Ранняя  весна  на  Севане  чревата  взрывами  непогоды.

В  солнечную  ростепель  нас — группу  прибористов  НИИ  Приборостроения — забросили  вертолётом  на  один  из  горных  кряжей  Варденисского  района, которые  окаймляют  жемчужину  Армении  —  Севан.

Дело  привычное -монтаж  и  сдача  в  эксплуатацию  автоматической  метеостанции.

Вот  и  растворился  в  белесом  мареве  рокот  вертолёта,  оставив  на  вершине  заснеженного  холма  четверых  романтиков  походной  жизни  и  станционное  оборудование.

Первые два  дня  погода  ласкалась  к  нам.   Умиротворённо  подсвечивая  фирновым  покровом  и,  чуть  не  мурлыча, красовались  льдистой  синевой  залитые  солнцем  лысые нагорья.

Кожей  вызубрив  ненадёжность  изменчивой  погодной  ласки,  мы  выкладывались  до  предела,  не  считая  часов,  не  жалея  сил.

В  эти  дарованные  два  дня  вырубили  в  породе  так  ничего  себе  ямочку — 2х2х1,5 куб. метров — бункер  для  источников  питания,  забутили   полутораметровые  анкера,  к  которым  крепятся  оттяжки    метеомачт.  Оснастили  и  подняли  эти  мачты.  Поставили  и  надёжно  укрепили  шестиместную  палатку  и  бросили  на  её  брезентовый  пол  спальники  собачьего  меха.

Первый  шквал,  несущий  снежные  заряды,  сорвался  с  цепи  уже  заполдень  на  третьи  сутки.

Мы заканчивали  собирать  над  бункером  щитовой  домик  для  станционных  приборов и  крепили  над  столом фанерный  лист  с  посланием  любознательным  визитёрам:

«Агрегаты  на  столах  излучают  та-ра-рах.
Их  касаться  не  моги,   могут  лопнуть  сапоги!»

Едва   закончили  возню  с  крышей, как снег дико  заметался  и  хлынул  лавиной.

Сначала  мы  пытались  отгребать  его  от   заледенелого  полога, но потом  оставили  эти бесполезные  потуги.

В  спасительном  бункере,  пылала  паяльная  лампа.

Её  пламя  било  в  короткую  изогнутую  углом  трубу,  торцом  приваренную  к  треноге  с  конфоркой.  На   огне  стояла,  приятно  урча,  кастрюля   с  непритязательным,  но  калорийным  варевом. Чистейший  снег  давал  воду.    Средствами  связи  в  то  наивное  время  считались  ракеты,  да  голос  смонтированной  станции,  да  контрольное  время  съёма,  которое  оговаривалось  заранее.

Снежная  карусель  лишь  периодически  затихала,  подтягивая  свежие  силы, и  терзала  нас  уже  12  суток.  Всё,  что  можно  было  съесть  и  выпить,  за  исключением  мизерного  «НЗ»,  было  съедено  и  выпито.  Плески  бензина  в  опустевшей  канистре  едва  прослушивались,  так  колеблется  пламя  гаснущей  свечи.

Нас  искали.  Несколько  раз  в  вой  стихии  вплетался  рёв  вертолёта,  и  как — то  даже  плеснули  красным  его  бортовые  огни.  Потом  эти  попытки  прекратились.    Дорого,  однако,  да  и  реальный  риск  потери  поисковиков…

Потом  был  голод,  холод  и,  наконец,  тишина.

Мутное  солнце,  слеповато  щурясь,  увидело  холмистую  бесконечность,  скрывающую   зыбкой  белизной  все  неровности  горного  ландшафта.  Не  знали  мы  тогда,  что  и  в  Москве,  и  в  Ереване  уже  готовились  спецгруппы  для  вывоза  наших  окоченевших  тел,  но  серьёзность  ситуации  оценивали  здраво.

Надо  было выходить  к  людям,  ориентируясь  по  компасу  и,  если  повезёт,  по  солнцу.

…То  ветреность,  то  шалость,  бардак  на  небосклоне…
Погода  нам  казалась француженкой  всего  лишь,
Окончившей  свой  колледж  в  туманном  Альбионе…

Остатки  сухарей  и  сахара  поделены.  На  ноги — болотные  сапоги  по  самую  развилку;  в  рюкзаки — только  самое  необходимое  и,  благословясь,  в  путь.  Идём  гуськом,  след  в  след, проваливаясь  каждым  шагом  до  верхнего  среза  сапог,  периодически  меняя  направляющего.  Идущий  первым  пробует  палкой  надёжность  опоры.   Только  бы  не  новый шквал,  только  бы  не  травма!

Вышли  поутру.  Днём  ломаные  контуры  горных  отрогов  уже  плясали  и  плыли  перед    залитыми  потом  глазами.  Потом  были  миражи.  Мы всё  чаще  ложились  в  снег, утихомиривая  сердце  и  давая звенящей усталости  перелиться  в  белый  пуховой  подстил. Эх,  мяса  бы  кусок…кусочек  бы…  Ну  нет  сил и  только…  Тут  было  и …»оставьте  меня,  пусть  дойдёт  хоть  кто-нибудь»…и  стылое  безразличие   обречённости.

