ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
1
Антонина Васильевна жила с дочкой Лялей, рано созревшей барышней. Ляля была хороша собой, беленькая, полногрудая, со стройными ногами и вьющимися колечками волосами. Поведением отличалась чересчур непосредственным. В учебе она не видела никакого смысла и даже восьмилетку еле-еле закончила. С тех пор сидела дома, ничем не занимаясь. Ляля мечтала об одном: скорее выйти замуж и покинуть это убогое жилище в вонючем дворе и надоедливую мать. Антонина Васильевна мечтала о том же: помучиться еще немного с этой дурой, удачно выдать замуж бесприданницу, ну а после зажить, наконец-то, «для себя».
Личной жизни у Антонины Васильевны после развода с мужем не было никакой. Внешне она была очень даже ничего в свои сорок с небольшим. Но вот характер имела просто невыносимый. Не обладая большим умом и тактом, она стремилась все контролировать и всюду совать свой нос.
Женихов Ляле поставлял ее двоюродный брат Витя, парень шебутной, но добродушный. При всей несерьезности кузена-сантехника, как правило, он водился с ребятами приличными, среди которых попадались даже студенты. На одного из них и запала Лялька.
Компания собиралась у Антонины Васильевны два раза в месяц, строго по субботам. Хозяйка напекала хворосту, посыпала его сахарной пудрой, но почему-то врала, что «это все Лялечка старается». Дочка по дому вообще ничего не делала. Ребята приносили привычное дешевое белое вино. Садились за круглый стол в гостиной, шумели, шутили. Потом включали бобинный магнитофон «Айдас» и танцевали твист. Как всегда.
Антонина Васильевна устраивалась на кухне за столиком с чашкой чая и наблюдала за компанией в окно, соединявшее кухню с гостиной. Собственно говоря, это и была вся жилплощадь неполной семьи. Обидная теснота взывала к одному: надо Ляльку куда-то сплавить, удачно выдать замуж. А Алик, ее новый кавалер, уже институт заканчивал и был, как проинформировал Витя, сыном какого-то шишки из горкома партии. Перспектива наклевывалась…
Поначалу молодежь смущалась из-за странного поведения хозяйки дома. Они себя чувствовали артистами на сцене, за игрой которых наблюдал всего один зритель. А может, и режиссер. Но потом привыкли. В меру гостеприимную, но излишне любопытную Лялькину маму просто перестали замечать. Сидит – ну пусть и сидит себе, наблюдает.
Антонина Васильевна ни с кем из соседей не водилась. Ни за солью, ни за спичками к ней никто не обращался. Да и как общаться с человеком, который ни с кем вокруг не здоровается! Она вообще обладала редким даром настраивать против себя людей. Ссорилась по пустякам. Но особо давняя вражда у нее была с ближайшим соседом, с которым стенка в стенку жила. Хоть перестукивайся. Они ровесниками были, но к Антонине Васильевне соседи обращались, правда, крайне редко, сухо, полуофициально, по имени-отчеству. А его, Гургена этого, звали ласково, по-свойски, как вечного мальчишку – Гуриком.
Антонина Васильевна была явным антиподом соседу и не скрывала своей нелюбви к Гурику. Она, интраверт, никого не впускала в дом, кроме Витькиной компании (да и то исключительно в надежде пристроить Ляльку и навсегда передать в надежные руки). Ни к кому во дворе отродясь не заходила и не собиралась. И порог ее дома никто никогда не переступал.
Гурик, напротив, был открыт для всех. После развода жил он один, холостяковал, время от времени приводя к себе очередную пассию. Деньги у Гурика водились – работал таксистом. Нравом он обладал легким и веселым, люди к нему тянулись. А главное, во дворе было только два телевизора – у Антонины Васильевны и ее беспутного соседа. К ней, понятное дело, никто никогда не просился телевизор посмотреть. А вот у одинокого таксиста получился настоящий проходной двор. Соседи, правда, старались «иметь совесть» — больше трех-четырех в его дом одновременно не приходили. Да и то, когда кино показывали или праздничный «Голубой огонек». Но вот летом, когда шел интересный фильм или футбольный матч, Гурик выносил телевизор на кухню, распахивал окно, выходящее во вдор, и ставил свой «Рекорд» на подоконник. Весь двор собирался возле «ящика». Выходили со своими табуретками, а некоторые пристраивались на раскладушках, на которых после «телесеанса» сразу и засыпали. В жару многие спали под открытым небом или с распахнутыми дверями и окнами. Кроме, разумеется, Антонины Васильевны.
2
Мария обитала в «растворе», который к штукатурке, бетону и стройке вообще не имел никакого отношения. Так назывались необычные старые квартиры в одноэтажных домах этого южного города. Одни двери там были внутренними, другие — дверями наружными, состоявшими из двух деревянных створок, соединенных висячим замком. Когда они растворялись, жилец оказывался сразу на улице, на тротуаре, отгороженном бордюрным камнем от проезжей части.
