«Наша Среда online» — Андрей Николаевич Муравьёв (12 мая 1806, Москва, Российская империя — 30 августа 1874, Киев, Российская империя) — православный духовный писатель и историк церкви, паломник и путешественник, драматург, поэт.
Книга «Грузия и Армения» написана по итогам путешествия, которое Муравьёв совершил по Грузии и Армении с сентября 1846 по июль 1847 года. Издание было опубликовано в Санкт-Петербурге в 1848 году типографией III отделения собственной Е.И.В. Канцелярии.
«Скорбя сердцем о давнем ее отделении, — писал Муравьев в предисловии к книге, -, я желал, подробным описанием ее древних святилищ, преданий и обрядов богослужения, развеять, по мере возможности, неизвестность, которая ее облекает, дабы через то сделать хотя один шаг к желанному сближению, и если, несмотря на те средства, какие я имел к изучению сих предметов, под сенью верховной Иерархии Армянской, быть может, мне случилось впасть в какие-либо погрешности, я бы почел себя весьма обязанным каждому из благонамеренных сынов Церкви Армянской, кто бы указал мне, в чем погрешил я против истины: это послужило бы к большему сближению, если бы взаимно увидели, что еще менее представляется затруднений к достижению желаемого мира.»
ГРУЗИЯ И АРМЕНИЯ
Армения
Живописно ущелье Дилижанское, где бурный поток Акстафы, на расстоянии сорока верст, шумно несется по камням в роскошной долине. Она стесняется все более и более, по мере подъема; иногда крутые, обрывы скал едва оставляют место для узкой дороги, под навесом других утесов, а внизу кипит Акстафа, как Терек в Дарьяле; иногда только слышится шум её невидимых вод, под развесистой тенью ив, разросшихся вдоль берегов. Посреди сей богатой растительности природы, мечтаешь быть в саду, где опытная рука начертала своенравные стези и, под оболочкою дикости, утаила свое искусство. Но еще живописнее был для меня, на конце ущелья, перевал чрез горный хребет. Обширное Гогчинское озеро внезапно открылось предо мною, кипящее лучами утреннего солнца, как бы огромный щит, вставленный в окраину гор; горы кругом него, уже покрытые снегами, сияли в утреннем свете, самым нежным румянцем. Близко от берега чернел, на утесистом острове, древний монастырь Севанский и Армянское селение Чубуклы раскинулось около озера.
Когда я стал спускаться с горы, ко мне на встречу понеслись сорок человек армянской конницы, в их восточном наряде и вооружении; этот нечаянный привет, на берегах живописного озера, посреди утренней картины гор, произвел на меня впечатление сильное и приятное. Дикая, пустынная Армения, исполненная поэтических развалин своих городов и обителей, представилась мне полною действительной жизни, как будто все её славное минувшее внезапно обратилось в настоящее. Окруженный блестящими всадниками, я продолжал путь вдоль по берегу, до того места, откуда можно было переплыть в монастырь. Сильный ветер долго препятствовал слышать наши крики и выстрелы, на острове Севанском, который отстоит за две версты: наконец медленно двинулся оттоле паром, единственное средство сообщения с берегом. На целом озере нет ни одной лодки, хотя в его окружности, усеянной селами, считается до трехсот верст и более шестидесяти в поперечнике; но трудность водяного пути полезна была, во времена владычества Персидского. Не осудил и я убогого парома, потому что его толстые бревна, лучше дощатой лодки, противустояли напору волн, и менее чувствовалась томительная качка на волнах.
Основание Севанской обители восходит до времен великого Просветителя Армении, который там соорудил первую церковь Воскресения Христова, на месте древнего языческого капища. Остров, по своей неприступности, издавна служил крепостью, для первой династии Гайканской, и под водами озера еще видны остатки стен. «Айс-эван!» вот монастырь, сказал просветитель, и оттого произошло название Севанга. Дважды был он разорен в VIII веке, полчищами Лезгин и полководцем Арабским Мурваном; два века спустя обитель сия послужила убежищем одному из Царей Армянских, властвовавших в Ани, Ашоту, прозванному железным, из династии Багратидов. На десяти плотах, с семидесятью отборными воинами, не устрашился он напасть на многочисленное войско наместника Халифов, который стерег его на берегу, и бежали неприятели.
