ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Светлой памяти
ЧАРУШИНА Евгения Ивановича,
писателя, натуралиста, любимца детей…
Прошедшие четыре дня принесли внучатам неописуемую радость: электрический свет в избе горел почти до утра!!! Не как в обычные дни – в «двадцать два ноль-ноль» — отбой!
Не был жаден дед Никифор, но на небольшой бензиновый электрогенератор слишком мало топлива выдавали в конторе заповедника. И отчёт строгий спрашивали за каждый литр.
Деньги у егеря водились. Только с бензином – беда!!! 18 километров по тайге канистры на себе не потащишь. Есть Савраска, но запаха любого топлива он на дух не переносит. Встанет, и стоит! Хоть вожжами хлещи, хоть сахарком подманивай… Стоит, упёртый, опустив голову. Фыркает, гривой машет, копытом землю роет, и всё тут!
… И телевизор мальчишки насмотрелись, и книжек начитались, и в «лото», при ярком-то, свете наигрались… Кра-со-ти-ща!!!
Никифор, тем временем, занимался совсем не свойственной ему, работой – писал отчёт! Как он говорил: «сводил таёжный дебет с браконьерским кредитом».
Сидел за столом, сопел, пыхтел, перебирая бумажки. Вставал, ругнувшись, и надолго уходил курить на крылечко.
Однажды, выдохнул: «Ну, кажись, всё… Ажур!!!»
* * *
Засобирался дед Никифор ещё до зари. Тихонько зажёг керосиновую лампу, ещё раз проверил документы, бережно уложил их в «сидор».
Долгий путь предстоял егерю. Восемнадцать километров пешочком, двадцать два – до райцентра, на «перекладных», да до города восемьдесят.
Хошь-не хошь, а три дня на «туда-обратно» отдай!
Помолился, попил чайку и стал будить внуков.
— Чиграшата! Вставайте, ужо! Время мне отправляться!
— Де-е-е-да! Чи-час, де-да-а-а….
Холодными руками дед залез под одеяло, и стал щекотать внуков за пятки.
— А, вот, за вами медведь пришёл! Р-р-р-р!!!
— Это ты, дедушка! Никакой не медведь! – заверещали внуки, выбираясь из тёплой постели, — А, как же мы?
— Ничего! Через часок Манефа к вам придёт…
— Манефа? Снова? – взвизгнул Васька.
— Бибийга! Не хочу бибийгу! – захныкал Ванька, размазывая слёзы.
— Никакая она не Баба Яга. Зря вы так… На Божьего человека… Она обещала вас сильно не журить, да новые сказки сказывать…
Кого же так побаивались мальчишки? Кого сравнивали со сказочной Бабой Ягой? Кто такая — Манефа?
* * *
Давным-давно это было… Зимней порой…
Ещё молодой, только назначенный егерем, Никифор, отправился в обход. Да, нарвался на медведя-шатуна. Досталось ему тогда крепко от старого мишки, растревоженного браконьерами. Подрал он Никифора так, что живого места на нём трудно было найти.
Три дня искали его охотники по тайге. Дальше искать метель помешала. Посчитали тогда его погибшим.
Пришли к жене его, Аксинье, и дочке Наташке, и сказали: «Так, мол, и так!» Вытащила Аксинья из комода чёрный вдовий платок, да рановато…
Очнулся Никифор в незнакомом месте. Тепло, травами пахнет… Три лампады горят у старого Деисуса… И тень… Шепчет что-то, и крестным знамением себя осеняет…
— Кто ты, добрый человек? – прохрипел Никифор.
— Манефа! Монахиня! Отшельница я… Не бойся, мил человек! Ты в моём скиту – как у Христа за пазухой…
— Как я здесь оказался?
Монахиня рассказала Никифору, как тащила его, разодранного медведем, почти сутки на еловых лапах. Как отогревала, как раны обихаживала травами таёжными да молитвами во здравие.
Так они и познакомились…
Неделю спустя, Манефа свела Никифора до дому, и стала там самой желанной и долгожданной гостьей.
Манефа не бросала семью егеря в трудную минуту. Она была рядом, когда скоропостижно скончалась Аксинья. Она утешала-пестовала, осиротевших, Ваську и Ваньку. Стала им крёстной матерью. Ненавязчиво отшельница привела Никифора к Богу.
