ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Вот такой рассказ услышал я однажды на Кипре и с разрешения рассказчика записал на пленку, перевел на русский и подредактировал…
— Я, Кевин Оуэн, давно понял, что этим двум народам вместе никогда не жить. Господь так повелел – грек не должен существовать рядом с турком. И наоборот. Вся их история об этом свидетельствует – о взаимной несовместимости. И разделение Кипра после военного конфликта в 74-ом стало логическим финалом их совместного проживания. Обидно только, что из-за этой чертовой войны пострадала и наша семья. Оуэны, как и многие англичане, издавна жили на острове. Теперь же наш дом в Вароше, курортной зоне Фамагусты, стал как бы миражом. Дома стоят – людей нет. Словно нейтронную бомбу бросили.
Две противоборствующие общины даже название города «поделили». Каждый именует эту жемчужину острова по-своему: греки – Амохостос, а турки – Магоса. По-гречески там растут платаны, по-турецки – чинары. Точно, несовместимые народы! Хотя и прожили вместе на Кипре четыре столетия, и вот… 80 процентов жителей Северного Кипра бежали на юг в 1974 году. А многие турки-киприоты, коренные, эмигрировали в Западную Европу, насмотревшись на своих полудиких собратьев-«освободителей», которые прибыли из Турции. Их дома, как и греческие, достались новым колонистам. А самое печальное, брошенными оказались и наши дома, подданных Ее Величества.
15 ноября 1983 года оккупанты провозгласили Турецкую Республику Северного Кипра. Столько лет не решались, а тут… Мой отец всегда внимательно следил из Ливерпуля, куда наша семья репатриировала, за событиями на Кипре. Переживал за наше родовое гнездо, я-то знаю. Продажа недвижимости на севере острова – дело рискованное. В цивилизованном мире мало кто связывался по этой части с турками. Все понимали: законный владелец может подать на покупателя в суд. Чьим бы гражданином он ни был. Суд может воспользоваться международным договором и передать дело в прокуратуру другой страны — с просьбой арестовать недвижимость и счета покупателя до решения вопроса. Короче, рисковое это дело…
Там, на Севере, осталась основная масса древностей и греческих святынь. Отец говорил, что в одной только Фамагусте, откуда бежали 30 тысяч греков, насчитывалось 365 храмов! По одному на каждый день в году. Разумеется, подавляющее большинство из них оккупантами было разрушено.
Церкви сегодня турки не грабят и не уничтожают. Они изящно называют их «музеями икон». В самом деле, пустующий десятилетиями культовый храм больше похож на музей. Там же никто не молится. Большого внимания власти непризнанной республики им не уделяют. Но как-то смотрят, поддерживают приемлемое состояние и даже ремонтируют.
После долгого отсутствия я прилетел на остров, где некогда родился. Когда началась война, я был совсем маленьким и жизни на острове практически не помню. Спустя много лет я вернулся, чтобы заново открыть для себя родной город. Взял на прокат машину и отправился из Лимассола, где отдыхал, в столичную Никосию, а оттуда в Фамагусту. Когда-то эти два города соединяла 36-километровая железнодорожная ветка. Однако затея оказалась напрасной: железная дорогая оказалась крайне нерентабельной на острове, и в 1951 году ее закрыли. Последний поезд ушел в новогоднюю ночь. Все рельсы разобрали и вместе с составами продали на металлолом. Только один локомотив поставили на вечную стоянку у здания бывшего вокзала Фамагусты.
Оставив «тойоту» на парковке, я решил погулять по «живой» части города.
К моему удивлению, на улицах мне встретилось много молодежи. Я попал в университетский район. Эту часть Фамагусты особенно развивают. Кругом виднелись 2-3-этажные строения, как и повсюду на Кипре.
Я добрел до центральной площади Фамагусты, где царили живописные развалины венецианского дворца XIV века. Когда-то здесь находилась резиденция кипрских королей. Ни монархов теперь нет, ни дворца. Лучший образец готической церковной архитектуры собор Св. Николая турки превратили в мечеть. «Национальное занятие турок – переделывать в мечети чужие храмы», — не без сарказма говорил отец. Христианский храм стал мечетью Лали Мустафы – того самого, который много раз штурмовал остров со своими янычарами.
Я сделал несколько кадров и отправился к замку Кастелла, одна из башен которой носит имя знаменитого генерала, мавра Отелло. Мои родители любили здесь гулять. Предприимчивые торговцы-турки дают волю своим литературным познаниям, называя бары именами персонажей знаменитой шекспировской трагедии – «Отелло», «Дездемона», «Кассий», «Яго»…
Меня поразила европейская планировка Фамагусты. Весь центр Старого города представлял собой сеть узеньких улочек, беспорядочно пересекающихся под разными углами и сходившихся на центральной площади.