При выходе на остров меня поразила малочисленность братии, хотя, однако, здесь их более, чем в прочих обителях Армении, вообще скудных монашествующими. Мне сказали, что Архиепископ, бывший Елисаветпольский, который управлял монастырем, вызван в Эчмиадзин, вместе с некоторыми монахами, коих считается до двадцати. Они ведут жизнь самую пустынную, чему можно поверить, по уединенному положению острова. Это была первая обитель Армянская, которую я посетил; мне любопытно было внутреннее устройство малых келий, можно сказать облепленных около нижней церкви; они разделялись между собою узким переходом и примыкали к низкой трапезе. Самая церковь, где обыкновенно бывает богослужение, празднует Успению Божией Матери, как большая часть церквей Армянских, и не представляет взорам никакого благолепия. Она построена была в исходе IX века, дочерью царя Ашота, Мариамиею, супругою князя Сунийского, которая сама искала спасения с детьми, на пустынном острове, от жестокости правителя Арабского; но все иконы новые и отзываются живописью западною.
Мы поднялись на вершину острова, где стоит древняя церковь Святых Апостол, сооруженная в 884 году, тою же благочестивою Царевною; говорят, что верховные Апостолы сами указали место бывшему тогда настоятелем обители, а в последствии Патриархом, Мастоцу. Обновление сего храма, в половине минувшего века, стерло с него следы древности, но еще сохранились две замечательные двери чугунные с резными фигурами и крестами: западная дверь, проще и древнее, сделана усердием Князя Князей Армянских Курда, в 1176 году, как свидетельствует надпись, а южная устроена в XVI веке; на ней изображены: Господь, сидящий посреди символов Евангелистов, воздвижение креста, сошествие Святого Духа и два Святителя, из коих один должен быть сам великий Григорий. Третья церковь, во имя Предтечи, того же времени и также из диких камней, пристроена, в виде придельной, с северной стороны храма Апостолов.
Несколько келий прилегают к паперти, но они пусты; только в одной из них спасается послушник, по имени Малк, из зажиточных граждан Тифлиских, который ведет жизнь самую строгую и, отвергая всякое подаяние, грудами рук своих, старается поддержать, осыпающиеся камни ветхого здания. Мне сказали, что он боится людей и будто помешан; но взойдя в его убогую келью, я увидел много древних рукописей; пред ним на полу лежало раскрытое житие Св. Ефрема Сирина. Так не безумствуют, – подумал я, и пожелал благочестивому отшельнику доброго ответа на страшном судилище Христовом, которое столь пламенными чертами описывает Св. Ефрем.
Дорога в Эривань пролегала несколько верст, по берегу озера, из которого выходит река Занга; недалеко от её истока, на выдавшемся мысу, расположилось новое селение Малаканское. Я решился провести ночь на станции Ахтинской, но воспользовался остатком дня, для посещения великолепных развалин древней обители Кечаруской. Она лежит за десять верст от станции, между лесистых гор, в живописном ущельи Дарачичах, которое славится своими цветами и служит летним становищем для жителей Эриванских. Обилие леса и вод, и близость Заиги, шумящей под навесом скал у входа в ущелье, делают это место очаровательным, особенно в знойные дни, и нельзя было выбрать лучшего приюта для безмолвия иноческого.
