коллекция фотографий близких и отдаленных родственников, разбросанных по городам Закавказья и России. Тут же висят портреты писателей и видных деятелей коммунистической партии, а также всевозможные иллюстрированные плакаты или же лубочные картины в загрязненных рамках. В одном из углов поднимается гора тюфяков, одеял, подушек, прикрытых ковром; все еще не легко прививается обычай иметь готовую постель, на ночь каждый раз она заново стелется и притом, охотнее на полу — старая привычка. Одна из стен и все тахты покрываются коврами, большей частью своей домашней работы; по всему заметно, что самую ценную часть обстановки опять составляют ковры и постель.
Посуда. Среди кухонной посуды преобладает толстая медь, конические котлы, глубокие сковородки с длинной ручкой, тяжелые друшлаки местных форм, очень распространенные повсеместно среди армянского населения Закавказья.
Пища. В пище также первое место занимают старые блюда из овощей (лоби, горох), полевых и садовых трав, плов, яичница, знаменитый кололак или кюфта из сильно битого мяса, голубцы (долма), завернутые в виноградные, бурачные, капустные листья. Капуста давно акклиматизировалась в Нагорном Карабахе. Сравнительно недавно появился картофель и очень поздно — помидоры; их употребление, однако, теперь стало почти повсеместным, в особенности, в южных районах. Истребляется в громадном количестве лук и репа. Баклажана мне не пришлось нигде встретить. Мясо по деревням трудно доставать: его в изобилии когда-то было в дни жертвоприношений (баранина). Оно употребляется в пищу в вареном или тушеном виде или в виде шашлыка. Принято его также жарить на масле. Кур множество, гусей и уток нет.
Из мучной пищи — русские пироги отсутствуют. Угощают выпеченной на молоке (со сладкой, мучной же начинкой) гатой и тонкими сладкими пышками.
Когда-то преобладала молочная пища, но во время нашего объезда, вследствии сильного сокращения скотоводства, уже повсюду жаловались на недостаток в сыре, масле, мацуне; вместо коровы, многие содержали лишь коз.
Хлеб выпекается в Нагорном Карабахе не так, как в безлесных провинциях Армении: тонкие длинные лепешки — лаваши, выпекаемые на несколько месяцев, здесь заменены более толстыми, круглыми хлебами -— проз-ами, запас которых рассчитан на два—три дня, обилие дров позволяет пока это. Лаваши выпекаются обыкновенно при жертвоприношениях: в них легче заворачивать вареное мясо для рассылки бедным семействам и соседям.
ВНЕШНОСТЬ. ОДЕЖДА
Внешность. Говоря о внешности карабахского армянина, приходится опираться не на точные антропометрические данные, а на субъективные впечатления, проверенные наблюдениями и других лиц. Тип карабахских армян значительно отличается от типа армян внутренних сухих провинций, особенно приаракского, буланыхского или мушского районов.
Преобладает высокий рост, сравнительно более белый цвет кожи (23) и светлый оттенок волос, переходящий от темно-черного к шатену, довольно часто встречаются светлые глаза. Русые волосы и голубые глаза особенно часто встречаются в таком изолированном углу, как с. Нинги у истоков р. Хонашен, под склонами Богурханского массива, где могли также сохраниться физические особенности этнической волны, поднявшейся вверх с прикаспийских степей.
Карабахец, как мужчина, так и женщина, держится прямо, при вертикально вытянутой спине: сутуловатость, выпячивание вперед живота крайне редкие явления. Даже старики и старухи ходят прямо, а не сгорбившись. Девушка, под тяжестью наполненного водой большого кувшина, все же стройно подымается по горной тропе, вытянувшись в струнку. Эта привычка усвоена при необходимых восхождениях по склонам гор, перескакиванием с камня на камень и верховой езде: в Нагорном Карабахе до последнего времени приходится передвигаться чаще всего на лошади или муле.
Движения карабахца быстры и решительны, походка легкая и скорая, темп речи в сравнении с темпом речи высокоравнинных армян (приаракской, эрзерумской, алашкертской и др. равнин) ускоренный.