У Марии был свой «телик». По улице проносились туда-сюда грузовики и легковушки. Она к такой картине привыкла и на машины смотрела с безразличием.
Мария была единственной, чьи окна выходили не во двор, а на улицу. Да и ко двору, строго говоря, она имела опосредованное отношение. Мало кого там знала. Правда, изредка захаживала к своей подруге Наталье, или та к ней приходила.
Выглядела Мария старшеклассницей, но поговаривали, что ей уже за тридцать. Жила она одна. Время от времени к ней приезжала грузная женщина с отечными ногами. Говорили, что тетка-опекунша. Привозила ей харчи, что-то стряпала на кухне и уезжала к себе.
Мария сидела у окна и не моргая смотрела на улицу, пешеходов. О чем она думала, трудно сказать. Да и думала ли вообще? Женщина она была слабоумная. В детстве родители не углядели, оставив провинившегося ребенка на этажерке (так они ее наказывали). Однажды девочка оттуда упала, ударилась головой. С тех пор разум слегка покинул ее. А отца с матерью, рано ушедших из жизни, видно, боженька за дочку наказал…
Да, Мария была со странностями. Например, людей в форме она откровенно боялась. Ну а поскольку во двор захаживал лишь один «служивый» — участковый Мамед Мамедов, то его, добродушного толстяка, Мария и опасалась. И реагировала на него весьма своеобразно.
— Белогвардеец! – налетела на него с кулаками, когда он впервые с проверкой появился на пороге ее дома.
Что такое на нее нашло – трудно сказать. Может, кино так на нее подействовало: на «Чапаева» ее тетка как-то раз взяла. Может, еще что… Но почему именно участкового Мамедова, смуглого брюнета с черными усиками, она приняла за белогвардейца, для соседей осталось загадкой.
— А-а, Мария, — грозил ей пальцем милиционер, — не хулигань. А то тебя 15 суток тюрьма посажу.
Жиличка «из раствора» мгновенно становилась послушной. Опускала глаза и всячески старалась продемонстрировать покорность представителю власти.
3
Это были три разных окна одного двора.
Антонина Васильевна сидела у своего, наблюдая за молодежной вечеринкой и думая, когда же Алик сделает предложение ее глупой, но такой соблазнительной Ляльке.
Гурик распахивал свое окно и выставлял на подоконник телевизор марки «Рекорд», чтобы дворовый люд мог посмотреть кино.
Мария, сидя у окна, смотрела на улицу и ждала прихода тетки с провизией. А может, и не ждала. Просто так смотрела. Привыкла.
… Спор возник как-то неожиданно.
— Ну что, не мужчина ты? Только на интерес играем! На интерес, про который тебе сказал, – наседал на Гургена его постоянный партнер по нардам Ашот.
— Ладно, ладно, уговорил, — отмахнулся Гурик, улыбаясь. – Только странные у тебя какие-то желания.
Что верно, то верно – странные желания появлялись иногда у азартного игрока в нарды Ашота. Однажды проигравший ему целый день ходил по двору и спрашивал, который час. Другой был обязан весь вечер петь песни Рашида Бейбутова. Всем весело было, даже хлопали певцу, кроме Антонины Васильевны, разумеется. А тут… В случае проигрыша (матч в «короткие» должен состоять из трех партий) Ашот выставлял две бутылки коньяка «Отборный», который ему привезли на днях от родни из Еревана, а Гургену предстояло… навестить соседок. С необычной и пикантной миссией навестить: Антонине Васильевне подарить букет цветов, а «растворную» Марию – поцеловать.
— Зарико, как брата прошу, не подведи, — просил Гурик, бросая зары.
Но выпадало все не то. Не его был день. Все три партии (а последнюю вообще с марсом) Гурик проиграл.
— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, — игриво произнес Андрей Макарыч, наблюдавший за матчем и бывший вроде судьи. – Давай, Гурька, девки заждались тебя.
Ашот победоносно смотрел на соседа…
За цветами послали дворовых пацанов. Гурген дал рубль («На эту стерву больше потратить не могу»), сказал, чтобы сбегали по-быстрому — напротив двора уличная торговка с цветами в ведре сидела. Пацаны принесли букет гладиолусов, целых пять штук. Гурик поднялся с табурета, с улыбкой поправил свой вихрастый чуб и двинулся в сторону жилища Антонины Васильевны.
Та не сразу отворила дверь.
— Чего надо? – бросила недовольно женщина и с удивлением посмотрела на букет.
— Ты… вот что, Тоня…
Антонина Васильевна слегка опешила – так ее давно никто не называл.
Гурька прокашлял:
— Короче, пришел подарить тебе букет цветов.