Григорий Магистр соорудил обитель, в эпоху горькую для народности Армянской, когда пала, вместе с столичным городом Ани, третья царственная династия Багратидов, и греческий император Константин Мономах держал у себя пленником последнего царя Гагика. Весьма замечательно, в летописях Армянской церкви, лице основателя, имя коего связано почти с каждым великолепным зданием своей родины, ибо везде он оставил по себе благочестивую память. Григорий происходил от знаменитого рода Паглавуни, которому принадлежал и сам великий просветитель Армении. Отец его Васак был славным воеводою и сокрушил полчища Турок, когда они вторглись в малую Азию, под предводительством Тогрула, родоначальника султанов Оттоманских. Григория оклеветали приближенные царя Гагика, в преданности Императору Греческому, и принудили искать покровительства в Царьграде, где получил он в детстве высокое образование. Император сделал его правителем Месопотамии, с почетным титлом Магистра, ибо Григорий уступил ему свои родовые владения в области Араратской, которую, однако, не переставал украшать храмами. Прославившись одинаково, подвигами воинскими и учеными творениями, он скончался в глубокой старости, в 1058 году; гробница его доселе существует в Каринском монастыре Богоматери. Сын его Ваграм, под именем второго Григория, был в последствии Католикосом, и от него опять пошло поколение иерархов Армянских, сродников великого Просветителя. Рассказывают о Магистре, что однажды, в Константинополе, имел он прение с ученым Агарянином Мануче, о превосходстве Евангелия над Кораном. Противнику его казалось, что стихотворное сочинение Магомета заключало в себе более вдохновения, нежели простой рассказ учеников Бога Слова. Магистр, чтобы доказать ослепленному суетною мудростью, как легко было бы Евангелистам изложить, в ином виде, тоже Божественное слово, с помощью Божией, в несколько дней переложил все четыре Евангелия на стихи, необычайные по своей красоте, и пораженный сим чудом Агарянин, немедленно принял святое крещение.
Григорий основал обитель Кечарускую в 1033 году, во имя великого своего предка, там, где уже существовала церковь, построенная за несколько лет пред тем князем Армянским Апиротом. Обе еще существуют доныне, и третья малая церковь стоит между ними, но Григориева далеко превосходит величием Апиротову. Внешние стены её покрыты изваяниями и резными крестами, в которых истощилось искусство каменосечцев того времени. Надпись над южными вратами свидетельствует, что Григорий Магистр соорудил ее в царствование Гагика, ибо он еще числился, даже и в плену, между царями Армении, и во дни святительства Саркиса или Сергия, дабы святыня сия предстательствовала у Бога, за него и за чад его и за его владыку: «кто прочтет, да помянет меня во храме». Прочие надписи, как внутри, так и снаружи, которыми исписаны все стены, напоминают только имена великих земли, поступивших в число братства Кечарускаго, или пожертвовавших ему свои имущества. Внутренность храма соответствует его наружности: четыре высокие арки, сложенные из дикого камня, поддерживали легкий купол, который обрушился от землетрясения, в 1827 году, и завалил своими обломками помост. Обширная трапеза, также из дикого камня, прилегает с западной стороны к церкви; еще уцелел в ней купол, на четырех гранитных столбах; он весь украшен искусною резьбой, которою особенно отличаются церкви Армянские. Извне алтаря стоят высокие гробовые плиты, с надписями и узорочными крестами, ибо на кладбищах Армянских, по восточному обычаю, не довольствуются класть на могилу камни, но и воздвигают их над могилою. На некотором расстоянии к западу от трех церквей, Магистра и Апирота, возвышается еще одна, в виде колокольни; по сохранившейся надписи видно, что она сооружена гораздо позже в XIII веке, во имя Воскресения Христова, на память всех усопших. Остатки келий и стен, раскинутые по всему пространству холма, свидетельствуют о прежнем населении обители.
На другой день, около полудня, достиг я Эривани; она еще сохранила свой Персидский характер, с колоннадами тополей, которые подымаются из-за низменных оград, и с зеленью садов, раскинутых по берегу Занги. Первое её впечатление приятно, с окрестных высот Канагира, но внутри города, посреди тесных и грязных улиц, исчезает очарование; самая крепость, хотя и громкая в военной истории сего края, не представляет по наружности ничего величественного. Я остановился в опустевшем дворце Сардарей Эриванских, который уже почти не может быть обитаем, от беспрестанных землетрясений, поколебавших его слабые стены; он весь в трещинах, и знаменитая зеркальная зала Сардаря приходит день ото дня в больший упадок; беспрестанно осыпаются её зеркальные украшения и цветные стекла, тускнеет позолота и кармин её арабесков. Не шумит более легкий фонтан посреди мраморного помоста, отражавший в водах своих радужные окна залы, и пред нею высох широкий водоем, освежавший ее в знойные дни, под навесом шелковых тканей; они разорваны теперь как снасти разбитого корабля. Фет-Али-Шах, Аббас Мирза, сам бывший Сардарь и брат его Гусейн, яркими красками написаны на стенах, в восточном вкусе, вместе с Ростомом и другими баснословными героями славной поэмы Фирдауси Шах-Наме; уныло смотрят они на запустение своей Альгамбры, которую сокрушают время и Арарат.