Прическа. В старину у мужчин было принято брить или стричь волосы на голове, только на макушке оставался чуб—какюл, детям же стригли волосы, оставляя впереди посередине над лбом пучок волос, который назывался тэл—ниткой. Обычай этот давно изжит. Женская прическа более консервативна. Девушки и до сих пор плетут волосы в четыре косы, из которых две перекидываются назад за спину, а две вперед, на грудь. Так поступают и замужние, меняя лишь головной платок на очень сложный убор, из-под которого видны лишь края передних кос.
Одежда. Нагорный Карабах следует отнести к той текстильной области, которую следует назвать шерстяной в отличие от льняной, где с ранних веков человеческой культуры ткани выделывались из льняных волокон. В древности Карабах выделывал свои ткани из шерсти как для мужских, так и для женских костюмов: лен до сих пор культивируется для получения масла, а не ради волокна. До сих пор веревки—чван вьются из шерсти; из этого же материала изготовляют мешки для зерна—чвал и харар, карпэт-ы, ковры, мафраш-и (дорожные мешки), хурджин-ы, носки, шали на одеяла, одежду и скатерти (24). Бумажные, ткани проникли поздно, а еще позже — шелк. Хлопок постепенно вытесняет шерсть, что же касается шелка, то несмотря на то, что на месте шелководство имеет промышленное значение, само крестьянство не очень-то охотно потребляет этот материал на ткани: ткацкая техника не дает тонких шелковых тканей. Из шелковых тканей ткут по преимуществу джеджим для лицевой стороны одеял и тюфяков, чепраки или ал-адлс (красную материю) на нижние рубашки, чаще же всего шелковые нитки оставляются для разного рода домашнего шитья.
Хлопок приобретается у жителей низменных равнин, а шерсть у скотоводов, подымающихся на эйлаги. С паденьем собственного скотоводства карабахский армянин все острее чувствует недостаток шерсти. Особенно тяжело было его положение во время армяно-тюркской распри, вызвавшей изоляцию от фабричных центров, когда ни шелк, ни водка не находили сбыта — трудно было получить хлопок с низменностей и шерсть с эйлагов. Несмотря на все старания женского населения восстановить сократившееся ткацкое производство, в некоторых местностях и совсем было прекратившееся вследствие завоза фабричных изделий, оказалось невозможным покрыть своим производством всю местную потребность, главным образом, из-за недостатка сырого материала — хлопка и шерсти. При таких обстоятельствах обносившееся население оставалось большей частью лишенным возможности обновить свою традиционную одежду и прежде всего стали быстро исчезать все менее необходимые и громоздкие принадлежности местной одежды.
Под медленным влиянием городской культуры население стало отрешаться от старых форм одежды, сковывавшей их так же, как консервативная неподвижность сковывала и народную архитектуру, замкнувшуюся в определенный план карадама. Прежде всего стал поддаваться мужской, а позже и женский костюм.
Мужчины в старину носили архалух и поверх чоху, шаровары, подвязываемые шнуром—хонджан, что давало возможность носить их и задом наперед. На ноги одевались короткие носки—кюлба со шнуром для подвязывания, и лапти—трех из сырой кожи, на голову — широкая конусообразная папаха из овечьей шкуры; зимой длинная овечья шуба — кюлк. Бурка— япнджи (айценакач) проникла не так давно, из Дагестана (25). Вместо лаптей старики предпочитали ходить в полутуфлях на каблуках—кош-ах с закрытым и загнутым вверх передком и открытым задком. Прежде всего уступили новому времени головной убор и обувь: папаху заменила низкая круглая шапка с маленьким козырьком, а коши — закрытые сапоги, иногда с очень высокими голенищами. Трэхи и до сих пор держатся, но и теперь как мужчины, так и женщины в деревнях предпочитают ходить босиком. Местная чоха сначала сменилась горско-грузинской чухой, а затем городским пиджаком, надеваемым прямо на архалух, при узких, застегивающихся на пуговицы брюках; наконец, там и сям вместо архалуха появился жилет. Эта трансформация шла быстрее у тех, кто служил в большом городе прислугой, дворником, сторожем в конторе или приказчиком в магазине или на заводах, и значительно медленнее у лиц, занятых на стройках. Как явлеие самых последних лет нужно отметить, что молодые люди, особенно желающие щегольнуть своей молодцеватостью, стали носить низенькие, в 10—12 см прямые папахи из рыжеватой овечьей шкуры с плоским, более темного цвета верхом.
