«Наша Среда online» — Андрей Николаевич Муравьёв (12 мая 1806, Москва, Российская империя — 30 августа 1874, Киев, Российская империя) — православный духовный писатель и историк церкви, паломник и путешественник, драматург, поэт.
Книга «Грузия и Армения» написана по итогам путешествия, которое Муравьёв совершил по Грузии и Армении с сентября 1846 по июль 1847 года. Издание было опубликовано в Санкт-Петербурге в 1848 году типографией III отделения собственной Е.И.В. Канцелярии.
ГРУЗИЯ И АРМЕНИЯ
Армения
Св. Григорий Просветитель
Эчмиадзин
Гаяна, Рипсима, Шогакат
Литургия Армянская
Эриван. Кегарт
Арарат
Хорвираб и Арташат
С рассветом мы поднялись; сопровождавшие нас всадники, из Армян и Татар, затеяли скачку на широких лугах, омываемых Араксом; ловкие их движения, нарядная одежда и быстрота коней приятны были для глаз. Мы ехали по направлению утесов Арташата, которые возвышались как остров посреди равнины, на другом берегу реки, и опять переправились мы в брод через её глубокие воды. Не далеко от древней столицы Армянской, надобно было еще переехать малый лиман Аракса, который образует болотистое озеро с западной стороны города. Это было любимое место ловли царей Арсакидов; здесь нечестивый Анак умертвил царя Хосроя, и сам был убит его оруженосцами, когда хотел спастись бегством через Аракс, и в виду сего места, как бы для возмездия за вину отца, святой сын его Григорий четырнадцать лет томился во рву Арташата.
Артаксеркс I, из рода царей Парфянских, основал сию столицу по совету врага Римлян, Аннибала, искавшего у него приюта. Артаксеркс II её украсил и собрал в ней все кумиры своего царства, устроив там и капище огня. Когда же знаменитый полководец римский Корвулон, овладел твердынею Аннибала, он назвал ее Нерониею в честь Императора. Много разорений испытала столица Армении, после того как отложилась она от новой династии Сассанидов Персидских. Победитель отступника Юлиана, Сапор разорил до основания город, недавно обновленный великим Тиридатом, и увел в плен до пятидесяти тысячи его жителей. Быть может это разорение, не менее вредного климата, побудило Хосроя младшего, сына Тиридатова, перенести столицу свою в Двин, несколько отдаленный от Аракса. Полчища Издигерда, сына Сапорова, вторично опустошили Арташат, и нужно было все усердие великого исповедника Вартана, князя Мамигонского, чтобы восстановить падшую столицу; он спас отечество свое и веру от тяжкого гонения Персов. Здесь соединился и собор Епископов Армянских, вместе с Католикосом Иосифом, чтобы мужественно исповедать Христа пред царем огнепоклонников, сперва на хартии, а потом на деле, мученическою смертью. Нерсес III, прозванный Строителем, обновил, сто лет спустя, некоторые из опустевших храмов бывшей столицы, которая мало по малу исчезала, и сделалась загородным селом Патриаршим. Но и оно было отнято у них Эмирами Сарацинскими, когда наместники Халифов водворились в соседнем Двине. Такова горькая участь Арташата, на развалинах коего уцелела теперь одна обитель Хорвирабская.
Она явилась нам на гребне утесов, окруженная еще довольно крепкою оградою. Пешком поднялись мы, по крутой стезе к узкой двери, которая служила единственным входом, ибо по бедственным обстоятельствам края, монастырь был часто опустошаем, и только со времени владычества Русского опять населился: но по обыкновенной скудости братии, в монастырях Армянских, ее представителем здесь был один Архимандрит, и тот отлучился в ближнее селение Давалу. Мы послали за ним конного есаула, а между тем сторож монастырский отпер нам церковь Св. Григория, собственно Хорвираб, или глубокую яму, где он так долго томился; ключи от другой церкви унес с собою Архимандрит, потому что в ней была ризница. Обе обновлены после долгого запустения, в последних годах минувшего столетия, благочестивым настоятелем их Давидом, могила коего при входе в церковь Хорвираба. Она была сооружена, над самою ямою Св. Григория, в память его страданий, сестрою царя Тиридата, и после двукратного разорения Персидского, восстановлена славным вождем Армении Ваганом, князем Мамигонским, в последствии же Католикосом Нерсесом строителем, который избрал ее местом своего упокоения. Рядом с ним, внутри церкви, гроб пустынника Вартана, много уважаемого за святость жизни. Стены храма совершенно обнажены, иконы алтаря новы и убоги, но под ним скрывается сокровище: та глубокая яма, в которой четырнадцать лет страдал Великомученик.