Мне рассказывали романтическое событие, случившееся в виду сей залы, которое отзывается повестями тысячи одной ночи. Однажды Сардар взял к себе в гарем прекрасную Армянку, уже обрученную жениху, за несколько дней до их свадьбы. Отчаянный любовник, пренебрегая опасностью, пришел в лунную ночь на противоположную скалу крутоберегой Занги, чтобы еще однажды взглянуть, хотя издали, на блестящую тюрьму своей невесты. Сидя на скале, запел он унылую песнь и в тишине ночи, сквозь ропот вод, послышался голос его в гареме; она выглянула в окно, она узнала друга своего сердца, и все позабыв, в радостном восторге, бросилась к нему из окна, не взирая на высоту стен и утесов, не думая о том, что их разделяет река и наблюдает за ними стража. По счастью она упала на дерево и широкими одеждами повисла на ветвях; любовников схватили и привели к Сардарю, и что же? Тронулось его суровое сердце такою нежною любовью; он осыпал их дарами и отпустил.
Я встал до рассвета и сел на уединенном балконе тех покоев, где провел одну ночь сам великий Обладатель исполинской державы, простирающейся от Ледовитого моря до Арарата. У ног моих шумела неумолкающая Занга, между утесистых берегов, на обрыв коих висели дворец и гарем и обветшавшая крепость. По другую сторону раскинулись виноградники Эриванские и роскошный сад Сардаря, весь обросший тополями. Каменистая дорога подымалась, по крутому берегу реки, в Эчмиадзин; уже по ней шли ранние путники, и тянулся караван верблюдов, и гнали стада свои курды. Холм Ираклиев, так названный в память воевавшего здесь Грузинского Царя, преграждал дальнейшие виды; невысоко подымался исполин Армении, двуглавый Арарат, весь в радужных лучах восходящего солнца, и сам, как радуга, оставшийся нам памятником потопа. Седое чело его, убеленное вековыми снегами, достойно было служить подножием ковчегу, в котором сохранился человеческий род. Рядом с великим, малый Арарат, подымает свою остроконечную вершину, осыпанную также снегом, как бы первый шатер, раскинутый родоначальником нашим, на пустоте вселенной; а кругом та же пустыня, какою представлялся мир после потопа, и дальний хребет гор, которые заимствуют свое название от Арарата, свидетельствуя правильность выражений Cвятого писания: и седе ковчег .. на горах Араратских (Быт.8:4). Здесь, с благоговением, должно прочесть страшную библейскую картину потопа.
Еще недавно, на скате горы, древняя обитель Св. Иакова Низивийского, обозначала то место, где выходец ковчега Ной насадил первую лозу виноградную. Но внезапно потрясся в основаниях своих вековой Арарат, как бы предвещая новую бурю вселенной, ибо только для всемирных знамений одиноко стоит он на поприще потопа, и погибли селение, обитель и самая их долина. Страшно и знаменательно! – Гора, восприявшая на себя ковчег, от бурных волн потопа, как бы младенца, возрожденного от купели, сама кипит внутри вулканическими огнями, и глухие порывы её бурного сердца беспрестанно потрясают всю окрестность. Что же хочешь ты изглаголать нам, вещий старец Арарат, стихийным гласом своих потаенных бурь? Засвидетельствовать ли слово Апостольское: что как первый мир погиб пред лицом твоим, в волнах потопа, так и обновленный мир Ноев готовится к иному истреблению огненному, после которого явятся новые небеса и новая земля, вечные обители правды? (2Пет. 3:2–13). Говори старец, тебе должны внимать твои дети, исшедшие из твоей пустынной колыбели.
Текст воспроизведен по изданию: Грузия и Армения. Часть II. СПб. 1848
Источник электронной публикации DrevLit.Ru