Живая  память  вызывала  из  небытия  образ нашего  коллеги  Мурашкина  Алексея,  который  погиб  на  острове  Завьялова  под  Магаданом  в  сходной  ситуации.

…»И  падающий  в  снежной  панораме,  погибший  здесь,  по  собственной  вине.
Прилёг  на  снег,  от  ветра  отвернулся,  спасенья  ждал,  бороться  перестал.
Над  ним  звенел  морозный  краснотал.  Он  так  устал.  Уснул  и  не  проснулся».

Поднимались,  однако, и медленно брели через снежную  замять … К  вечеру   дошли  до  стены  недостроенной  кошары,  которую  приняли  сначала  за  очередную   обманку.  Укрылись  за  её  стеной  и  полчаса  отдыхали. Потом  на  ходульных  ногах  двинулись  дальше  и  через  какое-то  время  увидели  огни  посёлка.  Постучали  в  первые  же  ворота.

Держа  волкодава-овчара  на  поводке,  отворил  худощавый  мужчина  лет  сорока.  Взглянув  на  наши  невесёлые  лица,  прикрикнул  на  собаку  и  широко  открыл  калитку.  «За-ха-ды-ти…»

Стоя  истуканами,  спросили  его  о  каком-нибудь  общественном  здании:  клубе,  гостинице, где  можно  было  бы  переночевать..

«Какой  клуб?  Какая  гастыница?  Гость  в  дом — радость  в  дом…»

Кавказское  гостеприимство — притчу  во  языцех –мы  видим наяву  и  чувствуем  каждой  благодарной,  застывшей,  голодной  клеткой…

Немного  погодя,  умытые  и  обогретые,  сидим  за  столом.

Гагик  Торосян —  хозяин — разливает  чачу,  а  Ануш — его  жена-  ставит  на  стол  лаваш,  зелень,  варёное  мясо,  каймак.

Подрастающие  сыновья  и  дочери  Гагика ( 8  детей !)  то с  любопытством  посматривают  из — за  шторок  соседней  комнаты,  то  пробегают  мимо,  повернув  к  нам  кудрявые  головки.  Хозяева  слушают  нашу  историю,  удивляются,  сочувственно  кивают.  Разомлевших  и  засыпающих,   укладывают    в  чистую  роскошь  постельного  белья  на  настоящие  а  не  снежные  пуховики.

Поздним  утром  Гагик  трогает  за  плечо: » Саша,  тебя  к  телефону.  Балшой  началнык  зовёт».

С  трудом  продираю  глаза.  «Какой  начальник?   Кто  и  откуда  знает,  где  мы»?  «Не  знали,  теперь  знают.  Иди,  иди»… Беру  трубку.

Бодрый  и  участливый  голос  спрашивает,  вся  ли  группа  вышла,  нет  ли  больных  и  обмороженных,  какая  нужна  помощь  и  есть  ли  необходимость  в  доставке  с  места  работ  наших  пожитков.  Я  благодарю  и  объясняю,  что  сейчас  любому  транспорту  на  гору  путь  заказан: опять  задуло.  Прощаемся.

Со  смехом  говорю  Гагику,  что  какой-то  чародей  замахнулся  на  невозможное — вывоз  с  горы  к  озеру  нашего  имущества.  Но  мой  собеседник  серьёзен.

«Ты,  Саша,  знаешь, с  кем  говорил?  Это  же наш  Демирчан — первый  человек  в  Армении.  Пальцем  пошевелит — и  сейчас здесь  будут  сто  тракторов  и  сто  танков.  Привезут  ваши  вещи  вместе  с  горой”.  «Однако»…-  смекаю я себе.

Потом  мы  посвистели…

К  вечеру  этого же  дня  в  Тазагюх  (так  называется   селение)  пробились  два  БТР-а  и  вывезли  нас  в  Севан.

Чтобы  хоть  как-то  отблагодарить  ставшего  братом  Гагика,  забираю  с  собою  его  древний  катушечный  магнитофон,  в  надежде  починить  его  в  стационаре.

Потом  была дружная весна  и  жаркое  лето,  была другая  работа  и  установка  других  станций  в  горах  над  Севаном.  Была  короткая  передышка  в  Москве,  и  осень,  и  опять  Севан.  Мы  купили  в  «Детском  Мире»  детишкам  Гагика  какие-то  курточки,  игрушки, отремонтировали   магнитофон  и,  наконец,  дождались  вертолётной  оказии  в  сторону  Тазагюха.  Узнав  нашу  историю,  пилот Вачик  Мирзоян  ( он  погибнет  потом  вместе  с  группой   метеорологов    института  прикладной  геофизики,  разбившись  с

вертолётом  в  кратере  давно  остывшего  вулкана  Сев-сар)  мастерски  посадил  тяжёлую  машину  в огород прямо под  окна дома  Гагика.   На шум вертолёта сбежалось  полсела.  Мы  передали   починенный магнитофон,  подарки  и  извинились  за  шкоду  в  огороде  от  колёс  вертолёта.  «Что  ты,  Саша! Я  эти  ямки,  как  историю,  беречь  буду.    И  тебе спасибо  за  память  добра».

Как  берегут  армяне  добро и  как  знают  прошлое  своей  Отчины,  мы  скоро  узнали  воочию.  Но  это — другая  история.

Фото из архива автора.

[fblike]