Когда-то Фамагуста была главным портом страны. С Никосией ее связывала не только оказавшаяся ненужной железная дорога, но и отличная автомобильная трасса, по которой сновал туда-сюда грузовой транспорт. Сегодня порт практически пуст. Разве что из Анталии приходят пассажирские корабли с турецкими туристами. Сюда их манит мелкий песок, очень пологий берег и не очень глубокое море. А еще то, что неподалеку – руины античной столицы Кипра – Саламин. Культурную программу в моем родном городе можно придумать насыщенную.
Выпив чашку кофе в баре – а делают его тут отменно! – и покурив, я вернулся на парковку. Теперь надо было проехать к КПП. Чем черт не шутит, может, пропустят меня к родовому гнезду, не терял я надежды.
Чем ближе я подъезжал к чек-пойнту, тем чаще навстречу попадались армейские джипы и грузовики. Вид голубых касок ооновцев меня как-то успокоил.
— Нет, сэр, сожалею, но это невозможно! – чернокожий капрал наотрез отказался выслушать меня. – Пожалуйста, на смотровую площадку. Все увидите. Но проезд категорически запрещен!
В курортную зону Фамагусты – Вароша, где находился наш дом, с ее доброй сотней отелей, могут входить только солдаты — ООН и турецкие. Все, что было в Вароше, переписано, словно инвентарь и реквизиты театра. Все недвижимое имущество греков и англичан. Вся мебель — вплоть до стульев и комодов, вся оставленная бывшими владельцами одежда. Теперь эта ветшающая недвижимость превратилась в закрытую зону под охраной миротворцев. Превратилась в город-призрак.
Как на Лудрас в Никосии, так и здесь, на греческой стороне, была установлена смотровая площадка. Туристы, все больше пожилые люди, говорившие по-гречески и на английском, толпились с биноклями. Они живо комментировали увиденное, каждый на своем языке:
— Вон, смотри, смотри, наш дом!
— Где? Где?
— О, Боже! Все пустынно, никого…
— Только собаки бегают. Никого!
— Эх, попасть бы туда на часок…
Закрытый квартал был окружен легендами. Я слышал от друзей отца разные истории, что в Вароше сохранились магазины, прилавки которых забиты нераспроданной одеждой, которая была модна в 70-х годах. Говорили и о пустых, но целиком оборудованных отелях, об автосалонах с популярными тогда «бьюиками» и «доджами». Все это, конечно, ерунда, не соответствовало действительности. Турки разграбили курортную зону сразу же, до ее закрытия. И сейчас там не осталось даже оконных рам – все раскурочили и унесли мародеры… Вароша уже давно стала самым впечатляющим символом разделения острова, она населена призраками прошлого.
Я смотрел в бинокль на этот город-фантом, и сердце мое билось сильней и сильней. На глазах погибающие здания заросли чертополохом. Кругом бесконечная проволочная ограда. Вдоль береговой линии выстроились в ряд некогда фешенебельные отели, огражденные сеткой-рабицей.
Я где-то вычитал, что вся недвижимость Вароши потянет на 2 миллиарда фунтов.
Неприятное, скажу вам, зрелище, словно ты глазеешь на раздетого догола покойника. Видно было, что в Вароше ничего не восстанавливают, ничего не трогают. Отели, глядя глазами выбитых окон на море и заброшенные пляжи, словно плакали…
— Говорят, что этот ветшающий город обменяют на аэропорт Никосии, — стоящий рядом со мной джентльмен в сомбреро обращался к своей даме. – Там тоже все поросло сорняками. Там тоже стоят войска ООН. Греки от такой сделки отказались. Сейчас, как ты знаешь, они пользуются аэропортом в Ларнаке.
Рядом тоже оживленно обсуждали увиденное. Тоже на английском.
— У нас единственно верная позиция, — говорил толстый грек какой-то английской парочке, — мы выбрали объединенную Европу без турок и, увы, Фамагусты. Мы требуем изгнать с острова всех нелегалов и солдат. Требуем отыскать всех без вести пропавших в 74-ом, хотя бы их останки. А еще мы пишем петиции в разные инстанции.
Англичане с пониманием кивали головами.
Покинув смотровую площадку, я доехал до деревни Дериния, буферной зоны у самых стен Фамагусты. Здесь турки разместили мешки с песком на крыше одного из домов, рядом с разделительной линией. Кое-где на крышах были сооружены бетонные конструкции. Еще на одном здании, используемым турками в качестве военного поста, оккупанты установили щит с надписью по-гречески: «Чтобы вы не забыли!». Это был их ответ на греческий призыв «Не забывайте!». Обе стороны демонстрировали свою твердость в достижении конечной цели. Только цели у них разные.
В этой самой Деринии в 2006 году прошло знаменательное собрание. Много местных киприотов пришло. Присутствовали депутаты кипрского парламента, представители Еврокомиссии и ООН. Тогда приняли историческую программу «Решение – Воссоединение — Мир». Только это все на словах. А на деле остров по-прежнему остается разделенным.
