ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Весть о революции застала их в тот момент¸ когда Егорушка¸ сын всесильного начальника тюрьмы для ссыльно-каторжных Петра Стрешнева¸ сумел наконец выиграть у своего друга Артёма Тархуняна¸ сосланного на каторгу на десять лет¸ партию в диковинную восточную игру под мудрёным названием “нарды”.
Надо сказать¸ что Егорушка просто души не чаял в Артёме: он так здорово пел грустные протяжные народные песни на незнакомом языке¸ особенно после пары стаканов особого сибирского питья¸ согреваюшего и душу¸ и тело. А уж как обожал их мудрёную игру¸ которой очень долго учился у Артёма. Для игры нужны были деревянные складные створки на скобах-держалках с приклеенными внутри на каждой створке планками с овальными вырезами для круглых фишек¸ которые назывались костяшками. Егорушка сам выточил их из сибирского крепкого кедра. Артём только указывал¸ что и как. И кубики¸ “зары”¸ точь в точь такие¸ как для игры в кости¸ тоже смастерил сам и нарисовал ваксой аккуратные чёрные точки на гранях. Оставалось постичь премудрости игры¸ в которой¸ как оказалось¸ не только в везении дело было. При плохой¸ несмекалистой игре¸ как бы ни везло¸ всегда можно было напортачить и проиграть.
Играли они обычно в конторке¸ где нарды и хранились. Было друзьям по двадцать лет¸ и более разных людей¸ да и биографий¸ и представить нельзя было. Отец Петра Стрешнева¸ дед Егорушки¸ был рабочим на золотых приисках. Когда пошли по стране волнения и стали народовольцев партию за партией в Сибирь ссылать¸ те из местных¸ кто половчее оказался¸ устроились в надзиратели в новой колонии¸ и Егорушкин дед в том числе. Колония была маленькой¸ всего шестьдесят заключённых. Пётр Стрешнев начинал надзирателем и постепенно дослужился до начальника. Жизнь в колонии текла медленно — в морозы особенно не разбежишься. Понемногу лес валили¸ но больше летом и осенью¸ урок¸ как называли спущенный план¸ выполняли. Что же ещё? Зимой больше у самодельных печурок отсиживались¸ благо было чем печурки отапливать¸ было чего в огонь подбрасывать.
А Артём¸ уже три года калымивший по сосновому делу¸ попал сюда за бурную деятельность¸ которую развернул с начала войны среди рабочих¸ а потом и среди солдат. Попался он с большой кипой прокламаций и ленинскими воззваниями о несправедливой империалистической войне¸ на которой только правящие классы¸ то бишь буржуи¸ наживаются. А пролетариату¸ мол¸ она совсем ни к чему¸ и нужно эту войну превратить в социалистическую революцию… Да какое уважающее себя правительство потерпит такие разговоры? И дали парнишке десять лет каторги¸ чтобы неповадно было. Егорушка не раз говаривал¸ что он всю эту политику в гробу видал¸ а на каторгу людей можно ссылать разве что за грабёж и убийства. А то – какие-то бумажки… Да разве ж это дело? Не раз он намекал Артёму¸ что можно удрать¸ и очень даже благополучно¸ но потом спохватывался — куда уж через всю Сибирь беглому идти. Кумекать по-русски¸ правда¸ он кумекал¸ и очень даже здорово¸ но ведь пропал бы — ни охотиться не умел¸ ни дичи стрелять¸ ни рыбы ловить. Рассуждать только умел о каком-то Кауцком¸ который кругом неправ был¸ и потому большевикам палки в колёса зазря вставлял. Да шут с ним¸ с Кауцким¸ а Артёмка в тайге сгинул бы. Пусть уж лучше сидит у печки¸ костяшками стучит.