— Ты что, спятил совсем?!
— Зачем спятил? Решил приятное тебе сделать. Понимаю, 8 марта прошло давно, а день рождения у тебя еще не наступил… Кстати, а когда у тебя день рождения будет?
— Не твое дело!
Андрей Макарыч, Ашот и дворовые пацаны молча наблюдали за происходящим. Может, если б не «зрители», Антонина Васильевна не стала бы так строго разговаривать с этим малохольным. Ну, взяла бы, наверное, букет и дверь перед носом захлопнула. А тут за ними наблюдали. Неспроста это, догадалась женщина.
— Ладно, день рождения не причем. Просто так, по-соседски решил преподнести тебе букет цветов. Что, нельзя, что ли?!
Гурген разоружил ее своей детской и непосредственной улыбкой. А она… Она сама не понимала, что с ней происходит. Ведь ей никто и никогда не дарил цветов. Ни сбежавший пять лет назад муж, когда еще жениховался и ухаживал за ней, ни на работе, ни молодежь, приходящая с племянником Витькой к ней в дом. Да и сам Витька ни разу… А тут…
Антонина Васильевна строго посмотрела на соседа, протянула руку и взяла букет. И быстро захлопнула дверь, так и не поблагодарив.
Гурик был доволен. Одно дело сделано.
Теперь предстояло совершить визит к другой непростой женщине, в самый конец двора.
Ашот от удивления раскрыл рот, а Андрей Макарыч с ухмылочкой посмотрел на Гурьку:
— Ну-ну, давай, вперед и с песней! Заждалась тебя Мария.
Гурик особо не заморачивался над тем, что он скажет девушке. У той с головой не все в порядке. Но вот как поцеловать ее? А вдруг истерику закатит? Потом жаловаться к участковому пойдет. А объясняться с Мамедовым или с теткой этой Марии ему не очень хотелось.
Звонка у Марии не было. Он долго стучал в дверь, пока не раздался голос хозяйки:
— Наташка, ты что ль?
— Нет, это не Наташа. Это я, Гурген.
Молчание…
— Чего тебе?
— Дело есть, Маша-джан. Открой дверь, пожалуйста.
Опять молчание… Казалось, Мария переваривает полученную информацию.
Наконец, заскрежетал засов, заскрипели дверные петли, давно не знавшие смазки.
На пороге стояла Мария. Но не в привычном байковом халате, в котором одна изредка появлялась на людях, а в нарядном платье из бежевого ситца, с искуственной алой розой на груди. Волосы девушки были аккуратно уложены в прическу. Гурик даже удивленно подумал, что она специально готовилась к его приходу. Он внимательно посмотрел на Марию, в ее голубые глаза и понял, что она не только со странностями, но и очень хороша собой. В этот момент он пожалел, что дал на цветы только рубль. Надо было и Марии букет купить…
Он был бы не против, чтобы дело не ограничивалось одним поцелуем. Вот только как начать, как порог дома переступить. Но Мария, хоть и намарафетившаяся, к себе не приглашала. Да и поцеловать ее надо было на виду у всех. Иначе не считалось.
Гурик воспользовался своим козырем. На его смуглом лице появилась обворожительная улыбка, которая сводила с ума многих женщин. Наверное, не устояла перед его чарами и принаряженная Мария. Он это понял, когда увидел, что ее глаза повлажнели. Гурик протянул к ней руки, погладил за плечи, потом провел пальцами по щеке.
Все происходящее, такое непривычное, девушку удивило. Она не совсем понимала, что делает этот нежданный гость. Поняла только, что ей приятны его ласки, его белозубая улыбка… И он совсем не белогвардеец.
Гурик приблизился к Марии. Почуял ее запах – смесь духов «Может быть» и кабачковой икры. Ему показалось, что пухлые губы девушки изогнулись в подобие улыбки. Гурик почувствовал, как тоскливо сжимается его душа. Переступив порог, он тихо и осторожно поцеловал Марию в лоб, как ребенка несмышленного. Потом он опустил глаза и, быстро повернувшись, пошел прочь…
4
Этот удивительный вечер Антонина Васильевна восприняла, как знак судьбы. Лялька пока молодая, найдет свое счастье. А вот сама она еще недолюбила. В ней самой еще столько нерастраченной ласки, нежности. Ей так захотелось, чтобы еще кто-нибудь принес ей букет цветов. И почему-то не Лялькин Алик или Витька, или кто-то на работе, а именно этот разбитной сосед-таксист, что жил за стенкой.
А Мария в нарядном платье с розой на груди больше не ждала свою подругу Наталью. Забыла про чай, остывающий на столе. Она села у окна и стала привычно наблюдать за тем, как мимо проезжают, гудя, машины. Одна, вторая, третья…
2015 г.