Эволюция женской одежды шла несколько отличным путем. Старый костюм состоит из длинной нижней рубашки—шапик, доходящей почти до пяток, с длинными рукавами; она шьется из темно-красной шелковой или бумажной материи и надевается на голое тело, поверх красного же цвета кальсон—похан, на хонджан-е—шнуре (эти кальсоны можно было надевать также задом наперед). Поверх рубашки надевается архалух с открытой грудью из шелка или бумажного бархата, с длинными прорезями по бокам, от чего полы, доходящие значительно ниже колен, свешиваются тремя частями. Архалух опоясывается длинным (2,5—4 м) широким шелковым кушаком. В праздничные дни еще надевается шуба (кюлк) яркого (красного) цвета, обычно, бархатная. Она окаймлена узкой полоской меха (куницы, дикого кота) на воротнике (широко открывающимся на груди), на прорези донизу и по краям подола. Грудь и рукава украшаются шарообразными пуговками и висячими шариками. Головной убор давит своей тяжестью и сложностью. Он представляет собою низенький стоячий ободок, укрепленный на голове при помощи многочисленных платков, один из которых закрывает нижнюю часть лица почти до носа и дополняет четырехугольную рамку, из которой виднеются с боков части передних локонов, половина лба с глазами, нос и щеки. На лбу к ободку подвешены золотые или позолоченные монеты. Этот головной убор трудно возобновлять ежедневно, а потому он оставляется на голове и на ночь несколько дней подряд. При выходе из дому набрасывается на голову черная шаль. На ногах — узорчатые чулки и обувь — чмошки, или коши (женщины лаптей не носили).
Новая жизнь приучила женщин надевать под цветную рубашку белую нижнюю рубашку, а цветные кальсоны заменить белыми. Затем чмошки были заменены европейскими сапожками на каблуках, но головной убор и с ним весь костюм упорно держался, меняя только материал и цвет тканей, однако все же предпочтение давалось красному цвету. Все части женского костюма по стилю тесно связаны друг с другом, и прежде всего с головным убором, снять же повязки, освободить подбородок, показаться людям во всей красоте лица было трудно, так как это не соответствовало понятиям о скромности и стыдливости. Первым и самым смелым шагом в городах была замена и то прежде всего вне Нагорного Карабаха — местного головного убора убором тифлисских армян — врацнак (26) и затем уже переход к европейской шляпе. В деревнях же женщины и после замужества продолжали носить, как и в девицах, свободное платье, обтянутое слегка в талии узким кожаным поясом, а голову покрывать цветным платком, с той лишь разницей, что концы этого платка соединяются под подбородком так, что прикрывают нижнюю часть лица — рот и верхнюю губу; косы свободно падают на грудь и спину. Уже редко кто носит в деревнях старый костюм, только старухи и женщины старше 50 лет, все более же молодые уже эмансипировались от него.
Степан Лисицян, профессор, Заслуженный деятель науки Армении
(1) Не путать с одноименным с. Ванк Мардакертского р-на у подножия Гандзасарского монастыря (прим. ред.).
(2) См. Давидбеков И. Село Гадрут… с. 153—192.
(3) До последнего времени таким пунктом для скотоводов, подымавшихся на пастбища у верховьев рек Тартар и Хачен, служило по хаченскому пути селение Ванк у подножья Гандзасарскойi горы. Здесь летом по обеим сторонам дороги открывались торговые лавки и мастерские для обслуживания кочевников. Раньше пункт лежал ниже, у села Вачарк (Базаркент), отсюда получил свое название—торжища, где во времена Гасана-Джалаляна был торговый город.
(4) См. Описание Карабахской провинции, Тифлис, 1823 г.
(5) У этой переправы находился до 1603 г. богатый армянский г. Джуга (Джульфа), который в том году был разрушен Шахом Аббасом I, а жители переселены в Испагань, где на другом берегу реки они основали обособленный г. Нор Джуга (Новую Джульфу), продолжая поддерживать старые торговые связи с Индией, персидскими портами и европейскими рынками.
(6) Каждое из этих обществ по принципу землячества жило вокруг своего храма, и, по всем основаниям управлялось своей квартальной организацией до установления русского городского строя. Следует отметить, что к началу XIX в. они утратили свои родные диалекты и говорили на местном наречии.