Тот, не то чтобы, истово верил, но утром и вечером обязательно молился. Не забывал свою благодетельницу-спасительницу. Всячески помогал ей, но и не докучал.
Сколько ей было лет? Одному Богу известно. Старушка… Худенькая, но крепкая. Жила себе на берегу озерца, которое в народе называл Пятачок. Огородик да коза Фифа – вот и всё её добро!
* * *
Манефа пришла, как и было оговорено, с дедушкой. Мальчишки ждали её на крыльце.
Может, чёрное монашеское одеяние пугало мальчишек? Или пергаментный лик, испещрённый морщинами? Кто знает…
Монахиня подошла к детям, перекрестилась и поклонилась в пояс.
— Ну, здравствуйте, крестнички! Как ночевали-почивали?
— Здравствуй, крёстная! – Васятка бросился навстречу, и обнял старушку.
— Здрасьте, бибийга! – насупившись, поприветствовал её Ванька.
— Ну, бибийга, так бибийга… – усмехнулась Манефа, — А я вам, тут… От белочек… Орешков принесла…
Гостинцу и Ванятка обрадовался. Развязав мешочек, ребятня стала звонко щелкать лещиной.
— Крёстная! А, правда, что белки тебе сами орехи таскают? Дикие пчёлы – мёд, лисы – куропаток? – поинтересовался Васька.
— А, как же… Конечно, правда!
— Брешешь, бибийга! – констатировал Ванька.
— Вот-те, крест, Ванечка! Сами и таскают! – Манефа едва сдерживала смех.
— Сами… Сами… Не бывает так… – бурчал Ваньша, как старый дед, — Мне, вон… Никто не приносит… Кто их заставляет?!
— Как, кто? Господь Бог!
— И, как это он их заставить может?! – Ванька соскочил с крылечка, и встал, подбоченившись.
— А, вот так! Ты, малыш, стой. Не шевелись. Что бы не случилось… Ладно?
— Ну, стою…
Манефа встала рядом, перекрестилась, и стала что-то тихонечко напевать. То ли песню какую, то ли молитву…
И, вдруг, ей на голову и мгновение спустя, на ваняткину макушку… уселись два лесных голубя.
Оцепенели мальчишки с открытыми ртами. Чудо чудное… Диво дивное…
А голуби сидят себе, воркуют… Будто переговариваются друг с другом. Или людям что говорят?
— Ну, ладно! Ступайте! – шепнула Манефа и, как по команде, голуби взмыли в небесную лазурь, радостно хлопая крыльями.
— Вот… Это… Да-а-а-а…– выдохнул Васятка.
— Теперь – верю! – поставил точку младшенький.
* * *
Мальчишкам были известны и другие чудеса, которые происходили рядом с отшельницей.
Однажды они видели, как вблизи скита безбоязненно паслись изюбри. Манефа в это время копала картошку. А они, будто и не замечали человека.
Другой раз видели зайцев, которые преспокойно брали морковку прямо из рук доброй старушки.
В третий раз монахиня удивила мальчишек на берегу озера Пятачок. Встала на колени у воды, похлопала ладошкой по поверхности, и тут же десятки карасей ответили на её зов. Закипела вода у берега. Даже рукой золотистых рыбин можно было погладить.
— Крёстная! Ну, почему так? Тебя они не боятся, а от нас шарахаются?
— А я их люблю… А они – меня…
— Так, и мы любим!!!
— Так, да не так! Не совсем ещё ваши сердечки молодые природе открыты… Вот, к примеру, тот же заяц… Что он для вас? Баловство и зайчатина. А для меня – добрый сосед, который рядышком живёт. Волка вы боитесь… А он мой дом охраняет… Я ему зла не делаю, а он, за это, Фифу мою не трогает…
— А дед Никифор так сможет? Как ты… Ну, чтобы голуби… На голову?
— Пока нет… Маловато в нём ещё Божьего…
— А мы?
— Сможете, родные. Непременно сможете…
Обняла Манефа мальчишек, гладила их по головушкам, да песенку им напевала…
Катилась слеза по её щеке… То ли радостная, то ли горестная… Кто знает?