Сквозь тесное отверстие можно спуститься, по двадцати восьми ступеням деревянной отвесной лестницы, на дно священной ямы; она была засыпана до половины, для удобства богослужения. Что же было во дни Св. Григория, который наследовал ее после львов и тигров, посланных в амфитеатры Римские, и разделял ее с ядовитыми гадами? Ее обложили в последствии тесаным камнем, внутри и снаружи, потому что одним краем она касалась обрыва утесов. Малый престол вставлен в её восточном углублении и под ним положена часть мощей Св. Григория, одним из его славных потомков, Григорием Магистром; другая часть находится, как говорят, под камнем, на коем видны еще следы колен исповедника: так неотступно молился он о спасении своего народа, доколе не исполнилась его молитва. Страдания его изображены над алтарем, и нигде не производят они более впечатления, как в этой могильной яме, свидетельнице его томления и прославления. Еще видно то слуховое окно над алтарем, в которое благочестивая старица бросала ему пищу. Выход из ямы еще труднее чем спуск, потому что устье её так тесно, что в ином месте нельзя даже согнуть ноги и перенести ее выше на другую ступень; но труд вознаграждается утешительным созерцанием места страдальческих подвигов великого просветителя Армении.
Соборный храм, посреди двора монастырского, основан Нерсесом Строителем во имя Успения, там, где по местному преданию, Апостолы Фаддей и Варфоломей, поставили некогда первую церковь в честь Богоматери, ибо она сама им здесь явилась и благословила место, отколе должен был воссиять свет веры во всю Армению. Несколько крестов, с благочестивыми надписями, иссечены на внешних стенах, а на алтарной изваян Св. Григорий, спящий в яме, под сенью Господа и трех Ангелов, которые не допускают до него ползущей змеи. Ожидая Архимандрита, мы вышли из монастырской ограды, и кругом её, по обрыву скал, поднялись на вершину утеса, на котором стоял некогда вышгород Артаксата, и где еще видны следы зданий. Три утеса, сросшиеся в своих основаниях, составляли собственно город, и около него ясно обозначается черта крепостного вала с угловыми башнями. Предместье выдавалось к востоку и было также обнесено стенами. Северная часть города, менее защищенная природою, более была укреплена; с запада прилегало болотистое озеро, доходившее до Аракса, и проток реки проникал в низменную часть города. Здесь можно подивиться с какою воинскою опытностью, избрал это место Аннибал, для крепости и столицы, отовсюду огражденной: ибо если с востока нет природной защиты, под самым городом, то на расстоянии десяти верст смыкались горы; Шарурское, или так называемое Волчье ущелье, могло остановить в своих теснинах полчища врагов, и вместе с Араксом прикрыть всю долину Араратскую. Кроме проточной воды были внутри Арташата цистерны, из коих одна, весьма глубокая, о пятидесяти ступенях, совершенно в римском вкусе, еще сохранилась у подошвы обители Хорвирабской. На одном из утесов, недалеко от ограды, два грубо иссеченные креста, слывут в народе крестами ночлега, ибо знаменуют то место, где оба Апостола, сошедшись, после многотрудного странствия, провели на молитве ночь, и разошлись опять для мученических подвигов. Как драгоценны такие народные предания, и как расположено сердце принимать их с любовью к памяти ближайших свидетелей Христовых!
Возвратившись в обитель, в ожидании настоятеля, я сел у ворот на обрыве утеса, и полный созерцаний минувшего, долго смотрел к востоку, на развивавшуюся предо мною картину. День был солнечный, жаркий; вся обширная равнина Араратская сияла в полной красе своей, усеянная селами Армянскими и Татарскими. Широко кипел Аракс по каменистому руслу, беспрестанно изменяющий свое течение, и верный только подножию исполина, который стережет его со времен потопа. Над ним, двуглавый Арарат, поседевший снегами, смотрит как бы в иной мир допотопный. В эту минуту его опоясало яркое облако, отделив белые вершины от темного основания, как и сам он принадлежит двум эпохам и двум поколениям человечества. С левой стороны тянулась отрасль Дар-Алагеза, с красною горою впереди хребта, и снежными вершинами Гокчи позади его на горизонте. Отдельные утесы Давалу, подобно Арташатским, брошены были пустынным островом на равнину, и далее их сходились горы в ущелье Шарурское, на сквозь которого есть тесный проход к Нахичевани, первому поселению Ноя и его гробу. Позади меня возвышались стены обители Хорвирабской, на месте древней столицы Артаксерксов, основанной гением врага Римлян: и что же? Яма мученика Григория оказалась прочнее твердынь Аннибаловых!