(7) Впоследствии возник и четвертый квартал — Мегрецоц — Мегринцев — со своим земляческим храмом: это были переселенцы из Мегри — торгового пункта на ответвлении того же транзитного пути у переправы на р. Аракс к долине ее правого притока— р. Дизак. Они переселились уже после 1822 г.
(8) См. Акты, собранные Кавказской археологической комиссией, Тифлис, т. VII, с. 308; т. VIII, с. 316.
(9) Однако их пропаганда не прошла бесследно: в Шуши и Шамахи возникли протестантские общины. В Шуши они жили в своем околотке Лемцидзор (Лемцидара), т. е. «Немецком ущелье» у своего молитвенного дома.
(10) Լեո, Պատմութիւն Ղարաբաղի հայոց թեմական դպրոցի с. 84—97.
(11) Нефедьев H. Взгляд на армянскую область, СПб. 1839, с. 50 и сл. Лишь с 80-х гг. после повышения пошлин на заграничный хлопок, русская фабрика стала содействовать расширению
площади хлопковых посевов на Араратской равнине. К этому же времени на месте возникли коньячные и консервные заводы.
(12) По «Описанию Карабахской провинции» Могилевского и Ермолова 2-го—1592 семейства. По «Описанию» 1833 г. было 5079 душ мужского пола, т. е. около 10 тысяч жителей обоего пола (См. т. III, с. 308).
В Ереване до 1886 г. почти совершенно не отмечается рост населения (в 1828 г.—11430j в 1886 г.—14420 душ), несмотря на то, что он был превращен в административный центр обширной губернии. Лишь с этого года с развитием вывоза хлопка, коньяка и консервов население начало возрастать и к 1914 г. достигло 29766 душ; то же и в Нахичевани, где в 1828 г. было 5470 чел., а в 1914—10246.
(13) В настоящее время после революции этот наезд дачников сократился до минимальных размеров, потому что с разрушением большей части Шуши там нет уже соответствующих жилищных удобств. Новый административный центр Степанакерт имеет все благоприятные условия для превращения в дачное место и даже в зимний курорт, отличаясь замечательно ровным климатом во все времена года и будучи свободен от тех густых туманов, чадрой которых так часто окутывается Шуши.
(14) Нормы натуральной оплаты за эти работы были твердо установлены обычаем и держались до последнего времени.
(15) Гадрут и Тахлар поставляют каменщиков, Норашен — литейщиков, Туми и Мухренес — плотников и т. д.
(16) Современный райцентр Мартуни (прим. ред.).
(17) Названо в честь героя Кавказской войны русского полковника Павла Михайловича Карягина. Впоследствии переименовано в с. Физули (прим. ред.).
(18) Села Нагорного Карабаха в большинстве случаев имеют два названия — армянское и тюркское. На картах Кавказского Военного штаба предпочтение дано тюркским названиям.
(19) См. мою статью «К изучению армянских крестьянских жилищ. Карабахский карадам». — Известия Кавказского историко-археологического института в Тифлисе, т. IIIt 1925, с. 97—108.
Дом этого типа — один из вариантов армянского народного жилища глхатун, который карабахцы называют также кыркоч (կըռկոճ) — термином более древним, чем карадам (прим. ред.).
(20) Показание К. И. Мелик-Шахназарова (с. Аветараноц).
(21) Так, например, Тахасэр, Тахут, Тахлар, Чанкатах, Оратах, Гюлатах, Мохратах, Варынкатах и др.
(22) Давидбеков И. Село Гадрут…, с. 181.
(23) В тех деревнях, откуда мужчины спускаются на отхожие полевые работы на низменности, нередки желтые малярийные лица.
(24) О ткацком деле в с. Кусапат и Гадрут см. СМОМПК, 1891, вып. II.
(25) Показания стариков в с. Дзамдзор.
(26) фактически, так называемый грузинский головной убор и весь тифлисский женский комплекс был перенесен армянскими женщинами из Ирана (Персии) после переселения на Кавказ в 1828 г (прим. ред.).
Источник: Лисицян С.Д. Армяне Нагорного Карабаха. Этнографический очерк/Отв. ред.: Л.М.Варданян и Д.С.Вардумян. — Ер., Изд-во АН Армении, 1992