Все они друг о друге знали¸ все подробности их немудреных биографий¸ и про Егоркину зазнобу Варьку¸ которая много о себе воображала. Даже знали¸ что фамилии их означают. Стрешнев — от слова “стреха”¸ скорее всего¸ произошло¸ пояснял Егорушка¸ край крыши так в деревнях называется¸ там птицы любят гнёзда свивать¸ под стрехой. Артёмкина же фамилия — от названия травы¸ которая растет на юге¸ в Армении¸ и очень вкусна¸ особенно со свёрнутым в трубочку тонким хлебом-лавашем и сыром. А еще с этой травой варят севанскую рыбу…
— Вот¸ дай бог¸ жив останусь¸ приедешь к нам¸ узнаешь¸ какая замечательная это рыба¸ и что за чудная трава наш тархун!
— Всё понял! Всё! Тархун – это вроде нашей петрушки. А ты¸ значит¸ Петрушкин? Вот дела¸ а?
Вести поздно докатывались до мёрзлой северной окраины громадной страны¸ и только в начале мая узнали в тюрьме¸ что царя свергли¸ но как будто не насовсем. Потом узнали¸ что царь подписал отречение и будет теперь в России какая-то совсем особенная власть¸ как в других странах¸ тоже буржуйских¸ конечно¸ но передовых буржуйских. А пока что заместо царя будет Временное правительство. Вскоре получили депешу — предписание¸ чтобы всех революционеров¸ то есть борцов за счастливую народную жизнь¸ с почестями отпустили и отправили восвояси… То-то радости было! Вся тюрьма перепилась и передралась. Один Егорушка взгрустнул¸ что друг уедет¸ но тоже напился и проспал двое суток кряду.
Расставание было очень волнующим. Егорушка не знал¸ что ему делать – то ли радоваться за друга¸ то ли грустить. На словах он радовался¸ но потом опять напивался и плакал.
— Когда-то ещё свидимся¸ когда-то я выберусь к вам¸ к чёрту на кулички…
— Это у кого кулички¸ это где кулички¸ у нас или у вас? — парировал Артём.
На прощанье целый вечер резались в нарды¸ и Егорушка остался в полной уверенности¸ что более сложной и загадочной игры на свете не бывает. Ведь только-только начнёшь¸ собрав все камни в “доме”¸ таскать их наружу¸ как тебе выпадет что-нибудь очень неудачное¸ обязательно на пустое место в доме¸ и совсем зазря победу упустишь.
Итак¸ все “политические” уехали¸ остались лишь несколько ворюг¸ пытавшихся примазаться то к эсерам¸ то к социал-демократам¸ разницу между которыми они толком и не знали. Опять потекли однообразные холодные северные дни¸ и сильно запаздывающим смутным вестям — то о большевистской революции¸ то о гражданской войне¸ то о новом хозяине Сибири Колчаке¸ то о нэпе¸ поначалу не очень-то и верили. Когда стало ясно¸ что большевики победили окончательно¸ Егорушка подумал¸ что уж теперь-то Артёмка выбьется в большие начальники. И вправду¸ через несколько лет пришло письмо с двумя большими штемпелями¸ в мелованном продолговатом конверте с красивым гербом¸ посланное¸ правда¸ три месяца назад. Артёмка сообщал¸ что его назначили начальником большого учреждения¸ под началом у него двести человек¸ что дела у него идут хорошо¸ и недавно у него родился сын¸ которого он назвал русским именем Егор… Егорушка сильно обрадовался по такому поводу¸ и конечно¸ сильно выпил. Потом пошёл в отцовскую контору¸ достал запрятанные нарды¸ расставил камни и стал кидать кости¸ приговаривая: “Один и один¸ пять и шесть¸ один и шесть… Смотри¸ куда Петрушкин залетел…”
Потом опять завертелась обычная карусель – как государство ни называй¸ какой строй ни устанавливай¸ всегда в нём будут и убийцы¸ и грабители¸ и контрабандисты. Никто же еще не придумал¸ как такое хорошее государство устроить¸ чтобы в нём всем людям хорошо жилось¸ каждому на хлеб с маслом хватало¸ у каждого была бы крыша над головой. Чтобы всё было по совести¸ по справедливости¸ по закону — и не нужно было бы ни тюрем¸ ни колоний.