Не более года как я был в Риме, и видел там гробницу его соперника Сципиона: и вот уже я под сенью Арарата, на развалинах Артаксата, им укрепленного, быть может с тайною мыслью, чтобы воздвигнуть хотя одно мощное царство на Востоке, против все досягавшей руки Римлян, которая, и в глубине Азии, гнала его из области в область! И вместе с памятью Аннибала, противоборствовавшего здесь всемирной державе языческого Рима, тут же и колыбель Христианства Армении, во рву Св. Григория, и второе начало человечества в лице Ноя, исшедшего из своего чудного ковчега, на пустынную вершину Арарата. Какое смешение воспоминаний, объемлющих все века и пределы мира! Преисполненный дум, я в них терялся, забывая настоящее: все было пусто и тихо кругом; слышны были только пронзительный крик журавлей, стаею поднявшихся с озера Арташатского, а внизу, у подошвы утеса, томное пение нескольких погребателей, хоронивших в сию летописную землю, одного из своих присных на соседнем кладбище. Облако пыли давно уже неслось по долине от Давалу, скоро раздался топот копыт под самым утесом Хорвираба: – это был Настоятель.
По приезд его мало принес нам пользы, потому что и без него мы уже все видели, а внутри соборной церкви, перестроенной со времен Католикоса Нерсеса, не представлялось ничего замечательного. Все в ней было ново, исключая быть может одной купели, устроенной в стене, по обычаю Армянскому, с изваянным сверху Херувимом. Отблагодарив Настоятеля, мы поехали обратно, в то же селение Камарлу, где ожидал нас ночлег. Хорвираб и Арташат были крайнею точкою моего путешествия в южной части Армении.
Мне хотелось проникнуть сквозь Шарурское ущелье, чтобы видеть Нахичевань и Джульфу, и поклониться гробу Ноеву, или по крайней мере месту его погребения. Как я слышал, оно находится вне города, под сводом засыпанным сверху землею, который изнутри поддержан одним столбом и освещен несколькими лампадами, убогим приношением всех исповеданий и племен, чествующих своего родоначальника. Недавно общество Армян Нахичеванских предложило Патриарху выстроить, на свое иждивение, церковь на могиле Ноя, с тем однако же, чтобы не изменилось нынешнее устройство гробового свода. Неизвестно до какой степени справедливо предание о могиле праотца, но во всяком случае оно освящено давностью и согласием разноплеменных поклонников. Гроб жены Ноевой, Маранда, показывают в пределах Персидских, за Араксом. Но от Хорвираба до Нахичевани мне оставалось еще около ста пятидесяти верст; я не решился предпринять дальнего пути, потому что спешил в Эчмиадзин, на праздник мироварения, и хотел еще прежде осмотреть несколько окрестных обителей.
По дороге в Эривань остановился я для слушания литургии, в селении Айсоров или Халдеев, которые в 1838 году перешли в наши пределы, в числе четырех сот душ, из персидской области Урмии. С ними был полный церковный причт, священник, диакон и чтец; все они, оставив заблуждение Несториево, приняли Православие, и с помощью правительства устроили себе малую церковь в селении Кайсохор, за двадцать верст от Эривани. Греческий Архимандрит, пришедший из Турции, с другими православными поселенцами, после блестящих походов князя Паскевича, дан был наставником новообращенным. Он перевел для них богослужение, сперва на татарский, а потом и на халдейский, с помощью причетника, который довольно образован, потому что объехал почти всю Европу и жил долго в Риме. Недавно присоединились к ним тридцать новых семейств из Урмии, откуда охотно отпускает их несторианский епископ в наши пределы; они привели с собою еще одного священника, гораздо более образованного нежели первый, потому что он имел сношения с миссионерами английскими в Сирии. Трудно, однако, одолеть невежество прежнего клира и самого народа, и приучать их к обрядам православным; прежде они имели три свои литургии, много различествующие от наших, которые носят имена: Нестория, Феодора, вероятно Мопсуестского, и Аддея или Апостолов.
Церковь сооружена во имя Св. Кирика и Улиты, коих мощи положены под престолом; литургия произносилась на греческом, халдейском и славянском языках; но, если приятно было слышать соединение сих трех языков, столь разнородных, во славу Господа собравшего всех во едино, не утешительно было видеть, как мало еще успеха сделали Айсоры на пути православия, ибо священник и диакон часто ошибались, и народ не оказывал большего внимания к службе, ему почти незнакомой. К тому же и благосостояние новых пришельцев еще не упрочено, так как они не получили до сей поры земель, для надлежащей оседлости. Но когда со временем все придет в благоустроенное положение, особенно при новом священнике, тогда и сии новые сыны православной церкви не уступят в усердии старшим своим братиям.
Текст воспроизведен по изданию: Грузия и Армения. Часть II. СПб. 1848
Источник электронной публикации DrevLit.Ru