Я посмотрел на море. Оно было потрясающей синевы. Очень спокойным и безлюдным. Ни катеров, ни яхт, ни дайвингов, которыми кишат пляжи юга острова. Пассажирское судно может подойти к Фамагусте не ближе полутора миль. Иначе его расстреляют из береговых пушек.
«Фамагуста – памятник греческой трусости и турецкой жадности», — вспомнились мне отцовские слова. Он прав. Одни замутили кашу, хотя воевать не умеют. А другие, воспользовавшись, оттяпали жирный кусок пирога. Под шумок.
Сейчас порядки на острове стали куда либеральнее. Границу между двумя общинами приоткрыли. Любой турист может съездить посмотреть, как живут «северяне». Часто здесь можно встретить и греков. Придут, поплачут, подышат воздухом родины – и обратно. В их домах поселились совсем другие люди.
По возвращению в Ларнаку об этом с грустью мне говорили многие греки. С одним из них, владельцем отеля Никосом, где я поселился, мы засиделись допоздна за бутылкой красного вина…
— Я этого полковника Пападопулоса… – Никос грязно выругался. Жаль, не попал он мне в руки…
Пападопулос возглавил переворот в Греции в 70-х годах, когда власть в стране захватила хунта. «Черные полковники» решили вернуть под сень родной Эллады блудный остров Афродиты. К чему это привело – все знают.
— Византию отняли у нас, Константинополь, им этого мало! За Кипр взялись! – не успокаивался Никос.
Граждан Республики Кипр теперь стали пускать на оккупированную турками территорию. И порой случаются казусы. Никос рассказал мне, как неизвестные похитили… церковный колокол. Да-да, самый настоящий! А он-то весит ни много ни мало 200 килограммов! Погрузили на машину и увезли к себе. В какой церкви установили колокол, Никос не знал. Молодцы парни, не перевелись среди греков герои!
— У меня в Фамагусте знакомый есть, Мехмет, он держит бар «Яго». Тот самый Яго из шекспировского «Отелло», — хохотнул Никос. — Так он все время после того случая с колоколом меня пытается пристыдить: мол, вы, греки, те же цыгане, берете все, что плохо лежит. Это турки-то, которые столько чужих земель за свою историю насильно прибрали к рукам, это они-то говорят! Верх цинизма!
— Не дал ему по морде?
— Здесь дал бы. А там я один был среди турок. Что я один могу сделать. Пусть болтает себе Мехмет…
Турки на греков и контрабанду вешают. На севере Кипра цены гораздо ниже. Греки приезжают сюда без багажа, а возвращаются с товаром. Да и чего тут удивительного – потомки древних коммерсантов. У греков всегда был талант к торговле.
А потом Никос рассказал мне историю, слушая которую, я не знал, что мне делать – смеяться или всплакнуть.
Его дражайшая женушка Елена заладила: сходи туда, в наш дом, сходи туда…
Никакие доводы ее не останавливали, никакие солдаты. Ключи от квартиры у Никоса сохранились. Они и сегодня выглядели, как новенькие – добротная швейцарская продукция. В Витоше их дом стоит на улице Аристофана. А зачем жена посылала туда мужа? Эта Елена почему-то решила, что Никос ее разлюбил. И надумала вернуть его любовь весьма своеобразным образом. В их доме в гостиной висел ее портрет. На нем Елена была изображена в форменном костюмчике выпускницы Салоникского университета 1971 года. Ей это фото очень нравилось, хотя по ироничному тону Никоса я понял, что благоверная никогда не была красавицей.
Зато приданое ей дали что надо – ключи от квартиры! Ее папаша имел огромную плантацию оливок и с барского плеча подарил молодоженам 3-комнатную квартиру на улице великого комедиографа Аристофана. Увы, молодые прожили там всего три года.
Пилила Елена своего мужа, пилила. И в один прекрасный день Никос не выдержал и решился на диверсионную операцию.
— Меня чуть не загрызли собаки! – пытался изобразить на лице ужас мой собеседник. – Я думал, что сумею преодолеть кордон, пройду в город берегом моря. А там дождусь рассвета, дойду до нашего дома. Я туда с закрытыми глазами пройтись смогу. День проведу там, а к вечеру вернусь. Не тут-то было! Солдаты охраняли береговую линию не хуже, чем сухопутную. И спустили, гады, на меня собак…
Никос бежал от псиной свары, словно Гермес в «летящих» босоножках с крыльями. Он и не предполагал, что так резво умеет бегать. И это в его-то годы! Неделю потом отлеживался.
Елена после той истории перестала к нему приставать с разными глупыми идеями. Видно, решила, что своим безрезультатным, но героическим поступком Никос доказал, что по-прежнему ее любит.
Лимассол – Никосия,
2005