Но почему-то снова пошли нескончаемой чередой “политические “- эсеры и белые¸ кадеты и нэпманы¸ кулаки и враги народа. Этих вот врагов народа было так много¸ что иногда становилось непонятно¸ сколько же самого-то народу осталось¸ если кругом одни враги?
Тюрьма разрослась в большую колонию и была теперь главным опорно-ссыльным пунктом округи¸ потому что севернее уже ничего не было¸ севернее был только Северный Ледовитый океан. И новым начальником колонии¸ которая теперь называлась лагерем¸ был назначен сорокалетний Егор Петрович Стрешнев¸ человек с большим опытом в ссыльно-каторжных делах ещё с дореволюционных времен. Только нынче¸ при советской власти¸ даже в самый лютый мороз уже никто не “прохлаждался” возле теплых печурок¸ кроме самых отпетых головорезов¸ и “уроки”¸ как Егор Петрович по старой памяти называл спускаемый сверху план заготовки древесины¸ были вдесятеро больше…
Народу в лагере сидело более двух тысяч. И говаривали¸ что таких лагерей не только в Сибири¸ но и по всей стране видимо-невидимо¸ и шёпотом называли такие цифры¸ в которые нельзя было поверить ни на трезвую¸ ни на пьяную голову. А еще новую моду завели – присылали надзирателей с собаками¸ и надзирателей этих было столько же¸ сколько и ссыльных. Вот и считайте¸ сколько народу было нормальной жизни лишено¸ сколько судеб искалечено.
Однажды¸ просматривая списки недавно поступившей большой партии заключенных¸ Егор Петрович наткнулся на странную¸ но знакомую фамилию –Тархунян. “Петрушкин? – мелькнуло в голове. — Да не может быть! Он же большой начальник¸ и такой… такой подкованный¸ такой весь из себя большевик!”
Он метнулся вон из приземистой конторки¸ недавно перестроенной и расширенной¸ вбежал во второй барак¸ стукнувшись о дверь¸ и с порога заорал:
— Тархунян! Кто Тархунян?
Фамилия эхом побежала по рядам¸ по нарам¸ дошла до своего хозяина¸ и вскоре обросший многодневной щетиной высокий¸ немного сутулый обрюзгший мужчина¸ в котором Егор Петрович с трудом узнал товарища юности¸ шагнул ему навстречу.
— Артёмка! — забыв обо всем на свете¸ начальник лагеря прижал к груди заключенного в драной грязной телогрейке.
Ропот прошел по бараку – такого даже в многотрудной и многострадальной лагерной жизни никто не видывал и не мог себе представить.
— Привелось-таки свидеться¸ боже мой¸ боже мой! – шептал Егор Петрович. – Тебя-то за что¸ Петрушкин? —
— Долго рассказывать¸ Егорушка¸ слишком долго.
Рассказывал Артём уже за стаканом давно забытого им особого сибирского питья¸ налитого зарёванной Варькой¸ за которым последовал еще один¸ и еще много других.
— Я тебя оформлю в бухгалтерии¸ там как раз грамотей вроде тебя нужен¸ — радостно-заплетающимся языком говорил Егор¸ — ну её совсем на фиг¸ эту политику.
— Егорка¸ там¸ в нашем бараке¸ двое армян есть¸ один очень болен¸ нельзя ли ему как-нибудь помочь? – спросил Артём¸ совсем уже ошалелый от всего¸ что свалилось на него за последние полгода.
— Сделаем¸ Артёмка¸ родной¸ сделаем¸ сейчас его в больнишку определим… А мы с тобой засядем за нарды… Где они тут у меня? Я тогда их запрятал с горя подальше… А помнишь¸ как я их из дерева вырезал¸ планочки эти¸ и кружочки¸ чтобы камни ставить¸ и кости¸ “зары” по-вашему¸ а ты учил¸ что и как… Эх¸ Артёмка¸ родной¸ смех и грех¸ я и рад¸ и не рад. Да не тужи¸ всё уладится. Всё-всё уладится¸ вот увидишь… Живём же мы тут всю жизнь¸ не померли еще… А я наконец научусь в твои нарды играть!
27 ноября 2001г.
Ереван